Глава четвертая. В отпуске

Владимир Ютрименко
… Я был в краях,
Где с гор верьхов ком снега ветер скатит,
Вдруг глыба этот снег, в паденьи все охватит,
С собой влечет, дробит, стирает камни в прах,
Гул, рокот, гром, вся в ужасе окрестность.

А.С. Грибоедов
Первоначальная редакция комедии «Горе от Ума»

Отпуск, продлившийся более двух лет - с марта 1823 года до первой половины 1825 года  -  Грибоедов проводит в Москве, Тульской губернии и Петербурге.

В Москве Грибоедов остановился в усадьбе титулярного советника и богатого помещика И.И. Барышникова, по улице Мясницкой, дом 42, на младшей дочери которого Степан Бегичев собрался жениться. С собой Грибоедов  привез  два первых акта пьесы «Горе уму. Комедия в стихах» (впоследствии известной под названием «Горе от ума»). При первой же встрече с Бегичевым читал их.

"После пятилетней разлуки, -  писал Бегичев в  «Записке об А. С. Грибоедове », - с душевной радостью увиделись мы опять с ним в Москве. Он приехал в отпуск в марте 1823 г. Из комедии его «Горе от ума» написаны были только два действия. Он прочел мне их, на первый акт я сделал ему некоторые замечания, он спорил, и даже показалось мне, что принял это нехорошо. На другой день приехал я к нему ране и застал его только что вставшим с постели: он, неодетый, сидел против растопленной печи и бросал в нее свой первый акт лист по листу. Я закричал: «Послушай, что ты делаешь?!! » - «Я обдумал, - отвечал он, - ты вчера говорил мне правду, но не беспокойся: все уже готово в голове моей». И через неделю первый акт уже был написан" (Русский вестник, 1892, № 8).

По утверждению близкого друга Грибоедова писателя и журналиста Фаддея Булгарина: "Приехав в Москву, Грибоедов стал посещать общества и в то же время почувствовал недостатки своей комедии и начал ее переделывать. Каждый выезд в свет представлял ему новые материалы к усовершению своего труда, и часто случалось, что он, возвратясь поздно домой, писал целые сцены по ночам, так сказать, в один присест. Таким образом, составилось сие бессмертное творение, отпечаток чувствований, впечатлений и характера незабвенного автора".

Свежие московские впечатления позволили Грибоедову развернуть некоторые картины, лишь отдаленно намеченные в Тифлисе.  Так, на место риторического монолога Чацкого во втором действии "Вы правы, что в Москве всему печать…" помещён  знаменитый монолог:

А судьи кто? – За древностию лет
К свободной жизни их вражда непримирима,
Сужденья черпают из забыты;х газет
Времен Очаковских и покоренья Крыма;
Всегда готовые к журьбе,
Поют всё песнь одну и ту же,
Не замечая об себе:
Что старее, то хуже.
Где? укажите нам, отечества отцы,
Которых мы должны принять за образцы?
Не эти ли, грабительством богаты?
Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,
Великолепные соорудя палаты…

В конце апреля Грибоедов был у П.А. Вяземского и читал ему свою комедию. В письме А. И. Тургеневу Вяземский писал: "Здесь Грибоедов персидский. Молодой человек с большою живостью, памятью и, кажется, дарованием. Я с ним провел еще только один вечер". (Архив братьев Тургеневых).

29-го апреля 1823 года состоялась женитьба Степана Никитича Бегичева на  Анне Ивановне Барышниковой. "В апреле я женился;- пишет Бегичев, - событие это интересно только для одного меня, и я бы, конечно, об нем умолчал без маленького происшествия, которое характеризует поэтическую натуру Грибоедова. Он был у меня шафером и в церкви стоял возле меня. Перед началом службы священнику вздумалось сказать нам речь, Грибоедов, с обыкновенной своей тогдашней веселостью, перетолковывал мне на ухо эту проповедь, и я насилу мог удержаться от смеха. Потом он замолчал, но, когда держал венец надо мной, я заметил, что руки его трясутся, и, оглянувшись, увидел его бледным и со слезами на глазах. По окончании службы, на вопрос мой: « Что с тобой сделалось? » - "Глупость, - отвечал он, - мне вообразилось, что тебя отпевают и хоронят".

