Вокруг бушующего на сухом хворосте пламени суетилось с десяток тварей. Они жадно расклёвывали бутерброды и сырую картошку, рылись в моём рюкзаке, забирая из него всё, чему могли придумать применение, а остальное бросали в костёр... Отчаянно дёргаясь, я всеми силами пытался разорвать или хотя бы ослабить верёвки, которыми меня примотали к дереву. Они, насколько я понял, были сплетены из тонко нарванных пластиковых пакетов и в прочности не уступали леске для ловли тунца, но терять надежду было последним делом. К тому же, вскоре мне удалось немного расшевелить руку, взяться за тугую пластиковую "косичку" и начать перетирать её о шершавую кору. Увы, это не осталось незамеченным: противный птичий визг над самым ухом за полсекунды предупредил об ударе по пальцам.
- Опустите меня! Отпустите меня, чёрт подери! На кой я вам сдался?!
Нервы не выдержали, я начал орать и ещё сильнее извиваться всем телом. Охранник в ответ на это просто долбанул меня ещё и по башке. Оставшийся гнев пришлось выпускать тихо и сквозь зубы.
- В супу я потроха ваши видал, пернатые уроды...
Вот уж не думал, что рядовой поход в леса однажды закончится этим. Такого опытного туриста, как я, совсем не пугала дичь и глушь окрестностей Баброва ущелья, а на предупреждения местных я просто не обратил внимания. Да и как можно было поверить им, утверждавшим, что некие "свирепые люди-птицы с острыми когтями и выкрашенными кровью крылами" периодически устраивают налёты на деревушку и похищают еду и огонь? Уж больно всё сходилось с греческим мифом о гарпиях. А оказалось, это они гаэбов так красочно описали. Нижняя сторона крыльев у них действительно кроваво-красная. А под словом "люди-птицы", видимо, имелось в виду не то, как они выглядят, а то, как они себя ведут.
Об этом и сейчас странно говорить, но напавшие на меня твари действовали совсем не так, как подобает животным. Гораздо сильнее они напоминали первобытных людей. Из их речи до меня долетали только отдельные слова, изрядно искажённые птичьими голосами, но среди них я абсолютно чётко выделил "племя" и "вождь". Эти понятия придумали люди. Применимы ли они к нелюдям? Гаэб-беми, понятное дело, весьма смышлёные создания, в том, что они с лёгкостью могут сбежать от нерадивых хозяев и жить в диком лесу, нет ничего удивительного. И их желание объединиться в стаю тоже вполне объяснимо. Но осознанно назвать свою стаю племенем, а вожака - вождём... Как-то в голове не укладывалось.
Возможности высвободиться у меня, как ни трудно это признать, не было никакой, так что я стал наблюдать за существами. С виду - ничем не отличимы от обычных гаэби. Сначала даже показалось, что некоторые из них окольцованы, но потом я всё же разглядел, что на лапах у них поблёскивали не кольца, а сплетённые из проволоки браслеты. Знак принадлежности к чему-то или просто стремление себя украсить? Я не знал. Закончив расправу над моими припасами и имуществом, большая часть птиц предавалась каким-то ритуальным пляскам вокруг костра. Они изображали зверей: это было чётко понятно оттого, что двигались они в основном на четвереньках, опираясь на тыльные стороны крыльев. Двое занимались тем, что искали по округе сухие ветки на корм огню.
Ещё один, с увесистой палкой в лапах, был приставлен ко мне в качестве охраны. Через плечо у него висела сумка, сделанная из неощипанной шкуры кого-то небольшого и пёстрого, скорее всего куропатки. Многие видели, как разные птицы собственноручно мастерят простые инструменты, но видел ли кто-нибудь птицу, которая сшила себе сумочку? Заметив, что вырваться я уже не пытаюсь, гаэб спокойно сел на ветку прямо надо мной, достал из этой самой сумки крохотный металлический кувшин-шептунчик, выполненный в форме головы медведя - видимо, краден у кого-то из деревушки, птицы же любят блестящие вещички - крепко зажал его в лапе и начал нашёптывать что-то с сильным акцентом, быстро и неразборчиво, чтобы понятно было только ему самому.
