БЕЛОРУССИЯ РОДНАЯ
Дневник военного врача
ГЛАВА 4 1980 год
Новый год начался для меня с вызова на собеседование в военно-медицинский отдел округа на предмет перевода меня на должность старшего ординатора отделения анестезиологии и реанимации окружного госпиталя.
Узнав об этом, я хотел сразу же отказаться от этой затеи. Для меня это своего рода понижение по службе. К тому же, я всегда был сам себе начальник, поэтому боялся, что не смогу сработаться с начальником отделения, будучи у него в подчинении. Я также понял, что начал отставать от требований времени в своей работе. В течение тринадцати лет я не проходил усовершенствования по своей специальности, хотя регулярно просил об этом своих начальников.
Я посоветовался со своими коллегами, откровенно высказав им свои сомнения. На это все дружно заявили мне, что зря я так себя настраиваю. С моей предыдущей подготовкой я очень быстро наверстаю упущенное. Что касается моей подчинённости, то всем известно, что начальник отделения анестезиологии и реанимации окружного госпиталя полковник Захаров скоро уходит на пенсию, и я буду там первым кандидатом на его место. Следовательно, я имею шанс получить звание полковника и, что самое главное, квартиру в Минске.
Оценив всё это, я решил поехать на собеседование. В штабе округа меня принял начальник военно-медицинской службы округа полковник Немчинов. Перво-наперво он задал мне вопрос, почему я развелся со своей первой женой. Я сказал ему, что причиной этого явилось отсутствие у нас детей. Затем он поинтересовался у меня, почему я до сих пор беспартийный. На этот тягостный для меня вопрос я ответил, что я стараюсь работать хорошо, добросовестно, не хуже некоторых партийных и что у меня нет желания стать партийным, тем более, ради карьеры. Некоторые партийные не являются для меня примером. На это полковник заявил мне, что все офицеры, тем более работающие в окружном госпитале, должны быть хорошими специалистами и партийными. Убеждённые ж в своей беспартийности офицеры вызывают у него некоторое подозрение. Тут я стал доказывать ему, что нас, беспартийных, большинство и нечего нас подозревать в чём-то. На прощанье я сказал ему:
— Товарищ полковник, я понял одно: чтобы сделать в Советской Армии карьеру, не обязательно быть хорошим специалистом, нужно обязательно быть партийным.
Через несколько дней я узнал, что на должность старшего ординатора отделения анестезиологии и реанимации окружного госпиталя назначен молодой партийный майор. Говорят, что он и был основным кандидатом на эту должность. А все остальные были статистами, с которыми вели пустые разговоры. Полковнику нужно было показать окружному начальству, что он объективно подходит к подбору медицинских кадров. Что касается меня, то я был даже рад, что остался на своём насиженном месте.
Наш вольнонаёмный хирург Навроцкий Леонид Петрович, которого все за глаза называют "дедом", оказался очень интересным, своеобразным человеком. Иногда он рассказывает нам некоторые эпизоды из своей жизни. Сразу после окончания медицинского института он попал на фронт в качестве хирурга медсанбата. Только в молодости он мог выдержать те нагрузки, которые выпали там на его долю. Раненных в медсанбат поступало столько, что приходилось оперировать их без сна и отдыха по несколько суток подряд. Санитары при этом поддерживали его и следили за тем, чтобы он не уснул во время операции и не упал. Свою службу в армии он закончил в Бобруйском госпитале в качестве начальника хирургического отделения.
Леонид Петрович — мужчина среднего роста, с кривыми ногами кавалериста, имеет небольшую бородку клинышком, которую носили когда-то земские врачи. Ему за 70 лет, но он бодр и работоспособен. С ранней весны и до поздней осени он ежедневно купается в Березине. По утрам он делает большие пешие прогулки. Он старается не пользоваться никаким транспортом. Когда наши госпитальные шофера — любители предлагают ему прокатиться с ними, он отвечает им:
— Я не могу доверить свою жизнь любителю.
