Маленькое предисловие.
Честно говоря, я не хотел публиковать здесь длинные тексты. Когда возможный читатель видит, что текст помещён в разделе "Повести", он рефлекторно начинает зевать. Смог ли я увлечь читателя повествованием, решать вам. Я лишь могу просить о снисхождении. Итак,
ЭФФЕКТ ПЛАЦЕБО
Выстрел прогремел рано утром, и на брезент палатки просыпалась сбитая звуком сухая лиственничная хвоя.
Спящие в палатке люди зашевелились и, моргая сонными глазами, высунули головы из спальных мешков. Бригадир, не открывая глаз, вылез из спальника по пояс, пошарил возле себя рукой, нащупал пачку «Беломора», сунул в зубы папиросу, чиркнул спичкой, прикурил, выпустил густую струю сизого дыма и, наконец, открыл глаза.
– Ну, что? – спросил он. – Кто балует с утра пораньше?
– Виталя, кто же ещё! – откликнулся помощник бригадира Серёга и тоже закурил.
– Петя! Пётр Михалыч! – бригадир перевёл взгляд на зевающего в дальнем углу палатки рабочего-якута. – Сколько раз я тебя просил не давать этому дурню в руки ружьё!
– Так он, однако, того… Я спал, однако, – стал оправдываться якут. – Он и вытащил. И пошёл.
– Так я ж тебя просил: прячь патроны и цевьё снимай! – бригадир затянулся папиросой и опять с наслаждением выпустил дым. – Ладно, пошли, посмотрим, что он учудил. Опять грохнул что-нибудь совершенно бесполезное. Надеюсь, промазал…
В ста шагах от палатки на берегу ручья лежала тёмно-бурая туша лося. Зверь был огромен – взрослый человек, раскинув руки, вряд ли смог бы дотянуться пальцами до окончаний всё ещё покрытых мелкой шерстью рогов. Было ясно, что сохатый убит наповал с очень близкого расстояния: широко открытые глаза уже подёрнулись смертной поволокой, над дыркой в боку пузырилась розовая пена, из выходного отверстия, обильно пропитывая ягельник, вытекала тёмная кровь. Над тушей с гордым видом, положив переломленное ружьё на сгиб локтя, стоял водитель вездехода Виталя Шестаков.
– Тащи фотоаппарат, Серёга! – крикнул добытчик, увидев подходившего помощника.
– Да, тащи! – согласился идущий позади бригадир. – Отпечатаешь фотки, и я их сам снесу в охотинспекцию. Как они рады будут!
По тону и содержанию реплики Виталий понял, что ожидать начальственного одобрения своему охотничьему подвигу не стоит, но всё равно продолжал глуповато улыбаться.
К месту подтянулись двое рабочих: якут Петя и уголовник Витя.
Володька, – так звали бригадира, – потянулся к ножу на поясе, но ремень с ножнами остался в палатке.
– Петя, – обратился он к якуту, – выпусти, пожалуйста, кровь из туши.
Якут вытащил нож, опасливо подошёл к поверженному зверю, на всякий случай несколько раз ткнул ножом в холку и, убедившись, что сохатый не подаёт признаков жизни, перерезал лосю глотку. Из яремной вены толчками потекла кровь: сердце зверя ещё сокращалось.
Бригадир подошёл к ручью, положил тлеющую папироску на камушек, умылся, напился из пригоршни, сунул окурок в зубы и вернулся назад.
– Ну, и зачем ты его грохнул? – Володька приступил к допросу охотника.
– Ну, так…
– Что – так? Ручки шаловливые чешутся?
– Ну, ты ж сам сказал, что мясо кончилось!
– Я говорил, что кончилось? Я сказал, что заканчивается! И ты сам прекрасно знаешь, что есть ещё треть фляги! Куда теперь всё это девать? – Володька ткнул носком китайского полукеда тушу зверя. – У нас что тут, мясокомбинат? Тут полтонны, не меньше!
– Полтонны… – откликнулся Серёга. – Такой центнеров на восемь может потянуть.
– Может, – согласился бригадир. – Семьсот кило в нём точно есть. Вот дурень! Не мог в другом месте водички попить…
Володька выплюнул потухшую папиросу и носком полукеда загнал окурок под мох.
– Дай сюда ружьё! – бригадир заглянул в стволы и, убедившись, что в них нет патронов, сложил оружие. – Патроны давай! Выворачивай карманы!
Виталий неохотно вывернул карманы, высыпав на мох десятка полтора бумажных и латунных гильз. Володька рассовал патроны по своим карманам и опять набросился на водителя:
– Почему у тебя всегда руки чешутся? Какого хрена ты палишь во всё, что шевелится? Третьего дня ласку зачем застрелил?