Давненько я не видел, чтобы шептались так усердно. Амулеты при себе носят единицы, многие и вовсе стали безверными. Не могу сказать, хорошо это или плохо, это указывает лишь на одно: люди стали жить лучше. Нам уже не нужно боятся хищников, холодов, бурь, неурожая и голода, а, значит, не нужно и обращаться к богам с просьбой уберечь от этих бед. Человечество достигло многого и теперь больше надеется на себя, чем на высшие силы. А если взять этих беми - да, они умны, они вооружены когтями и умеют летать, но всё равно оказываются беззащитными перед Природой. С другой стороны, они близки к ней. Опасности дикого мира укрепляют в них желание жить. А это как раз то, чего не достаёт многим людям моего времени, что без особого энтузиазма ищут своё предназначение вместо того, чтобы просто наслаждаться жизнью.
О чём птица может просить у Железного Медведя, духа шаткой почвы, колебателя земли? На склоне двадцативосьмеричного тотема он сидит почти по центру, левее Мамонта. Снизу его опаляет огнём войны Накер из пепла, сверху омывает чёрными водами Угорь, приносящий болезни. Воплощения духов воздуха, как казалось мне, должны быть выше всего этого. Люди ставят птичьи изваяния на самую вершину не только потому, что они принадлежат небу. С самых древних времен мы, рождённые ступать по земле, восхищаемся этими созданиями и стремимся уподобиться им. А гаэб-беми, рождённые летать, как оказалось, навыверт, взор свой устремляют вниз...
Тайга медленно погружалась в фиолетовые сумерки, и больше ничего не происходило. Однако до того, как стало совсем темно, птицы прекратили танец и заговорили наперебой. Часто слышалось непонятное слово "кэше". Чуть позже и я высмотрел в пасмурном вечернем небе две летящие фигуры, тёмную и светлую: они быстро приближались и вскоре приземлились на поляну. Одну из них я определённо раньше видел - этот гаэб, налетев сверху, сбросил на меня сеть, выпутаться из которой мне уже не удалось. Теперь он держал в лапах бердыш времён Второй континентальной, старательно очищенный от ржавчины, на полотне даже просматривались инициалы, нацарапанные его прежним владельцем. Вид этого топора навевал мысли отнюдь не позитивные.
Другой беми сильно выделялся на фоне всех прочих абсолютно белым, едва ли не светящимся изнутри оперением. Половина его лица была обезображена глубокими шрамами от звериных когтей, в правой глазнице загадочно блестела в свете живого огня крупная жемчужина, словно око Великого Духа, слепое, но всевидящее. Левый же тускло-розовый глаз безучастно смотрел куда-то вдаль, из-за чего окончательно складывалось ощущение, что птица лишена зрения. Все те, кто был на поляне, обступили прилетевших и стали кричать, перебивая и заглушая друг друга:
- Мы изловили дэва!
- Вот он, Кэше, прямо перед тобой, жив и невредим, как и было велено!
- Он связан и совсем не опасен!
Белый гаэб медленно направился в мою сторону и остановился напротив, быстрыми движениями поворачивая голову то в одну сторону, то в другую. Он рассматривал меня. Хоть мимика этих созданий людям непонятна и чужда, я всё же мог предположить, что едва заметно скривившаяся клювастая морда выражает презрение. Эти догадки подтвердились первыми же словами:
- Ты - сущность зла в живом сосуде. Демон, не знающий ничего, кроме насилия и разрушения, лжи и предательства. Вы угнетаете и истребляете слабых, не щадя даже представителей собственного народа. Вы живёте без страха, но лишь потому, что заставляете бояться всех вокруг. Почему же вам, недостойным из живых созданий, известна тайна сотворения огня?