Леонид Петрович ещё оперирует, но больших операций избегает. А когда-то он был одним из лучших хирургов в округе, за что ему присвоили звание заслуженного врача БССР. Им написано и напечатано в медицинских журналах 35 научно-практических работ. Во время работы в госпитале, где бы он ни был, он находил себе интересных больных, которые отовсюду приезжали к нему на операции. Встретив на улице человека с каким-либо дефектом лица, он предлагал ему пластическую операцию и оперировал его. Всё это он делал бескорыстно.
Несколько лет тому назад Леонид Петрович овдовел. Но до сих пор он с большой теплотой вспоминает свою жену Соню, которая, по его словам, была для него самой красивой женщиной в мире. Те же, кто знал её, говорят, что в конце своей жизни она имела непривлекательный вид, так как у неё была акромегалия. Губы, нос и другие выступающие части лица у неё были большие. Она много болела, и он взял на себя все заботы по дому. У него осталось двое детей, сын и дочь. Сын пошёл по его стопам, став врачом-кожно-венерологом. Я как-то спросил его, почему он не женился второй раз. На это он ответил мне, что не встретил женщину, которая была бы красивее и лучше его Сони. К тому же в его возрасте женщины при встрече с ним смотрит не на него, а сквозь него.
Леонид Петрович регулярно посещает театр. Недавно он рассказал нам, что на одном из спектаклей в зале было всего трое зрителей. Несмотря на это, спектакль шёл с начала и до конца и артисты при этом играли прекрасно. Если в городском выставочном зале появлялась какая-либо интересная выставка, Леонид Петрович сообщал нам об этом и агитировал сходить на неё. Недавно он рассказал нам, что на старом городском кладбище он обнаружил могилы военных врачей, которые служили в Бобруйске до революции, и привел в порядок их надмогильные плиты. Таков этот неугомонный человек.14
К нам в госпиталь поступило двое молодых офицеров с обширными инфарктами миокарда. Один из них, майор, за сутки до поступления к нам был госпитализирован в медсанроту в Ки- селевичах с жалобами на боли в области сердца. Однако там ему не был назначен строгий постельный режим. Все сутки он расхаживал по палате, держась за левую половину груди, пока до врачей не дошло, что его надо везти в госпиталь. Второй больной, капитан, мой сосед по подъезду, во время лыжного кросса почувствовал боль в левой половине груди, однако с трассы не сошёл и, превозмогая боль, добежал до финиша. Оттуда он и был доставлен в госпиталь.
Оба больных находились в состоянии тяжёлого кардиогенного шока. Майора вывести из шока не удалось, и он вскоре скончался. За жизнь капитана продолжалась упорная длительная борьба. Он остался жив, однако на месте инфаркта у него образовался большой рубец, именуемый аневризмой сердца. У него имелась тяжёлая сердечная недостаточность, с которой он и был выписан по настоятельной его просьбе домой. При этом он был уволен из армии по болезни. Через два месяца после выписки он скончался.
Всем нам было очень жаль этих молодых офицеров, со смертью которых их семьи лишились кормильцев. Виноватыми в смерти майора во многом были врачи медсанроты, а в смерти капитана — он сам. С болями в сердце шутки плохи, при подозрении на инфаркт миокарда больных необходимо укладывать в постель.
При несоблюдении постельного режима маленький инфаркт может превратиться в обширный со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Однако жена капитана, моя соседка, простая женщина — продавщица, в смерти мужа винила врачей. Я ещё долго слышал её тяжёлые проклятия в адрес врачей госпиталя. А причём тут врачи?
С прошлого года наш ограниченный контингент в Афганистане всё больше и больше увеличивается и увязает там. В связи с этим многие военнослужащие опасаются, что могут попасть туда. Но есть и такие, кто не прочь получить там внеочередные звёздочки на погоны, награды и трамплин для будущего карьерного роста. А пока что туда из Бобруйска уже отправились некоторые молодые офицеры, в том числе войсковые врачи и вертолётчики. Надеюсь, что мне и другим врачам предпенсионного возраста это не грозит. Говорят, что из Афганистана в Белоруссию уже прибыли первые цинковые гробы. Это очень печально.