Став полноправным хозяином усадьбы на Мясницкой, полученной в приданое,  Бегичев устроил кабинет для Грибоедова, и всячески стараясь, чтобы Александр Сергеевич, предаваясь светским развлечениям, не забывал и о творческой работе.
На Мясницкой бывали Вильгельм Кюхельбекер, Владимир Одоевский, а также композитор Алексей Верстовский, живший неподалеку. На Мясницкой Грибоедов познакомился и сдружился с героем Отечественной войны Давыдовым.  Денис Васильевич высоко ценил его талант и с присущим пламенному гусару юмором писал Алексею  Петровичу Ермолову: "Сейчас я от вашего Грибоедова, с которым познакомился по приезде его сюда, и каждый день с ним вижусь. Мало людей мне более по сердцу, как этот уникум ума, чувства, познаний и дарования! Завтра я еду в деревню и если о ком сожалею, так это о нём, истинно могу сказать, что еще не довольно насладился его беседою!"

В конце июля в имения Бегичева уезжает и Грибоедов.  Московская жизнь мешала сосредоточиться для творческой работы.Имения находились в Тульской губернии в селе Екатерининском,  в 15 километрах к востоку от Куликова поля, на правом берегу Дона, и в селе Дмитровском (или Полевые Локотцы), к югу от Ефремова, по реке Локотцы.

О жизни в имении Грибоедов сообщает в письме своему другу, любителю театра и литературы, участнику  литературно-политического общества «Зелёная лампа» Всеволожскому: "Любезный друг. Пишу тебе из какого-то оврага Тульской губернии, где лежит древнее господское обиталище приятеля моего Бегичева… Отсюдова меня не пускают. И признаюсь: здесь мне очень покойно, очень хорошо. Для нелюдима шум ярмонки менее заманчив. Ты, мой друг, легко поверишь, что во всей этой неудаче на больших дорогах я одного жалею: не свидеться с тобою по предположению, которое сердечно меня утешало. Зато, по до;льшей разлуке, в Москве дружнее обнимемся. А мне туда след будет непременно, коли скоро отсюдова не уберусь; близок сенттябрь, какой же честный человек в осеннюю, суровую пору решится ехать в Тифлис?" (8 августа 1823 г.).

Вставая рано Грибоедов уединялся для работы в беседке сада,   к обеду возвращался , а по вечерам читал домашним написанное днем.Бегичев пишет об этом так: "Вставал он в это время почти с солнцем; являлся к нам к обеду и редко оставался с нами долго после обеда, но почти всегда скоро уходил и приходил к чаю, проводил с нами вечер и читал написанные им сцены. Мы всегда с нетерпением ожидали этого времени. Он хотел оставить мне на память свою пьесу, написанную его рукой, но имел терпение написать только два акта, а остальные заставил писаря. Тетрадь эта у меня сохраняется"  (Бегичев С.Н."Записка об Грибоедове").

