Человек

Крылом кровавым, на снегу
Начертан алый стяг,
А лорд, что развязал войну,
Отныне и наш враг.

Коварен, грозен и умен,
Разбил не раз он нас,
Но не сломил, и потому,
Грядет и его час.
Грядет и его ча-а-ас.

Кровавый лорд, жестокий лорд,
Тебя петля уж ждет.
Подохнешь, как собака в ней,
За бедный наш народ.
Несчастный наш нар-о-од.

За Рокстон, Риверграсс, Монрю,
За всех, что погубил,
Мы будем бить тебя везде,
Не щадя наших сил.
Не щадя наших си-ил.
Певец умолк и в дымной избе тяжелым смрадом повисло молчание. Лишь едва тлелющий камин, иногда потрескивал, выбрасывая в старую трубу снопы искр, на мгновение выхватывающих из тьмы серые лица солдат. За окном бушевала метель. Снег, мокрыми, липкими хлопьями отчаянно колотил в затянутое бычьим пузырем, небольшое окошко, в надежде добраться до спрятавшихся в хижине людей.
- Дагорова война, - нарушил тишину Брен, кидая в тлеющие угли небольшое полено, - Дагоров дурак этот король. Еслиб тогда, на кровавых полях он разбил этого наглого выскочку... Сколько ребят полегло...
- Этот выскочка сам вел своих людей в бой, - ответил ему Верн, ставя котелок со снегом на горячие камни камина, - и сражался наравне с ними. Тогда как наш, поначалу отсиживался в лагере, а после и вовсе сбежал как трусливая крыса. Туда, в столицу. А теперь греет там свою задницу в тепле и уюте, набивая брюхо жратвой, отобранной у простого люда, и дожидаясь, пока этот люд выиграет ему войну.
- А выскочка тем временем сжег город и несколько деревень, вырезав их жителей словно свиней. И этот же выскочка, начал эту войну. По вине этого выскочки погибло столько хороших парней. Что брат, все еще думаешь, что мы встали не под те знамена? - из дальнего угла эхом отозвался Вьярд.
- Мы вообще зря встали под знамена, - сплюнул в угли Верн, - Один трус, другой урод... Дагор меня дернул записаться в солдаты. Думал, буду добрых людей защищать от всякой погани, а на деле... Защищаю одну погань от другой. И ведь оно как будет то. Они повоюют-повоюют и договорятся. После всего, что было. Договорятся и разойдутся, как ни в чем ни бывало. А людей кто обратно вернет? Сына - Альвору, отца - Эдмонду, жену и дочерей - капитану? Элька, Мервина, Бьярна? Всех их? А сколько еще погибнет?
- Сколько еще погибнет, решать богам, а не королям или лордам, - задумчиво протянул Брен.
- Не боги отдали приказ вырезать Рокстон. И не боги перерезали глотку моему брату, а детей, которых какой-то отчаявшийся бедолага вытащил из горящего амбара, закололи на глазах у жены, - устало произнес Вьярд, - Мне плевать, что там не поделили лорд и король, и плевать когда они договорятся. Пока мой клинок вволю не напьется крови Вольрадских мразей, и не порвет кишки того вы****ка помойной шлюхи, который это сделал, для меня война не закончится.
- А ведь Вольрадская мразь их вытащила из огня... - задумчиво протянул Брен, и приложился к фляжке с дряным, но горячительным пойлом, - И Вольрадские мрази защищают крестьян от всяких уродов, шарящих по трактам, тогда как мы гоним всех мужей, кто может поднять копье или меч, под стены столицы.
- Война из всех нас сделала уродов, на то она и война, - задумчиво протянул я, проводя по испещренному зазубринами лезвию клинка, правильным камнем, - И я, ты, Вьярд, Верн... Все мы убивали чьих-то сыновей, отцов и братьев. Хотелось бы мне посмотреть в лицо, всем этим бардам, сказителям и прочим, которые воспевают подвиги героев прошлого в таких вот войнах. Посмотреть и плюнуть в эти рожи. За то, что не рассказали о том, какое уродство на самом деле, война, и какими уродами становятся в ней люди. Доблесть, честь, отвага... Интересно, что они припишут победителю на сей раз. И упомянет ли хоть кто-нибудь о людях, погибших ни за что...
- Это, ты, Алестар, верно сказал, - протянул Брен, - Хорошо, что с нами ты, а не кто-то другой. Иначе болтались бы мы поутру на ближайшем суку.
- Я сам на этой войне потерял друга. И мои помыслы не сильно разнятся с вашими. Тут не за что вешать, хоть старший созерцатель со мной бы и не согласился. Впрочем, он, как и король, греет свою жопу в тепле за столичными стенами, и ему глубоко наплевать, что думают, такие как мы. Оно и к лучшему, иначе болтаться мне рядом с вами. Но сражаться все равно надо. Не ради этих уродов, прячущихся за нашими спинами, и не ради труса, бежавшего с Кровавых полей, а ради людей. Просто, если Вольрад перегрызет глотку Эльборну, то другие лорды тоже захотят урвать себе кусок пожирнее, и тогда в крови утонет уже весь Вестфолк. В крови солдат, крестьян и ремесленников. Наших отцов, матерей, жен и детей.
- Так их надо бить, а не отступать! - сплюнул Вьярд, - Бить, пока последний Вольрадовец не побежит поджав хвост, пока его товарищи истекают собственной кровью!
- Король видимо хочет измотать его армию в зимней кампании, а по весне дать генеральное сражение.
- Он скорее нас измотать, да и всю страну вместе с нами, этими маневрами, - встрял Верн, - Нас тут, в деревне, пять сотен. Уж мы могли бы им устроить войну засек и засад.
- Нас пять сотен. Их, если верить разведке, четыре тысячи. Положишь парней ни за что. Ладно, заканчиваем уже. Пусть генералы думают, что куда и как. Наше дело исполнять приказы, да шкуру товарищей беречь. И не попадаться больше в лапы к этим...
В избе вновь повисло молчание. Лишь вьюга диким, раненым зверем бесновалась за мутным окошком, да завывала в старой печной трубе.
- А слышали, говорят будто Вольрад с ними снюхался,  - тихо сказал Вьярд,  почесывая густую щетину,  - и мол бросили бы его свои,  еслиб он не запугал их этими упырями.
- Брехня! - возразил Брен, протягивая ему фляжку с остатками своего пойла,   -  Не может человек их в узде то держать. Скорее всего тогда просто какой-то дурак один из ледяных курганов открыл,  в надежде поживиться оружием да золотом,  а мы просто оказались на пути,  того,  что оттуда вылезло.  А про колдуна набрехали.  Да и Нордфолкцы говорили,  что мол не в первый раз такое вылезает,  и ничего ведь,  справляются как-то.
- Ага,  справляются.  Я как вспомню,  - Вьярд отхлебнул и передал сосуд следующему,  - так у меня все поджилки начинают трястись.  Как нас тогда эти твари разделали...
- Хватит,  - оборвал его Верн, прислушиваясь к голодным завываниям ледяного ветра,   - а то,  чего доброго, опять их накличешь.  Мне и того раза хва...
Дверь открылась и  избу ворвался вихрь,  сотканный из мокрых снежных хлопьев.  Ворвался,  и растворился в дымном,  теплом воздухе.
- Поднимайтесь,  - всполох огня на мгновение выхватил из мрака серое лицо капитана,  - пора.
Парни молча поднялись и начали собираться.  Никто даже слова не проронил. Боятся.
После вестей из Рокстона Товдир сильно переменился.  Раньше веселый,  и жизнерадостный,  посматривающий на выходки бойцов сквозь пальцы,  замкнулся в себе и несколько дней ходил с таким выражением лица,  что сейчас удавится.  Парни рассказывали,  даже,  что видели,  как он уединившись от всех плакал.  А потом...  Его будто всего переломало изнутри. С тех пор,  он всюду ходит в этой серой маске злобы и безразличия.  Однажды,  во время строевого смотра,  за неаккуратно брошенное словцо,  он так ударил здоровяка Омвура,  что тот потом несколько дней отлеживался.  С тех пор бойцы стараются во время отдыха обходить его десятой дорогой.
- Ты с нами?  - голос капитана оборвал кутерьму из обрывков мыслей,  скачущих у  меня в голове.
- Такова моя работа, - буркнул я,  вгоняя меч в ножны.
- Хорошо,  - бросил он,  и молча принялся ждать.
Лязг стали перемешался с шипентем залитого очага, дымом,  запахом грубой кожи,  и давно немытых тел, на несколько мгновений  заполонив собой маленькую комнатушку.  Затем по ней вновь разлилась тишина.
- Готовы выступать,  - сказал десятник.
- Хорошо.  За мной,  - бросил капитан,  и скрылся за распахнутой дверью.
Улица нас встретила нас холодным, порывистым ветром,  гнавшим мокрые комья снега вдоль небольшой деревенской улочки,  красным отблеском вечноголодной сены,  не иначе как чудом,  пробившимся сквозь тяжелые низкие тучи,  и двумя десятками выстроившихся бойцов.
- Все знают что делать,  - бросил капитан,  оглядев строй, - идем.
И мы пошли.  Пошли,  с трудом прорываясь сквозь плотную снежную мглу.  Пошли убивать.
***
- Не нравится мне тут,  - прошептал Омвур, плотнее прижимаясь к стволу старого вяза и с опаской поглядывая на развалины старой крепости,  - слишком тихо.  Прямо как тогда. Может разведчики ошиблись?
- Нет,  - бросил я, - не ошиблись. Должно быть метель задержала повозки.
- Уже скоро,  - сказал капитан,  облизнув растрескавшиеся губы,  - скоро.
В кроваво-красном свете Сэны, выглянувшей из-за туч,  его ухмылка напоминала оскал почуявшего кровь зверя. Рука потрагивала на рукояти меча.
Внезапно,  холодную ночную тишину нарушило далекое,  едва слышное уханье филина.  Идут.  Со стороны Вольрадцев.  Чуть больше дюжины.
Несколько мгновений спустя завыл волк.  Затих.  И снова завыл. Повозки с припасами.  Две.  Странно.  Разведка рассказывала,  что собирались отправить три.  Видимо кто-то из крестьян на свое счастье решил остаться сегодня дома. 
Парни напряглись.  Кто-то потянул меч из ножен,  кто-то стал крутить ворот арбалета.  С другой стороны занесенной снегом дороги тоже показались едва заметные отблески стали.  Лишь на миг. Затем все вновь поглотила мгла.
Мгновения тянулись за мгновениями,  складываясь в бесконечную череду голодных завываний ледяного ветра в разрушенных бастионах старой крепости. Но ничего не нарушало ночного спокойствия старого леса.  Ничего,  кроме...
Скрипа нагруженных до самого верха повозок, всхрапывания напуганных лошадей да потрескивания факела,  едва разгоняющего ночную мглу.
- Тпру.  Стой.  Да стой же,  шип тебе в подпругу! - крикнул кутающийся в подбитый шерстью плащ рослый мужик,  натягивая поводья, - Жена,  слезай.  Приехали.
- Долго еще ждать?  Твой сын замерз,  - донеслось со второй повозки.
- Скоро.  Слезай,  тебе говорят.  И мальчонку прихвати.
От второй повозки отделились две темные фигуры,  и направились первой.  Парни молча следили за ними.
- Холодно тут.  Почему не в крепости? - спросила женщина.
- Дура.  Там злые духи живут.  В том году Эльрих за старым барахлом  туда полез,  так так и сгинул,  Ты бы еще...
Лязг стали,  перемешавшийся со скрипом снега прервал его.  Шли вольрадовцы.
Дюжина человек.  Из под подбитых овечьей шерстью плащей виднеются красные котты,  с белым орлом на груди.  Мечи вынуты из ножен.  Арбалеты взведены.  Боковые дозоры перестали давать о себе знать совсем недавно.  Странно,  что всполошились.
- Милсдарь,  милсдарь,  - залепетал мужик,  быстрым шагом направившись в сторону отряда, - все тут,  милсдарь,  как вы и просили. Сорок мешков зерна,  солонина,  мех.  Все как сказали.
- Хорошо.  Мои люди осмотрят груз,  и если все в порядке,  то пойдем,  - ответил командир Вольрадцев.
- Вы возьмете нас в гарнизон,  в Дрейкене?
- Возьмем,  если все исправно будет.  Бабу на кухню пристроим,  тебя - частокол нам ладить.  Мальчика - чистить оружие.  Кормежку гарантируем,  этой зимой с голоду не подохнете.
- Командир.  Боковых дозоров все еще не слышно. Не попасть бы, - сказал один из Вольрадцев.
- Так быстрее, Дагор вас сожри,  проверяйте телеги и уходим отсюда!
Пятеро солдат сгрудились вокруг повозок,  остальные - вокруг своего предводителя.  Боятся. Странно,  что Товдир тянет.  Может еще чего узнать хочет?
- Все в порядке,  командир.  Все,  как он и сказал! - отозвался один из солдат у повозок.
- Милсдарь,  так вы возьмете нас?  - вновь запричитал крестьянин. 
- Да возьмем,  возьмем.  Садитесь на заднюю повозку и едьте за нами.  Эй Вельк,  Свэ...
Он не договорил.  Свист тяжелых арбалетных болтов оборвал командира отряда на полуслове.  Несколько краснобрюхих упали на снег,  обагряя его своей кровью.
- Вперед,  вперед,  взять живыми! - заорал Товдир,  - За Вестфолк!
- Все в кру...  - хотел было крикнуть командир вольрадцев,  но внезапно рухнул на снег,  и заорал,  хватаясь за простреленное бедро.  В мгновение ока парни вырвались из тьмы,  раскинувшейся под ветвями старых вязов и сшиблись с врагом.  Сталь ударилась о сталь,  щит загремел о щит,  болты соткали свою смертельную паутину над дорогой.  Мгновение,  другое,  третье,  и все закончилось.  У Вольрадцев не было шансов.
- Командир,  троих удалось взять,  - подбежал к нам запыхавшийся десятник,  - Остальные мертвы.  Из наших ранены только Омвур и Эгмунд,  да и то - не сильно.  Крестьяне живы.  Что с ними прикажете делать?
- Сам разберусь,  - бросил Товдир, пряча в ножны красный от крови клинок и направляясь к повозкам.  Я хмыкнул,  бросив взгляд на взволнованного десятника,  и пошел следом.
Проходя мимо лежащего на снегу командира врага,  капитан со всей силы пнул его в раненное бедро.  Пленник заорал,  хватаясь за ногу,  а потом обмяк.  Потерял сознание от боли.
- Милсдарь,  милсдарь,  - бросился мужик к капитану,  - сжальтесь над дураком.  Я просто хотел срасти семью.
- И украл у нас две тележки с припасами, - оскалился Товдир,  - Семью значит?  Можно на них взглянуть. Вот на сынишку твоего. Мальчик,  подойди,  я не укушу, - капитан присел на корточки.