У нас произошло очень важное событие — наш начальник госпиталя Пилипенко убыл в Минск на должность начальника окружного госпиталя. Ему уже давно было обещано повышение по должности в связи с успешным завершением реставрации нашего госпиталя. В округе он приобрёл репутацию строителя, а в окружном госпитале сейчас назревает какая-то стройка. Этим и объясняется его перевод туда. Лично я сожалею о его переводе. Ведь он очень хорошо относился ко мне, буквально забрасывал меня грамотами и благодарностями. Он дал мне в помощницы свою племянницу, а это о чем-то говорит.
Что ждет нас с новым начальником госпиталя, который прибыл к нам из Группы войск в Германии, покажет будущее. На вид это молодой энергичный майор среднего роста. В Группе войск он командовал медсанбатом.
В хирургическое отделение поступил генерал-лейтенант в отставке Соковнин с переломом шейки бедра. Это человек с очень своеобразной судьбой. Ему 85 лет и до революции он был прапорщиком царской армии. Он из дворян и жена у него была дворянкой, учившейся в Институте благородных девиц. Приходится удивляться, как этот человек смог избежать репрессий в тридцатые годы, выжить во время Великой Отечественной войны и дослужиться до генерал-лейтенанта.
Прошёл он прошлую войну бок о бок с Рокоссовским, который ценил его и не отпускал от себя. Уйдя в отставку, он обосновался в Бобруйске, где специально для него был построен дом с пристройками. В нём он живет до сих пор с дочерью. Жена его умерла.
Если б это был обыкновенный смертный человек, его б с переломом шейки бедра заковали в гипс и он умер бы от воспаления легких или пролежней. Такого ж заслуженного генерала надо было во что бы то ни стало спасать, для чего решено было, несмотря на его возраст, сделать ему операцию остеосинтеза бедра. Для проведения её был приглашён хирург — травматолог из городской больницы. Мне было страшновато давать наркоз такому дедушке, но деваться было некуда. Наркоз и операцию он перенес хорошо. Место перелома было обездвижено металлическим стержнем.
После операции с ним занимались лечебной физкультурой в постели, а затем вскоре его поставили на ноги. Мои медсёстры под руки прогуливались с ним по отделению. Других медсестёр, особенно пожилых, он к себе не подпускал.
— Разве это женщины, — говорил он, — вот моя жена была женщиной, таких сейчас нет.
По правде говоря, дочь генерала, навещавшая его, тоже не была похожа на дворянку, а скорее на алкоголичку, каковой она и была15.
Работавшие у нас ветераны войны операционная медсестра Мария и сестра-хозяйка Нина год тому назад получили, наконец- то, однокомнатную квартиру на двоих. Однако это не принесло им счастья. В новой квартире между ними пробежала кошка, они начали ссориться, подозревать друг друга в неблаговидных поступках. Мария обвинила Нину в том, что та хочет отравить её, подсыпает ей в пищу яд. В общем, у женщины появилась мания преследования, по поводу чего её поместили в Могилёвскую психбольницу. Говорят, что прописалась она там надолго. Скорее всего, виной этому явился старческий склероз. Что касается Нины, то она превратилась в мешок с болезнями и стала глубоким инвалидом, с трудом обслуживающим себя. Так плачевно заканчивается их жизнь, до конца отданная армии.
Наш новый начальник госпиталя майор Жеребцов без раскачки начал показывать свой нрав. Прибыл он к нам из медсанбата, где среди личного состава преобладают военнослужащие, в частности, солдаты, а вольнонаёмных очень мало. У нас же в госпитале всё наоборот, а из военнослужащих здесь одни офицеры. В медсанбате Жеребцов был старше всех по званию, а здесь получилось так, что большинство офицеров старше его по званию. Многое также зависит от человека, его личностных качеств, а они у него, судя по всему, не на высоте.
У Жеребцова сейчас явно преобладают методы руководства, присущие командиру медсанбата, а не начальнику госпиталя. Ему бы стоила поучиться у своего предшественника Пилипенко.
Есть такое шуточное высказывание, что военные врачи и не врачи, и не военные. Первое относится в основном к военным администраторам, а второе — к врачам госпиталей.