– Так шкурка… – попытался оправдаться водитель.
– Какая у ласки шкурка!? Что ты идиотничаешь? Песца неделю назад на кой грохнул? Тоже шкурка? В июле месяце – шкурка! Собака облезлая! Руки бы тебе отбить и ноги переломать! А может, тебя выпороть? Ребята, может выпороть его лозанами? А? Говорят, розга ум вострит!
– Давай! – с готовностью согласился уголовник Витя.
– Не помешало бы! – поддержал идею помощник Серёга.
– Фал принести? К дереву привяжем и… – предложил свои услуги якут.
Виталия в бригаде недолюбливали по причине лености и жадности, и если бы бригадир действительно вознамерился учинить экзекуцию, она была бы исполнена. Водитель, пугливо озираясь по сторонам, попятился.
– Что ты попятился? Удрать хочешь? Далеко не удерёшь! Давай мясо разделывай! Грохнул – разделывай! Папа Карло за тебя будет сохатого обдирать? Начинай!
Охота для Виталия была сопряжена с азартом преследования, выцеливанием, выстрелом и победным криком в случае удачи. Он не нагружал свой мозг мыслями о том, что вслед за этим воспоследует грязная работа мясника. По его мнению, эту работу должен сделать кто-то другой. Он мыслил, как средневековый барон или современный партийный бонза – для грязной работы на охоте есть егерь. Но тут его не было.
Виталий вытащил из-за пояса огромный нож и подступил к туше. Сначала он взялся за заднюю ногу, потом за переднюю, затем за рога… Он не знал, с чего начинать.
– Давай, давай! Разделывай! – гневно подгонял бригадир. – Улахан булчут8! Сраный…
Все с пакостным наслаждением наблюдали за потугами водителя. Наконец, Володьке это надоело.
– Дай сюда нож! Иди и разведи печку! Чаю завари – хоть какая-то польза от тебя будет! – Виталий отдал нож и с радостью кинулся к палатке.
– Куда мы всё это девать будем? – вопрос был задан в воздух, никому. Володька думал. Солнце поднималось всё выше и выше. Жара будет градусов за тридцать. Налетят мухи. Но хуже было то, что на запах может пожаловать и кто-нибудь покрупнее, а воевать с медведем в планы не входило. Нужно было быстро разделать тушу, собираться и переезжать дальше, благо, работа тут была закончена.
Между тем якут со знанием дела ощупал холку зверя и вынес вердикт:
– Учугэй тайах!
– А? Тох кэпсе? – переспросил Володька.
– Хороший сохатый, говорю. – повторил якут.
– Ну, да… Улахан уонна эмис, – согласился бригадир. – Ладно, давайте разделывать!
Работали молча и споро. Через полчаса на распластанной шкуре высилась гора мяса. Мякоть присаливали и складывали в молочные фляги. Но их всё равно не хватило и пришлось воспользоваться бумажными кулями. Кости выбросили – мясо начинает портиться именно от них. Забрали только здоровенные мозговые мослы – сварить бульон. Потроха – печёнку, сердце и почки, – сложили в отдельный эмалированный тазик.
То, что осталось от туши, Володька вознамерился закопать, но почва была каменистой: от этой идеи пришлось отказаться и завалить останки хворостом.
– Гляди-ка, уже ждут! – помощник указал на рассевшихся на верхушках лиственниц ворон.
– Турахтар, – многозначительно произнёс якут.
– Вкусного хотят, – подтвердил бригадир. – Пошли чай пить. И сматываемся отсюда.
На переезд ушло чуть больше часа. Палатку, в нарушение правил техники безопасности, поставили у воды на галечной отмели, здесь же выгрузили весь необходимый бутор, а фляги с мясом поставили в воду – естественный холодильник. После этого Володька скомандовал загнать вездеход на коренной берег – если вдруг начнёт подниматься вода, как это один раз уже случилось, можно быстро покидать барахло на бровку берега, а не бросаться спасать машину.
Место на галечной отмели во всех отношениях удобное: вода рядом, можно развести костёр, не опасаясь поджечь сухой ягельник, нет любимой комарами травы, ветерок, дующий вдоль реки, напрочь сдувает мошкару, и можно даже позагорать. С другой стороны, если вдруг пройдёт сильный дождь, вода начнёт быстро подниматься и создаст множество неприятностей: с месяц назад вся бригада проснулась в мокрых спальниках. Но паники не было, – быстро сняли палатку и перекидали всё имущество на берег.
