Начало:
http://www.proza.ru/2017/01/26/680
Предыдущее:
http://www.proza.ru/2018/02/08/1782
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
СВОБОДЕН
Внезапная радость, как скорбь: приводит в растерянность разум.
Даниэль Дефо.
В Успенском соборе до войны был архив, благополучно эвакуированный. Фронт миновал. Здание не перестраивалось. Фрески, заклеенные бумагой и отмытые, приняли изначальный вид. Настоятель - Отец Афанасий бросил клич: собрать по домам прихожан иконы, утварь, - и – во Славу Божию!
Харитина Дроновна своё отнесла и регулярно посещала храм, пока ни переселилась в госпиталь. Отсюда значительно дальше, поэтому не удавалось бывать на литургии.
Сегодня престольный праздник. Грех пропустить. Несмотря на комендантский час, Жучиха первому же патрулю, не прячась, предъявила пропуск Шиммеля, объяснив жестами, куда и зачем идёт.
Чин вседневных часов – сутолока. Привыкли. Мало кто замечает произвол: бубнит хроменький Миша регент отрывок из Исаии 14.
«И будет в той день, упокоит тя господь от болезни и ярости твоея и от работы жестокия, еюже работал еси им. И приимеши плачь сей: притчу сию. На царя вавилонска и речеши в той день: како преста истязуяй и преста понуждаяй?»
Мерно, колесом без зазубрин катит церковно-славянское бормотание, у кого есть, прибавляя, кому нет, убаюкивая.
«Сокрушил Господь жезл нечестивых, скипетр владык, поражавший народы в ярости ударами неотвратимыми, во гневе господствовавший над племенами с неудержимым преследованием. Вся земля отдыхает, покоится, восклицает от радости. И кипарисы радуются о тебе, и кедры ливанские, говоря: «с тех пор, как ты заснул, никто не приходит рубить нас». Ад преисподний пришёл в движение ради тебя, чтобы встретить тебя при входе твоём; пробудил для тебя Рефаимов, всех вождей земли; поднял всех царей языческих с престолов их. Все они будут говорить тебе: и ты сделался бессильным, как мы! и ты стал подобен нам! В преисподнюю низвержена гордыня твоя со всем шумом твоим; под тобою подстилается червь, и черви - покров твой».
Спроси, о чём, – скажут: это – по случаю закрытого большевиками и вновь возрождённого храма, по поводу гонителей. Все, ходящие прицельно на Исаию, единым духом выдохнут, одинаковой фразой подтвердят.
«Видящие тебя всматриваются в тебя, размышляют о тебе: «тот ли это человек, который колебал землю, потрясал царства, вселенную сделал пустынею и разрушал города её, пленников своих не отпускал домой?» Все цари народов, все лежат с честью, каждый в своей усыпальнице; а ты повержен вне гробницы своей, как презренная ветвь, как одежда убитых, сражённых мечом, которых опускают в каменные рвы, - ты, как попираемый труп, не соединишься с ними в могиле; ибо ты разорил землю твою, убил народ твой: во веки не помянется племя злодеев. Готовьте заклание сыновьям его за беззаконие отца их, чтобы не восстали и не завладели землёю и не наполнили вселенной неприятелями».
В июле сорок третьего не за это повесили Мишу, но подымался он на ящик под петлёй радостный, счастливый, свободный от необходимости доживать век с четвёртой стадией рака сигмы.
Слушавшие Исаию заметили: мученику, для которого пытки в гестапо не повод – своих выдавать, «жизнь - Христос, и смерть – приобретение». * Ещё поняли: известно ему, открыто в яви, что сменщик, попёныш Афанасьич то же продолжает читать.
Харитина Дроновна, стоя на коленях, клала поклоны и на «Кедры», и на «червей», и на «Готовьте заклание», молилась без отвлечений, но вдруг заметила невесть откуда упавший листок. Малограмотная, она даже не пыталась вглядеться в каракули, показавшиеся набором заковырок, а выпрямившись, увидела рядом Гриню Колотёнка, полицая с паровозной слободы, и по доброте душевной сунула бумажку в карман ему.
Колотёнок досаждал всем, правым и виноватым, придираясь к мелочам, требуя мзду за молчание по поводу грехов, которых не совершали. Колотёнчиха – того краше: аки баскак татарский, собирала дань без зазрения совести. Мелкие Колотёныши тоже не терялись, вымогая у ребят жожки, клёпушки, свинцовые пятаки.