Военные врачи, в подчинении у которых преимущественно гражданские лица, в общении с ними не могут в полной мере руководствоваться требованиями уставов. Здесь должны быть другие подходы при работе с ними. Это, по-видимому, пока не дошло до Жеребцова. Сейчас он обрушил на людей массу взысканий. За последние два месяца только офицеры получили свыше двадцати взысканий. Особенно при этом достаётся подполковникам, среди которых на первом месте стоит начальник ушного отделения Се- менцов. Тот из-за пустяков получил уже два выговора. Конечно, Семенцов не подарок, его моральный облик находится не на высоком уровне. Ведь недаром в госпитале не только из-за его фамилии его называют осеменителем. Но это ж не предлог для мелких придирок!
На днях и я попал в немилость к Жеребцову, получил от него взыскание. Это первое взыскание, полученное мною за всё время моей службы в госпиталях.
К нам поступил больной с огнестрельным ранением таза. Всю ночь и утро я выводил его из тяжёлого состояния, в котором он находился из-за упорного кровотечения из костей и вен таза. Я как раз переливал больному кровь, когда начальник госпиталя назначил офицерам строевой смотр. Я не смог покинуть больного и пойти на этот смотр. За это в конце рабочего дня вместо благодарности Жеребцов объявил мне выговор. Он объяснил мне, что я должен был прийти к нему и отпроситься.
Сейчас в Москве проходит Олимпиада, проведение которой омрачено бойкотом Запада из-за нашего вторжения в Афганистан. При подготовке к ней были истрачены огромные средства. У нас в Бобруйске почти полностью прекращено строительство жилья, в том числе и для военнослужащих. Говорят, что перед Олимпиадой Москва подверглась зачистке. За сотый километр из неё изгнали так называемых тунеядцев и инакомыслящих.
Во время Олимпиады совсем не вовремя умер кумир миллионов советских людей Владимир Высоцкий. Этого нужно было ожидать, ведь он так бурно и насыщенно жил и творил. На мой взгляд, для будущей прогрессивной России он сделал больше, чем все диссиденты, вместе взятые.
На днях к нам в приёмное отделение на грузовой машине доставили четыре мокрых грязных трупа и солдата в тяжёлом состоянии. Сердце разрывалось при виде этой ужасной картины.
Трупы оживлять было уже поздно, поэтому мы все усилия направили на спасение оставшегося в живых. Ему был проведен весь комплекс интенсивной терапии, после чего он с улучшением был госпитализирован в реанимационную палату терапевтического отделения. В лёгких у него выслушивалась масса сухих и влажных хрипов.
Трагедия с ребятами случилась во время учений. Грузовая машина с пятью солдатами в кузове, преодолевая канаву с водой, опрокинулась, солдаты при этом попадали в воду и были прижаты там бортом кузова. Четверо из них захлебнулись и умерли на месте, а пятого удалось вытащить из канавы живым.
На следующий день, придя на работу, я узнал, что ночью скончался пятый утопленник. В его смерти я в какой-то мере винил себя. Мне нужно было забрать его к себе, остаться возле него со своей медсестрой на ночь и, не спуская с него глаз, продолжить борьбу за его жизнь. Возможно, исход тогда был бы другим. Но я ведь торопился без опоздания явиться домой к своей ревнивой жене, будь она неладна.
Наш Жеребцов всё не унимается, взыскания раздаёт направо и налево. Мне он напоминает дикого взбесившегося жеребца, укротить которого очень трудно. Его фамилия в точности соответствует её носителю.
Недавно он объявил мне ещё одно взыскание, на этот раз строгий выговор "за игнорирование указаний начальника госпиталя". А указания эти были такие. Как к председателю гарнизонной военно-врачебной комиссии, ко мне обратился мой однокашник по Военно-медицинскому факультету, а ныне опальный подполковник Семенцов с просьбой выдать ему справку о том, что он нуждается в освобождении от исполнения служебных обязанностей на десять суток. Ему сделали операцию аппендэктомию, после которой у него нагноился рубец и рана заживала вторичным натяжением. Он лечился амбулаторно и нуждался в освобождении от службы на законном основании. Справку он, конечно, у меня получил, но при виде её Жеребцов пришёл в бешенство. Он вызвал меня к себе в кабинет для разборки. Там же находился и начмед. Примерно в течение получаса он доказывал мне, что я незаслуженно выдал справку Семенцову и должен её аннулировать. Я же убеждал его в обратном. Терпение моё, наконец, лопнуло, я потерял контроль над собой, схватил стул и ринулся на Жеребцова, но тут дорогу мне преградил набравший в рот воды начмед. Не будь его, эта разборка, по-видимому, закончилась бы моей дракой с Жеребцовым с последующими тяжёлыми для меня последствиями. Слава Богу, я ещё легко отделался.
