Часть первая.
Первая оккупационная зима (с 1941 г. на 1942 г.) была снежной. Снег выпал в январе и лежал до конца февраля - первая в моей жизни такая зима. Для меня она стала такой потому, что я впервые столкнулся с этим природным явлением вплотную, а не в коммунальной квартире. Открываешь дверь не в коридор, а из коридора на лестничную площадку, а сразу во двор, в снег. Берёшь санки и на горку. Накатаешься до утраты сил и падаешь на ситцевую подушку и тут же проваливаешься в сон. Я ещё по малолетству не особенно вникал в заботы взрослых, а их было по горло.
По приходе в город немцев везде были развешаны плакаты о введении Нового Порядка и первое слово, которое я сумел прочитать, было написано крупно - РАССТРЕЛ! Все немецкие приказы были продублированы на русский язык. Приказов было множество и чтение их заменяло нам новости. Радио молчало, света не было, (в своём рассказе "Накануне" я писал о том, почему всё это произошло) прекратилась подача воды в посёлке Аутка. Все отходы жизнедеятельности выносились в огород. Первое моё "знакомство" с оккупационной администрацией произошло в конце декабря 41-го года, перед самым новым годом. Среди дня ввалились два румына и реквизировали у бабки керосиновую лампу и оставили взамен «моргалку», сделанную из снарядного колпака и дававшую минимум света. С первого дня оккупации немцы провели регистрацию всего мужского взрослого населения, а также специальным приказом объявили обязательную регистрацию коммунистов, евреев, политработников и всех советских работников. Евреев (более 2 000 человек) тут же отправляли в гетто и уже 18 декабря все они были расстреляны.
Наступила весна 42- го года. В мае мы вышли с мамой в город проведать квартиру на Морской – это был мой первый выход с момента оккупации. Мама уже работала в парикмахерской в помещении бывшей турбазы на улице Виноградной (ныне ул. Чехова) угол переулка Черноморского (ныне гостиница «Палас»), так что маршрут наш был следующим: из бабкиного дома на Колхозной № 25 спускались по переулку мимо Греческой церкви (она уже была восстановлена после советского пребывания в качестве клуба ОСоАВИАХИМа), мимо Мечети ( после освобождения Ялты и депортации татар – поселковый клуб) И спускались по ул. Кирова до пересечения с улицей Боткинской и далее по Боткинской до пересечения с Виноградной и по Виноградной до пересечения с Морской. Иногда маршрут менялся и мы спускались к Пушкинскому базару, а потом шли по Санаторной (ныне Тольятти) до Боткинской. И вот на перекрёстке Боткинской и Виноградной я вижу огромный бетонный бункер с амбразурами на все три стороны с входом со стороны двора взорванного Радиоузла. Был выходной и мама прошла мимо парикмахерской и мы подошли к нашему дому. И тут мы с удивлением увидели баррикаду поперёк нашей улицы у выхода на Набережную, для прохода на которую была оставлена узкая полоска тротуара у гостиницы «Мариино» Баррикада была почти до второго этажа высотой, с колючей проволокой на всей поверхности от балкона до балкона, и полностью перекрывала улицу на глубину более 3 метров. И подобным образом были перекрыты все улицы и переулки, выходящие на Набережную, от речки Учан-Су (Водопадная) до речки Дерекойки (Быстрая) Как я выяснил уже в наше время, немцы учли горький опыт, полученный ими при высадке советского десанта в Керчи и Феодосии в конце декабря 1941 года, когда наши освободили эти города и развили наступление на Керченском полуострове в западном направлении. Манштейну пришлось снимать лучшие части с Севастопольского плацдарма для восстановления положения. Этим манёвром наши войска оттянули падение Севастополя, но предотвратить его не смогли. Десант, численностью более 40 000 человек и некоторого количества техники (танков, машин и орудий) в ходе кровопролитных боёв, в которых немецко-румынские войска понесли значительные потери, в конце-концов всё-таки выдохся и, потеряв более 30 000 убитыми и замёрзшими , оставшимся контингентом переправился на кавказский берег, а незначительная часть ушла в партизаны.
А бои в Севастополе продолжались до лета 42-го года и не смотря на значительное расстояние по прямой между Ялтой и Севастополем к нам доносилось эхо взрывов бомб и снарядов большого калибра - линкоров, крейсеров и береговых батарей. Особенно чётко это слышалось по ночам, когда вздрагивала земля и небо освещалось заревом пожаров и взрывов и слышался гул – это гудела сама земля. В конце июня зарево и гул прекратились и вскоре разнёсся слух, что Севастополь пал. Словно в подтверждение этого в один из дней конца июня Ялта подверглась обстрелу с моря. В город прилетело несколько десятков снарядов, посланных уходящими на Кавказ боевыми кораблями. Ущерба большого они не нанесли, ибо посланы были не прицельно, а вразброс, хаотически. Один из них попал в громадный айлант, расщепив ствол, стоявший у входа во двор дома родственников отца, которые успели эвакуироваться и уцелели в этой бойне. После освобождения Ялты огромное дупло было зацементировано и дерево ещё долго жило, и уже в наше время сломалось под ураганом и было спилено.. После полного захвата Крыма немцами воздушные налёты и бомбометания прекратились и до весны 43-го года в Ялте воцарилась тишина и народ перестал бегать по подвалам, бомбоубежищам и прочим укрытиям. Вольготно чувствовали себя и немцы со своими союзниками. Оживилась торговля, открылось много частных магазинов, правда, большинство из них только для немцев , где основной валютой была рейхсмарка, но на базарах обращались советские деньги и оккупационные марки, процветал обмен и ремесленничество. Немцы частенько устраивали облавы, поскольку участились случаи появления в городе партизан, Свирепствовали немецкие карательные органы СС и СД , на Набережной появились повешенные на деревьях люди, непосредственно проводившие тайную и явную борьбу с врагом и их помощники. За укрывательство и недоносительство о таких лицах тоже грозил расстрел. Я пишу лишь о том, чему сам был свидетелем.
На фото (из германского архива)- баррикада на Морской у выхода на
Набережную
см. часть вторая