Пожар не пощадил Колотёнковой усадьбы, и требовалось утроить усилия, дабы «опериться» до зимы. Но пришла беда, откуда не ждали! Шиммелев пропуск сработал. За Харитиной Дроновной послали «хвоста», который обозначил уронившего записку солдата румына, «связчицу» и принявшего эстафету Колотёнка.
Румын «свалял» полного «Ваньку», потому что бумаженцию бросил не он, а сопровождающий деда мальчик, скуки ради начертивший петлеобразный орнамент о здравии, об упокоении, по случаю засух и вечных мерзлот. К «Ванькам» привыкли в «Жёлтом доме», и пришлось румыну не повинившимся отправиться под трибунал.
Колотёнок же признался в связи с партизанами, выдал «подельников», коими оказались сослуживцы, норовящие «обойти» его в усердии, но это ничему не помогло. Жукову бабку он не видел, тем самым усугубив свою участь.
Колотёнчиха пыталась бежать, была схвачена, трое мальцов улизнули в деревню и спаслись у родственников.
Раскрываемость – важный показатель, особенно при неудачах. Старуху оставили в качестве приманки, обязав Земпелина докладывать о её передвижениях. Охрана с пропускника оповещала Шиммеля своевременно, а «бабушка смерть» (так немцы прозвали Харитину Дроновну), оценив ситуацию, старалась ходить в церковь регулярно. Козюльки вдоль строк рисовала сама.
- Ты, Нинкя, - наказывала, - и ты, манькя! Спросють вас, скажитя: не знаем, мол, чаго йна такая досталась нам. Приютили погорелицу на свою голову, а обратно не бяруть, за плохой карахтер, должно. Споймають, не горюйте, - сама добилася.
- Чего добилась? – Спросила Нина. – За что поймают?
- Было бы за что, повесили бы. Пока землю топчу, значить, - безвинная.
Кроме богослужений, гуляла Харитина Дроновна, сопровождаемая свитой соглядатаев, по рынку, пересуды слушала, поэтому в жертвах недостаток отсутствовал, однако, требовались осторожность и выдержка: якобы сегодня - без совпадения, завтра – тоже. На пятый или на седьмой раз - вот они! Сошлось: у одного взяла, другому положила.
Анфим заметил усердие дальней родственницы и приспособился подбрасывать информацию о кандидатах на выкинштейн. Сплетня, выкрик через три прилавка, красноречивый жест, - мало ли способов, оповестить понятливых.
Люди Шиммеля вели протокол событий и высказываний вокруг Харитины Дроновны, считая Нину с Марией прикрытием. Сам Шиммель ничего не считал, увлечённый имитацией деятельности. Так спокойней под взглядом Финка, и ненависть к недочеловекам удовлетворяется сполна.
Успенье – предосенье. Взял Матушку Бог, летней ласке порог. Пауль Гэдке об этом не знает, Иохим Финк – подавно. А ещё не знает, какого чёрта забыли у «KS 281" эсэсовские врачи. Поехали подобрать замену Зельде. Отзвонились вечером после авиакатастрофы. Сказали – маленький фуршет, и - без оповещений.
Зло берёт, поймал себя на мысли Финк, оттого, что не он застолье возглавил, а назначенный на место Траутштадта Беккер. Там, должно быть, всего вдоволь! Только не для грузчиков. Как ни пыжься, как ни шлифуй себя службист, чистоплюи сторонятся, держат границу.
Самолёт из Риги упал без вражьего вмешательства, тихонько порадовав обиженную на весь мир душу Финка. И не просто свалился, а шибанул эшелон с боеприпасами. От моста осталось историческое прошлое, перекрыта на полгода «ветка». Это называется – небоевые потери. Так и надо! Нечего на других пальцем показывать.
Сдвинув купол ночи, поднялся рассвет. Из-под тумана, затопившего овраг, выкатилось неожиданно жаркое солнце, хоть заря накануне обещала ненастье. В госпитале – как всегда. Сдали дежурство. Пора стандартных забот одним, - отдохновение другим, но Земпелин велел хирургу с двумя помощниками, поступить в распоряжение гауптштурмфюрера Финка.
Не смотря на известие из-под Селищ, смена прошла спокойно. Трое убитых, Сказали, включая экипаж. Удар пришёлся по хвостовым вагонам. Гремело, да, только паровоз уехал, охрана скрылась в предмостных укреплениях.