Соковнина, племянница Бегичева, гостившая  в имении, в своих воспоминаниях отмечает: "В 1823 году А. С. Грибоедов гостил летом в деревне друга своего Степана Никитича Бегичева и здесь исправлял и кончал свою бессмертную комедию, поселясь в саду, в беседке, освещаемой двумя большими окнами. Д. Н. Бегичев в это лето приехал к брату с своею женою. Раз Грибоедов пришел в дом к вечернему чаю и нашел обоих братьев Бегичевых сидящими у открытого окна в жаркой беседе о давно прошедших временах. Так как вечер был очень теплый, то Дмитрий Никитич расстегнул жилет. Жена его Александра Васильевна, боясь, чтобы муж не простудился, несколько раз подходила к нему, убеждая застегнуть жилет и ссылаясь на сквозной ветер. Дмитрий Никитич, увлеченный разговором, не обращал внимания на ее просьбы и, наконец, с нетерпением воскликнул: «Эх, матушка! - и, обратись к брату, сказал: - А славное было время тогда! » А. С. Грибоедов, безмолвный свидетель этой сцены, расхохотался, побежал в сад и, вскоре затем принеся свою рукопись, прочел им сцену между Платоном Михайловичем и Натальей Дмитриевной, только что им написанную, прибавив при этом: Ну, не подумайте, что я вас изобразил в этой сцене; я только что окончил ее перед приходом к вам». Конечно, все смеялись, и так как этот маленький эпизод был передан Д. Н. Бегичевым братьям его жены, и, между прочим, Денису Васильевичу <Давыдову>, словоохотливому весельчаку…"

"В сентябре Грибоедов возвратился со мной в Москву и жил у меня в доме до июня 1824 года…", -  отметил в своей записке Бегичев.

В Москве Грибоедов продолжает без устали работать над своей комедией «Горе от ума». Кроме того, совместно с П. А. Вяземским пишет водевиль «Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом » (музыку к водевилю написал композитор А. Н. Верстовский). Завершает свое программное стихотворение «Давид» и через сестру Марию Сергеевну пересылает В. К. Кюхельбекеру для опубликования в альманахе «Мнемозина». Работает над прологом «Юность вещего».

О том, что Грибоедов пишет комедию, кроме Бегичева и Вяземского никто не знал. Но вскоре комедия получила общую известность. Произошло это таким образом. Граф Виельгорский, близкий знакомый Грибоедовых, перебирая однажды ноты на рояле Марьи Сергеевны, нашел рукописные листы комедии, исписанные рукою Грибоедова. На вопрос хозяйке, что это такое, она отвечала, желая замять дело: "Ce sont les folies d'Alexandre!" ["Это безумства Александра" (фр.).] Но было уже поздно: эти folies были частью «Горя от ума». Виельгорский почти насильно увез с собою найденные листы, носился с ними повсюду – и таким образом первый распространил известность «Горя от ума». И пустая случайность огласила на весь город появление беспощадной сатиры, направленной, как говорили, против москвичей вообще и влиятельных людей в особенности.

Уже в декабре 1823 года Пушкин запрашивал из Одессы Вяземского: "Что такое Грибоедов? Мне сказывали, что он написал комедию на Чаадаева; в теперешних обстоятельствах это чрезвычайно благородно с его стороны" (1 — 8 декабря 1823 г.).

Очевидно, чтобы пресечь подобные слухи, Грибоедов несколько изменяет фамилию главного героя: из Чадского он стал Чацким. А комедия, именовавшаяся  «Горе уму», получила окончательное свое название.

Писательница-мемуаристка и художница Е. И. Бибикова (в замужестве Раевская) оставившая весьма интересные мемуары сообщает: "Я читала её<комедию> у Бегичевых в рукописи, написанной рукой самого Грибоедова. В ней имя героя написано Чадский, а не Чацкий, как теперь его принято писать".

Наряду с восторгами о новой комедии слышались также ропот, брань, клевета; люди узнавали себя в портретах, увековеченных комедией, грозили дуэлью, жаловались местному начальству, ябедничали в Петербург:

И точно, начал свет глупеть,
Сказать вы можете вздохнувши;
Как посравнить, да посмотреть
Век нынешний и век минувший:
Свежо предание, а верится с трудом;
Как тот и славился, чья чаще гнулась шея;
Как не в войне, а в мире брали лбом,
Стучали об пол не жалея!
Кому нужда: тем спесь, лежи они в пыли,
А тем, кто выше, лесть как кружево плели.
Прямой был век покорности и страха,
Всё под личиною усердия к царю.