Мальчик,  вырвался из объятий матери и нерешительной походкой подошел к командиру. Тот схватил его за плечи,  слегка приобняв. Солдаты молча следили за этим спектаклем.
- Славный мальчуган,  - сказал Товдир,  бросив взгляд на прижимающего к себе жену мужика, - крепкий,  здоровый.  Наверное станет добрым землепашцем,  или воином.  А знаешь,  - я отвернулся.  Не хочу смотреть на то,  что будет дальше,  хоть и не могу этому помешать,  - у меня ведь тоже такой есть.  Был.  До того как вот эти,  краснобрюхие... 
Раздался хруст ломаемой шеи.
- Убить их,  - бросил Товдир,  заглушив крик плачущей женщины.
- Смил... - причитания мужика оборвал тяжелый арбалетный болт,  впившийся ему в горло и пригвоздивший к телеге.  Спустя мгновение его баба тоже отправилась во владения шестерых.  Над дорогой повисла тишина,  нарушаемая лишь храпом лошадей,  да лязгом напившейся крови стали.
- Оберите тела. Кольчуги и мечи на телеги,   - скомандовал капитан, - отрежте всем этим головы.  Их тоже с собой.  Пленники пусть идут пешком и тащат своего командира.
Парни тут же бросились выполнять приказ,  а я остался стоять в стороне.  На душе было пакостно. Этому мужику до задницы была наша война,  и до задницы разборки лордов. Он просто хотел спасти свою семью,  а мы с ним так.  Да,  можно считать его предателем,  но ни он,  ни другие крестьяне не приносили клятвы короне или еще кому бы то ни было. Люди они,  может и подневольные,  вот только сегодня один король,  завтра другой,  послезавтра третий.  Да и где он.  Где-то там далеко.  А тут,  совсем рядом,  у тебя плачет голодный ребенок и замерзает баба. Зараза.  Похоронить бы их хоть,  по-людски...
- Все,  трогаемся!  - громогласный окрик Товдира,  раскатившийся по окрестностям,  оторвал меня от размышлений. Хоронить мертвых было некогда...
***
Солнце медленно поднималось над старым,  местами покосившимся,  а местами прогнившим частоколом,  заливая небольшие деревенские улочки своим теплым оранжевым светом.  Снег медленно таял в его лучах, рассыпаясь по дороге мелкими каплями янтаря. Стояла необычайная,  прозрачная и холодная тишина вдали переходящая в голубоватую дымку,  еще не растревоженная криками первых петухов.
- Ребенка,  ребенка то за что! - выкрикнула какая-то женщина. 
- Не по людски это! - поддержал ее один из местных мужиков. Возле частокола,  на который были насажены головы, собиралась толпа.
- Дайте хоть похоронить их по-человечески!  Пустите! - верещала какая-то бабеха,  которую за шкирку схватили солдаты.
- Эти люди якшались с Вольрадской мразью! - перекрикивал толпу один из солдат,  - И понесли заслуженное наказание. Так будет с каждым,  кто им продастся.
- Так что ж нам делать,  коли вы у нас все забираете.  Как зимовать.  Уроды!
- Мы забираем лишь часть ваших...  - голос глашатая утонул в гуле толпы.
Позади меня скрипнула дверь,  и на крыльце небольшой избы показался Товдир.  Руки его были измазаны чужой кровью,  а лицо было мрачным,  словно он только что получил вести из сожженного города.
- Плохи наши дела,  - сказал капитан,  набирая горсть снега,  - Они собираются в один кулак для броска на столицу.  Сейчас в Дрейкене около четырех тысяч солдат,  а на днях они ожидали подхода еще шести.
- Это же не все войска Вольрада,  - сплюнул я,  прикидывая в уме,  сколько резервов у кровавого лорда еще останется.
- Не все.  Он, скорее всего планирует этими силами отрезать Эвенфолл от поставок продовольствия и фуража.
- И подкреплений,  - вставил я,  с опаской поглядывая на разбушевавшихся крестьян.
-Да.  До весны эти уроды ждать явно не намерены.  Нужно отправить срочную депешу королю,  и ждать дальнейших приказов.
- До столицы путь неблизкий.  Неделя,  а то и больше,  даже для гонца.  А до Дрейкена три дневных перехода. Нас могут просто смять,  пока мы ждем новых приказов.
- Надо созвать сотников.  Ситуация непростая,  да и от отрядов Альмера с Роландом давно не было никаких вестей. Нас сейчас шесть с лишним сотен.  Лейквуд находится всего в трех дневных переходах.  Там стены,  гарнизон,  да еще и отряд Ральфа в две сотни голов должен стоять.  Сколько мы рекрутировали в этой деревне?
- Благодаря тем кольчугам, что у нас оставались,  и что привезли вчера - около шести десятков.  Они уже приступили к тренировкам.
- Не то это,  все равно.  У Вольрада армия  прошедшая не одну осаду и не одно сражение.  А у нас ополчение из вчерашних крестьян. Много с такими не навоюем.
- Лучше чем ничего.  Выбирать все равно не приходится,  - бросил я,  глядя в сторону беснующейся толпы,  - зря ты тех крестьян вчера порешил.  Теперь о нас тут останется недобрая память,  да и местные охотнее перейдут на сторону краснобрюхих.
- Тогда,  когда вернемся...
- А что им еще остается?  В одиночку сделать то,  что не удалось всей королевской армии? Им плевать на эту войну, и плевать кто в ней победит. Лишь бы быстрее уже кто-то взял верх и освободил их от военных поборов. Этот, которого мы вчера порешили, спасал семью. На его месте ты поступил бы…
Внезапно в груди все сжалось в плотный пульсирующий комок, напрочь выдавивший из нее весь воздух, а взор застлала какая-то мутная, соленая пелена. Земля, покрытая истоптанным снегом, жадно потянулась к моему лицу и через мгновение впилась в него своей холодной коркой. Но прийти в себя мне не дали. Рывок, и я снова стою, на подгибающихся ногах, пытаясь разглядеть на размытом пятне, в которое превратилось лицо капитана, тени хоть каких то эмоций.
- Извини, - сухо бросил он, - сорвался.
- Ага, - сплюнул я на снег, - Понял.
Он отвернулся. Видимо, чувство стыда все-же пыталось прорваться через каменную маску безразличия. Ладно, хер с ним. Главное ребра не сломал, значит не так уж оно и страшно. А это еще что за…
- Командир, командир – выкрикнул один из бойцов, подбегая к нам, - пропали они. Все пропали!
- Что стряслось? Кто пропал? – каменная маска, которую Товдир на себя нацепил, дала трещину.
- Дозор.
- Дагор тебя сожри, что значит пропали? Говори! – капитан тряханул незадачливого бойца.
- Я это, по нужде, значится… А они пропали. Лошади остались. Они, поди, еще там. Следов нет, крови тоже. Я дважды поляну обошел. Пропали. Все четверо.
- Эйн, Ральф, - крикнул капитан двум бойцам, ошивавшимся неподалёку, - этого под замок,  пока не разберемся что произошло.  Айнер – свой десяток, и десятки Рольбарна, Вейнора, и Дермента. Отправляйтесь и проверьте, что там. Только осторожнее, вполне возможно там будет засада Вольрадцев, в отместку на то, что мы вчера их отряд поруби…
- С ними пойду, - вставил своё слово я.
- А ты разве не должен присутствовать на совете? – удивленно спросил Товдир, - Мне казалось…
- Там будет мой человек. А тут… Если случилось что-то посерьезнее мести Вольрадовцев, то лучше взглянуть лично, чем потом со слов других в столицу отписывать.
- Твое дело. Значит так, Айнер. Алестар сегодня за старшего. Ослушаешься его, или кто-то из твоих парней выкинет что-то этакое, он вам там же покажет, какого цвета у вас потроха.
- Понял, - бросил десятник и пошел восвояси. Я последовал за ним.
На широких деревенских улицах было пусто. Весь народ, собрался у частокола. Охх, как бы не прибавилось на нем сегодня голов.  Отписать бы в столицу, да сменить бы его. Так ведь некем. Почти все тысячники уже полегли, да и самого Товдира, поставили на эту должность лишь потому, что больше некого было. Он – один из немногих, кто успел застать на своем веку аж две войны  и в обеих повоевать. А еще прошение, как обычно, застрянет в королевской канцелярии на несколько дюжин дней. И друг…
- Обождите тут, - оторвал  меня от раздумий голос десятника, - я мигом сейчас парней соберу. И нырнул в тёмную пасть еще одной низенькой, слегка покосившейся избушки.
Сколько ж еще будет идти эта проклятая война. И сколько по ее завершении будет таких как Товдир. Никому не нужных, брошенных и искалеченных. Сотни? Тысячи? Что с ними станет, когда война кончится? Лорды договорятся меж собой и поделят земли, полководцы обеих армий получат золото и титулы, а солдаты, в чьих услугах больше не будет нужды? Вернутся к давно потухшему очагу, который кроме них, разжечь то уже и некому. Те, кому будет куда возвращаться…
- Командир? Эй, вы в порядке? – голос десятника вновь вырвал меня из пучины раздумий, - Мы готовы выступать.
- Да, в порядке, – эхом откликнулся я, мутным взором окидывая выстроившихся бойцов. Юнцы. Почти весь десяток. Только сам десятник уже успел отпустить бороду и обзавестись шрамами. Когда «старики» заканчиваются, в качестве бойцов сойдет и молодняк, который только-только узнал, с какого конца за меч хвататься. Проткнут  одного врага, погибнув при этом сами и ладно будет. Кто там, в знаменитых мраморных залах их считает? Кто хотя бы одного из них видел в лицо? И каким человеком надо быть, чтоб вырывать из семей юношей, почти детей,  и заставлять их воевать  за свои интересы, даже не показываясь на поле боя. Да и человеком ли…
- Пойдем, - бросил я, и неохотно побрел к деревенским воротам, перекатывая в голове путаный ворох мыслей. Десяток последовал за мной.
Небольшая площадь перед входом в село уже опустела. Крестьян толи разогнали, толи они сами разошлись. Лишь четыре десятка солдат выстроились на ней в ожидании моего приказа. Я даже не встал всматриваться в их лица. Зачем, если добрых две трети из них поляжет в первом же бою? Лишь коротко скомандовал «за мной», и вышел в сверкающую на солнце снежную пустошь.
Коня брать с собой не стал. Тяжеловато ему ходить по этим снежным барханам, да и какой смысл, ежели у все остальные идут на своих двоих. С лошадьми в последнее время было совсем туго. Из-за ранних холодов часть фуража погибла, а то, что оставалось крестьяне отдавали очень неохотно. Да что там отдавали… Не лезли в драку из-за того, что не успели спрятать. Обозов из столицы не было, а того, что удавалось самим добыть отчаянно нехватало. Лошади падали от усталости, холода, голода. В итоге их осталось настолько мало, что хватало лишь на сотников и тысячников с их созерцателями, да на самые дальние дозоры. Остается только надеяться, что знаменитой легкой коннице Вольрада, разбившей королевскую армию на кровавых полях, приходится еще хуже. Иначе по весне война кровавого лорда закончится очень быстро. И начнется бойня всех против всех…
- Командир, - одернул меня окрик одного из солдат, когда мы уже подходили к самой кромке леса, - смотрите, наш дозор кого-то поймал!
И правда, те десять человек, что были высланы вперед, прочесать местность, вели за собой не только лошадей, но и еще двух пленников.
- Кого это вы там притащили, - спросил я у дозорных, осматривая двух невзрачных, но, тем не менее, вооруженных бродяг.
- Да Дагор их разберет, - бросил десятник, - Нашли их у лошадей. Украсть их пытались, видимо. Толи шпионы Вольрада, толи бандиты. В любом случае путь у них один - на плаху.
- За что? – возмутился один из пленников, - Откуда нам было знать, что это лошади королевского войска?
Парень был невысокий и худощавый, но судя по тому, как держался – очень ловкий, и опытный боец. Правый его глаз прикрывала красная повязка. Второй мне показался еще более интересным. Выше первого, но и шире в плечах, он не казался таким уж ловким, но судя по усеянному шрамами лицу, и позе, воевать ему не в первой. Серые, ничего не выражающие глаза, щетина, двух-трех недельной давности, черные косматые патлы, чуть тронутые сединой, выбивающиеся из-под мехового капюшона. В этой парочке главный - он.
- Так кто вы, - спросил я, обращаясь к молчаливому пленнику, - И что делали около наших лошадей?
Тот смерил меня своим пустым, ничего не выражающим взглядом, и бросил: «Забирали».
- Вы знаете, какое наказание за кражу имущества Короля в военное время. Это известно всем, - сплюнул я, - Но, ввиду особых обстоятельств, у меня для вас предложение.
- Какое? – спросил тот, что помельче.
- Служба. Вы вступите в королевское войско под начало… - я оглядел десятки, - Айнера. У него как раз двух бойцов нехватет. И отслужите ровно столько, сколько потребовалось бы на то, чтобы выкупить украденное. Что скажете?
- Идет, - тут же выпалил бродяга в красной повязке.
Второй молчал.
- Ты, значит, предпочитаешь виселицу? – спросил я, подойдя ко второму.
Он вновь глянул на меня, и после небольшой паузы произнес «Рокстон».
- Что, «Рокстон»?
- Я был там… И видел что солдаты Вольрада делают с теми, кто им противостоит. Видел «грозное королевское войско», состоящее из крестьян и ремесленников, которое смели со стен в два счета. Чего вы стоите без прикрытия стен? Ты предлагаешь мне выбор между петлей или мечем в кишках.
- Так что выбираешь, - ничуть не смутившись, повторил вопрос я, глядя прямо в серые глаза.
Бродяга расхохотался.
- А ты хорош, - сквозь смех выдавил он, - очень хорош. Что ж, раз вы так хотите умереть, можно вам и помочь... – веревка, которой были связаны его запястья, соскользнула на землю, и в тот же момент в руках блеснул кинжал.
Взмах, удар, и он со звоном вылетел у него из рук, вонзившись в снег.
- Ну, хоть у одного из вас есть яйца, - сплюнул сероглазый, оглядев остолбеневший отряд, - Хорошо, я вступлю к вам. Но вот эти, - он обвел отряд рукой и посмотрел на меня, - они все уже трупы. Хоть этого и не знают.
- Вступите, после допроса, - сказал я, подбирая и осматривая кинжал, - А сейчас пройдете с нами, на то место, где нашли лошадей и расскажете все, что видели. Хорошая кстати работа, - бросил я, пряча кинжал за пояс, - не волнуйся. Получишь обратно, после того, как мы с тобой потолкуем. А пока… Эй парни, проследите чтоб у них были связаны руки. И обыщите их, Дагор бы вас подрал, а то, если этот хрен еще раз развяжется без моего ведома, ямы с дерьмом будете чистить до конца войны. Айнер, проследи.
- Понял, - ответил десятник.
- Ладно, нечего на месте стоять, а то зады себе отморозим. Пошли!
