Он лежал, оглушенный взрывом, на том самом поле, которое пахал весной. Ощущение боли пришло потом. А первое, что почувствовал Федор, был запах осенний запах, земли, прощавшейся с теплом. Пряный, горький, с примесью смерти. В наступившей оглушительной тишине он леденил кровь. Хотелось отогнать его, как дурной сон вместе с гнилой осенью. Боль была терпимой: ему всего-то задело левое плечо. Сейчас приползут санитары и унесут Федора на перевязку.
И вдруг молодого мужчину пронзила мысль: а ведь он мог погибнуть, как лежащие рядом с ним земляки Иван и Степан. А война – это надолго. Как это так: его не будет - совсем. Вместе с человеком исчезнут его мысли, чувства, поступки. А его чубатая голова, которую так любили девчата из родного села Яблочного? Отбудет в небытие и эта осень с рвотным запахом смерти. Федьке до дрожи в коленках захотелось вдохнуть жизнь с ее буднями и праздниками и наслаждаться, наслаждаться, как никогда раньше. Пошарив правой рукой, боец притянул к себе сухой, скукожившийся стебель кукурузы, который пахнул на него детством и почему-то сиренью. В этот момент Федька забыл, что он – солдат, муж, отец и решился на такое, что можно совершить только по пьянке. Он пошарил вокруг и нашел то, что надо… Боль, обжигавшая левую кисть руки, лишила его сознания.
Федор Стариков очнулся в госпитале – уже с перевязанной левой рукой. А если вернее. То с тем, что сам себе оставил для жизни. Как и ожидалось, солдата комиссовали.
Возвращаться домой не хотелось. Федор вспомнил Прасковью - тихую и сухощавую, как монашка. Часто молилась, хотя многие молодые селяне уже попрятали иконы.Ее любовь, похожая на материнскую, раздражала молодого мужа. Не утешала и дочь Катя – копия супруги. Могла бы и сына родить. Недаром говорят: нелюбимая жена хуже врага.
Родные , долго терпевшие лихую холостую жизнь младшего сына, решили женить его во что бы то ни стало. Сначала сказали так: выбирай сам, с кем век вековать. Да легко сказать, если перед войной выбор – как в малиннике. И все девки к Федору – дорогой душой. Одна Прасковья – тихая да незаметная – не жаждала его плутовской улыбки. Оказалось, еще как ждала, да не надеялась на взаимность. А парубку ведь в жены обязательно надо взять не ту, что послаще, а которую приступом брать надо. Вот и попалась Пашенька в его колдовские сети, даром что старая дева. Уже на свадьбе, целуясь с невестой, Федька краем глаза заметил, как глядела на него совсем еще девчонка Таня. Молоденькая, а поди ж ты, как огненным взором взрослого парня обожгла. Эх, Танечка, поздно ты мне встретилась!
Стоп. А ведь Иван, за которого девушка через полгода после его свадьбы, вышла замуж, погиб. А как же она? Вот бы пара веселому и заводному Федьке! Только Стариков подумал об этом, как в палату с выздоравливающими заглянула женщина. Где он видел эти жгучие глаза?
Неужели та самая Татьяна? И где же боль утраты и откуда опять этот призывный взгляд?
Оказалось, землячка приехала в госпиталь, чтобы узнать, как погиб ее Иван. Усаживаясь на краешек кровати, женщина буквально поедала Федьку васильковыми глазами:
- Ведь это я тебя до госпиталя доволокла. А то б тебя долго еще искали. Вокруг одни убитые, никого в живых.
Ну что ж, она узнала его тайну. Теперь они связаны ею, как два преступника кандалами. Ох, как молодой женщине не хотелось оставаться вдовой. Пусть и без одной руки, но все же муж, размышляла она. И уговорила-таки соединить свои судьбы. После выписки привезла Татьяна Федора в свою хибарку. Иван оказался не очень хозяйственным мужиком, поэтому нового мужа она сразу взяла в оборот. И не прогадала. После войны в Яблочное вернулись всего три мужика: Федор, Василий да Егор. Последний начал побаливать. Василий часто прикладываться к самогонке. А Федор не без помощи жены сразу смекнул, в чем выгода фронтовика. Начали они строить новый дом. Где сам сходит на поклон, а где и Таня стройматериалы на него выпишет. Дочь Анечка в нем залепетала.