Рабочие – якут Петя и уголовник Витя – занялись завтраком, бригадир с помощником вытащили радиостанцию и провели ежедневный сеанс связи, доложив, что бригада переехала дальше и, как всегда, всё без происшествий.
После этого слопали вчерашние макароны, напились чаю и приступили к обработке мяса.
Часть мякоти было решено перекрутить на котлеты, часть завялить, оставшееся замариновать в виде шашлыка. Была извлечена мясорубка, поставлен стол, и работа началась. Помощник с уголовником занялись завяливанием мяса и маринованием шашлыка, бригадир с якутом – котлетами. Мясо нарезали длинными лентами и укладывали в тазики, чтобы просолить перед развешиванием; если длинные ломти не получались, их резали на куски и мариновали в молочной фляге, поставленной в воду. В прокрученную мясорубкой мякоть добавлялись специи и свиная тушёнка, являвшая собою отменный смалец. Котлеты с ним получались великолепные.
В это время с берега на отмель спустился Виталий. В руках у него была удочка. Все разом оторвались от работы и уставились на водителя.
Первым прервал молчание Витя:
– Куда это мы собрались?
Виталий молчал.
– Тут, значит, работы немерено, а он развлекаться! – продолжил помощник.
– Мало мяса, ещё и с рыбой возиться! – поддержал якут.
– Может, ты лучше положишь удочку и помоешь золотишко? – ехидно спросил бригадир.
Некоторое время назад Виталий наткнулся у одного из многочисленных здесь безымянных ручьёв на лотки и притащил с собой один из них.
– Что это? – спросил он.
– Лоток. – ответил бригадир.
– Зачем?
– Золото мыть, дубина! – пояснил помощник.
У водителя загорелись глаза:
– А тут золото есть?
– Конечно, есть! Это же Верхоянье! – удивился невежеству якут.
– А как моют? – поинтересовался Виталий.
Бригадир взял лопату, набрал грунта и промыл в ручье пару лотков.
– Вот так! – и ушёл в палатку считать нивелировку.
Виталий вооружился лопатой и с трудолюбием, достойным иного применения, начал промывать грунт. Вскорости он с восторгом закричал:
– Песок! Золотой песок!
Серёга подошёл, посмотрел и ехидно посоветовал:
– Ага, он самый! Давай, промывай дальше!
Уголовник Витя тут же понял, что это вовсе не золото, и подхватил:
– Мешочек кожаный сначала пошей!
– Эээ, однако, – взглянув на лоток, добавил якут и засмеялся.
Виталий сообразил, что над ним потешаются, и сунулся в палатку к бригадиру.
– Что это? Золото? – спросил он начальника.
Володька посмотрел в лоток и ответил:
– Ну, да, золото! Конечно, золото! Я не геолог, но если мне память не изменяет, это пирит. Обманка, – и опять уткнулся в свои цыфири.
Водитель вышел из палатки и разочарованно бросил лоток у ручья.
И тут из чисто академического интереса за дело взялся Серёга. Неизвестно по какой причине, – может быть ему повезло, а может быть золота в ручье действительно было много, – но, промыв несколько лотков, Серёга извлёк довольно приличный самородок размером примерно с полногтя мизинца взрослого человека.
– Вот золото, – сказал он, показав Виталию невзрачный сероватый камушек.
– Вот это золото? – не поверил водитель.
– Оно самое! – Серёга поскоблил самородок ногтем, обнажив сверкающее нутро, и положил добычу в протянутую ладонь жадины. Виталий приблизил золото к глазам, рассмотрел, потом попробовал на зуб и, убедившись, что помощник не врёт, с завистью вернул самородок помощнику.
– Так что, полно его тут! – констатировал Серёга и… выбросил золото в ручей.
– Да ты что! – Виталий кинулся в воду и каким-то немыслимым образом сумел найти самородок. – Это ж золото!
– Ну и что? Ну, золото… – пожал плечами Серёга.
– Что тут у вас? – спросил вышедший размяться бригадир.
– Золото! – Виталий показал Володьке самородок.
Володька посмотрел на кусочек металла, потёр его пальцем и, вернув Виталию, заключил:
– Лет на пять потянет.
– Каких лет? – не понял водитель.
– Лысый, поясни ему, каких лет! – обратился бригадир к уголовнику.
– Не называй меня лысым! – как обычно возмутился остриженный наголо Витя. – Каких лет? Ты чё дурку гонишь? Каких лет! Самых обычных! По приговору! В краслаг, на особняк!
Последнее в устах уголовника было самым страшным пожеланием.