До того места, где мы поймали крестьянина оказалось совсем недалеко. Метель уже скрыла следы ночной схватки, вот  только… Тел, которые мы оставили ночью, на ней уже не было. Их забрали не краснобрюхие. Те, даже если и спохватились, то хорошо, если уже под утро, когда метель улеглась. Должны были остаться следы. А их нет.
Я ковырнул наст сапогом. Кровь. Замерзшая, пропитавшая подтаявший снег, но все же… Схватка точно была тут. Не могли же тела просто исчезнуть. Но кто или  что забрало их не оставляя следов. Мой взгляд невольно упал на развалины старой крепости, мрачным силуэтом возвышавшиеся на фоне чистого утреннего неба. О крестьянских суевериях думать не хотелось.
Поляна, на которой топтались лошади, оказалась тоже  рядом. Вот только там следы были.  Копыта лошадей, глубоко проваливавшихся в снег, две пары сапог, протоптавших тропинку к животным, следы парней, которые поймали пленников и того, который отошел справить нужду…  И больше ничего. Те, кто схватил дозорных, могли, конечно, и пройти по каким-то следам, но если б это были люди Вольрада, завязалась бы борьба. Но какой им резон вообще хватать дозорных, оставляя при этом лошадей. Заманить сюда побольше сил Эльборна, чтобы потом атаковать их с нескольких сторон, перебить и взять языков? На то, что такой план сработает, мог рассчитывать разве что умалишенный, который считал умалишенными нас. Засаду более чем в десяток человек отосланные вперед дозоры нашли бы в два счета, а для того, чтобы отправить под хвост Дагору более чем три десятка воинов, потребовалось бы и того больше. Нет, краснобрюхие тут однозначно ни при чем.
- Так, вперед пока не суйтесь! – одернул я отряд, послушно вставший на краю поляны, - Рольбан, идите со своими парнями на тракт и осмотрите там все. Должны быть тела. Чуть меньше дюжины. Эйбор и Вермент – обойдите вокруг. Ищите следы, сломанные ветки, Дагор меня сожри, да что угодно, что может подсказать, куда делись наши парни. Айнер, глаз с пленных не спускай.
- Слушаюсь! – рявкнули они в один голос и начали спешно выполнять отданные мной приказы.
Ладно, попробуем осмотреть поляну еще раз. Если предположить, что дозорных схватили какие-то люди с арбалетами, заставив тех слезть с лошадей и след в след прошагать к краю поляны… То они бы все равно оставили следы. Так что или эти двое воров их затоптали, решив облегчить себе жизнь, либо следов и вовсе не было.  А это еще что…
В одном из следов, оставленных в глубоком снегу, лежала какая-то красная тряпица. Не обрывок сюрко вольрадовского бойца, а скорее та, которой вытирают нос после того, как хорошенько вымерзнув на улице, добираются до теплого очага. Это могло принадлежать одному из дозорных!
- Айнер, гончих сюда, живо!
- Будет сделано – ответил десятник, махая псарю с двумя собаками, мол, давай, вперед.
Я сунул подбежавшим сукам тряпку под нос. Умные звери по очереди обнюхали ее и встали, будто вкопанные, ожидая команды своего хозяина.
- Леди, Нимерия, искать! – произнес тот, и собаки, усердно работая носами, начали кружить по поляне. Впрочем, продолжалось это недолго. Что одна, что другая, вскоре подбежали к одному из пленников, тому, что похлипче и остановились, как вкопанные. Сучье дерьмо. Надо было сразу додуматься захватить с собой что-то из вещей пропавших. Быть может, это и упростило бы дело.
- Эй парни, - окрикнул я остальных, - есть что?
- Нет, пока ничего, - отозвался Эйбор.
- У меня тоже, - сказал Вермент.
- Значит так, Эйбор. Пусть пара твоих бойцов возьмут лошадей и скачут в деревню. Мне нужны вещи пропавших. Что угодно, хоть тряпка, которой те вытирали задницу. Постарайтесь найти вещи каждого, иначе мы тут можем до ночи ходить! – скомандовал я, сунув тряпку ее хозяину, - остальные вернитесь сюда и на поляну не суйтесь, а то еще затопчете все, что можно. Выполнять!
Да уж. Что потом в столицу писать. В прошлый раз, в ответном письме  из канцелярии созерцателей, на донесение об огнеглазых, мне посоветовали пить меньше вина и лучше «созерцать», а не то плачут по мне застенки да розги. Сучье дерьмо.
- На деревья смотри, - глухой голос раздался прямо за моей спиной, - видишь? На некоторых ветках нет снега.
Это был пленник. Тот, что отмалчивался поначалу, а потом каким-то образом разрезал веревки и выхватил кинжал. А еслиб мы обнаружили скрытый клинок не тогда, но сейчас…
- Айнер, твоя мать была шлюхой, раздвигающей ноги перед всяким отребьем!  - выругался я, на всякий случай отступая от бродяги на шаг и кладя руку на эфес меча.
- Не трогай парня. Все равно дальше бы не ушел. Слишком он быстро взвел арбалет, - пленник ухмыльнулся, глядя на мой клинок, - да и убивать тебя…  У меня нет  желания потом превратиться в изрубленную в куски отбивную, которую скормят собакам.
- Ладно, выкладывай, что ты там заметил.
- Смотри, -  бродяга указал рукой на деревья, - видишь? Везде на ветках есть снег, а там его как будто стряхнуло. К тому же, вон та, не слишком толстая, как будто надломлена. Я не следопыт, конечно, но если ваших парней что-то и утащило, то оно двигалось не по земле, а по деревьям.
Паскуда. Только «чего-то» нам тут под боком не хватало. Впрочем, это и вправду может быть хоть какой-то зацепкой, способной вывести на след наших парней. Но тварь или же твари, по всей видимости,  не только невероятно сильные и ловкие, но еще и бесшумные раз сумели взять вооруженных солдат без каких либо признаков борьбы. Кто знает, вдруг для них и отряд из четырех десятков человек окажется на один зуб. Стоит ли рисковать жизнями всех этих парней, ради четверых дозорных…
Мой взгляд вновь упал на развалины старой крепости, мощные бастионы которой горделиво возвышались над нагим  лесом.  Что-то опасное таилось в них…  Меж искрошившихся зубцов, в черных провалах бойниц, на давно опустевших парапетах. Почему ее бросили? Не вернулись, не отстроили? Вряд-ли из-за того что не хватало рабочих рук, или потому, что местному лорду взбрендило перенести свое родовое гнездо в другое место.  Да и крестьяне предпочитают обходить останки твердыни стороной, утверждая, что те прокляты. Конечно, след может привести и не к ним, но я поставил бы и сто золотых, если б они у меня были, что кончится он именно возле старой арки ворот. 
С другой стороны, не возвращаться же совсем с пустыми руками из-за страхов, суеверий и сломанных веток. Дагор с ним, авось и пронесет, если не будем лезть в самое пекло. Но пройти по следу надо, чтоб хотя-бы приблизительно понимать, с чем мы имеем дело.

- Стройся! Стройся мать вашу! Эйбор, отправь гонца в деревню. Пусть скажет, что мы взяли след, но могут потребоваться еще люди. Пусть вышлют десятка три, если смогут. Айнер – двое твоих остаются тут! Пусть встретят подкрепление и проведут их к нам, – скомандовал  я, чуть подталкивая в пленника вперед, - Ты поведешь, раз такой глазастый.
- Поаккуратнее, - прошипел тот, - мы же не хотим оставить тебя без глаза или без зубов?
- Ты сам без них останешься после допроса, если не заткнешь пасть, и не будешь шевелить ногами, - невозмутимо ответил я, - клинки наголо! Не расходиться и поглядывайте наверх! Отряд, за мной! Марш!
И мы пошли. В полной тишине, нарушаемой лишь завыванием голодного ветра в старых крепостных бастионах, да бряцаньем многочисленных кольчуг. И это придавало уверенности. Дагор меня сожри, кто бы, или что, не утащило наших парней, нами оно подавится. Подавится так, что уже никому не сможет навредить. Ни местному мужичью, что, так или иначе, но вынуждено иногда ходить по тракту, ни нашим патрулям, ни даже войскам краснобрюхих.
След не петлял. Он вел прямо к старой твердыне и обрывался у зияющей жадной пастью створки ворот. Я остановился, осматривая то, что некогда было твердыней этого края. Подъемный мост давно сгнил, а ров оплыл так, что преодолеть его не составило бы труда даже калеке.  Бойницы в надвратных башнях были пусты и безжизненны. Лишь вязкая, липкая чернота, клубившаяся в них то и дело, высовывая свои многочисленные языки наружу, обжигалась о холодные лучи низкого зимнего солнца и вновь пряталась в спасительный мрак каменных мешков. Справа от ворот стена обрушилась почти полностью, так, что можно было разглядеть занесенный снегом внутренний двор. Его усеивали остовы десятков построек. Маленькие лачуги, когда-то жавшиеся друг к другу и служившие прибежищем для бессчетной прислуги богатого лорда, теперь уже совсем развалились под напором холода, дождей и сурового северного ветра, день за днем перетиравшего кости опустевшей громады.
Внезапно один из зубцов над воротами издал тоскливый, протяжный скрежет, наклонился и, помедлив мгновение, сорвался вниз, прямо на прогнившие останки моста. Мгновение, и глухой рокот, вместе с гнилой трухой разлетелись по округе.
«Правду мужичье говорило. Прокляты руины! – шепот раздавался позади меня, - И духи, обитающие тут, не хотят нас пускать!»
Я повернулся и окинул взглядом притихший отряд. Воины опасливо косились на старые, обрушившиеся бастионы и явно не горели желанием идти внутрь. Даже бродяга, до этого момента ведший себя так, как будто мы тут пленники, притих и опустил взор. Вот только внутрь нам все равно было надо. Иначе никак.
- Где-то там, в руинах, прячется то, что утащило наших бойцов. Возможно, они даже еще живы. И ждут нашей помощи! Такое могло произойти с каждым из вас, будь вы сегодня в этом проклятом патруле, и может произойти в будущем, если мы сейчас не пойдем и не ковырнем мечем в заду у этой твари, и может быть даже спасем парней, - толпа одобрительно загудела. Некоторые даже начали стучать мечами по щитам, - Те, у кого между ног есть хоть что-то помимо бабского пушка, пойдут сейчас за мной.  Остальные могут остаться. Армии короля не нужны трясущиеся бабы без членов. Но и разговор тогда у меня с вами будет совсем иной – как с дезертирами и предателями. Вы все знаете, кто я и какие обязанности у королевских созерцателей, но не думайте, что мне бы хотелось доводить до такого. Так что, пойдем и вытащим наших?
Отряд взревел. Сталь клинков глухо ударила о деревянную поверхность щитов. А затем снова. И снова. И снова. Пора.
- За мной. Марш! – коротко скомандовал я и пошел в сторону пролома. Солдаты двинули следом. Не остался никто. Даже те, которые шептались у меня за спиной, смогли собрать в кулак остатки своей решимости.
Двор встретил нас холодной, мертвой тишиной. Ветер не задувал сюда, а больше нечему было тревожить покой старых, догнивающих свой век развалюх, что боязливо выглядывали испод толстых снежных шапок своими маленькими окошками-глазницами. Или нам пока казалось, что нечему.
- Обыскать всё! – рявкнул я, вытаскивая клинок из ножен  - Если не человек – убить. Если краснобрюхий – тоже. В крепость и башни не суйтесь. Выполнять!
- Есть! – ответили бойцы, и принялись обыскивать двор. Слетали с ржавых петель старые двери, громыхали падающие доски, раздавались приказы десятников, эхо которых гуляло по обледенелым каменным стенам.
- Командир! Вам стоит на это взглянуть! - крикнул один из солдат, стоявший возле небольшой, но  неплохо сохранившейся халупы.
Внутри царил беспорядок. Прогнившая мебель покрылась паутиной и плесенью. На небольшом столике стоял разбитый горшок, из которого вытекло что-то черное. В углу лежала разодранная метла. Пахло гнилью, сыростью и… свежескошенной травой.
- Оно дальше. За ларем, - раздался сзади голос солдата.
Там и правда, чернело что-то отдаленно походившее на змею. Очень толстую, с человеческую руку, а может и больше. С одного края ее как будто что-то отсекло, так что можно было разглядеть чернеющую сердцевину, а с другой торчал здоровенный шип со следами давно запекшейся крови. Где-то мне это уже встречалось…
- Факел сюда, - приказал я солдату, осторожно ступая по скрипящим и прогибающимся доскам, - Да поживее!
Пока солдат стучал кресалом по кремню, пытаясь высечь искру, я успел чуть внимательнее изучить находку. То, что раньше мне показалось почерневшими внутренностями, на самом деле было пустотой. Как будто всё, что наполняло эту жесткую оболочку,  вытекло или  было выедено дикими зверьми. Впрочем, судя по черному пятну на старых досках и многочисленным отпечаткам толи волчьих, толи собачьих лап, скорее всего и то и другое. Странно, что кожу не тронули. Хотя и кожей то это назвать сложно. Больше походит на кору какого-то дерева. Впрочем, если я верно помню рассказы двадцатилетней давности…
Раздалось потрескивание факела и в комнате стало светло. Черная лужа, рядом с отрубленной змеей маслянисто заблестела. Что ж, если…
Огонь вспыхнул моментально. Пламя быстро расползлось по запекшейся корке и во мгновение ока охватило обрубок. Сучье дерьмо. Но теперь хотя-бы понятно, с чем мы имеем дело.
- К оружию, к оружию! – донесшийся снаружи крик в клочья разорвал повисшую, было, влажную тишину.
Я рванулся ко входу, отталкивая по пути замешкавшегося солдата. Шаг, другой, третий. Яркие солнечные лучи ударили по глазам на мгновение, ослепив, после мягкого полумрака хижины. На стенах крепости какие-то странные силуэты, отдаленно напоминающие человеческие. Чуть больше десятка. Неподвижны. Смотрят на сбивающихся в строй солдат.
Меч сам собой вылетает из ножен. Сейчас будет схватка. Вновь. Как и двадцать лет тому назад. Они всегда смотрят, перед тем, как напасть. Шаг. В воздухе висит напряжение. Другой. Одна из фигур приходит в движение, медленно сползая вниз по отвесной стене. Третий. Десяток Альвора взводит арбалеты. Фигура замирает, водя вокруг уродливой черной мордой. Не успею к своим.
Воздух разрывает глубокий гортанный рык. Твари срываются со стен. Отчаянный крик Альвора, свист болтов, и грохот стальных наверший по старым камням стены сливаются воедино. Ни один из силуэтов не задет. Вдох. До отряда остаётся совсем немного. Выдох. Мимо пролетает один из силуэтов, сбивая с ног солдата, бывшего со мной в хижине. Короткий вскрик, хруст разрываемой плоти, голова парня катится по утоптанному снегу, окропляя его кровью. Взмах, свист клинка, рев, и тварь, разрубленная практически пополам, падает на убитого солдата, заливая его своей черной кровью. Вдох. Несколько тварей добираются до строя и прыгают на солдат.