Одно плохо: бывшая жена, как назло, жила на пригорке. Как не выйдешь во двор, отовсюду видна ее развалюха. Пришлось от греха подальше построить вокруг дома высокий забор, чтоб Прасковья солнце не застила. Сама она никому о своей беде никогда не плакалась. Но многие жалели соломенную вдову: дровишек привозили, огород пахали - как многим одиноким бабам. Пашина гордость и дочери передалась по наследству. Катя ни разу ни о чем отца не попросила. Раз только, когда Федор хоронил родителей (они умерли в один день, как в сказке про влюбленных), Паша встретилась с бывшим мужем на кладбище. И пятнадцатилетняя девчонка долго-долго молча смотрела на отца. Федьку поразил ее взрослый взгляд - даже не укоризненный, а какой-то жалостливый. А чего его жалеть? Дом – полная чаша, свой медок - прибыльное дело. Работа не пыльная - сторожем. Правда, раз Федор однажды приревновал жену, очень уж хорохорившуюся возле председателя колхоза на гулянке. Но это дело житейское. Погрозил Татьяне: - Танцуй да меру знай!- А та в ответ:
- Ты за собой следи. Чай, не ангел во плоти.
Вот те и раз. На что подлая жена намекает. Сама она мужа не ревновал, считала его своей незыблемой собственностью. И когда в одночасье Прасковья слегла, Татьяна неожиданно для мужа сказала:
- Чего ж ты, сходи попрощаться. Помоги, чем можешь, мы же люди, а не звери.
Но Федька опоздал. Пашина болезнь оказалась быстротечной. И пока он собирался преступить порог знакомого дома, бренное тело Прасковьи отправилось в более счастливые миры. Он долго смотрел на знакомые и в то же время неизведанные черты лица, пытаясь понять ее душу. И не смог. Вот почему на покойнице печать неземного блаженства. Какое такое счастье дано ей, одинокой бабе? Вспомнил, как за прожитые пять лет дважды слышал от жены:
-Не по-божьи поступаешь, Федор.
В первый раз она сказала ему это. Когда младший сын хотел выпросить у родителей корову, предназначенную старшему брату. В другой раз эти слова были сказаны, когда Федька отказался идти помогать соседу возводить дом. В селе было принято это делать всем миром. И Прасковья, хоть и неважно себя чувствовала, пошла месить глину. А Федька перед этим изрядно выпил и мучился головой.
По-разному относились в Яблочном к Старикову. Одни недолюбливали, другие - завидовали, третьи – себе на уме. Обидно, что на День победы всех троих звали в район, сажали за праздничные столы. А в селе хоть бы в школу пригласили. В эти минуты Федор размышлял: вдруг меня судьба и так бы пощадила. А я себя руки добровольно лишил?
Время не идет, бежит. Вот уже Катенька уехала в город учиться, потом устроилась на работу. Домик, брошенный хозяевами, развалился. Федька, глядя на него, думал: вот и хорошо, меньше укору. Жить бы да молодость миновала. Паша была старше его - нет бывшей жены. Танюша моложе мужа, а тоже уже не девчонка. Но душа по-прежнему просит чего-то яркого, праздничного. Эх, хоть на годок вернуть бы юные горячие годы!
Однажды Федор, заступивший сторожить ферму, услышал за кучей соломы чей-то надрывный плач. Да это же Клавдия. Что случилось? Оказалось, месяц назад от молодой женщины ушел муж. Вернее, загулял с учительницей местной школы. А вчера влюбленная парочка уехала из села. Что обидно было Клавдии, это горе-педагог была старшее ее на 10 лет. Сначала жена, узнав об измене мужа, молчала. Не верила, что эта связь всерьез и надолго. А тут не выдержала, дала волю чувствам. Федор, не умевший утешать баб ( Его Татьяна сама кого хочешь обидит), неумело погладил женщину по черным кудрям. Клавдия вдруг перестала реветь и начала яростно расстегивать рабочий халат:
-Федька, ты же мужик. Ну глянь на меня: что же ему не так?
Она вертелась перед ним – молодая баба в соку и, не помня себя от обиды, что-то орала. Сознание у Федьки затуманилось. Он будто скинул с себя двадцать лет и уже не помнил ничего, кроме ее губ. Они почему-то пахли черешней, а обнаженные руки - духами «Сирень».