Он сказал это и, продолжая пристально смотреть на меня - или сквозь меня - замолчал. Теперь, когда я услышал голос его, без малейшего акцента подражающий голосу пожилого мужчины, стало до конца ясно: передо мной стоит чей-то учёный попугайчик экзотической окраски по имени Кеша, которого соплеменники удобства ради стали называть на свой манер. Долгие годы наблюдавший за людьми сквозь омрачняющую все радости жизни решётку тесной клетки, он, что не удивительно, сложил о нас крайне дурное представление.
Тишина всё тянулась. Было слишком тихо - лишь только ветер легонько шуршал в кронах елей да костёр потрескивал за спинами окружившей меня пернатой своры. Всё птичье племя молчало в ожидании. Сперва принятый мной за риторический вопрос таковым вовсе не являлся, нужно было что-то ответить. Тогда я неуверенно спросил:
- Вы хотите, чтобы я научил вас добывать огонь?
- Нет, мы не хотим, - вождь выдержал убедительную паузу. - Мы требуем.
- Хорошо, хорошо... Если я это сделаю, вы меня отпустите?
Он по-человечески кивнул.
- Что ж, так тому и быть. На мне куртка, в правом верхнем кармане. Пользуйтесь на здоровье.
Охранник пошарил в указанном месте, вытащил зажигалку, передал её Кеше. Тихим щелчком в его когтях вспыхнул маленький огонёк дешёвого газового огнива. Птицы смотрели не него с удивлением и начали было оживлённо бормотать между собой, но притихли, как по команде, от второго щелчка, значительно более громкого - белый гаэб с силой захлопнул крышку. В горле у него что-то низко и угрожающе клокотало.
- Ты думал, сможешь нас обмануть? Я помню, что это за предмет. Он не прослужит и одной зимы. Покажи нам, как извлекать огонь из того, что можно найти здесь, - он плавно расправил крылья, указывая на окружающий лес. - Я знаю, что это возможно. Я слышал легенды.
- Что ж, тогда вам придётся меня отвязать.
- Исключено.
Я от данной ситуации начал нервно улыбаться, неожиданно и непроизвольно.
- Но в таком виде я при всём желании не смогу показать, как оно делается.
Вместо того, чтобы ответить словами, Кеша издал приглушённый клёкот, пренебрежительно отвернулся от меня, немного постоял неподвижно, погрузившись в собственные размышления, а потом ушёл на дальнюю сторону поляны. Остальные гаэб-беми последовали за ним. Ещё довольно долго они беседовали, настолько сильно коверкая слова, что я и не пытался понять, о чём идёт речь. Вождь и беми с бердышем за это время успели поссориться по какому-то своему поводу, покаркали друг на друга, пощёлкали клювами, но быстро успокоились и, видимо, договорились о чём-то. Когда же окончательно стемнело, птицы забрались повыше на деревья и уселись спать.
Ночь шла тяжёлой, неторопливой поступью навьюченной черепахи. Раскочегаренный костёр ещё долго не затухал. Здесь, вдали от зарева больших городов, небо было темно как никогда, но звёзды все до единой скрывались за пеленой облаков. Вместо возможных планов к побегу в голову лезли совсем неуместные рассуждения. Я не мог перестать думать о том, насколько важен для жизни птичьего племени самый обыкновенный огонь. Они, как персы, поклоняются ему. И это не просто уважение к старым традициям: что ещё, как не жар и свет открытого пламени позволяет существам дня, совершенно слепым в темноте, спасаться от волков и прочих хищников ночи? К тому же, сами они не могут в любой момент зажечь свой огонь, им остаётся только вытаскивать горящие ветки из лесных пожаров, или же воровать у людей. И это наделяет его ещё большей ценностью. Интересно, почему они оставили мой костёр догорать без присмотра? Ах да, моя зажигалка...
Тем временем ветер становился ощутимее, выдувая из закутков все остатки накопленного за день тепла. Температура падала. Я не мог не воспользоваться этим шансом. Гаэбам, видать, было невдомёк, что такой материал, как пластик, на морозе хрупчает. Перед самым рассветом, когда угли в кострище окончательно погасли и стало совсем холодно, я снова попробовал дёрнуться посильнее и с попытки, эдак, с шестой - разорвал путы.