-Держать круг! – крик вырывается из глотки, а глаза уже ищут нового врага.  Взмах, и еще один урод валится на снег. В паре десятков шагов горстка солдат пытается вновь выстроить рухнувшую стену щитов. Рядом лежит еще один, с разорванным горлом.
Шаг. Силуэт твари мелькает слева и пропадает меж обломков старой хижины. Воздух разрывается от людского крика, переходящего в глухое бульканье и чавканье тварей. Выдох. Десяток Айнера вновь взводит арбалеты. Несколько уродов вырывают одного бойца из строя, но тут-же получают клинки под ребра и подвывая устремляются прочь . Выдох. Десятник что-то кричит своим. В ушах стучит. Не слышу. Еще шаг. Щиты медленно ползут вниз и над ними показываются поблескивающие наконечники арбалетных болтов. Вдох… Что-то больно ударяет в бок. Мир переворачивается. Снег. Свист прямо над головой. Вопль раненых тварей. Тишина.
- Вот это я, пожалуй, заберу, - хриплый голос бродяги, и блеск кинжала возле лица вывели меня из оцепенения.
- Если ты не слезешь, то забирать будет нечем, - прошипел я, спихивая проходимца, - Десятники, доложить о потерях.
- Двое раненых, двое убитых - отозвался Вермент.
- Один, но легко. Ходить сможет, - бросил Айнер, пряча клинок в ножны.
- Три. Все мертвые, - сплюнул Эйбор.
Рольбан просто молча указал на труп с разодранным горлом.
- Не расходится. Перевяжите раненых и отправьте в сопровождении трёх-четырех бойцов в деревню. Смотрите в оба парни, эти твари могут снова напасть.
- А что это за твари, - спросил один из бойцов, тыкая в один из трупов мечем.
Картина была до боли знакомая. Бледная, с зеленоватым оттенком кожа, покрытая уродливыми наростами, отдаленно напоминающими древесную кору, выпавшие волосы, перекошенный в жутком оскале рот из которого свешивается длинный раздвоенный язык, затянутые белой пленкой глаза. Тхаргин.  Двадцать лет назад, у крепости мертвой вороны мы уже встречали их. Немногие из наших выжили в той бойне и в той войне, хоть мы и победили, загнав этих уродов в такие норы, куда не то, что солнечный свет – воздух не проникал. И вот они выползли оттуда вновь.
- Тхаргины, - сплюнул я, пиная уродливый труп, - Будьте внимательны, где-то рядом должен быть  и Тхарг. Сучье дерьмо, куда более опасное, чем эти. Он еще и жутко старый, раз смог дотянуться аж до дороги. В общем, так, парни. Эта хреновина выглядит, как куча зеленых, покрытых корой змей, переплетенных в клубок. Сами по себе они не очень опасны, и подвижны только у своих концов, за исключением, так называемых ползунов, которые имеют красноватый оттенок. Этих рубите, как только увидите, а не то схватят и переломают все кости. Убить их можно только добравшись до сердцевины, вскрыв ее, и кинув внутрь монстра горящий факел.
- Командир, - бросил Айнер, разглядывая мёртвую тварь - вы сами-то с ними воевали? Это точно не бабьи сказки все, про червей там, сердцевину и прочее. С тхаргинами то мой папка сражался, когда я еще пешком под стол ходил, но про таких вот уродов червивых разве что бабка моя рассказывала, когда выжила из ума.
- Только с тхаргинами. Я – один из тех, кто выжил во время вороньей осады. Про тхаргов слышал от других ветеранов той войны.
- Так что мы будем делать? Пойдем внутрь вызволять парней, положившись на бабьи сказки и рассказы других солдат воевавших в то время?  Не будет ли разумней вызвать сюда хороший отряд и выкурить уродство, если оно там конечно есть, по всем правилам?
- Посмотри, - я указал клинком на горящую хижину, от которой в небо поднимался столб черного дыма, - думаешь, ты один это видишь? Даю член на отсечение, что патрули краснобрюхих уже заметили, что в старой крепости что-то неладно, и собирают сюда отряд. Как думаешь, что будет с парнями, если их вытащат Вольрадцы? И как много они им расскажут о том, что сейчас происходит в деревне?
- Помереть нам теперь всем из-за этого что ли? – отозвался Эйбор, - Пусть краснобрюхие возятся с тхаргом и своих теряют. Мы все равно уйдем на юг скоро, и это станет их пробле…
- И нас перебьют всех еще до того, как мы доберемся до Хайволла, - перебил его я, - хватит разговоров, мы вызволим парней и точка.
- Ну командуй тогда, командир, - сплюнул Эйбор, поворачиваясь ко мне спиной.
Я  не сказал ни слова в ответ. Лишь неспешно подошел к зарвавшемуся десятнику, с силой рванул его на себя, и со всей дури всадил обтянутый толстой кожанной перчаткой кулак прямо в открывшуюся от удивления пасть. Он упал на снег и захрипел, выплевывая выбитые зубы вместе с густой кровавой слюной.
-  Мне не нужны там все, - как можно громче сказал я, указывая на мрачную громаду старой цитадели,- и не нужны там те, кто идет из страха. Потому спрошу вас еще раз, у кого тут есть между ног хоть что-то. Кто пойдет туда со мной и вытащит парней, которые без нас либо умрут в плену у краснобрюхих, или что еще хуже – станут частью этой твари.
- Я пойду, - отозвался один из бойцов, - Вигг был в том патруле, а я знал его, как хорошего парня. Шестеро не одобрят, если сейчас струсить и оставить его в беде.
- Без меня ты не пойдешь никуда, - рядом с ним встал еще один, чуть поменьше ростом, -  Под Монрю бились вместе, и тут тоже будем.
- У меня там брат, - внезапно отозвался Вермент, я с вами, - Парни, мы знакомы уже почти год, - сказал он, поворачиваясь к своему десятку, - Вместе дрались близ Монрю и Риверграсса. Я знаю вас всех, как хороших надежных бойцов, потому буду рад, если кто-то из вас решит последовать за нами, но и не осужу, если решите остаться. Возможно мы идем на смерть, а ваши мечи могут пригодиться и тут, потому хорошо подумайте, прежде чем сделать свой выбор.
Четверо солдат молча вышли вперед и гулко ударили мечами о щиты.
- Больше нам и не надо, - сплюнул я, осматривая притихшие десятки, - значит так, Айнер – пятеро твоих парней поднимутся на башню, и будут смотреть, не покажутся ли краснобрюхие. Сомневаюсь, что они заявятся сюда так быстро, но подстраховаться не помешает. Эйбор, ты, раз уж так боишься тут оставаться, отвезешь раненых в деревню и сообщишь обо всем Товдиру. Рольбан – бери под начало остаток десятка Вермента и стерегите вход в твердыню. Остальные – за мной. Вы двое, - кивнул я в сторону конокрадов, тоже. Парни, верните второму оружие и развяжите. Пойдете впереди.
- В расход значит, решил пустить. А не боишься, что внутри мы вас того… - ухмыльнулся сероглазый.
- Тогда наши парни вас «того» на выходе, - ничуть не смутившись, ответил я, - да и мне не впервой руки с головами рубить всякому отребью, вроде тебя.
Бродяга лишь сплюнул на снег, ничего не ответив.
- Сколько у нас факелов?
- Четыре, командир, - доложил Айнер, - больше с деревни не захватили.
- Херово. Ладно, давайте все, что есть, обойдемся и этим. Всё лишнее оставьте. С собой только оружие, факелы и огнива. Готовы. Тогда за мной.
Массивные двери твердыни оказались заперты. Лишь чуть – чуть подавались внутрь, если на них надавить. Зараза. Я достал меч и попробовал просунуть меж створок.  Клинок провалился внутрь, но при попытке подвигать им вверх-вниз, он не шел ни в какую, с глухим стуком отскакивая от каких-то твердых наростов, удерживающих дверь с той стороны. Ну что ж, а если… Я вынул клинок, нащупал его кончиком один из наростов и, что было сил, надавил. Мгновение, другое, третье. Раздается шипение, отдаленно напоминающее скрип старого дерева под натиском свирепого ветра, и меч проваливается вглубь.  Рывок, и он вновь оказывается на свету. Лезвие покрыто черной слизью, медленно стекающей с него на истоптанный снег.
- Факел сюда! – крикнул я, вытирая клинок тыльной стороной перчатки, - Сейчас мы расшевелим этот сучий куст!
Вспыхнуло пламя. Вспыхнуло, и быстро побежало по отростку в разные стороны. По твердыне прокатился тяжкий вздох, перемешавшийся с сухим скрежетом, что-то шлепнулось на пол.
- Навались! – заорал я, чуть отступая от хищной тьмы, скрывавшейся за проемом.
Раздался скрип, и створки чуть подались в стороны. Теперь между ними мог пролезть человек. Один.
- Командир, дальше не идет! Заклинило! – доложил Вермент.
- Этого хватит. Ты, - я указал на сероглазого кончиком меча, - идешь первым. Ты, - клинок смотрел на бродягу в красной повязке, - за ним. Держи, - факел перекочевал в руки к бродяге, - и да помогут вам шестеро, или кому вы там молитесь.
Конокрад, тот, что повыше, лишь сплюнул, обнажил клинок, да полез в щель. Когда сырая тьма сомкнулась за его спиной, тот, что в красной повязке ловко юркнул следом. Если дать такому в руки кинжалы или лук, беда будет…
Повисла тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием факелов, да голодным воем ветра в разрушенных башнях. Никто не проронил ни слова. Все неотрывно смотрели на черный провал между старыми дверными створками, только что проглотивший двух человек. Смотрели и ждали.
Мгновение, другое, третье, и тишину разрывает пронзительный свист, переходящий в грохот. Во все стороны летят каменные осколки, а тех, кто стоял  слишком близко к воротам накрывает грудой камней. По щеке течет что-то тёплое. Дотрагиваюсь. На перчатке остаются красные разводы. Воздух наполняется криками.
- Помогите, помогите мне, - кричит солдат, тело которого наполовину скрылось под грудой обломков, - вытащите.
- Глаз. Ничего не вижу! - орет второй, хватаясь за окровавленное лицо.
Третий, что-то всхлипывая пытается раскопать кучу камней, под которой остался его друг.
- Всем отойти от стен! – приказ, вместе с клубом густого пара вырвался из моей глотки, - Оттащите раненых! Рольбан, сколько?
- Трое под завалами, один убит осколком, двое раненых.
- Сука. Собирай людей, и выводи их из крепости. Остальные десятки тоже. Разбейте лагерь неподалёку и ждите тень. Не больше. Если не вернемся, то уходите в деревню и доложите Товдиру. Вы, - я указал окровавленной перчаткой на тех немногих, кто согласился пойти внутрь, -  можете уходить с ними. Никто вас за это не осудит.   
-Мы с тобой, командир, - выступил вперед Вермент, - дело надо довести до конца, раз уж начали.
До конца… Я уже разменял тут девять человек на пятерых. Тех, которые вполне могут быть уже мертвы. А сейчас поведу с собой еще семь. Сколько из них вернется? Вернутся ли? А если сейчас отступить и оставить все как есть, то ради чего были жертвы? И скольких еще солдат и крестьян утащит эта тварь? Да и если парни живы, то, то, что их ждет дальше… Вольрадцам такого я бы не пожелал. Сучье дерьмо…
- Командир?
К Дагору это все. Если сумеем вытащить бойцов, да прибить поганую тварь, то жертвы тех девяти хотя-бы не будут напрасны.
- Да, идем, - сплюнул я на окровавленный снег, оглядев свой немногочисленный отряд. Щеку прострелила острая боль. На синюю ткань сюрко упало несколько красных капель, - За мной.
Нутро крепости встретило нас липкой, глухой темнотой, неохотно отступающей под натиском трех факелов. Внутри царила разруха и запустение.  Истлевшие гобелены, обрывки знамен, сломанный длинный стол посреди залы, разбросанные черепки от посуды – все это лишь угадывалось в сгустившемся мраке. И ни следа тех двоих, которых мы отправили сюда первыми.
- Держимся вместе, - скомандовал я, глядя на заросшие тхаргом стены, - Тхаргины боятся огня, так что к нам они не сунутся, даже если эта погань прикажет. Отростки другое дело, – слова гулким эхом раскатывались по пыльной пустоте залы, - Те, что зеленые не опасны, но если увидите тянущийся к вам розовый или синюшный рубите и жгите не раздумывая.
- Ясно, - коротко бросил Вермент, - Тех двух не видать. Слинять решили, или схватила их эта тварь?
- Дагор с ними. Наши парни сейчас важнее. Хватит языками чесать. Двинули.
И мы пошли. Тьма медленно расступалась перед светом факелов, но тут же смыкалась за нашими спинами. В воздухе висела густая, пыльная тишина, из которой на нас смотрели глаза тех, что когда-то были людьми. С потолка, стен, из-за полусгнившего шкафа. Смотрели с холодной ненавистью, но не решались приблизиться. Пламя, пляшущее на лезвиях клинков пугало их.
Парадная зала сменилась широким коридором со множеством дверей. Некоторые из них полностью заросли. Другие наоборот, были полностью свободны от чудовища, и даже распахнуты настежь. Но самые толстые щупы тянулись по потолку, в темную глубь старой твердыни. Туда, где располагалось сердце зверя, и его темница, в которой должны были держаться наши парни.
- К дверям не подходить. Строй плотнее и за… - приказ липким застрял у меня в глотке. Вместо него ум пронзила одна единственная мысль, от которой по спине побежали по мурашки. В тишине, обступившей меня со всех сторон, больше не раздавались шаги бойцов.  Я обернулся. Я был один.
Страх цепкой хваткой впился в горло и принялся душить. Во тьме, окружившей меня, и медленно, но верно подбиравшейся все ближе, открылись десятки маслянистых, безжизненных глаз. Они следили. За каждым моим шагом. Движением. Вздохом. Следили и ждали, когда я сделаю неверный шаг, выроню факел или ветер, гуляющий по холодным залам заброшенной, но не пустой крепости, проносясь мимо, зацепит пламя своим хвостом. Меч потяжелел. Он больше не был продолжением руки, скорее обузой, которую хотелось бросить. Ноги налились чугуном и перестали слушаться. На спине выступил холодный, липкий пот.