По словам самого Грибоедова, с той минуты, как приобрело такую гласность его заветное произведение - о судьбе которого он сначала не загадывал, зная, что тяжелые цензурные условия не допустят его на сцену,  он поддался соблазну слышать свои стихи на сцене и решил ехать в Петербург хлопотать о её постановке.

Между тем, четырёхмесячный отпуск давно истёк. Грибоедову пришлось вновь просить отсрочки, теперь под предлогом лечения за-границей водами. В мае 1824 года он получает новый отпуск и уезжает в Петербург.

До отъезда передает рукопись комедии Бегичеву (так называемый  «Музейный автограф»). Впоследствии с этого автографа в том же 1824 году была снята копия двоюродным братом С. Н. Бегичева, И. П. Бехтеевым — «Бехтеевский список».

В пути обдумывая новую развязку «Горя от ума», Грибоедов приходит к мысли изменить концовку пьесы: первоначально Софья не была невольной свидетельницей заигрывания Молчалина с Лизой, и её окончательная отповедь Чацкому звучала не полуоправданием, а благородным негодованием:

Чем кажется так зол и так коварен?
Не лицемерила, и права я кругом.

В Петербурге Грибоедов останавливается в гостинице у Демута. В газете «Санктпетербургские ведомости» от 4 июня в № 46 за 1824 год в числе прибывших с 1 по 4 июня в Санкт-Петербург упоминается Грибоедов.

"Когда Грибоедов приехал в Петербург и в уме своем переделал свою комедию, – вспоминал А. А. Жандр, – он написал такие ужасные брульёны (brouillon – фр. черновик. – С. Ф.), что разобрать было невозможно. Видя, что гениальнейшее создание чуть не гибнет, я у него выпросил его полулисты. Он их отдал с совершенною беспечностью. У меня была под руками целая канцелярия; она списала «Горе от ума» и обогатилась, потому что требовали множество списков. Главный список, поправленный рукою самого Грибоедова, находится у меня".

В связи с тем, что Грибоедов сильно изменил текст  он просит Бегичева в письме  никому не давать оставленную ему рукопись:  "Кстати, прошу тебя моего манускрипта никому не читать и предать его огню, коли решишься: он так несовершенен, так нечист; представь себе, что я слишком восемьдесят стихов, или, лучше сказать, рифм переменил, теперь гладко, как стекло. Кроме того, на дороге мне пришло в голову приделать новую развязку; я ее вставил между сценою Чацкого, когда он увидел свою негодяйку со свечою над лестницею, и перед тем, как ему обличить ее; живая, быстрая вещь, стихи искрами посыпались, в самый день моего приезда…" 

Сообщает своим друзьям о чтении комедии И. А. Крылову, А. А. Жандру, Н. И. Хмельницкому, А. А. Шаховскому, Н. И. Гречу, Ф. В. Булгарину, А. А. Столыпину, М. Ю. Виельгорскому.

После каждого чтения тому или другому из своих друзей он продолжает переделки и в то же время хлопочет  о дозволении напечатать комедию. Но она казалась столь резкой и непривычной для слуха людей, имевших власть, что получить цензурного разрешения оказалось проблематично.

Уже 21-го июня он сообщает в письме Вяземскому, что  не питает иллюзий добиться разрешения напечатать комедию: "Любезнейший князь, на мою комедию не надейтесь, ей нет пропуску; хорошо, что я к этому готов был, и следовательно, судьба лишнего ропота от меня не услышит, впрочем, любопытство многих увидеть ее на сцене или в печати, или услышать в чтенье послужило мне в пользу, я несколько дней сряду оживился новою отеческою заботливостью, переделал развязку, и теперь кажется вся вещь совершеннее, потом уже пустил ее в ход, вы ее на днях получите.
Как у вас там на Серпуховских полях?  А здесь мертвая скука, да что? не вы ли во всей Руси почуяли тлетворный, кладбищенский воздух? А поветрие отсюдова".