После происшедшего я пришёл к выводу, что дальнейшая моя служба здесь не заладилась и мне нужно увольняться из армии. К счастью, в будущем году у меня наберётся 25 лет выслуги и я смогу получить полноценную пенсию. Надо только мне оставшееся время быть осторожным в общении с Жеребцовым и не нарваться на очередную неприятность.
На этой неделе к нам приезжал заместитель начальника медицинской службы округа с проверкой состояния дисциплины в госпитале. Говорят, что он ужаснулся, когда подсчитал количество взысканий, наложенных Жеребцовым на офицеров. Оказалось, что кто-то написал на него жалобу в округ, чем и была вызвана эта проверка. Жеребцов отделался тем, что его пожурили за это, после чего он слегка угомонился. На долго ли?
Пришло время моего отпуска за 1980 год. Мы с Людой, как всегда, хотели провести его на Южном берегу Крыма, но надоело нам отдыхать там дикарём. Хотелось бы достать Люде путёвку в санаторий, но осуществить это невозможно. Совершенно неожиданно мне предложили мужскую путёвку в Пятигорский военный санаторий. Это очень хороший санаторий, там можно будет мне подлечить мой хронический гепатит и шейно-грудной радикулит. Я начал уговаривать Люду отпустить меня в Пятигорск, а самой съездить на Южный берег Крыма и купить там себе курсовку. С трудом она согласилась на это.
И вот я в Пятигорском санатории, где меня поселили в двухместном номере в филиале санатория, находящемся недалеко от знаменитого Провала. Здесь, оказывается, размещают более молодых и здоровых отдыхающих. Атмосфера здесь фривольная, располагает ко всяким вольностям. Некоторые мужчины свой отдых проводят в пьянстве. Другие ж по прибытии сюда стараются сразу же найти себе партнёршу для совместного времяпрепровождения, чтобы, как здесь говорят, не сгорела путёвка. Не отстают от мужчин и женщины. Некоторые из них явно предлагают себя в любовницы. Среди них есть замужние женщины. Таких здесь называют хищницами. Некоторые женщины лечатся от бесплодия, поэтому смело вступают во временную связь с мужчинами, возможно, для того, чтобы проверить эффективность лечения. Некоторые образовавшиеся пары сбиваются в группы и отдыхают на природе с шашлыками и вином. Надо быть железным человеком, уродом или импотентом, чтобы остаться здесь не соблазнённым.
Я не любитель заводить временные случайные связи с женщинами, но это ведь иногда случается спонтанно, неожиданно. Вскоре после моего приезда в столовой за соседним столом появилась очень симпатичная, миниатюрная, с точёной фигуркой женщина лет сорока. Она буквально с первого взгляда пронзила моё сердце. Я начал приглядываться к ней, но у неё был холодный, неприступный вид. Через пару дней вечером я шёл к себе в номер и увидел, что моя симпатия нервно разгуливает по коридору. Я остановился и спросил её, почему она здесь одна и не могу ли я ей составить компанию. На это она ответила мне, что её соседка по номеру сейчас выясняет отношения со своим парнем, поэтому она решила не мешать им. Я предложил ей зайти ко мне в номер и быть моей гостьей, на что она согласилась. Что было дальше, я отразил в написанном мною вскоре после этого следующем стихотворении:
"Войдите в комнату мою,
Не стойте в коридоре"
Она ответила:"Войду,
Пусть мирятся те двое".
Вошла и осмотрелась вмиг,
На кончик стула села.
Смущён,взволнован,как жених,
Он вымолвил несмело:
"Осмелюсь вам я предложить
Бокал вина сухого".
Она ответила: "Всю жизнь
Люблю вино такое".
Кружилась в танце голова,
Колени подгибались
И танго старого слова
Из уст её срывались.