Давненько стороной обходил наряд в «Жёлтый» дом, с начала месяца миновала напасть. Бригада – нечто новое. На ликвидации обычно фельдшера берут, для допросов – санитара. Казнь так обходится. Что же. Мобильный пункт укомплектован, всегда готов. Персонал – тем более: попробуй, возрази.
- Малышу следует недостачу посещений покрыть, - успел высказаться прежде начальства Мюллер. – По крайней мере – не один пойдёт. Случись чего - подстрахуем.
«Вот и счастье! – Обрадовался Гэдке, - нашлись сами собой «добровольцы». Не выбирать, не приказывать».
Говорят: если имеешь руль, - трансформировано время, «размыты» расстояния. Должно быть так, только не здесь. Россия! Беспредельный край. Даже в городах простор и грязь довлеют над разумом. Езжай, пока дорога есть. Что будет осенью? Прошлая перетекла в зиму, оставив удручающие мысли.
Финал тёплому времени. В природе истома, которая на аборигенов не распространяется. Пешим едино – мороз или засуха. Бредут, бредут по обочине с мешочками, корзинами, узелками, с понурой обречённостью, вне оглядки на чужой мотор. У них, как предполагает Шиммель, нет будущего, поэтому для навыка и собственного удовольствия можно каждому пулю в голову пустить. Интересно, стрелок он или теоретик.
Город выглядит облезлым, отторгающим, утонувшим в безразличии нагромождением. Лишь церковь нарядна. Меж заборов и домов хозяйничает пыль. Перезревшая зелень, как бригада оформителей, спешит смениться, намекая об этом повсеместно.
Выкатились на рынок. Здесь оживление с опаской. Иллюзию нормальной жизни подстерегает готовая обрушиться правда «нового порядка». Паулю неприятно. Мюллер дремлет, пользуется минутой. Шмидт выспался, глядит по сторонам. Девочка строит рожицы в зеркале заднего вида. Милые! За что им война, зачем?
- Выходи, - остановил машину Гэдке у ворот «Жёлтого» дома.
- Там этот! – Рита едва удержалась от гримасы. – Он смотрит и…
- Намерен сесть на твоё место, докончил фразу Пауль. - Иди. Приготовь завтрак. Скоро вернёмся.
Она не обижается, без вопросов подчинилась: таково свойство любви. С утратой тетрадей характер у брата испортился. Ещё бы! Ждать, откуда выскочит, чем накроет.
Как бы то ни было, хорошо с ним, гораздо лучше оставленности. Хорошо работать. Хорошо иметь ванну и прочь, однако в госпитале спокойней.
Избрал праведный Лот окрестность Иорданскую, потому что она орошалась водой, как сад Господень, и угодил в Содом со всеми вытекающими оттуда последствиями. Время обязывает соответствовать. Обитатели комфортного здания «злы и весьма грешны пред Господом». * Помимо Финка - множество персонажей (один другого краше). При наличии шефа не смеют претендовать, но облизываются.
Что случилось? – Спросил Гэдке, захлопнув дверцу за гауптштурмфюрером.
- Предстоит выяснить, доктор, - не свойственным ему, хриплым угасшим голосом выдавил ответ Финк. – Беда с Аненербе. Телефонисты заметили: мёртвые висят на вышках.
- Как висят?
- Свисают с помостов.
- Кто там? Почему не объяснили?
- Разборщики завалов. Полгарнизона, чтоб им! Крюгер! Трусит, бездельник!
- Простите его. Всю ночь на ногах, должно быть…
- Да. Работы вдосталь, но главная сделана. Уцелевшее разведено. Самое время выделить людей в нашу «похлёбку».
- У меня про аварию сведения: долго рвалось. Могло их задеть, как вы думаете?
- Беккер говорил: за гребнем – спокойно. Последний звонок – без четверти одиннадцать. Доброй ночи друг другу пожелали. Всего километр, представляете! И никто ничего не слыхал.
- Понимаю. Шумов достаточно.
- Разумеется! Конечно! С рассветом вздумали телефон чинить, а там!
- Висят, значит? Сапёры прошли?
- Да. Проверено. Фестунгсоберверкмейстер * сообщил: чисто по их части. Остальное, говорит, лучше лично видеть.
Дурная манера – передавать информацию обиняками! Из опасения перед гневом Финка масштаб и особенности потерь стушевались до того, что Земпелин услышал: «требуется квалифицированная помощь». Именно поэтому послан Гэдке и те, кого возьмёт.