Я сделал шаг назад. Другой. Третий. Уперся спиной в заросшую тхаргом стену и затравленно огляделся. Тёмные силуэты  замерли на нервно пляшущей, едва заметной границе света и тьмы.  Ждут. Сколько еще будет гореть факел? Полтени? Меньше? Пробиваться к выходу? Твари не выпустят. Как только поймут, что добыча ускользает, плюнут на факел и накинутся скопом. Разыскать парней? Где? Дерьмо. Сучье дерьмо. Не так я хотел умереть. Стоп. Спокойно. Возьми себя в руки. Ты пока жив. Пока дышишь. Вдох. Выдох. Эти твари боятся огня, а меч рубит их даже лучше, чем людей. Выход есть. Пока горит огонь. Огонь…
Клинок с тихим шелестом прячется в ножнах, а рука судорожно хватается за кинжал. Удар. В одном из Тхарговых отростков зияет дыра, из которой на холодный каменный пол начинает медленно вытекать красноватая жижа. Кровь. Он уже кем-то отобедал. Миг, и огонь охватывает толстый стебель, который тут же с причмокиванием отбрасывает горящий кусок, как ящерица - хвост. Пылающая головня шлепается на пол. Жаркое пламя разгоняет сгустившуюся тьму, под покровом которой снуют темные силуэты. Удар. Горящий обрубок, летит прямо в толпу мечущихся тварей. Уроды визжат от страха и кидаются в разные стороны, пытаясь скрыться от огня в холодной пустоте старой крепости. Сучьи дети, мы с вами еще повоюем! Удар…
Глухой, тяжелый вздох, отдаленно напоминающий скрип старого вяза, тугой волной ледяного воздуха прокатился по коридорам крепости. Головня погасла. Пламя факела отчаянно затрепетало, но, хоть и с трудом, удержалось за пропитанный маслом канат. Страх сдавил виски и тупой, ноющей болью начал пульсировать в голове. Он шел оттуда. Из хищной темноты, пожирающей меня черными, маслянистыми глазами и тянущей ко мне свои когтистые лапы. Раздался удар. Затем еще один. И еще. Как будто что-то поднималось из подвалов старой крепости. Захотелось спрятаться. Забиться в угол. Лишь бы оно прошло мимо. Глаза впились в темноту, а рука начала судорожно шарить по холодной каменной стене в поисках хоть чего-то похожего на дверь. Шаг в сторону. Еще один. Еще. Ничего кроме холодных камней, обвитых отростками Тхарга. Спиной поворачиваться нельзя. Твари не преминут этим воспользоваться. Если завалят, то перегрызут горло на раз. Топот все ближе. Нужно торопиться. Рука натыкается на покрытое пылью, дверное кольцо. Рывок. Заклинило. Дерьмо. Еще рывок. Дверь жалобно скрипит, но не поддаётся. Гулкие шаги раздаются уже в коридоре. Молотки в висках бьют им в такт. Еще один рывок. Ничего. Лишь жалобный скрип, да вывалившееся из прогнившего дерева кольцо. Сука. Я от досады швырнул его в прячущихся во тьме тварей и пнул проклятую дверь. Жалобно заскрипели ржавые петли и в коридор вырвались густые клубы пыли.
Подгибающиеся ноги сами внесли меня внутрь и буквально швырнули на холодный каменный пол. Факел выпал из руки и погас. Темнота обступила со всех сторон, а из дверного проема донесся полный ликования рык. Не время лежать. Рванувшись, я судорожно налег на дверь, со всей силы прижимая подгнившее дерево к старому камню. Мгновение, другое, третье. С той стороны обрушивается удар. Старые доски жалобно стонут, но держат. Удар. Ноги подкашиваются, словно их льном набили. Долго не продержусь. Засов. В таких крепостях на дверях всегда есть петли для них. Удар… Он уже, наверное, сгнил или валяется где-то в комнате. Крепления старые, но все еще надежные. Выдержат. Надо только исхи… Дверь больно бьет в спину на мгновение, вышибая дух. Тьма перед глазами плывет, постепенно наполняясь танцующими цветными точками. Скорее. Пока они не навалились снова.
Рука рвет меч из ножен. Разворот. Скрип доброй стали о старое, покрытое ржой железо. Глухой стук, переходящий в высокий звон. Удар. Дверь с трудом, но держится. Выдох.
Я привалился спиной к стене и вытер пот со лба. Руки тряслись так, словно до этого целый день держали плуг и лишь теперь оторвались от работы. Ноги подкашивались. Хотелось упасть прямо тут. Упасть и больше не шевелиться никогда. Слиться с этой старой крепостью и ее оби…
Затянутая в кожу рука больно ударила по раненной щеке. Вставай умалишенный, этот сучий тхарг играет с тобой. Нельзя расслабляться, ну же!
Я медленно, опираясь на стену, поднялся и огляделся по сторонам. В комнате было темно. Лишь свет, лившийся из узкой щели окошечка, слегка разгонял сгустившийся мрак. Никого. Если только он не спрятался под старой кроватью, которая переломилась посередине, или за сгнившим в труху остовом сундука. На всякий случай я все же достал кинжал и принялся шарить по полу в поисках факела. Не знаю, зачем он мне. Кресала все равно с собой нет, а без огня мне отсюда не выйти. Пусть будет. Вдруг еще повернется возможность его зажечь.
Заткнув палку за пояс, я подошел к мутному, чудом уцелевшему окошечку и вгляделся в него. Муть. Белая, переходящая в серую. Окошечко прямо напротив крепостной стены. Даже если разбить и изо всех сил заорать, вряд-ли кто-то услышит. Парни, скорее всего, ушли довольно далеко от замка, а те, кто был со мной, сейчас внутри, если вообще еще дышат. Паскуда. Еще семь жизней. Семь человек я положил на то, чтобы добраться до этого сраного тхарга. Семь хороших, храбрых ребят, которые, в отличие от прочих, не побоялись пойти со мной, чтобы вытащить тех пятерых…
К Дагору все. Я сам до него доберусь. Пускай и один. Вспорю брюхо  поганой твари, и хоть напоследок посмотрю, как она корчится от боли. Только такого эта сука и заслужила. За всех, кто тут полег. За всех кого она сожрала!
Я в бессильной злобе пнул остатки ларя. Прогнившие доски разлетелись по комнате, поднимая за собой клубы пыли. Не добраться мне до него без огня. А значит, все смерти были напрасны. Да и мне скоро придет конец. Дверь продержится под ударами, хорошо если тень. А может и того меньше. Она уже, будто бы, дает слабину. Надо выбираться.
Я еще раз подошел к окну и внимательно осмотрел его. Узко. Слишком узко, чтобы пролезть. Путь через дверь тоже заказан. Судя по небогатому убранству, это комната прислуги. Сомневаюсь, что тут будет тайный лаз наружу, или что-то вроде него. Поискать конечно стоит, но… Я навалился всем весом на остатки кровати. Та, скрипя начала отползать в сторону, но старые ножки тут-же подломились, и она с грохотом упала на пол. Это раззадорило тварей в коридоре. Удары на дверь посыпались чаще.
Шум. Их привлекает шум. Надо укрепить дверь, и просидеть тихо какое-то время, тогда, быть может, уйдут. Хорошо, что тут оказалась эта кровать.
Доски было оторвать от нее нетрудно. Дерево вокруг гвоздей подгнило и уже практически не держало, зато сами брусья оказались в приличном состоянии.
Когда я подтаскивал очередной брус к двери, твари будто начинали сходить с ума. Из коридора, на старые, чуть подгнившие, но все еще крепкие доски, сыпался удар за ударом.  Казалось, вот-вот, еще немного и или не выдержит клинок, или вырвет крепления для засова. Руки тряслись, а в ногах, появилось неприятное ноющее чувство. Потом отдохну. Времени будет с избытком, а сейчас… Я приладил брус к выступу на стене, другим концом уперев его в дверь и навалился, что было силы. Мгновение, другое, третье, и деревяшка с противным скрежетом чуть проехала по сотрясающимся под ударами доскам, плотно засев между ними, и небольшой выемкой в камне. Меч, воткнутый на место засова, перестал дребезжать. Осталось еще три. Все остальные – бесполезный разваливающийся хлам. Должно хватить. Хотя-бы на время. С каждой новой подпоркой, удары становились все глуше, а старые доски тряслись все меньше. Последняя.
Я привалился к холодной стене, вытирая пот со лба, и вслушиваясь в глухой ритмичный грохот, доносящийся с той стороны. Заразы. Никак не угомоняться. Еще и сучья щека разнылась. Хорошо хоть без глаза не остался. Ай… Дерьмо. До сих пор кровоточит. Ладно, посмотрим, что можно сделать.
Доковыляв до остатков кровати, я сел, взял кинжал и отодрал от сюрко небольшой кусок. Поплевал на него, растер и приложил к щеке. Острая боль в одно мгновение пронзила половину лица, но тут же притихла, уступив место другой. Медленной, ноющей. Обтерев края раны, я швырнул обрывок в угол. Больше не понадобится. Ссадина, кровь из которой уже почти не течет.  Корка схватится там меньше чем за тень. Теперь ждать. Просто ждать и не шуметь. Рано или поздно они уйдут, если не напоминать им, что за дверью их ждет столь желанное лакомство.
Бом, бом, бом… - удары в дверь, словно горошины перекатывались в совершенно пустой голове. Первый, второй, третий… Пятый… Седьмой… Десятый… Не холодно. Почему мне не холодно. Зима, каменный мешок, а даже пар из глотки не валит. Может, просто уже не вижу и не чувствую? Может, уже умираю…
Я больно ущипнул себя за здоровую щеку. Нет, вроде не почудилось. В комнате было тепло так, будто бы снаружи не лютовала зима, а пригревало последнее летнее солнце. Тхарг «надышал» видать. Ну, хоть что-то приятно в сегодняшнем дне. Замерзнуть насмерть мне не грозит.
Дне… Этом Дагоровом дне. На плечи навалилась усталость. Она пришла на смену страху. Медленно подкралась. Выползла из скрытых во мраке углов. Навалилась, и принялась медленно, но верно душить, погружая в пучину обрывков воспоминаний, образов, чувств. Бом, бом, бом… Удары в дверь становились все тише. Бом… Бом… Бом…
- Братик не засыпай, - глухой, но как будто знакомый голос доносился откуда-то издалека. Из далекого прошлого…
- Братик не на…
Я попытался вскочить, но окоченевшие ноги свело судорогой. Изо рта вместе со стоном, вырвались густые клубы пара. Тело медленно завалилось набок, тщетно скребя обмерзшими пальцами по ледяным камням стены. Сука, да как же это…
- Братик, - голос прозвучал на этот раз совсем близко.
Дагор меня сожри, неужто твари еще и разговаривать умеют. Этого только нехватало. Давай вставай, помирать так хоть с оружием в руках. Давай!
Страх придал сил. Кое-как, хватаясь за стену, словно тонущий за веревку, я поднялся и попытался оглядеть залитую мраком комнату. Свет через окно больше не проникал. На улице уже стемнело. Видать, все же уснул.
- Кто ты. Покажись! – прохрипел я, отчаянно вглядываясь в голодную темноту.
Тишина. Будто почудилось. Но нет, Дагор меня сожри, я точно ведь слышал!
- Покажись! – повторил я, сжимая в одеревеневшей руке кинжал, - Пока, добром прошу!
Тишина. Перемешанная с холодной, липкой темнотой. Тишина, и ничего больше. Все-таки показалось... Зараза, почему так холодно. Было же тепло. Очень тепло. Надо выбираться.
Я осторожно сделал шаг и, чуть было, не упал на пол. Ноги совсем не слушались. Ничего, сейчас разойдутся.  Еще шаг и… Мир покачнулся, рванулся ко мне и больно ударил в грудь, выбив из нее воздух. Перед в глазах поплыли цветные пятна. Хотелось заорать от боли, но из глотки вырывался лишь хрипящий стон. Тело само свернулось в комок, пытаясь приглушить ее, и застыло, словно обледеневшее каменное изваяние.
Мгновение тянулось за мгновением, и острая режущая боль, медленно отступала под натиском разливавшегося по телу, словно яд, холода. Вставать уже не хотелось. Двигаться тоже. Руки, как, впрочем, и ноги, потеряли чувствительность и, лишь изредка напоминали о себе иглами, решившими сыграть на них в салки. Глаза сами собой начали медленно закрываться…
- Братик, не засыпай. Не надо! – опять этот голос, прямо над самым ухом, - Открой глаза. Очнись! – голос стал надрывным и раздражающе тонким. Как будто… говоривший плакал.
Я повернулся на спину и с трудом разлепил, начавшие смерзаться веки. Из глаз хлынули слезы. Они текли по щекам и, казалось, на них же и замерзали. Сквозь мутную пелену с трудом можно было разглядеть, как на низком потолке и стенах пляшут теплые оранжевые блики. Мелькнула тень.
- Кто ты. Покажись, - прохрипел я, вытирая слезы, и поднимаясь на локтях.
Никого. Лишь блики пляшут по стенам в такт языкам пламени. Пламени… Вместо кровати в комнате горел костер!
Я, перебирая затекшими ногами так быстро, как мог, подполз к нему, сорвал перчатки с одеревеневших, плохо слушающихся рук и попытался отогреть хотя-бы пальцы. Тепла не было. Как и дыма. Пар, вырывавшийся из глотки, проходил прямо сквозь пламя и медленно растворялся в оранжевом полумраке комнаты.
- Не греет. Не понимаю, - голос прозвучал прямо у меня за спиной.
Я обернулся. Передо мной стоял мальчонка восьми лет. Голубые глаза, замызганное лицо, слипшиеся светлые волосы. Он был одет в простую льняную рубашку и такие же штаны. Обуви не было вовсе. Рука судорожно начала обшаривать пояс в поисках кинжала.
- Ты не помнишь меня? – спросил он, отходя чуть назад.
Помню. Еще как помню. Хоть и стараюсь забыть. Всю жизнь стараюсь.
- Ты мертв. Давно. Я слишком хорошо это помню и еще не сошел с ума.
Мальчик непонимающе уставился на меня. Дагор.
Говорят, перед тем, как человек умирает, у него вся жизнь проносится перед глазами. Быть может это оно. А может, я уже мертв и шестеро испытывают меня тем, что я совершил при жизни.
- Тут холодно. Надо в коридор. Тепло. Нужно тепло. Там тепло, - лицо мальчика скорчилось в пугающей гримасе, судя по всему, выражающей обеспокоенность.
- Там твари. Тебе, морок, может они и не страшны, но мне…
- Нет. Там тепло. Тут умрешь.
Мальчик отступил еще на несколько шагов, а затем и вовсе растворился в хороводе из пляшущих по стенам теней.
Я оперся на стену, уставившись на постепенно угасающий огонь. В голове было пусто. Лишь несколько мыслей перекатывались в ней одинокими горошинами, периодически постукивая по ее стенкам. Почему боги перед смертью решили показать перед смертью мне моего мёртвого брата, которого я же и… Дагор. Боги ли. Быть может Тхарг покопался у меня в голове. Но зачем ему тащить меня в коридор. Я тут сам бы уже совсем скоро сдох от холода. Надо выбираться. Тут шансов нет. А там могут быть. Как и твари. Умру хоть с мечем в руке.