Мгновенья замерли вокруг
И,как в извечной драме,
В горячем поцелуе вдруг
Уста слились с устами.
Как было сладостно в тот миг,
Лишь знает ночь глухая.
Гори.гори в душе у них
Огонь,не угасая!
Возможно, это стихотворение преувеличивает результат нашей первой встречи. Ничего такого у нас в тот вечер не произошло. Я узнал, что её зовут Яна, она полька по национальности, приехала из Чернигова, где работает заведующей магазином одежды. Она замужем, имеет дочь, её муж командир части, подполковник.
Мы начали встречаться с ней, ходить на танцы, ездить на экскурсии. А посмотреть в Пятигорске и его окрестностях есть на что. Здесь буквально всё напоминает о Лермонтове. Мы посетили место дуэли Лермонтова, его бывшую могилу, дом, в котором произошла его ссора с Мартыновым, домик, который он снимал себе для проживания в Пятигорске во время своего последнего приезда сюда. Фуникулёр доставил нас на гору Машук, откуда мы полюбовались Пятигорском и его окрестностями с птичьего полёта. Съездили мы на экскурсию к Эльбрусу. Поднимаясь там на подъёмнике в гору, интересно было наблюдать, как многоярусный лес у подножия горы сменяется альпийскими лугами. До ледников мы не добрались. В Нальчике, через который мы проезжали, меня поразила очень красивая, ухоженная клумба, которой не было конца. Я подумал, что такой длинной клумбы хватило бы на несколько городов.
Яне лечащий врач назначил массаж по поводу шейно-грудного радикулита, но очередь на эту процедуру у неё всё не подходила. Тогда я сказал ей, что начну делать ей массаж сам, а потом его продолжит массажистка. Яна согласилась на это. У неё в номере в её постели я начал массажировать ей позвоночник, а под конец перешёл на массаж груди, живота и ниже пояса. Пришлось Яне за мой массаж расплачиваться натурой. Говорят, что у женщин всё одинаковое, но женщины все разные. Яна оказалась исключительной женщиной. Она была раскованной, незакомплексованной, умелой. Такие женщины встречаются редко. Моё общение с ней не шло ни в какое сравнение с моим интимным общением с Людой.
Яна рассказала мне, что её измена мужу оправдана. Однажды он поехал в санаторий и вернулся оттуда заметно изменившимся. Заподозрив неладное, она пришла к нему на службу и, улучив момент, когда он отлучился из кабинета, открыла его сейф, где обнаружила пачку писем от женщины, с которой он проводил время в санатории. Она устроила ему бурную сцену. Их совместная жизнь разладилась. Теперь она мстит ему. Приходилось только удивляться тому, что её муж не оценил такое сокровище. Я, со своей стороны, рассказал Яне, что уже много лет терплю от жены напрасные подозрения в измене, которые отравляют мне жизнь и мешают работать. Поэтому я хочу, чтобы эти её подозрения были оправданными и я не напрасно терпел её выходки. Она сама толкнула меня на измену.
Оставшиеся дни нашего совместного отдыха пролетели, как один миг. А так хотелось продлить этот короткий медовый месяц. Мы договорились с Яной писать друг другу письма до востребования, а в будущем встретиться. Наше расставание было горячим. Яна плакала и корила себя за то, что с начала нашего знакомства вела себя со мною прохладно.
Когда я приехал домой, Люда была ещё в Крыму. Я начал получать от Яны письма, которые тут же уничтожал. Люда, как всегда, приехала внезапно. Она очень изменилась внутренне и внешне, похудела на несколько килограммов и начала относиться ко мне прохладно. На мой вопрос, почему она похудела, она ответила, что в Крыму она вела себя очень активно, так как у неё была очень активная подруга. Я чувствовал, что она говорит мне неправду. Но я не стал придираться к ней, так как у меня у самого было рыльце в пушку.
Примерно через десять дней после приезда Люды я возвратился с работы домой с опозданием, так как участвовал в операции по поводу прободной язвы желудка. Не успел я ступить на порог квартиры, как Люда набросилась на меня с кулаками и криком:
— Что, опять веселился в госпитале со своими проститутками? Всё прикрываешься тяжёлыми больными!