Взял. Едут. Приехали. Вышли. Система самоуничтожения быть должна и отличается от аналогичных баз. Опасно. Электрокабель не стали восстанавливать. Створки ворот полуоткрыты. Актуальность въезда именно здесь сомнительна, ведь ограждение повреждено во многих местах.
На контрольной полосе оттиски шин. Солдаты повсюду: ходят, роют землю с намерением тут же хоронить, стоят в оцеплении. Пауль заметил, как повзрослел Шмидт при виде сожжённой деревни. Мимо Финка видение прошло: «своя рубашка ближе», сказали бы русские.
Вот так диверсанты! Чего угодно ждал, только не подобной безупречности. Дохлая кошка немногим отличается от живой. Всё при ней, всё на месте, кроме пустячка. Охрану вырезали, прочих удушили! Материал похищен! Псы разбежались. Автомобили утоплены. Бензин слит. Сами на конях. Гнаться бесполезно. След ведёт в болота и тает там. Пегасы, - не иначе.
- Хрестоматийный вид, объяснил Пауль Шмидту, Отравление угарным или светильным газом. В обоих случаях карбоксигемоглобин, блокирующий поступление кислорода к клеткам, окрашивает розовым кожные покровы и слизистые оболочки. Множество трупных пятен. Следовательно, атака была мощной. Смерть наступила стремительно.
- Позвольте, доктор! Здесь устойчивый запах этилмеркаптана? * Почему не заметили! Почему не ушли!
- Запах чеснока, я бы сказал. Чрезвычайно устойчив, до назойливости. Пусть их. Сюда - анатомов и криминалистов! Не наше дело, мой друг. Сфотографировать, и всё. Впрочем, если намереваетесь стать судебным медиком, смотрите.
- Эффект «Собачьей» пещеры, * - сказал Крюгер, - только навыворот.
- С какой стати! – Возмутился Шмидт. - Уравнение Клапейрона! Угарный газ весит 28, а воздух – 29!
- Есть ли разница? – резюмировал Финк. - Закрыты отдушники. Умствуй теперь. Ступайте, господа «эскулапы». Вам ли дело до мертвецов!
«Свободен! Свободен!» - Стучит живой воздух вместо пульса. Злорадства нет, но есть угар избавления. «Собачья» пещера! Собачья смерть. Гирш там и Вюстефельд, гончий пёс! Кандидатов сопровождал! Здесь была школа и не будет, потому что недочеловеков опрометчиво учить. Их надо уничтожать, трансформировать, использовать.
Лаборатория. На людях опыты: с дыхательной системой, газами, отравляющими веществами. Чеснок – ширма, отвлекающий или приучающий момент. Доиспытывались. Боится огласки Финк. Сторонится осведомлённости Крюгер. Шмидту знание бременем станет. - Идёмте, - вцепился Пауль в его рукав.
– Мюллер, где вы! Смотрите! Чудная картина – подарок нам. Роскошь последних минут. Видите, как ластится луч, но вода – уже без отзыва. Там, похоже, рыба жирует, здесь – едва скрытая отмель, а это, судя по карте, – омут, страшный водоворот.
Следует подчиниться власти прошлого. Назад лучше не смотреть. Обошлось. Миновало. Пусть так будет. Действительно, во дворе - полгарнизона. Яблоку негде упасть. Стоят, переглядываются, качают головами, ждут дальнейших указаний.
- Протокол! – Вопит Финк. – Где протокол, чёрт бы вас побрал! Где документы! Что значит, не открывается! К чертям цифровой код! Тащите в машину сейф, там разберёмся.
Что ударило, Гэдке не понял. Одна забота: держать, спасти, вызволить мальчика! Но как, если сам сделался игрушкой чудовищной силы, расплющившей грудь, вдавившей лицо в черепную коробку. Огненные змеи, надсадный звон, холод, жар и наконец - статичное под ладонью, качается плоскость за спиной. Дрожит Небо перед глазами. Рядом Шмидт, вцепился в него, между прочем, и почему-то мокрая одежда.
- Ох! – Гэдке сел на песок, растёр ушибленное колено. – Что было, Эрни? Вы в порядке?
- Да, Господин доктор, только носом кровь. У вас – тоже. И знаете, я понял, как бандиты проникли. Направляющие. Канаты протянуты в воде.
- Канаты? Зачем? Где мы, вот что хотелось бы знать, как сюда попали, что произошло.