Никто из птиц не проснулся, но чем дальше я уходил от поляны, тем ярче моё измотанное сегодняшними событиями сознание рисовало погоню, заставляло чётче слышать позади хруст веток и голоса преследователей. Вскоре я поддался страху, помчался к дороге как можно быстрее, и очень зря: на бегу не заметил прикрытую тонким льдом болотную лужу и провалился по колено в воду. Побрёл дальше, выплёвывая блины с оладьями, и не сразу спохватился, что вообще не в ту сторону иду. Звёзд, понятное дело, не видно, холмы-горы со всех сторон и все одинаковые, небо, полностью затянутое облаками, начинает светлеть, но светлеет равномерно, не ясно, с какой стороны восток. И ни карты ведь, ничего - всё эти пернатые себе прихватили... Заблудился. Бездумно пошёл вперёд, куда глаза глядят, промёрзший до костей. Мокрые ботинки и штанины прямо на мне начали леденеть и сковывать шаги. Ясен пень, что так запросто можно было остаться без пальцев на ногах, нужно было что-то предпринять.
- Эх, Судьба, Судьбочка, какая же ты занятная особа, однако...
На самом деле развести огонь из подручных материалов - дело нехитрое, главное иметь достаточно терпения. Кусок коры с ямкой, ровная палочка, горсть сухой хвои, ветки на розжиг. Раскапываю в лесной подстилке маленькую проплешину. Сижу, натираю мозоли на руках, творю первобытное волшебство. Кора начинает дымиться. Стряхиваю тлеющие опилки в кучку хвои, раздуваю, распаливаю поярче, тонкими прутиками кормлю новорождённый огонёк.
- Ты свободен, дэв.
Меня будто ударило током. Когда они подкрались? Как они вообще меня нашли, как? Я вскочил и бешено завертел головою, но нигде не мог различить хоть что-либо похожее на гаэба. Наконец взгляд зацепился за металлический блеск, я присмотрелся... и обомлел. Они были повсюду. Они зелёными тенями сидели на еловых ветках вокруг меня совершенно неподвижно. Только очищенный от ржавчины бердыш в лапе их предводителя позволил человеческому глазу увидеть. И если взгляд Кеши, минуя все преграды, упирался в самый горизонт, этот гаэб смотрел мне прямо в душу.
- Племя свободных благодарно.
Он бросил мне что-то, завёрнутое в пластиковый пакет, каркнул остальным, и все они побежали прочь по ветвям, ловко и почти бесшумно. Только хвоя под ними легонько шуршала, и если не знать - не поймёшь, не заподозришь, подумаешь - ветер шумит... Я остался один, теперь уже наверняка. Согрелся, просушил одежду. В пакете был мой же компас. Для птицы, которая магнитные поля видит и чует, лишь игрушка, а мне он позволил сориентироваться и уже к обеду выйти на дорогу и поймать доисторический тарантас, который ехал до деревни. Таким образом тот злополучный поход наконец окончился. Стоит ли говорить, что ни одного бабра я так и не увидел.
Спросите, зачем я сейчас всё это пишу? Просто не могу молчать. Всякий раз, когда я вспоминаю тот день, меня изводит тревога. Она приползает ко мне на скользком брюхе, словно огромный удав, и начинает беспощадно душить своими кольцами. Гаэб-беми оказались умнее, чем принято считать. И мыслят они иначе, не так, как люди - вот в чём опасность. Им не составит труда предугадать все возможные действия человека - в конце концов, с расчётом на это они были созданы. Эти твари ненавидят нас, однако во всём подражают нам, они... хотят стать лучше нас. Теперь они научатся добывать огонь. И кто знает, каким достижением людской цивилизации они захотят овладеть в следующий раз, какие ещё мысли посетят их птичьи головы...