Не дождавшись её публикации, подобно трудолюбивым древнерусским книжникам, они вновь и вновь переписывали для себя и своих друзей строки-откровения в заветные тетради, переписывали тысячи и тысячи раз. И в короткое время вся читающая Россия чуть не наизусть знала «Горе от ума».

"Грибоедов создал на Кавказе свое «Горе от ума»: дикая и величавая природа этой страны, кипучая жизнь и суровая поэзия ее сынов вдохновили его оскорбленное чувство на изображение апатического, ничтожного круга Фамусовых, Скалозубов, Загорецких, Хлестовых, Тугоуховских, Репетиловых, Молчалиных — этих карикатур на природу человеческую...",- писал В.Г. Белинский.

Следует отметить, что все же главная  цель  поездки  Грибоедова в Петербург заключалась в том, чтобы испросить  разрешение  на  поездку  за  границу.  Но,  хотя  разрешение  это последовало,  он  не  воспользовался  им,  что  дало ему возможность прожить около  года  в  Петербурге.  Жил  он  уединенно , изучал восточные  языки  под  руководством  профессора Казембека и Мирзы-Джафара и, сверх  того,  занимался  правоведением,  философией, историей и политической экономией.  Светские  салоны  в  это  время посещал он редко, предпочитая им литературные   кружки. Познакомился  он в это время и сблизился с декабристами: Бестужевым, Рылеевым и Завалишиным.

Декабрист А.А. Бестужев так описывает  свое знакомство  с Грибоедовым: "Я сидел у больного приятеля моего, гвардейского офицера Н. А. М<ухано>ва, страстного любителя всего изящного. Это было утром, в августе месяце 1824 года. Вдруг дверь распахнулась; вошел человек благородной наружности, среднего роста, в черном фраке, с очками на глазах.
— Я зашел навестить вас, — сказал незнакомец, обращаясь к моему приятелю. – Поправляетесь ли вы?
И в лице его видно было столько же искреннего участия, как в его приемах умения жить в хорошем обществе, но без всякого жеманства, без всякой формальности; можно сказать даже, что движения его были как то странны и отрывисты и со всем тем приличны как нельзя более. Оригинальность кладет свою печать даже и на привычки подражания. – Это был Грибоедов.
Обрадованный хозяин поспешил познакомить нас. Оба имени прозвучали весьма внятно, но мы приветствовали друг друга очень холодно, даже не подали друг другу руки". (А.А. Бестужев. "Знакомство мое с А.С. Грибоедовым").

Конец лета Грибоедов провел на даче в Стрельне вместе со своим братом декабристом Одоевским.

Вернувшись в Петербург, Грибоедов  поселился на Торговой улице, сняв квартиру на первом этаже в доме В.В. Погодина. На этой квартире и настигло его петербургское наводнение 1824 года. У него затопило комнату, и он перебрался к соседям на 2-й ярус, а затем — под самую кровлю и, раскрыв слуховое окно, наблюдал бедствие.