- Взрыв, Господин доктор. Фестунгсоберверкмейстеру повезло, если погиб. А если жив, Финк его кишки на дерево намотает и нам не позволит собрать.
- Взрыв? Или серия взрывов? Какая разница!
- Да, смотрите. – На кончике ногтя, будто сапёровы кишки, собрал внимание Пауля Шмидт. – Что видите?
- Ничего.
- Реку хотя бы?
- Река, разумеется. Но где строения? Куда девался железный бак? Слушайте, Эрни! Выкинуло нас оттуда? Правильно понимаю?
- Выкинуло, доктор. Сбросило в воду взрывной волной. Встаньте. Не подходите. Впрочем, дайте руку: здесь можно умыться. Вот так. Я, кажется, уверенно стою. Вы как чувствуете?
- Эрни? Следует идти. Раненые должны быть. Наша машина! Смотрите! Цела! Мюллер! Где вы, Мюллер!
- Здесь я, тоже цел, вроде машины.
- Не трогайте руками голову! Индивидуальный пакет? Сухой? Прекрасно. Скальп вам сняли. Теперь, по крайней мере, есть оправдание лысине.
- О, да. Средство от вшей. Стоим, доктор, движемся, - отряхнул штаны Мюллер. - На какой почве Гамлет с ума сошёл? Правильно. Понимаете, я толкнул вас, доктор, а меня! Сейф. Неспроста этот сейф. Изначально задуман, потому и не нашли взрывчатку сапёры. Копошатся, смотрите. Есть живые. Эге! Вы там! Кого пощадило на сей раз! Финк! Это - Финк. Ну, как вас зовут?
- Что такое! – Выкарабкался из-под железной полусферы Финк.
- Зовут, спрашиваю, как? Я – Клаус. Он – Эрнест.
- Иохим. Зачем это?
- Все так делают. Очень просто: ещё раз рванёт, буду знать, о ком просить Господа.
- Ещё раз! Вы с ума сошли!
- Вроде Гамлета, Гер зондеркомендант. Вы тоже в сохранности. Откуда начинаем?
«Негодяй! Фамильярная сволочь! Просто так ему это не пройдёт!» - Решил \Финк и не выполнил решение. Каждый раз при удобном случае колола суеверная мыслишка, будто муху булавкой, отталкивая приказ, удерживая руку.
Система самоуничтожения Ступанского объекта сработала. Заряд под каждым сооружением и домом был достаточным, чтоб разнести в хлам «KS 281". Раненых оказалось немного, фрагментированных останков – до центра земли. Солдаты во дворе серьёзно пострадали. Повезло водителям, взводу внешнего наблюдения, старшему сапёру, медикам, Крюгеру с Финком.
«Что за чудо этот Мюллер! – восхищался Шмидт. – Как сумел организовать эвакуацию! Все, способные таскать носилки, таскают их, даже Финк, и не ропщет».
- Куда вывозим? – Спросил пространство Крюгер, подбив итог жизней и смертей.
- Вот дорога, - пожал плечами Финк. – Разве закрыто? Отсюда приехали.
- Возражаю, Господа. Следует водой до благополучной местности. – Не хотели спрашивать Мюллера, но он встрял. – Вы, Гер зондеркомендант, у меня, как страдающий царапиной Ахиллесова сухожилья, поплывёте. – И мотивировал, припечатав. - Во-первых: автомобиль неисправен; во-вторых: по поводу дороги нет гарантий; В-третьих: раненые – моя ответственность.
Водятся же наглецы на белом свете. Талжанбаев Мансур из горы не слышал речей, но видел, как немцы столкнули плот, погрузили забинтованные тела. Четверо – по углам, двое – на середине. Доски вместо вёсел, шесты у передовых.
Своеволие Ватуты отступило перед разумом, площадью и массой. Узкое плавсредство, не задержавшись на повороте, благополучно миновало мост, вошло в Селищинскую прорву. А три часа спустя живой и здоровый Финк в своём кабинете читал донесение, ставшее оберегом Мюллеру.
Было так! Стосковавшийся по обеду Крюгер назначил «козлом отпущения» старшего сапёра, приказав ему принять командование над могильщиками. Офицеры взгромоздились в грузовик, направивший «стопы своя» по маршруту: Лутовин - Дикуша.
Гриша Буканин не промахнулся: прицельно в кузов кинул связку гранат, ещё одну добавил для контроля, и умчал Василёк его «в даль светлую». Из посёлка услышали. Староста сбегал на звук, доложил, куда следует. Могильщики, управившись там, пришли сюда и собрали желающих своевременно обедать.