Прошло несколько недель. Лето близилось к концу, обида Клавдии на мужа постепенно угасала. А сердце Федора пылало. Ему ничего не нужно было, кроме нее. Бес в ребро – это когда готов все отдать, чтобы хоть часок позоревать с любимой женщиной. А там – и трава не расти. Или хоть потоп.
Но потоп- дело редкое. А вот женская месть неотвратима, как ненастная осень с костлявыми, замерзшими от дождя руками. Сначала Татьяна шутливо намекала мужу на недостойное поведение. А когда поняла, что теряет не только мужа, но и покой в доме, превратилась в мегеру. Однажды она нагрянула на ферму темной ночью. Обманутая супруга не стала устраивать скандал. Она просто закрыла любовников в бытовке. Так и сидели они под запором, пока на ферму не пришли доярки.
А дома Татьяна заявила:
-Вот и все, муженек. Тебя здесь больше не ждут.
- Что делать, Клава?- Кинулся Федор к молодой женщине. Он бы и раньше ушел к ней. Да только видел: не любит, а жалеет. А деваться больше некуда. Хорошо хоть она в дом пустила.
Пять лет Федька помогал поднимать Клавиных дочек Сашу и Машеньку. Дом подновил. Клавдия. Хоть и не горела любовью, терпела присутствие чужого мужика. Но иногда белугой ревела то ли от обиды на жизнь, то ли от тоски по бывшему. Федор утешал, как мог.
И вот случилось страшное. Как-то Клавдия, проводив приехавших погостевать дочек с зятьями, призналась, что жить ей уже недолго. Операцию назначили через месяц – старшая Саша все устроила, как надо. Но надежды на выздоровление маловато.
- Прости меня, Федя,- виновато прошептала третья жена и уехала в город- умирать. Когда это случилось, дети приехали в село и продали дом. Отчиму милостиво разрешили пожить во времянке. Где еще недавно доживала свой век Клавина мама.
- Клавушка, последняя моя любовь, что же ты наделала?- плакал старик. Теперь он все чаще вспоминал старшую дочь Катю. По слухам, она уже вышла замуж и уже стала матерью. Выходит, внуки для него – закрытая тема. А как хотелось бы обнять их, приласкать.
А еще сердце вспомнило и о младшей дочке. Федор вспомнил свои слова, брошенные на прощанье:
- что ты меня судишь, Таня. Ты сама не святая. Вот докажи, что Аня – моя дочь!
Жена после этого громко хлопнула дверью. А дочь, оказавшаяся рядом, посмотрела на него с ненавистью. Может, и правдой было про связь Татьяны с председателем, но при чем же Анечка!
Все мосты были сожжены. Видно, и смерть бродит где-то рядом. Но жизнь продолжается. На дворе бушует май. Вот-вот расцветет сирень, растущая возле дома. Для кого. Федор лежал и вспоминал молодость. Было это или нет? А какой позор пережил, когда бывшая жена Татьяна не поленилась пойти в военкомат и рассказала о его мнимом ранении. Все село от него отвернулось. Да еще пришлось продать пасеку, чтобы вернуть государственные деньги. Неужели не найдется душа, способная пожалеть старика?
Наступило утро. Жизнь, ставшая такой тягостной для Федьки, все еще продолжалась. Старик решил не вставать с постели. Зачем? Сон, такой желанный утешитель, окутал немощное тело, обезболил душу, как наркотик. И она уже была готова улететь в небеса. Но все еще ждала чего-то неизведанного, что не получил на этом свете.
Через сутки Федор уже и сам не знал. На каком он свете. Тело не имело желаний. А душа, не освобожденная от бремени, спала. Вдруг он почувствовал прикосновение рук, показавшихся ему родными. Они тихонько гладили его седую голову. И такой нежностью, такой любовью повеяло от гостьи, что умирающий подумал:
- А ведь я всю жизнь ждал этого. И не знал, что каждая капля тепла превращает мгновение в вечность. Так вот чего я хотел. Нет, не так: жаждал, как путник воды в пустыне.
На следующий день его душа, омытая слезами, улетела в небеса. И уже оттуда видела, как Катя и ее дочери зажигают на свежей могиле свечу за упокой и садят любимую им персидскую сирень.