" Я проснулся за час перед полднем; говорят, что кода чрезвычайно велика, давно уже три раза выпалили с крепости, затопила всю нашу Коломну, - пишет Грибоедов, -  Подхожу к окошку и вижу быстрый проток; волны пришибают к возвышенным троттуарам; скоро их захлеснуло; еще несколько минут, и черные пристенные столбики исчезли в грозной новорожденной реке. Она посекундно прибывала. Я закричал, чтобы выносили что понужнее в верхние жилья (это было на Торговой, в доме В. В. Погодина). Люди, несмотря на очевидную опасность, полагали, что до нас не скоро дойдет; бегаю, распоряжаю - и вот уже из-под полу выступают ручьи, в одно мгновение все мои комнаты потоплены; вынесли, что могли, в приспешную, которая на полтора аршина выше остальных покоев; еще полчаса - и тут воды со всех сторон нахлынули, люди счастию вещей перебрались на чердак, сам я нашел убежище во 2-м ярусе, у N. П. - Его спокойствие меня не обмануло: отцу семейства не хотелось показать домашним, чего надлежало страшиться от свирепой, беспощадной стихии. В окна вид ужасный: где за час пролегала оживленная, проезжая улица, катились ярые волны с ревом и с пеною, вихри не умолкали. К театральной площади, от конца Торговой и со взморья, горизонт приметно понижается; оттуда бугры и холмы один на другом ложились в виде неудержимого водоската" (Грибоедов А.С.  «Частные случаи петербургского наводнения »).   
 
Вероятно, на квартире в доме Погодина и состоялась описываемая Бестужевым встреча с Грибоедовым: "Вскоре после ужасного наводнения в Петербурге Ф. В. Булгарин, у которого сидел я, дал мне прочесть несколько отрывков из грибоедовской комедии  «Горе от ума». Я уже не раз слышал о ней; но изувеченные изустными преданиями стихи не подали мне о ней никакого ясного понятия.
Я проглотил эти отрывки; я трижды перечитал их. Вольность русского разговорного языка, пронзительное остроумие, оригинальность характеров и это благородное негодование ко всему низкому, эта гордая смелость в лице Чацкого проникла в меня до глубины души. «Нет, — сказал я самому себе, — тот, кто написал эти строки, не может и не мог быть иначе, как самое благородное существо». Взял шляпу и поскакал к Грибоедову.
— Дома ли?
— У себя–с.
Вхожу в кабинет его. Он был одет не по–домашнему, кажется, нуда–то собирался.
— Александр Сергеевич, я приехал просить вашего знакомства. Я бы давно это сделал, если б не был предубежден против вас... Все наветы, однако ж, упали пред немногими стихами вашей комедии. Сердце, которое диктовало их, не могло быть тускло и холодно.
Я подал руку, и он, дружески сжимая ее, сказал:
— Очень рад вам, очень рад! Так должны знакомиться люди, которые поняли друг друга".

В письме П. А. Вяземскому  А. А. Бестужев  сообщает: "Грибоедов Вам кланяется, я сегодня его видел. Я от его комедии в восхищении и преклоняю колено перед даром самородным — это чудо! Одна только шутка о баснях могла бы обессмертить его. Цензура его херит — он в ипохондрии, но с тех пор, как лучше его узнаю, я более и более уважаю его характер и снисхожу к его странностям".

В конце октября Грибоедов ходатайствовал у М. Я. Фон-Фока в особой канцелярии Министерства внутренних дел о разрешении напечатать комедию.

По рассказу одного из цензоров того времени, в 1824 году в приемную  к  министру  явился  однажды  высокий стройный мужчина во фраке, в очках,  с  большой  переплетенной  рукописью. Это был Грибоедов. Рассказчик, случившийся  в приемной, спросил вошедшего, чего он желает. - "Я хочу видеть министра  и  просить  у  него  разрешения  напечатать комедию «Горе от ума». Чиновник  объяснил,  что  дело  просмотра рукописей принадлежит цензуре и он напрасно  обращается к министру. Грибоедов, однако, стоял на своем, а потому был  допущен  к  министру.  Тот,  просмотрев  рукопись,  перепугался  разных отдельных  стихов,  и  комедия  на  многие  годы  была  запрещена.  "Не  иди Грибоедов  к  министру,  а представь рукопись к нам в комитет, - рассказывал цензор,  -  мы бы вычеркнули из нее несколько строк, и «Горе от ума» явилось бы  в  печати  почти  десятком  лет  ранее,  чем - то  случилось  по гордости
Грибоедова,  пожелавшего  иметь  дело  прямо  с  министром, а не с цензурным комитетом".