Медленно доковыляв до двери, я осмотрел ее. Пламя призрачного костра уже угасало, и оранжевые блики разбегались от него, просачиваясь сквозь широкие щели между старыми, прогнувшимися и растрескавшимися досками. А обратно проникало тепло. Настоящее. Живое. Обжигающее.
Некоторое время я просто стоял, прислонив руки к широким щелям, и подставляя обмерзшее лицо под скупые струйки тепла. Мгновение, подтенок, тень… Не знаю сколько бы еще времени прошло, если бы в коридоре не стало светло.
- Пошли, - раздался знакомый голос с той стороны двери.
- Да уж, не будем заставлять богов дожидаться, - сплюнул я и обмерзшими руками схватился за один из брусьев. Дерево шло тяжело. Во время ударов один из концов плотно вбился в старые доски двери и никак не хотел поддаваться. Паскуда.
Недолго думая, я оперся спиной на противоположную стену и со всей силы саданул по проклятой деревяшке ботинком. Раздался хруст. Есть.
Вскоре все деревяшки лежали на полу, а меч вновь вернулся в ножны. Дверь больше ничего не сдерживало. Что меня там ждет? Парни? Стая голодных тварей, которая разорвет в клочья, как только переступлю порог? Боги, принявшие обличье давно мёртвого брата? Дагор его знает. Так или иначе, мне пора открыть почти проломленную дверь и сделать шаг в коридор, но… Боги, если вы меня отсюда слышите, то пусть там будут не твари.
Глаза сами собой зажмуриваются, дверь натужно скрипит. Шаг. Свет режет глаза. Дневной свет. Под ногами каменная мостовая.
«На северную стену, пошли, пошли, пошли! Тащите раненых в цитадель! Масло, нам нужно больше масла. Укрепите ворота. Не давайте им залезть на парапет. Стрелы наложить. Отпускай!» - команды и крики сливались в один многоголосый гул. По двору сновали отряды солдат в синих сюрко, а на стенах замка кипела битва.
- Алестар, не спи! – кто-то сзади потряс меня за плечо, - быстрее к южной башне, эти уроды сейчас прорвутся во двор и нам всем хана!
Я обернулся. Сзади стоял Товдир. Такой, как двадцать лет назад. Молодой, без серой проседи в бороде и безумного, пустого блеска в глазах.
- Алестар, мать твою, пошли! Сейчас, - он развернулся и побежал, по усеянному телами двору. Ноги сами понесли меня за ним.
- Они прорвались, прорвали… - заорал, было, солдат, но одна из угольно-черных тварей тут же сбросила его со стены. Свистнули стрелы, и вот она, воя, сама летит на мостовую, но в брешь на стене уже лезут новые уроды.
- Вашу мать, на северную стену все живо, - командир гарнизона меня за плече, - вы двое, куда собрались? Отсиживаться? Бегом, закрывать брешь, иначе эти твари нас всех к Дагору под хвост отпра…
Один из уродов сиганул со стены прямо на него и с противным чавканьем вгрызся в лицо. Рука капитана схватила кинжал, и со всей силы вогнал его в бок твари. Она завопила и рванула вверх голову. Челюсть капитана с огромным лоскутом кожи осталась у нее в зубах. Тот попытался заорать от жуткой, нестерпимой боли, но лишь побулькал что-то нечленораздельное, захлебнувшись собственной кровью. Тварь перевела взгляд своих маленьких черных глазок на меня. Ее пасть открылась, и лоскут кожи, некогда бывший лицом моего командира, шлепнулся на залитые кровью камни мостовой.
Мир сжался до узкой полоски межу мной и уродом. Я видел, как его лапы начали напрягаться, слышал отчаянный крик десятника, командующего арбалетчиками, и понимал, что не успеваю достать меч…
Все произошло за доли мгновения. Тварь просто пригвоздили болтами к телу мертвого командира.
- Сучье семя, ты чего встал, - буквально рванул меня за собой Товдир, - быстрее, тут сейчас всех пожрут!
И мы побежали. Вокруг суетились солдаты, среди которых уже мелькали силуэты тварей. Раздавались крики боли и ужаса. На мгновение  я оглянулся, лишь затем, чтобы заметить, как последних защитников северной стены рвут на куски и скидывают во двор.
Дверь уже в нескольких шагах. Мир перед глазами плывет и качается. Рычание твари раздается прямо за спиной, но тут же переходит в крик какого-то бедолаги. Рывок, и рука Товдира буквально затаскивает меня внутрь.
Темнота. Темнота, вперемешку с глухой, холодной тишиной вновь расстилается вокруг. Не видно даже собственных рук. Звуки боя, мгновенье назад наполнявшие воздух исчезли. Солдаты тоже. Осталась лишь дверь, к которой я прижимался спиной и холодная испарина выступившая на лбу.
- Ты… долго, - раздался знакомый голос совсем рядом, - Почему? Плохие вспоминать?
Дагор меня сожри. Опять этот коридор. Если я мертв, то с чего вдруг боги решили выбрать для судилища именно это место. Почему не небесные чертоги? А если жив…
- Ты не видеть, - все тот же голосок зазвучал чуть в отдалении, - Сейчас…
Мгновение и на противоположной стене, в переплетении щупов тхарга зажглось небольшое оранжевое солнце. Его свет, теплый и мягкий, отпугнул оскалившуюся тьму, и та неохотно, разжав свои щупальца, и начала медленно, но верно отползать все дальше в концы коридора.
- Так лучше? – полуутвердительно заметило существо, притворявшееся моим мертвым братом, - Пока сидеть. Тут. Голодные. Еще не спокойны. Не уснули.
Я привалился спиной к заросшей тёплыми корнями тхарга стене и медленно сполз вниз. Ноги гудели так, будто мне и впрямь вновь довелось пробежать через заваленный трупами двор. В голове скакали и перекатывались разрозненные осколки мыслей. Руки начинало приятно покалывать.
- А ты тоже… - голос существа продрался через плотный занавес тишины, на мгновение опустившейся на коридор, - рубить их? Тхар… Тхаргинов?
- Да, убивал, - безразлично бросил я, глядя в темную пустоту коридора. На то, что пыталось выдать себя за моего мертвого брата смотреть не хотелось. Слишком многое пробуждалось в памяти от его вида. Многое из того, что я долгое время прятал от себя в самых дальних уголках разума.
- Зачем?
- Потому, что была война. Потому, что они убивали людей. Всех подряд без разбора. Воин, старик, ребенок – им плевать. Эти уроды только и заслуживают, что быть порубленными на куски, - слова будто сами одним монотонным потоком срывались с моих уст. Веки начинали медленно закрываться, а по всему телу, словно яд, разливалась противная, холодная усталость.
- А ты, - существо снова запнулось, - А ты убивать таких… Таких как ты?
- Да.
- Почему? Не понимаю…
- Потому, - веки закрылись, и темнота заключила меня в свои мягкие и теплые объятия. Звуки стали глуше и доносились как будто издалека, - что так было нужно…
Над старой соломенной крышей низенькой избы медленно поднималось теплое солнце, заливая своим мягким оранжевым светом небольшой дворик, на вытоптанном полотне которого искрились две небольшие лужи. В прохладном утреннем воздухе разлилось пение первых петухов. Словно бы вторя им, кузнец застучал по наковальне своим тяжелым молотом.
- Смотри, смотри, что мне отец подарил! – брат подбежал ко мне, размахивая небольшим тренировочным мечем, - Вот гляди! – он буквально сунул его мне под нос, но тут-же отдернул руки, как-только я попытался его взять.
- Нет, тебе нельзя, маленький еще! – брат гордо подбоченился, сунув клинок в новенькие кожаные ножны на поясе, - вот исполнится тебе семь или восемь зим, может, и сам такой получишь.
- Да дай подержаться, - голос чуть дрогнул от обиды, - Всего разок. Тебе жалко что ли?
- Ты слишком маленький. Да и отец запретил давать его кому либо. Сказал, чтоб приучался к тому, что мой меч это моя жизнь, а жизнь отдавать в чужие руки нельзя. Тем более, в руки такого малолетнего олуха, как ты. Иди лучше поиграй со своими куклами и не мешай настоящим мужчинам заниматься важными делами!
В горле встал обидный комок, а на глаза навернулись слезы. Он всегда так. Всегда кичится тем, что родился раньше меня. И каждый раз напоминает об этом. Как и сейчас. Фигурка небольшого деревянного солдатика, подаренная мне отцом на недавний день рождения, с дребезгом раскололась о стену избы. От этого стало еще обиднее. Ноги сами понесли меня в давно облюбованный укромный уголок за печкой. Из глаз текли соленые слезы…
- Пап, пап, а можно мне такой меч, как у брата? – подергал я отца за рукав просторной белой рубахи, - Почему ему подарили меч, а мне опять фигурку? Можно мне хоть подержаться за клинок?
- Сынок, будешь держаться за клинок, без пальцев останешься, - обронил отец, вытачивая из полена еще одного солдатика, - да и рано тебе еще. Ты просто его не поднимешь.
- Подниму, - насупился я, - не слабый вроде. Дай хотя-бы подержаться!.
- Сынок, когда ты научишься держать свои чувства и руки под контролем, только тогда тебе можно будет взяться ими за оружие. Пока лучше возьми вот вместо той, что ты разбил, да сходи раскрась, - он протянул мне небольшую фигурку точно такого-же воина какого мне подарили на день рождения.
- Не хочу! – я ударил отца по руке, и фигурка полетела в пыль, - Хочу меч, а фигурки засунь себе в жопу!
- Алестар, - строго сказал он, вставая с крыльца, - Да за такие слова… - он замолчал и пошел к кадке с розгами стоявшей неподалеку. На глаза вновь навернулись слезы, и я побежал за печку…
- Какой красивый, а можно подержать? – ребятня собралась вокруг брата, который специально вышел к колодцу, чтобы похвастать подарком перед всей деревушкой. Отец долго не разрешал ему этого сделать. До тех пор, пока тот не научится хоть как-то с ним управляться.
- Нет, нельзя, - он важничал словно птица дамлин из далеких южных краев, - Мой отец сказал, что твой меч -  это твоя жизнь, а жизнь нельзя отдавать в чужие руки! Смотреть  – смотрите, но подержать не дам, - он слегка оперся спиной на край колодца.
- Да ладно, дай посмотреть, - один из ребят потянулся было к руке брата, но тут же получил рукоятью по носу.
- Сказал же - не трогать, - брат встал над поверженным противником, размазывающим по лицу кровавые сопли, – Но ты ведь и так уже насмотрелся! – он пнул бедолагу в живот, - Теперь я воин, и вы все будете проявлять ко мне уважение!
- Ребят пошли, чего нам общаться с этим надутым зазнайкой, - сказал один из малчишек, - лучше лягушек наловим, а его пусть уважает воздух. Ну, или его Алестар, после того, как он его снова поколотит.
- Ну и идите, ловите своих глупых лягушек! – слегка насупился брат, - А взрослые дела оставьте взрослым, таким, как я! В итоге вы будете простыми крестьянами, горбатящимися на полях для лорда, а я буду воевать и завоевывать славу. Обо мне будут рассказывать бродячие артисты и петь барды!
- Мы расскажем об этом лягушкам, - подразнил его один из ребят.
- А ты чего пришел? – спросил брат, наконец-то обратив на меня внимание, - снова меч будешь клянчить? Или попытаешься украсть? Ты забыл, как я тебя отделал, когда ты решил взять его без моего разрешения?
- Дай подержаться, - насупился я. Синяки, оставленные им, до сих пор болели. Ему, правда, тоже влетело, но…
- Не дам, сказал же, - брат вновь оперся на край колодца, - А будешь клянчить – снова поколочу.
- Почему? Я его не сломаю. Только подержусь и чуть-чуть помашу, - ком обиды вновь подкатил к горлу, а руки сами потянулись к заветному клинку.
- Да я тебя, - брат замахнулся и со всей силы ударил кулаком по голове. Мир покачнулся, а в ушах зазвенело. Слезы сами навернулись на глаза. Захотелось убежать в закуток за печкой и спрятаться там ото всех. От отца, который возится с братом, а мне только кидает дурацких кукол, от брата, которых ходит важный, словно дамлин, и колотит меня, стоит мне только посмотреть на его меч, от жгучей обиды и зависти. Лишь на мгновение. Потом пришла злость. Этот меч будет мой. И тогда посмотрим, кто из нас кого поколотит, и кто в слезах будет убегать под юбку матери. Прямо им тебя и поколочу! Надо только вырвать его из ножен!
Я поднялся с земли, чуть пошатываясь, и размазал соленые дорожки по грязному лицу.
- Ой смотрите, он снова плачет, - брат засмеялся, - беги за свою печку, мелочь неуклюжая. Только там такой размазне и место. Тебе отец никогда не… охх, - от толчка в грудь он потерял равновесие и всем своим весом навалился на старую каменную кладку колодца. Руки сами выхватили из его ножен меч. Я хотел было приставить острие клинка к его горлу, но тут раздался хруст старого камня… Крик. Безжизненное тело брата со странно вывернутой головой смотрит на меня со дна каменного мешка своими пустыми, ничего не выражающими глазами.
Страх. Он сдавил виски, сделал тело медленным и непослушным. На спине выступила испарина. Я до этого смерть не видел  еще ни разу, но сразу понял, что это она. Я только хотел поиграть с мечем, я не… Теперь меня повесят. Как преступника. Если отец не сбросит меня к брату.
Заветный клинок выпал из дрожащих рук, и с глухим стуком упал на сухую пыльную ленту тракта. Заплетающиеся ноги сами понесли меня по нему прочь от злополучного колодца. Прочь, прочь подальше отсюда, пока не рассказали родителям или страже. Скорее в лес, там есть место, где меня точно не найду… Нога споткнулась о камень, и пыльная истоптанная земля протянула ко мне свои жадные объятия. Удар. Темнота.
Темнота… Она пропитала собой влажный прохладный воздух густой, вязкой пеленой висевший в проклятом коридоре. По щекам текли горячие слезы. Весь тот страх, который я прятал в себе долгие годы, все сожаление от содеянного теперь вырывалось наружу двумя солеными дорожками обиды, боли и сожаления. Если бы брат не был так заносчив, если бы я только смог обуздать свою зависть и не протянул руки к тому, к чему протягивать не положено, быть может, до сих пор бы жил под отчей крышей, а не болтался грязным оборванцем с труппой актеров в качестве мальчика на побегушках, не был бит в казармах стражи какого-то мелкого, погрязшего в крови и раздорах городишки, не попал бы на бойню с тхаргами…
«Пока ты будешь себя жалеть, он так и будет побеждать, - слова, произнесенные давным давно учителем фехтования перекрыли поток вырывавшихся сожалений, - Жалеешь себя – ты труп. И положившиеся на тебя люди тоже. Жалеешь врага – ты снова труп. И снова подвел своих братьев по оружию. Если видишь врага, бей не раздумывая. Ради себя, ради братьев, ради тех, кто тебе дорог – неважно.  Только так ты сможешь зваться воином. Зазубри, выучи, вбей себе в голову одно – врагов надо истреблять.» Жалеешь себя… Будет побеждать… Действительно хватит!