– А что… а… это, – замялся Виталий, – это за этот кусочек?
– Чем больше намоешь, тем больше срок. – Пояснил Серёга.
– Вплоть до «вышки»! – прибавил радужных перспектив Витя.
– Чё, серьёзно что ли? – удивился водитель.
– А ты как думал? – Володька прикурил папиросу. – Незаконное старательство – статья очень серьёзная. И если тебя в аэропорту возьмут за задницу с этим золотишком, то и нас всех обшманают по полной. И тут я тебя сдам со всеми потрохами. И скажу, что я знать не знал, ведать не ведал о твоих делишках, что ты втихую в наше отсутствие мыл. И лет пять тебе обеспечено! Куваев не даром писал, что все неприятности происходят от этого металла.
– В краслаг, на особняк! – подтвердил Витя.
– Так что выбрось золото в ручей, а мысли из башки. – посоветовал бригадир.
И всё же напуганный Виталий золото не выбросил, а лоток засунул в кузов вездехода. Три дня в нём боролись страх и жадность, три дня он грел кусочек драгметалла в кармане куртки. Но, наконец, страх победил, и золото было публично выброшено в реку. А лоток так и поехал дальше.
Теперь Виталий стоял и переминался с ноги на ногу. Он понял, что поразвлечься рыбалкой ему не дадут, а работать не хотелось.
– Ну… А что делать-то? – он пытался найти оправдание своей лени. – Тут вроде все заняты…
В реке заманчиво маячили тёмные спины здоровенных хариусов – Дербеке, несмотря на удалённость, славилась своей рыбой.
– А ты свари бульончик из мослов, пожарь что-нибудь на второе, ландориков напеки. Жрать-то нам что-то надо, а то, пока мы с этим мясом разделаемся, с голодухи опухнем, – логика бригадира была неоспорима, Виталий нехотя положил удочку на землю и занялся приготовлением пищи.
Труд для водителя был неимоверно тяжёлым. Сначала пришлось выдраить чугунные сковородки и здоровенный казан. Затем вырубить длинную лиственничную жердину, чтобы пристроить котёл над костром. Потом насобирать плавника и сухого хвороста на растопку, принести воды, разрубить на части выскальзывающие из-под топора мослы, развести огонь…
При этом на Виталия всё время кто-нибудь наставительно покрикивал: пену не прозевай – сними вовремя, печку не перегрей, ландорики не пережарь… Лобик у водителя изрядно вспотел.
Нанимаясь на полевые работы, Шестаков заранее считал себя белой костью и полагал, что его рабочее место – исключительно сиденье водителя. Когда выяснилось, что необходимо выполнять много рутинной работы – готовить пищу, мыть посуду, рубить дрова, ставить и снимать палатку, и многое другое, нудное и неприятное, он, гордо задрав свою мефистофельскую бородку, заявил:
– Я не палаточный рабочий!
– Значит, – уточнил бригадир, – ты ничего делать не будешь? Ведь палаточного рабочего у нас нет.
– Не буду!
– И твоя обязанность – только вездеход?
– Да!
– Хорошо, – сказал Володька, – нам же лучше!
Виталий взял спиннинг и, подойдя к берегу протоки, стал блеснить щуку. Краем глаза он видел, что бригада собралась возле Володьки, и тот начал что-то говорить обществу и что-то писать на бумажке, тыкая пальцами кнопки калькулятора. Все смотрели на бумажку, согласно кивали и, потирая руки, улыбались.
С этого момента Виталия перестали попрекать словами и донимать хозяйственными работами. Более того, стали мыть даже его персональную посуду, наливали и подносили суп и чай, накладывали макароны и кашу. Он вообще перестал прикасаться к грязной посуде, к печке, топору и дровам, не ставил палатку, не грузил и не разгружал барахло. Даже его собственный спальник выгружали и стелили в палатке. Водитель понимал, что бригадир что-то задумал, но не придавал этому значения и чувствовал себя, что называется, белым человеком.
Бригада продвигалась вперёд от репера к реперу. Работа была одинаково тяжёлой для всех. Рабочие таскали неудобные трёхметровые рейки с инварной полосой, забивая через равные расстояния здоровенные костыли, на которые ставились рейки; бригадир переносил тяжеленный инструмент на огромном деревянном штативе, имея в довесок карабин за плечами, смотрел в трубу и диктовал цифры. Только помощник ходил почти налегке: у него, как у коробейника, спереди была доска-пюпитр на ремешке через плечо, да в руке опахало – кусок фанеры, прибитый к палке. Опахалом инструмент закрывался от солнца. Но помощник был, пожалуй, главным звеном в этой цепочке: он должен уметь быстро считать в уме и так же быстро, но красиво, писать цыфири в журнале. Его задача – вовремя «выловить» ошибку в наблюдениях. Научить смотреть в нивелир за пятнадцать минут можно любого толкового рабочего, но оформить журнал – это было дано не каждому. Потому и ходила шутка: пойти в поле исполнителем всякий может, а помощником – подучиться надо.