Надолго устоялась против улова тишина. Целый год, почитай, не ступала в Ступанки нога человека. Мансур с Петькой – исключение: пришли, чтобы подобрать сейф, посреди двора красующийся, и распилил его Эдисон, достав оттуда!!! Но это – другая история, другой зачин.
- Жду вас, жду! – протянул обе руки навстречу Гэдке Шиммель. – Сколь удачлив ваш Бог!
- Мой?
- Ваш, Гер доктор. Именно вас хотели видеть там, некто Гирш настаивал.
- Гирш? – Поднял ладони к лицу Пауль, дабы заплакать или стереть наваждение. - Правильно. Тот сокурсник, о котором вы спрашивали, а я говорил. И теперь скажу! Радикален мир. Человек не знает полной картины, живёт гадательно, и в том – счастье, но когда-нибудь векторы для каждого сойдутся.
- Следует, доктор, по такому случаю выпить! – Внёс предложение Шиммель. - Только не с рук Маннехайма, пожалуйста.
- Опоздали, мой друг! Он был там. И ещё! «Вюстефельд», - хотел сказать Пауль и увидел Вюстефельда собственной персоной, выходящего из парадных дверей.
- Что с вами, доктор! – Захохотал Шиммель. – Лица на вас нет! Правильно. Всё правильно. Их два, – близнецы, в одинаковом звании. Ваш «Визави» тут; его брат там; рожа довольная, потому что видит объект наблюдений и не догадывается о брате. Вы попали в точку. Радикальна жизнь, непредсказуема.
- Как вас зовут, Гер Шиммель?
- Эрвин. Это важно?
- да. Коньяк. Слыхали о такой благодати?
- В раннем детстве. Краем глаза. Вы предлагаете? На полном серьёзе? У вас есть коньяк?
- Земпелин. Из личных запасов прислал. Только что в окне показали.
Именуемый «коньяком» напиток был суть - настоянный на травах спирт, но это ничему не помешало. Стол достойный, хозяева доброжелательные, дежурство завтра в ночь. Солнце улеглось на подоконник, сквозь дверь осветило лестницу – возвратный путь для обыгравшего всех подряд в шахматы гостя, и день закончился. Так хотелось бы думать, но – нет.
Почта! Конечно же – почта. Почему Рита не имеет привычки интересоваться! Конверт с ягодами, листочками, виньетками, смазан в кляксу обратный адрес, очевиден, как неотвратимость смерти.
«Я так рада! До того счастлива!» – Не глядя, можно понять с первых и до последних литер. Счастлива чем? В реке после взрыва приятней было. Ничего не потеряешь, кинув напамаженный трёп за каминную решётку до холодов, когда огонь отправит письмо по назначению. Как же привычка читать! Можно ли от неё избавиться? Со временем, должно быть. Писать уже расхотелось. Ладно. Последний раз. Последний ли?
Почему, если есть решимость, не делает? А она есть. Что помехой? Увиливание от конфликта? нежелание выслушивать… нет – читать и получать одно слёзное послание за другим? Странно. Их ведь можно в камин, не вскрывая. Ладно. Прочесть последний раз, и пусть так будет.
«… Хочу сообщить тебе радостную новость! Невероятно радостную! У нас будет ребёночек. Не сейчас. Ещё не скоро. И отец его (ты знаешь, кто) настаивает, чтобы я… Ушла от тебя, что ли! Я не хочу. Меня всё устраивает. Я надеюсь, что ты не оставишь нас без средств!!!»
«Не оставлю. – Только и сумел написать Пауль, однако, после прибавил ещё фразу: - Господин Гевиннер – мой адвокат, всё устроит. Надеюсь, к общему удовольствию».
Гевиннер устроит. Кто бы сомневался. Следует в целости доставить ему письмо Гертруды и после этого смело сказать – СВОБОДЕН!!!
1. Послание к Филипийцам Святого Апостола Павла. Глава 1. Стих 21.
2. БЫТИЕ ГЛАВА 13.
3. Festungsoberwerkmeister - Старший главный сапёр.
4. Этилмеркаптан - примесь, добавляемая в природный газ для характерного запаха.
5. Собачья пещера - у подножья Везувия. В ней тяжёлый углекислый газ стелется по дну слоем до полуметра, в результате чего гибнут не успевшие убежать собаки.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2018/03/26/1576