Вернувшись из министерства Грибоедов порвал свои рукописи с помощью Одоевского. Затем письменно обратился к Н. И. Гречу с просьбой указать сомнительные для цензуры места в комедии, чтобы «как-нибудь подделаться к общепринятой глупости» и поместить 3-й акт в «Русской Талии».

В декабре 1824 года отрывки из третьей и первой частей комедии были напечатаны на страницах альманаха «Русская Талия на 1825 год». Однако текст был существенно сокращен и  смягчен цензурой.

"В печати были тогда только две или три сцены из нее, помещенные в альманахе под названием «Русская Талия», изданном Булгариным; - вспоминает русский актёр и драматург. П.А. Каратыгин, - но вся комедия была в то время запрещенным плодом. <…>  Мы с Григорьевым предложили Александру Сергеевичу разыграть «Горе от ума» на нашем школьном театре, и он был в восхищении от нашего предложения. <…> Сам Грибоедов приезжал к нам на репетиции и очень усердно учил нас... Надо было видеть, с каким простодушным удовольствием он потирал себе руки, видя свое «Горе от ума» на нашем ребяческом театре!.. Хотя, конечно, мы откалывали его бессмертную комедию с горем пополам, но он был очень доволен нами, а мы были в восторге, что могли угодить ему. На одну из репетиций он привел с собою А. Бестужева и Вильгельма Кюхельбекера  – и те также нас похваливали... Наконец, комедия была уже совсем приготовлена, на следующий день назначен был спектакль... но, увы! все наши хлопоты и надежды лопнули, как мыльный пузырь! Накануне самого представления, во время последней репетиции, является к нам инспектор Бок и объявляет нам грозный фирман графа Милорадовича (который имел тогда главное начальство над императорскими театрами и которому кто–то донес об наших затеях), чтобы мы не смели так либеральничать и что пьесу, не одобренную цензурой, нельзя позволить играть в театральном училище. Все мы повесили носы от этого неожиданного известия, и пришлось нам, горемычным, повторить два стиха из запрещенной комедии:
Ни беспокойства, ни сомненья,
А горе ждет из–за угла!
(Каратыгин П.А. "Мое знакомство с Александром Сергеевичем Грибоедовым").

Первым печатным высказыванием о комедии «Горе от ума» явился отзыв Н.А. Полевого в его рецензии на альманах «Русская Талия» в только что основанном им журнале «Московский телеграф».

«Еще ни в одной русской комедии не находим мы таких острых новых мыслей и таких живых картин общества, какие находим в комедии «Горе от ума». Загорецкий, Наталья Дмитриевна, князь Тугоухов, Хлестова, Скалозубов списаны мастерскою кистью», — писал Н. Полевой.

В январе 1825 года  И. И. Пущин  приезжает в с. Михайловское  и привозит  А. С. Пушкину в подарок список «Горя от ума». Из Михайловского Пушкин  пишет Бестужеву критические замечания,  в которых даёт характеристику отдельным лицам комедии:
" В комедии  «Горе от ума» кто умное действующее лицо? ответ: Грибоедов. А знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий и благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и. напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Все, что говорит он,- очень умно. <…> Покажи это Грибоедову. Может быть, я в ином ошибся. Слушая его комедию, я не критиковал, а наслаждался. Эти замечания пришли мне в голову после, когда уже не мог я справиться. По крайней мере говорю прямо, без обиняков, как истинному таланту" (Конец января 1825 г.)

Весной 1825 года срок отпуска Грибоедова заканчивается. Азиатский департамент Министерства иностранных дел выдает Грибоедову  свидетельство о возвращении его на службу на Кавказ.

Накануне отъезда из Петербурга Грибоедов  взбирается  на одну из ростральных колонн возле Биржи и любуется Петербургом.

В конце мая 1825 года  выезжает из Петербурга на Кавказ через Киев и Крым.