Прошло три недели, наступил конец месяца.
После обеда Серёга стал налаживать радиостанцию для сеанса связи, а Володька попросил бригаду подойти к столу.
– Итак, – начальник прикурил традиционную папиросу, – прошёл месяц. Сейчас я продиктую радисту на базу партии нашу зарплату. Прошу каждого подойти, ознакомиться с цифрами и подписать протокол о распределении коэффициента трудового участия, КТУ, мать его в душу. Лысый! Прошу!
– Не называй меня лысым! – откликнулся Витя, но подошёл к столу, внимательно изучил бумажки, довольно хмыкнул, вытер грязную ладонь о портки и поставил свою корявую подпись в протоколе.
– Так, Пётр Михалыч! – пригласил бригадир якута, который с довольным видом проделал то же самое.
– Сергей Григорьевич, прошу вас! – Серёга не стал рассматривать числа, подписал бумагу не глядя и вернулся к рации.
– Виталий!
Шестаков заглянул в журнал и начал изучать колонки цифр. По мере того, как до него доходил их смысл, челюсть его медленно отваливалась. Наконец, он поднял на бригадира возмущённо-обиженный взгляд и спросил:
– А почему?
– Что почему?
– Ну, это же… того… как это! – он не находил слов, бородёнка затряслась от обиды. – У них по двести пятьдесят, а у меня всего сто двадцать!
Жадная натура никак не находила оправдания такой вопиющей несправедливости.
– Я это не подпишу! – Виталий демонстративно бросил ручку на стол.
– Ну, не подпишешь – твоё право. Я тут помечу: подписывать отказался. Шашлык выбросила в пропасть, – бригадир закончил свою мысль словами из растасканного на цитаты фильма.
– Но почему!!? – запротестовал водитель, требуя объяснений.
– Почему? Объясняю! – Володька прикурил следующую папиросу. – У нас бригада неполная. Кроме исполнителя, – он ткнул пальцем себе в живот, – помощника, – кивнул в сторону Серёги, – двух реечников, – указал на гадко улыбающихся рабочих, – и водителя, – бригадир затянулся папиросным дымом, – нам положены по штату два замерщика, зонтовщик, палаточный рабочий и человек для переноски нивелира. За последнего нивелир таскаю я. Опахало носит Серёга. Работу замерщиков – отмерять плечи, – мы делаем вместе. Ну, и за палаточного рабочего мы тоже работаем совместно. Вот за всю эту недостающую братию мы и получаем свою зарплату. А ты, Виталий, пожелал выполнять только работу водителя в чистом виде. Вот и получай свой оклад жалованья в таком же чистом виде. Я думаю, это в высшей степени справедливо. Сколько там время?
– Пора, – взглянув на часы, сказал Серёга.
– Ну, с богом!
Володька взял микрофон и стал орать в эфир свои позывные. Получив отклик с базы партии, он долго диктовал туповатому радисту цифры, всё время переспрашивая, правильно ли тот понял.
Водитель чуть не плакал, бригада ликовала.
На следующее утро Шестаков подхватился раньше всех и начал готовить завтрак. Проснувшейся от посудного звона бригаде он заявил:
– Я того… Буду за палаточного.
– Не передумаешь? – спросил помощник.
– Не передумаю! – уверил Виталий.
– Вот и славненько, – согласился бригадир.
Но на этом воспитание не закончилось.
При следующем переезде в какой-то момент Виталий почувствовал, что машина потеряла управление. Он остановил вездеход, вылез наружу и в задумчивости стал теребить свою рыжеватую бородёнку.
– Разулись? – спросил бригадир, не вылезая из кабины.
– Разулись, – вздохнул водитель.
– Ну, так обувайся! – дал команду Володька и вылез из машины.
Гусеница вездехода, как притаившийся крокодил, лежала в колее в метрах пятидесяти позади.
– А… это… – Шестаков был в растерянности.
– Что это? Ты же всецело за транспорт отвечаешь, вот и давай, обувай машину!
Бригадир, конечно, понимал, что притащить в одиночку семьсот кило железа задача для одного человека непосильная, но продолжал наставлять Виталия:
– Бери кувалду, разбивай гуску на части, перетаскивай, собирай и обувайся. А мы пока к озеру прогуляемся, может, уток стрельнем.