Я встал, вытер перчаткой слезы и достал меч. Боги, тхарг, мертвый брат. Хватит давать им побеждать. Алестар, ты пришел сюда с одной единственной целью, вытащить попавших в плен парней и по возможности отправить к богам на суд это уродливое создание, и Дагор меня сожри, ты это сделаешь. Сделаешь! Или сдохнешь, пытаясь… Но перед тем как сдохнуть, ты засунешь добрых два с половиной локтя стали всем этим уродам в задницу и посмотришь, как им это понравится!
- Постой… - раздался вновь голосок за спиной, - Твоя… Ты помнить… неправильно!
- Да пошел ты, - сплюнул я, не сбавляя шаг.
- Моя… Моя показать…
Голову сдавила боль, в виски впились десятки мелких иголок и начали прогрызаться в глубь. Я сделал шаг, другой, третий… На четвертом ноги сами собой подогнулись. Меч с глухим стуком упал на холодный каменный пол. Из носа потекло что-то теплое и соленое.
- Не сопротивляться, - голос разрывал голову изнутри, - будет хуже.
- Пошел ты, сучий выродок, - из глотки вырывался лишь едва различимый хрип, - Ублюдок…
Перед глазами все поплыло, а в следующее мгновение я вновь оказался на том злополучном пустыре, со старым колодцем. Наедине с застывшим, словно каменное изваяние братом и… мной… Вернее, тем, кем я был четыре десятка лет назад.
- Смотри, - боль пропала, и голос звучал уже нормально, - Сотворить… вос… воссоз… не понимать слова. Сделать… сделать это так.
Фигурки пришли в движение. Вот я, делаю шаг вперед и пытаюсь толкнуть брата, но маленькие руки попросту не могут достать его. Он, ехидно ухмыляясь, бьет мне кулаком прямо в лоб и чуть отклоняется назад. Нога цепляется за торчащий из земли камень… Мгновение, и давно мертвый родич со всего маху падает на старую, растрескавшуюся кладку. Раздается хруст. Тьма, до этого прятавшаяся в колодце протягивает к нему свои жадные щупальца. Протягивает, опутывает все вокруг и разбивается о сырые, холодные камни крепостного коридора.
- Ты… Ты легче? – раздалось откуда-то сзади.
Я ничего не ответил. Отер кровавые усы, кое-как встал, цепляясь рукой за наросты на стене, и медленно побрел дальше, подволакивая едва слушающиеся ноги. Внутри было пусто.
- Не понимаю. Раньше плохо. Теперь никак, - голосок все не унимался, - Другие… Другие стать лучше.
- Послушай ты, - сплюнул я, остановившись. Тьма перед глазами плыла и качалась, то и дело подергиваясь разноцветной рябью. В голове все еще гудело, - Не знаю, врешь ты или же это правда, но оно не имеет значения. Тридцать пять зим прошло с того момента. И за эти тридцать пять зим мне довелось увидеть и сделать столько дерьма, что на суде богов тот случай уже не будет значить ничего, а те, кому это могло быть важно уже дюжину лет, как мертвы. Потому, оставь свои игры при себе, тхарг.
-  Догадался.
- Тут разве что, слепой бы не понял, - ноги медленно, но верно ковыляли вглубь брошенной крепости, - так почему меня еще не порвали на части твои прихвостни?
- Мир. Надо делать мир.
- Да, - я снова сплюнул, - Скажи это тем парням, которым сегодня перегрызли горло.
- Не хотел. Такого. Но они убить рядом с крепостью. И прийти. Запах крови будит тех… гинов. Голод. Не удержал.
- Вот только тхаргины, тоже люди. Которых ты изуродовал. Закопал в них все человеческое, оставив лишь оболочку. Оставив и обратив на вечное служение тебе. Тогда ты тоже не удержал? Да и кого? Себя.
- Тогда война. Ты убивать нас, мы вас. Глупо. Но ты навязать нам это. Давно. Приходиться убивать, чтобы не погибнуть.
- Я тебе ничего не навязывал. Это ты украл наших парней.
- Не сейчас. Раньше.
- Раньше? Это когда вы нам устроили бойню, убивали и обращали всех подряд? Утопили наши земли в крови?
- Нет. Дальше раньше. Ты пришли и убить нас. Много. Мы пытаться сказать, что не хотели войны. Но ты и другие убить много нас. Пришлось прятаться, ждать, готовится. Потом…  Не знать слова… Бить. Но не суметь. Больше не видеть других тхарг. Прятаться тут. 
- Так ты говоришь о временах Эльверена… - задумчиво протянул я, ощупывая в поисках двери холодную стену, которой оканчивался коридор, - меня тогда еще не было.
- Такие, как ты… - задумчиво протянуло существо, - до вас были другие. С ними мир. Мы помогать им, они – растить нас. Много нас. Потом уйти куда-то. И вернуться ты… люди. Люди убить их? Нет, не можно дальше, - голос больно резанул по ушам в тот самый момент, когда мои пальцы коснулись покрытого мокрой ржой дверного кольца, - Нет, нельзя, - голос чуть не сорвался на визг. У меня закружилась голова, и из носа вновь потекло, - Не теперь. Надо время. Они уснуть, потом идём.
- Тхаргины то? – я вновь устало привалился к холодной каменной стене. Нет смысла идти дальше, если они там. По крайней мере пока. Быть может, удастся договориться с этим странным существом и хотя-бы парням жизнь спасти. Он, судя по всему, не собирается меня убивать, по крайней мере пока, а значит шанс еще есть, - Ладно, Дагор с тобой. Скажи хоть, те, кого ты взял в плен, еще живы?
- Такие как ты? – переспросило существо, - Да. Живые. Что «плен»?
- Когда уводишь врага против его воли в нужное тебе место, и держишь там. И подсвети уже наконец. Так и будем в этой темноте сидеть, что ли?
- Извини. Забыть, что не видишь, - отростки  тхарга, опутавшие стены коридора медленно начали наливаться красноватым свечением, - Плен. Да. Плен. Забрать и спасти их от Тхаргинов. Иначе убиты. Все. Из-за тебя.
- Из-за меня? – переспросил я, глядя на черный силуэт существа, медленно проступающий на фоне наливающейся красноватым светом стены, - А не прогуляться ли тебе к Дагору под хвост?
- Голова. Кровь. Тут, - оно подняло свою руку и указало на щеку, - Тхаргин чуять. Хотели есть. Пришлось их забрать. Оставить только тебя. Иначе они съесть всех. Так спасти даже тебя.
- А те, что в лесу были тоже живы? –  только сейчас я понял, что колотит меня вовсе не от холода, а от напряжения, которое чуть приразжало свои острые когти, - ты отпустишь их?
- Которые ночью, в конце? Да, - ответило существо, - Отпущу. Позже. Ты забрать их и увести. Больше не убивать никого. Ни мы тебя… Таких как ты. Ни ты нас. Строить мир.
Перед глазами на мгновение все поплыло, а из глотки сам собой вырвался тихий хрип. Облегчение выплеснулось на меня вместе со слабостью, приковав тело к полу своими непрочными, но весьма ощутимыми кандалами.  Руки дрожали так, словно я вчера осушил несколько бутылок браги. По спине катились капли холодного пота, а в пустой голове горошиной перекатывалась одна единственная мысль: «Сегодня никто не умрет!».
- Радуешься? – спросило существо, - Странно. Плохо и хорошо сразу.  Тело плохо, голова – хорошо.
- Может быть, - обронил я, с трудом взяв себя в руки, - Почему ты так странно разговариваешь?
- Не понимать слова. Плохо знать. Трудно объяснить. Слово значить образ, который ты давать другой ты и представлять в голове. Знать слова. Не знать образы. Не уметь представлять. Брать их из голов людей. Но долго и трудно. У других. Те, которые до вас. У них проще. Они не говорить. Давать образ. Мы делать.
- Постой, ты о богах что ли? Они и правда были?
- Боги, да. Так вы их звать. Были. Потом ушли. Бросили нас и других, кого сотворить. После быть вы. Упасть в большом… Доме. Ты звать это дом. Один Тхарг видел, показать другим. Я тоже видеть.
Так то, что всю жизнь мне рассказывали жрецы – правда? Боги действительно скинули людей, живших в железном доме, с небес и отобрали всю их силу? А я то, дурак, посмеивался и не верил. Считал глупыми сказками для крестьян и прочего недалекого сброда. А оно вон, как…
- А показать ты это можешь? – слова вырвались сами собой, - Как оно тогда было?
- Нет. Не уметь давать образы. Только брать. Из головы. Могу показывать их. Но тебе не надо. Много было. Уже плохо. Еще убьет. И будет война. Снова.
- Ладно, - разочарованно бросил я, - Долго еще.
- Не время. Недолго. Почти спят, - существо на мгновение замолчало, - Был еще один. Такой как ты. И не такой. Другой. В красном. Не уметь брать у него образы.
Апатию, на какое-то мгновение тяжелым ватным одеялом навалившуюся на грудь, как рукой сняло. Дагор меня сожри, а краснобрюхий тут что делал? Сучье семя, так и знал, что без них это дело не обойдется. Ни одно дерьмо без них не обходится. Ладо, надо…
- Он хотел мир. Строить. Но говорить, что для этого должны умереть люди. Много. Красные и синие. И я помочь ему убивать. Тогда быть его… Их люди. И строить мир. Вместе с нами. Я не хотеть убивать. Никого. Так мир строить нельзя. Не получится.
- Как его звали? Что он еще сказал? Были с ним еще люди? –  вопросы посыпались сами собой. Если за спиной Вольрада зреет заговор, тогда в Эвенфолле должны о нем узнать. Тут и король может быть в опасности, судя по его словам, но… Дагор меня сожри, кто там поверит в то, что получил я эту информацию, разговаривая с Тхаргом.
- Он один. Сам прийти. Знал где искать. Сказать и уйти. Не имею… не знать имя.
Зараза, да что ж сегодня за день такой. Почему боги решили дать мне знание, которым я все равно не смогу воспользоваться. Причем дали его так, что совсем непонятно с какой стороны к этому клубку подступиться, чтобы хоть как-то распутать его. Какой толк с того, что один из Вольрадовских командиров служит кому-то третьему? И чего он хочет добиться? Завоевать трон? Судя по тому, что его приспешник пришел договариваться с недобитыми во время войны тхаргами, своей армии у него нет, а без нее он даже не пошатнет престол, под очередным взобравшемся на него высоким лордом. Лишь добавит еще один ручеек к тем рекам крови, которые и так сейчас текут.
- Долго там еще? - мой голос разорвал повисшую на несколько мгновений тишину.
- Уже. Идти, - существо встало и неуклюже ковыляя направилось к темному провалу двери. С каждым шагом, что оно делало, его силуэт тускнел и истончался, медленно растворяясь в густом, влажном воздухе подземелья.
- Устал. Больше не буду, - голос вновь раздался прямо в моей голове, когда оно совсем исчезло в багряном полумраке коридора, - Идти сам. Мой…  подсказать.
Я встал, и медленно побрел к двери. Тело болело. Голова тоже. Ноги иногда так и норовили ослушаться, но все же идти стало гораздо легче. Сказывались тепло, источаемое тхаргом и небольшой отдых, пускай и на старой крепостной кладке. Клинок лежал в руке, как влитой. Конечно, существо сказало, что твари уснули, но мало ли…
Дверь оказалась не заперта. Петли заскрипели свою тягучую ржавую песнь, и передо мной открылась небольшая каморка с темным провалом узкой винтовой лестницы посередине, уходящей куда-то в подвалы крепости. Оттуда веяло теплом и… Сладковато-приторным запахом гнили. Ком вновь подкатил к горлу, а рука еще крепче сжалась на рукояти меча. Мне предстояло пройти через самое логово тварей.
Ступеньки одна за другой медленно уходили назад растворяясь в тусклом красном свете, лившемся сверху.  Вязкая, пропитавшаяся гнилью тьма, обступала со всех сторон, обнажая свои хищные черные зубы. Она, словно тухлое варево в котле давно обезумевшей ведуньи, неспешно булькала своим отвратительным нутром, то и дело выбрасывая из себя чавканье, рычанье, скрежет когтей по старой крепостной кладке.
Пальцы до боли впивались в рукоять меча, липкий пот стекал по спине струйками, а в голове настойчиво пульсировала одна единственная мысль: «Назад. Иди назад. Там смерть!». Нельзя. Там впереди, за этими богами проклятыми созданиями. Некоторые из них пошли за мной добровольно и по моей глупости попали в эту ловушку. Надо хотя-бы попытаться их вытащить…
Шаг, другой, третий. Лестница кончается и начинненавтается довольно ровный каменный пол, усыпанный  толи черепками битой посуды, толи обглоданными костями. Хруст эхом отдается под низкими каменными потолками. Рычание совсем близко.
- Они спать. Идти вперед. Не тронут, - раздался голос прямо в моей голове.
Сучье семя, легко сказать. Тут же темно так, будто мне выкололи глаза. Глупо будет наступить на одного из них сейчас. Дагор меня сожри, хоть бы дорогу показал. Ладно, выбора все равно нет. Вперед, так вперед.
Лестница осталась позади и рычащая, булькающая, пахнущая гнилым смрадом тьма, сомкнулась за моей спиной. Я стался один. Шаг, гулким хрустом отдающийся под низкими сводами. Рука впивается в рукоять меча. Другая шарит на поясе в поисках кинжала. Другой.  Рычание, доносившееся откуда-то из глубины комнаты, становится ближе. От вони уже кружится голова. Третий. Во тьме рядом со мной медленно бредет силуэт. Медленно. Неуклюже. Бредет, пытаясь повторить мои движения. Или мне кажется. Дагор, не важно. Нужно идти. Рычание раздается сзади. Совсем близко, за спиной. Не оборачиваться. Главное не оборачиваться. Нога наступает на что-то твердое и липкое. Соскальзывает. Пол начинает уходить из-под ног. Удар. Скрежет, лязг и хруст гулким эхом гуляют под потолком. Рука судорожно хватается за кинжал и выставляет его перед собой. В голове горошиной перекатывается одна единственная мысль: «Сейчас. Сейчас накинутся и сожрут.» Мгновение… Еще одно… Тишина тяжелым, вязким облаком навалилась на грудь, вдавила в пол. Ее больше не нарушало рычание и скрежет когтей. Лишь запах гнили стал еще ближе. Гнили… И свежескошенного сена.
Осторожно, стараясь не хрустеть черепками встаю. Темные силуэты слева и справа. Дюжина, а может и больше. Стоят. Ждут. Делаю шаг. Они тоже. Все разом. Ноги не слушаются. По спине ручьями струится пот. Надо идти. Вперед. Других путей уже нет. Из темноты медленно выплывает толстая каменная колонна. Дагор, да когда же кончится этот погреб.
