Хотя и сладостен азарт по сразу двум идти дорогам, нельзя одной колодой карт играть и с дьяволом, и с богом.
Игорь Губерман
Родился я однажды весной, в очень интеллигентной семье. Настолько «очень», что по утрам мама заставляла умываться и чистить зубы. Сейчас это выглядит забавно: мол, ничего удивительного, мамы для того и созданы, чтобы мешать нам жить, но тогда было совсем несмешно.
Даже мне, тёртому калачу, проныре и хитрецу, приходилось приспосабливаться к требованиям их гигиены. То есть, набирать в рот воды и громко булькать. Конечно, не столько для того, чтобы чистить зубы, сколько, чтобы создавать видимость. Но это надо было делать умеючи, правдоподобно, не проколовшись. При моих недюжинных талантах, чего уж скромничать, эта имитация удавалась сполна. И все, включая маму, оставались довольны.
Притворство — это не только божий дар, данный небесами, но и профессиональный навык, обретаемый многочисленными повторениями.
Это сейчас чистить зубы ароматизированными пастами, изящными вибрирующими щёточками, ласкающими десну, а в завершении, закатив глаза, курлыкать и мурлыкать от удовольствия, прополаскивая нёбо тёплой водой, – сплошное наслаждение. В нашем же детстве, не слишком богатом на излишества, из крана текла либо холодная вода, если вообще текла, либо очень холодная – зимой. А чистить зубы, как ни странно, надо было постоянно, вне зависимости от времени года. Зубная паста до наших далёких окраин тогда ещё не добралась, а может, и вовсе не была изобретена. Поэтому приходилось пользоваться порошком. Вопрос, как и чем чистить, тоже был далеко не праздный.
До появления зубных щёток, нещадно жёстких, которые до крови царапали десны, чистить зубы приходилось влажным указательным пальцем, ткнув его в сухой порошок. Нынешнему поколению такое трудно представить, но это правда.
Зубной порошок был белым, это было его несомненным достоинством. Возможно, единственным. В нём присутствовал какой-то щелочной привкус – и это тоже неоспоримый факт. Привкус надолго сохранялся во рту, поскольку липкие комочки застревали между зубов, и выковырять их оттуда было непросто. Не трудно догадаться, что лишний раз полоскать рот ледяной водой с едкой добавкой – удовольствие сомнительное.
Зато к торжественным первомайским праздникам зубной порошок оказывался незаменимым подспорьем.
В «красный день календаря», стриженные «под бобрик» и выглаженные под каспийских матросов, мы с отцом отправлялись демонстрировать солидарность. Осуществлялось священнодействие под мудрёным пролетарским лозунгом «Демонстрация солидарности трудящихся с угнетёнными народами мира, борющимися за освобождение от колониального рабства». Cлова были начертаны на красном фоне большими белыми буквами (наверное, зубным порошком). Транспарант представлялся мне великой загадкой, сложенной из умных слов, смысл которых был непонятен. И тем не менее, лозунг нравился непонятностью и протяжённостью. Собственно, я и сейчас не понимаю, о чём он толковал, но теперь стал нравится намного больше – своей забавной детской непосредственностью.
«Свобода лучше, чем несвобода» – утверждал щупленький политический деятель, большой любитель уточек и танцев с комедиантами.
Так вот, солидарность трудящихся Востока выражалась не только пролетарским аскетизмом, но и весьма ожидаемой подслащённостью. Торжество бывало сдобрено маленьким замороженным ледяным брикетом, который находился между двух хрустящих вафельных кружочков. В умелых руках тающее счастье мгновенно улетучивалось, оставляя в детской душе неизгладимый, вопрошающий след. Выклянчить вторую порцию сладкого счастья никак не удавалось – мотивировался отказ исключительно заботой о нашем драгоценном здоровье: горло может застудится, ангина сразит, живот заболит…
Не скрою, недоеденное в детстве мороженое и недопитый тогда же лимонад до сих пор преследуют меня. Теперь сполна навёрстываю упущенное, игнорируя иронию окружающих.
Вернусь, однако, к священной белизне.
Порошком и зубной щёткой чистили не только зубы. Они были волшебным средством для восстановления белизны выходных матерчатых башмаков, которые хранились в каждой семье для особо праздничных случаев.
И вот наступает знаменательный день.
Представьте себе – белые льняные штаны, белоснежная рубашка с алым пионерским галстуком на шее, парусиновые туфли, отбеленные зубным порошком. И наконец, роскошная, белозубая улыбка на лице.
Нос без соплей и рот до ушей! Правда ведь, очень стильно?..
«Эх, хорошо в стране советской жить! Эх, хорошо страной любимым быть! Эх, хорошо стране полезным быть! Красный галстук с гордостью носить!»
Но и это ещё не все: принадлежность к прогрессивному человечеству не ограничивалась зубным порошком и первомайской демонстрацией. Населению страны позволили взглянуть на мир с помощью волшебного ящика.
В нашем многонациональном таборе был телевизор. Один на всех. Он выставлялся в общей галерее для совместного просмотра передач. По вечерам соседи со своими стульями дружно рассаживались вокруг чуда и, затаив дыхание, смотрели, как оживает фотография. Назывался оживший ящик – КВН. Но не в шутку, а всерьёз, ведь тогда ещё не было Клуба Веселых и Находчивых.
Поскольку серый экран был маленьким, то перед ним стояла линза для увеличения изображения – сферическое двухслойное стекло, внутрь которого наливалась вода. Картинка была мутная, убогая, но звук ещё хуже, поэтому задние ряды шикали на передних, когда те шушукались и портили впечатление от необычного зрелища.
Программы были назидательны, политически взвешены и невероятно серьёзны. И музыка исполнялась только солидная, проверенная – никаких пустышек. Единственный недостаток передач – уж очень коротки. Не успевало население толком привыкнуть к мелькающим шумам, как сеанс магии внезапно заканчивался. Опечаленный народ с прискорбием вынужден был расходиться, унося с собой глубокое сожаление, стулья и неудовлетворённую страсть. Чаша была недопита...
Зато молодое поколение, успевшее уже пристраститься к западной музыке, в предвкушении заморского десерта, не унывало. По окончании телевизионного сеанса, как правило, предполагались танцы. Совсем не пролетарские. Скорее буржуйские. Наше полулегальное диссидентство.
На самодельных антресолях второго этажа выставлялись большие звуковые колонки, соединённые с проигрывателем, а на асфальтовом покрытии молодежь постигали азы танго и фокстрота. Учили нас девочки, они уже успели овладеть "тлетворной ритмикой". Это были восхитительные мгновения близости и волнующие минуты нашего взросления.
Чуть позже появился интерес к рок-н-роллу и твисту, в которых требовалось проявлять ковбойскую лихость. Тут уж девчонки нам не учителя, только подмога и подспорье, мы сами могли задёргать и закрутить любую партнёршу, особенно если она гибка и податлива. Кажется, девушкам это нравилось.
А позже начался век полупроводниковой электроники. Цивилизация завернула в частное пространство. Вместе с ней в квартиры ворвались разные оцифрованные новинки, в виде всевозможных девайсов и звуковых дорожек, расположились по-хозяйски, и начали отравлять нас помаленьку, поглотив всё свободное время.
Жизнь нараспашку кончилась...