Все уже успели вылезти из кузова и согласно закивали.
– Ну, ребята! – заохал Виталий. – Ну, я же… это…
– Надорвёшься? – поинтересовался лысый Витя.
– Ну, долго это будет! – нашёлся водитель.
– Это ничего, мы подождём, время терпит. А на базу доложу, что стоим из-за поломки вездехода. Что Шестаков в поте лица трудится над ремонтом.
Виталий замолчал. Он понял, что над ним в очередной раз издеваются.
– Ну, ладно, – сказал помощник, – пошли, притащим.
Гусеницу разбили на две части, подтащили к вездеходу, собрали, обули машину и через пятнадцать минут поехали дальше.
Пожалуй, Виталий понимал, что таким образом бригадир пытался внушить ему: здесь невозможен индивидуальный труд, без общих усилий застрянешь на месте и ничего не заработаешь. Но лень основательно притупляла это понимание.
Наконец, ландорики были выпечены, мослы с большими кусками мяса продолжали вариться в казане на медленном огне, и Виталий взялся за жаркое. Сначала он решил нажарить котлет: фарша для этого накрутили уже предостаточно. Но формовать из прилипающего к ладоням фарша котлеты ему не очень хотелось. Оставалось одно – нажарить мяса. Но мяса в котле варилось такое количество, что жарить его ещё было крайне неразумным. И тогда водитель вспомнил о тазике с потрохами.
Печёнка была бордово-красной и выглядела очень аппетитно. Виталий отрезал половину, нарезал её на куске фанеры, сложил в большую эмалированную мису, подошёл к берегу и долго-долго промывал в проточной воде. Затем он вернулся к печке, поставил на неё чугунную сковородку, налил масло и вывалил полуфабрикат.
Минут через пятнадцать от сковородки стал исходить щекочущий ноздри приятный запах, и Виталий понял, что успел проголодаться. Он посолил содержимое сковородки, сдобрил блюдо изрядными порциями каких-то пряностей, которых бригадир, трепетно относившийся к жратве, набрал целый ящик, и закрыл сковородку крышкой от эмалированного ведра.
Мясо в котле было ещё жёстким. Водитель подложил в костёр пару поленьев, выкурил сигарету и вернулся к сковородке. Печёнка выглядела готовой и аппетитной. Виталий наколол на вилку кусок и, обжигаясь, впился в него зубами. Кусок сочился кровью, но был восхитительно вкусен. Водитель проглотил порцию и потянулся за второй. Третий кусок он положил на ландорик, соорудив подобие бутерброда, но блинчик оказался шире, и Виталий добавил четвёртый кусок.
– Вкусно, Виталя? – Спросил наблюдавший за дегустацией бригадир.
– Мммм… – Шестаков не мог ответить и в знак утверждения поднял к небу большой палец.
Бригадир не выдержал, подошёл к сковородке, наколол на нож, которым нарезал мясо, порцию печёнки, тщательно подул, остужая, отправил в рот и тоже замычал:
– Мммм… Се манифик!
Проглотив кусок, он добавил:
– Учугей! Но не прожарилось ещё! – и вернулся к своему занятию.
Пока варилось мясо, Виталий умудрился сожрать почти полсковородки жареной печёнки. Когда же мясо, наконец, сварилось, проголодавшаяся бригада накинулась на бульон с ландориками, мозговые кости и варёную сохатину. К печёнке никто не притронулся, кроме бригадира, слопавшего несколько кусков.
После обеда стали развешивать над костром ленты просолившегося мяса, чтобы слегка подкоптить перед завяливанием, и Виталий, наконец, смог предаться развлечению и порыбачить. Но рыба клевала плохо: до вечера водитель поймал всего три хариуса, которые плавали в маленькой лужице, ожидая своей участи. Это доставило некоторое удовлетворение бригадиру – по опыту он знал, что плохой клёв не предвещает изменения погоды. А рыбу можно было либо съесть для разнообразия, либо просто выпустить обратно в реку.
Виталий закончил рыбалку несколько обеспокоенным. Смотав леску и положив удочку у палатки, он подошёл к бригадиру и спросил:
– У меня это… того… моча зелёная. Это с чего?
– Это гипервитаминоз или как там его называют… – ответил за Володьку Серёга.
– А чё это? – забеспокоился водитель.
– Это избыток витаминов в организме, – пояснил бригадир. – У тебя отравление витамином А. Ты сколько печёнки сожрал? Полсковородки. Да ещё и недожаренной. А печень – витамин А в чистом виде.