- Идти быстрее. Почти проснулись. Не бежать, - голос тяжелыми кузнечными молотами бьет по вискам. Из носа вновь начинает идти кровь. Сука. Сейчас почуют, и тогда точно сожрут.
С трудом сдерживаю себя, чтобы не сорваться на бег. Силуэты движутся следом, не издавая ни единого звука. Даже рассыпание по полу черепки не хрустят. Их становится все больше и больше. Воздух сгущается. Еще немного и придется сквозь него прорубаться. От тяжелой, гнилостной вони кружится голова. В глазах начинают танцевать цветные блики. Ноги подкашиваются, и я падаю на кучу какого-то мокрого мягкого тряпья. Падаю, и с противным чавкающим звуком проваливаюсь в нее. Это не тряпки. А тела. Человеческие. Сгнившие. Мясо с отвратительным  чавканьем при касании отстает от костей.
Ком, стоявший в горле от одного их запаха, с хрипом вырывается из глотки прямо на груду тел. Руки судорожно ищут опору, но постоянно скользят по распадающийся гнилой плоти. Наконец удается схватиться за какую-то старую, скользкую доску. Кое-как поднимаюсь и… Глухую тишину подземелья разрывает отчетливо слышимый хруст. На мгновение все замирает. Силуэт, шедший справа, издает громогласный рык и начинает медленно, неуверенно вертеть головой. К нему присоединяется еще один. А затем еще. И еще. Подвал наполняется …  Оружие осталось в куче…
Срываюсь на бег. Вдох. Перед глазами пляшут цветные пятна. Ноги подкашиваются, скользят по полу усыпанному гнильём. Кто-то хватает меня за плечо и пытается утянуть назад. Рывок, и хватка пропадает. Силуэт одной из тварей мелькает где-то справа. Готовится к прыжку. Выдох. Урод прыгает, но промахивается, сшибая другого. В рычание вплетается отчаянный визг и хруст разрываемой плоти. Вдох. За  мою руку кто-то хватается и резко дергает вперед. Пытаюсь освободиться от хватки, но вместо этого падаю на мокрый скользкий пол. Когти твари пролетают в каком-то пальце от моего лица. Рывок. Что-то вцепившееся уже и во вторую руку, буквально волочет меня по мокрому, усыпанному гнильём  полу. Выдох. Из темноты выныривает морда твари, но тут же исчезает. Раздается визг, и тварь, обвитая какой-то темной лозой, исчезает в куче своих сородичей, рвущих друг друга на части. Спина больно бьется о каменную ступеньку и хватка пропадает. Дверь всего в двух шагах. Пытаюсь подняться, но на спину тут же наваливается одна из тварей, вжимая в пол. Удар. Шлем с глухим звоном бьется о кладку подвала. Рывок. Навалившаяся тварь отчаянно цепляется, но, не удержавшись, летит следом за ним. Шаг, другой, третий. За спиной глухо хлопает толстая дверная створка. Тишина.
Меня трясло. Перед глазами танцевали цветные пятна, глотка с хрипом втягивала затхлый воздух старого подземелья, сердце бешено колотилось. Мыслей не было. Совсем.  Я просто сидел и дышал, пытаясь унять дрожь в руках и слабость в ногах. Вдох-выдох, вдох-выдох…
Время текло медленно. Мгновение, за мгновением, оно растворялось в густой, тёмной влаге подвала. Но все-таки текло. И дрожь уходила вместе с ним. А в голову все настойчивее начинали стучаться мысли.
Он снова меня спас. А ведь я шел сюда, чтобы его убить. Все это похоже на одну огромную ошибку. Недоразумение. Что сегодняшний конфликт, что вся вражда. Сегодня парни стали жертвой обстоятельств. Жертвой той резни, что мы устроили ночью. Жертвой моей самонадеянности. А тхарги, стали этой же жертвой задолго до моего рождения. Когда ныне мертвая империя пришла в их земли. Пришла и начала расчищать их от странного и опасного «леса»… Не знаю правда ли это, да и правильно ли я помню, ведь рассказ этот прозвучал много лет назад из уст покрытого книжной пылью жреца, которого все считали полоумным. Но разумный тхарг, который спас человека несколько раз… Не знаю. Меня учили защищать мир огнем и мечем. Лишь мертвый враг не навредит уже никому. Вот только истребить всех тхаргов у меня не получится… Дагор. У героев преданий, которыми я заслушивался до тех пор, пока не убежал из дома, все было проще. Зло было злом, и никаких  разговоров с ним не вели. Выходили и побеждали в открытом бою, без раздумий, без колебаний. Зная, что только так можно отгородить людей от беды. Жаль, сказки имеют мало что общего с жизнью. Они зло для нас, а мы – не меньшее для них. Договорится… Но что, если тварь просто врет, понимая, что сейчас ее задавят числом. Да и согласятся ли другие люди на этот мир. В последней войне с тхаргами у многих погибли друзья, родичи, дети. Разве могу я говорить за них всех? Сучье дерьмо.
-Не понимаю, - раздался голос в моей голове. На этот раз он был каким-то тихим и, как будто, измученным, - Хотеть, но не делать. Бояться того, что хотеть. Каждый человек. Почему? Что есть человек?
Я ничего не ответил. Разговаривать желания не было. Да и о чем? О том, как установить мир? Я его не установлю, это пусть короли, лорды да их глашатаи разбираются. Рассказать ему, что такое чувство долга Что есть человек… Если бы люди сами знали ответ на этот вопрос, то давно бы уже прекратили все войны. Или напротив, уничтожили бы себя окончательно. Почему боюсь… Как объяснить ему, что такое чувство долга перед другими людьми? Что для меня важнее их жизни здесь и сейчас, чем призрачная возможность мира с тхаргами в будущем?  Что я не могу верить ему до конца и потому… должен его убить? Того, кто несколько раз спас мне жизнь, и как минимум по его словам вытащил моих ребят из когтей тварей... им же порожденных и, скорее всего, управляемых? Того, кто знает о прошлом этого мира и может многое рассказать нашим летописцам, и, возможно, решить бессчетное количество споров? Или того, кто беспощадно убивал людей, а что еще хуже – заключал их в оболочку уродливых бездушных тварей?
Разговаривать желания не было. Хотелось лишь сидеть и смотреть в холодный мрак подземелья, или вовсе закрыть глаза и заснуть. Лишь бы подольше оттянуть этот проклятый выбор, который все равно рано или поздно, но мне придется сделать.
- Не знающий сам… Жаль. Такие, как ты. Те. Другие. Они тоже не знать, - голос существа становился все тише, хоть и звучал прямо у меня в голове, - Почему? Ты не понимаете себя?
- Где мои парни? – слова эхом разлетелись в темной пустоте коридора.
- Дальше. Скоро совсем. Устал. Не говорить больше. Бери их и уходить. Надо мир…
Он умолк. Умолк, оставляя меня наедине с тяжелой, холодной тишиной каменного подвала крепости. Она тут же вцепилась в меня своими острыми зубами, и хотела было начать грызть, но мне было уже плевать. Чувств почти не осталось.  Надо доделать то, зачем пришел. Забрать парней и сматываться отсюда к сучьей матери.
Ноги почти не слушались. Пришлось брести опираясь на стену и отдыхая каждую дюжину шагов. Ничего. Это ничего.  Теперь уже недалеко осталось. Там отдохнем и назад. Жаль факела с собой нет, а тхарг уже не светит.  Не пойму только, как твари додумались сбрасывать зубцы со стен без посторонней помощи…
Вот и дверь. Не заперта. Интересно, почему парни не попытались от него удрать. Надеюсь, он не начал их обращать. В самом начале это еще можно остановить, отделив жгут, но все равно их ожидают такие уродства… Многие из переживших покушения Тхаргов в прошлую войну в конце концов просто бросались на меч.
Воздух внутри был на удивление свеж. Ни вони гниющих тел, ни сырой затхлости старого каменного мешка. Лишь запах свежескошенной травы, перемешанный с тусклым, красноватым, пульсирующим свечением, исходящим от клубка переплетенных щупов, едва улавливался. Вот оно. Сердце Тхарга.
Всюду на полу валялись горы какого-то мусора. Особенно много их было у стен. Как бы тут ноги себе не переломать. Так, ладно, где парни.
Словно повинуясь моему немому вопросу, корни на стенах едва заметно засветились, выделив тринадцать темных людских силуэтов.  Все тут. Даже те двое бродяг, которых мы поймали утром. Хорошо.
Я осторожно пробираясь через груды странного мусора подошел к одному из бойцов. Он спал. Спал, прикованный к стене несколькими темными щупами. Крепко, мирно, едва слышно храпя. Толи Тхарг так его, толи сам по себе он настолько бесстрашный. Не знаю.
Зараза, кинжал бы сейчас. Как я…
Отростки с едва слышным шелестом расползлись в стороны и боец упал прямо на одну из куч мусора. Раздался треск, хруст, вверх взметнулось облако пыли. Я бросился к нему, но тут же остановился.  В горло мне смотрело острие меча.
- Кто ты, - прохрипел солдат, пытаясь подняться, - где я.
- Альстер. Мы в сердце крепости.
- Командир, вы пришли за нами? – ошалело вылупившись на меня, спросил боец, - Нет, не может быть, - он тут же вскочил на ноги и упер острие клинка мне в грудь, - ты морок. Очередной поганый морок, насланный этим…
- Спокойно, спокойно солдат, - внутри у меня все сжалось. Не хватало только своих поубивать тут, - Сейчас это не морок.  Поднимайся и помоги мне освободить остальных.
- Докажи, - клинок все настойчивее тыкал в плотное сюрко, скрывавшее под собой кольчугу, - давай, прямо сейчас!
Я ничего не сказал. Схватился обеими руками за клинок и рванул его на себя, одновременно делая шаг в сторону. Удар и незадачливый боец снова оказался в куче странного мусора.
- Достаточно убедительно?
Солдат не ответил. Лишь сплюнул на пол и протянул мне руку.
- Мы думали вас твари того… - встав на ноги, бросил он, - Когда он  нас схватил я даже закричать не смог. А потом меня как будто приложили по голове и я оказался в Монрю.  Совсем незадолго до того, как его сжег этот краснобрюхий урод - их тысячник. Все было, как настоящее. Но недолго. После... – он запнулся, - резня на улочках Монрю. Я думал, больше никогда туда не попаду. Никогда. Но эта тварь продолжала показывать…
- Понимаю. Мне она тоже показала… Не будем об этом. Пошли, нам еще выбираться отсюда.
- Вы в самое пекло за нами полезли? Зачем?
- Потому что иначе не мог, - ответил я, осматривая комнату, - Факел у тебя есть?
-  Нет. Выронил, когда этот схватил нас.
Дагор. Остается надеяться, что у парней остался хотя-бы один. Без огня нам отсюда не выбраться. Тварей сзади десятка два, не меньше. Не думаю, что они загрызли друг друга до смерти.
Один за другим бойцы освобождались от сонного плена тхарга. Живые, здоровые, невредимые… И обозленные. Как выяснилось, он им всем показал одно и то же. То, что они предпочли бы забыть. Факелы оказались у двоих. Не знаю, каким чудом им удалось их не выронить в той круговерти, но это была та путеводная ниточка, которая выведет нас наружу. Всех. Твари просто не посмеют подойти к отряду, окруженному светом факелом, а тхарг больше не будет мешать.
Чиркнуло кресало и по опутанным черными щупами стенам заплясали теплые оранжевые отблески. Стало тихо. Никто не обронил ни звука, когда свет факелов выхватил из темноты несколько куч странного мусора. Никто не обронил ни звука, когда все поняли, что это за кучи. Никто не обронил ни звука…
Тут были люди. Десятки. А может сотни. Их иссушенные, покрытые странным  мхом тела валялись повсюду.  Вот какой-то мужчина, превратившийся в обтянутый кожей скелет, прижимает к себе маленькую зеленую мумию. Вот несколько вцепившихся мертвой хваткой друг в друга женщин, которых можно опознать разве что по остаткам грудей. Воин, доспехи которого давно истлели, а меч, который он так и не выпустил из рук, переломился пополам. Мужчины, женщины, дети, старики, воины – это чудовище убивало всех без разбора. И жрало. А то, что осталось от тел, просто кидало тут. Жрало на протяжении десятков лет. Жрало и росло, плодя свою отвратительную армию.
Солдаты растерянно бродили меж разбросанных  по полу тел, тщетно вглядываясь им в лица. Что они ожидали там увидеть? Страх? Боль? Ненависть? У иссохшего трупа не может быть чувств. Быть может представляли себя, или своих родных на их месте. А ведь все они были чьими-то дочерьми, сыновьями, друзьями, знакомыми. Кто-то может быть, их ищет до сих пор. А они все тут. Отправились на прокорм этому уроду. Ради того, чтоб он мог стать жирнее и больше. Уроду, которому больше нечего делать на этом свете. Уроду, который спас меня и ребят...
Дагор, вот оно сердце. Всего один удар нужен, чтобы он больше никому не причинил вреда. Один удар, и вся эта махина выгорит, оставив после себя лишь пепел. И заодно похоронит в этом каменном мешке нас всех. От такого огня сбежать невозможно. А если и получится, то там, за дверью, нас будут поджидать утратившие контроль разъяренные твари. Это смертный приговор. Для меня и для бойцов. А если уйдем, то где гарантии, что спустя время он снова не начнет таскать людей. Да, тхарг рассказал мне красивую сказку о мире, который между нами возможен, и о том, что зла он не желает, вот только кто на моих парней скидывал те каменные зубцы, и почему лошади к которым, по его словам бежали, твари, так и остались нетронутыми…
На моё плечо легла рука. Я обернулся. Они стояли там. Все. Вермент. Его люди. Патрульные. Тяжелые, слегка поникшие взгляды, поджатые побелевшие губы. Они все были на одно лицо. И они все уже сделали свой выбор. Ради этого в солдаты и подались. Ради этого и сражались. Потому и оказались сейчас тут, а не снаружи, с оставшимися десятками. Вряд-ли кто-то кроме родных их вспомнит. А может и вовсе никто не узнает, что они… Мы сделали. Но это и не важно.
Вермент вложил в мою руку кинжал. Он ничего не сказал напоследок. Лишь кивнул.
Я отвернулся и вновь посмотрел на пульсирующее, беззащитное сердце тхарга. Вдруг он действительно хочет мира? Стал бы он подпускать нас к самому уязвимому своему месту, если не рассчитывал на то, что мы спокойно уйдем? Почему не передушит всех сейчас? Может читать мысли. Кто был тот краснобрюхий? Какими были боги? Одно движение оставит все эти вопросы без ответов. А еще я… Мы все обязаны ему жизнью пока что. Так стоит ли…
Удар. Клинок с хрустом пробивает вязкую, одеревеневшую плоть.
- Так вот, что такое человек, - раздалось в вязкой, глухой тишине, постепенно сменяющейся гулом пламени.