Виталий был человеком очень мнительным. Ему везде чудилась смертельно опасная зараза. За первые три недели работы он израсходовал весь запас перекиси водорода в аптечках, обильно обрабатывая каждую мелкую царапину, на которую другой человек не обратил бы внимания. Когда же он умудрился порезать ножом палец, то чуть не упал в обморок и извёл на ранку полпузырька йода и упаковку бинта.
Услышав из уст начальника страшный диагноз, водитель побледнел.
– Аааа… – Он не знал, как спросить. – Что будет?
– Ничего. – Ответил Володька, прикуривая неизменную папироску. – Немножко поболеешь и пройдёт. Но может быть и летальный исход.
Язык у бригадира был, как помело. Он мог нести совершеннейшую ахинею с абсолютно серьёзным видом.
– Как летальный?! – испугался Шестаков.
– Ну, как летальный бывает? Немножко покорчишься и ласты откинешь. – Подлил масла помощник.
– Понос, судороги, смерть, – завершил жуткую картину бригадир.
– Смотри-ка, – переменил тему разговора Серёга, – Лысый с Петрухой опять…
Володька повернулся к реке, куда указывал помощник. Двое рабочих сидели у воды на корточках. Между ними на двух камушках стояла жестяная банка из-под свиной тушёнки, накрытая верхонкой. Под банкой тлел маленький костерок.
– Лысый, зараза! – крикнул бригадир. – Ты уже пол-ящика чаю извёл на своё пойло! Петруха! И ты туда же? Буду гроши за жратву считать, я на вас весь чай повешу!
– Не называй меня лысым! – огрызнулся Виктор.
– Эээ… – сказал якут. – Не ругайся… Мы чуть-чуть…
– Хрен с ними, – махнул рукой Володька, – пусть лакают свой чифирь. Но несколько пачек надо куда-нибудь упрятать. В спецчемодан засунуть. А то всю заварку изведут, придётся листья кипятить.
Солнце опустилось к горизонту. Наступили сумерки, и на берег полезли комары. Виталий сидел у палатки на бревне и, отмахиваясь веткой тальника, вслушивался в свой организм. Вроде бы всё было хорошо, но что-то его беспокоило.
– Медитирует, – негромко сказал Володька помощнику. – Испужался…
– Ну, печёнкой действительно можно травануться. Если нажраться сырой.
– Я лично не сталкивался с таким. Читал разве. Но там описывались случаи отравления печёнкой морского зверя, да и то с голодухи. – Бригадир краем глаза взглянул на Виталия и добавил:
– Сейчас я его взбодрю…
Он отошёл к кустам тальника, справил малую нужду и, вернувшись, сказал так, чтобы услышал водитель:
– Чёрт! У меня тоже… того… как у Виталия.
– Тоже траванулся? – поддержал игру помощник.
– Похоже на то. – Володька затоптал докуренную папиросу. – И знобит что-то. На солнце перегрелся… Или от печёнки… Пойду спать лягу!
Бригадир вошёл в палатку, улёгся на спальник, укрылся одеялом и заснул.
Ночью Шестаков спал очень плохо: кружилась голова, подташнивало, знобило, а к утру немного поднялась температура. Первым проснулся Володька.
– Слышь, – обратился к нему Виталий, – я, кажется, заболел…
– А что такое? – бригадир сделал испуганное лицо.
– Подташнивает что-то, башка болит, и температура…
– Ой-ёй-ой! – застонал Володька. – У меня тоже… Но температуры вроде бы нет…
Их разговор разбудил остальных и Виталий тут же заявил:
– Мы с бугром это… заболели…
– Как заболели? – не понял Витя.
– Печёнки они вчера пережрали! – пояснил Серёга. – И траванулись.
– Печёнкой? Однако, как печёнкой? – поинтересовался якут.
– Запросто можно! – уверил помощник. – А ты не знал?
– Так всю жизнь ели – ничего…
– Раз на раз не приходится, – мудро заметил Виктор.
– Пошли умываться! – сказал помощник. – Пусть лежат.
На берегу реки Сергей рассказал рабочим, как он и Володька накануне застращали Виталия, пока они гоняли «чаи».
Виктор с Петром тоже начали подыгрывать. Завтрак и чай «больным» принесли в палатку, но есть Виталий не стал – не было аппетита. Бригадир чертыхнулся про себя и тоже отказался от еды. Но, выпив чаю, он под предлогом физиологической необходимости вылез из палатки и с аппетитом умял свою пайку. Затем вернулся на место и слабым голосом объяснил водителю своё долгое отсутствие:
– Пронесло… Понос, зараза…
Через пятнадцать минут Виталий почувствовал позывы. Он подхватился, заметался по палатке, схватил попавшуюся под руку «Роман-газету» и бросился в кусты под берег. Тут же из тальника послышались раскаты грома, но к небесам они отношения не имели. Водитель кряхтел и стонал, слышались шлепки по ляжкам и бормотание:
– Сволочи! Твари! Падлы! Когда ж вы напьётесь, кровососы!
Обитающие в прохладной тени комары воспользовались моментом и дружно набросились на аппетитные ляжки утолять свою вечную жажду, включив водителя в пищевую цепочку. Виталий был против, но комарам было наплевать на его возражения: невзирая на огромные потери, они самоотверженно выполняли своё природное назначение, бросая в бой всё новые и новые неисчислимые легионы.
Четверо зубоскалов давились от смеха…
К обеду Виталию стало ещё хуже. Он весь взмок, его трясло от озноба; ещё дважды под всеобщее хихиканье он бегал в заросли тальника. Серёга накормил водителя найденным в аптечке левомицетином. Пришлось дать таблетку и Володьке, которую он втихаря выплюнул. Виталий паниковал и требовал срочно вызвать вертолёт для спасения его бесценной жизни. Проводя сеанс связи, Серёга, отключив рацию, громко кричал в микрофон:
– Как не будет? Пожары? А тут человеку плохо! А что делать-то? Через три дня? А если он за три дня загнётся?
Войдя в палатку, он заявил:
– Вертака не будет. Все борта на тушении пожаров. Лес везде горит. Только через три дня.
Виталий закатил глаза и застонал.
Володьке основательно надоело валяться на спальнике, он встал и вышел наружу. Рабочие опять сидели у воды на корточках и варили чифирь. Бригадир взглянул на них и на этот раз ничего не сказал. Прикурив папиросу, он обратился к помощнику:
– Ну, что, Сергей Григорьевич, может пора заканчивать эту клоунаду?
– Пожалуй, пора, – согласился Серёга. – А то мы его так действительно… того.
– Эй вы, гурманы! – крикнул Володька. – Пошли больного поднимать! Хватит уже!
Все вошли в палатку. Водитель лежал и тихо постанывал.
– Ну, что, Виталий, – сказал бригадир, – может быть, достаточно? Поднимайся уже наверное. Хватит дурку валять. Работать ведь надо.
Водитель хлопал ресницами и ничего не понимал. Володька с неизменной папироской в зубах стоял посреди палатки, помешивал дымящийся чай в эмалированной кружке и выглядел совершенно здоровым и румяным.
– Давай-давай, вставай, – продолжил помощник, – никакого отравления у тебя нету! Вылезай, попей чайку, покушай… печёнки и выздоровеешь! Ребята, помогите ему!
Двое работяг взяли недоумевающего Виталия под руки, подняли, вывели из палатки и усадили на бревно.
– Ты не болен, – бригадир бросил окурок в открытый зев печки и отхлебнул чаю. – Ты себе это втемяшил в башку.
– А как это может быть? – полюбопытствовал Витя.
– Эффект плацебо, – пояснил Володька.
– Это как?
– Ну, смотри: я сейчас прижгу папироской петрухину шею, – сказал бригадир и ткнул якута, мешающего угли в печке, пальцем в шею. Якут дёрнулся, вскочил и заорал:
– Ты что, падла! Ты… – папиросы в руках у Володьки не было. – Шуточки, однако!
– Видишь, я внушил Петру Михалычу, что будет больно, и он поверил.
Виктор довольно гыгыкнул: шутка ему понравилась.
– Эффект плацебо, – продолжил бригадир, – это эффект внушения. Врач говорит больному, что выпишет ему чудодейственное лекарство, а выписывает какой-нибудь витаминчик. Напишет своими каракулями по-латыни так, что понять это сможет только аптекарь, но аптекарь отпустит ампулки и промолчит. А медсестра с серьёзным видом будет колоть укольчики. Больной настолько уверен в эффективности лекарства, что ему становится лучше, а иногда он и выздоравливает. С нашим Виталием случилось то же самое. Тот же эффект плацебо, но с обратным знаком. Ему внушили, что он отравился, и он поверил, а его мнительность усилила эффект.
Помощник и рабочие ржали, как лошади, бригадир пакостно ухмылялся. У Виталия от обиды выступили слёзы, он хлюпнул носом и громко произнёс:
– Суки!!!
Рабочие заржали ещё громче.
Через два месяца, к середине октября, бригада закончила свою работу.
Никто не умер.
2010 г.