Я опешил от такой встречи, так как являюсь ярым противником того, чтобы супруги били друг друга. Люда всё не унималась и продолжала колотить меня по чём попало. Тогда я выбрался из квартиры и направился в кафе при доме офицеров. Там я заказал себе бутылку вина "Кагор" и всю её выпил. Основательно захмелев, я какое-то время побродил по городу и возвратился домой. Люда снова налетела на меня, на этот раз с веником в руках. Она начала хлестать меня этим грязным предметом и кричать:
— Что, нажрался, развратник! Езжай к своей проститутке в Чернигов!
Тут я вышел из себя и нанёс ей хорошую пощёчину. Люда бросилась в комнату, схватила стеклянную вазу для цветов и начала бить меня ею, норовя попасть в голову. Впав в ярость, я начал бить её кулаками по чём попало. Люда во время этой схватки наклоняла голову, чтобы я не ударил её по лицу. В то же время она умудрилась нанести мне вазой несколько болезненных ударов по голове и посадить синяк под глазом. Затем она бросила своё оружие и выскочила из квартиры в прихожую. Я бросился за нею с целью задержать её, так как испугался, что она разобьёт стекло в двери прихожей и нанесёт себе при этом осколками стекла тяжёлые, даже смертельные раны. К счастью, стекло она не разбила, а вытолкнула из двери, а затем выскочила через образовавшуюся дыру наружу и убежала во двор.
Я собрал осколки разбившегося стекла, возвратился в квартиру и начал обдумывать сложившуюся ситуацию. Мне стало ясно, что Люда как-то узнала о моей связи с Яной, перехватив её письма ко мне. Тут я очень пожалел о том, что свой курортный роман не закончил вместе с окончанием срока путёвки, а продолжил его путём переписки. Пусть это послужит уроком для других.
Мне было очень стыдно, что я впервые в жизни поднял руку на женщину. Во всём в первую очередь виноват я. За всё в этой жизни приходится расплачиваться. Но ведь это она спровоцировала эту драку и уже давно напрашивалась на мордобой. Нельзя женщине в конфликте с мужчиной, тем более находящемся в состоянии алкогольного опьянения, применять физическую силу. Она рискует при этом получить сильнейший отпор. Я ей не первый её муж Николай, который сносил её побои. Самое сильное и непобедимое оружие женщины — это её язык.
Люда так и не вернулась домой в эту ночь. На следующий день я пошёл на почту с целью выяснить, как письма, адресованные мне, попали к моей жене. Работавшая в отделе писем до востребования пожилая женщина рассказала мне, что к ним на днях приходила дама за своими письмами. При этом она случайно узнала, что на почте имеются ещё письма на её фамилию. Она попросила назвать ей инициалы получателя писем. Вскоре эти письма получил мужчина, предъявивший удостоверение личности. Она виновата, что не сверила его личность с фотографией в удостоверении. Мне стало ясно, что Люда сама получала письма до востребования, скорее всего, от своего любовника. Выкрав у меня удостоверение личности, она с помощью подставного мужчины получила мои письма. Я начал ругать работницу почты за то, что она своим халатным отношением к работе разрушила нашу семью. Та всё каялась и просила прощения. Я хотел было пойти к заведующему почтой и пожаловаться на неё, но потом раздумал. Ведь кающегося грешника прощают. Да и исправить положение было уже невозможно.
Я написал Яне коротенькое письмо, в котором сообщил ей, что наша переписка прекращается, так как моя жена обо всём узнала и я попал в такую же ситуацию, как и её муж. В письмо я вложил стихотворение, написанное мною накануне. Вот оно.
Может быть
Мажет быть, ты сейчас на работе,
На прогулке или в кино,
Иль другие земные заботы
Одолели тебя давно.
Может быть,ты сейчас мечтаешь
О счастливых грядущих
И невольно меня вспоминаешь
С теплотою и блеском в глазах.
Может быть,ты грустишь украдкой
Над чредою ушедших лет,
Когда пишет стихи в тетрадку
Вдохновлённый тобою поэт.
И ещё я пришёл к выводу, что придётся мне разводиться с Людой. Она из тех людей, которые ничему не учатся и ничего не забывают. Наша совместная жизнь после происшедшего будет невозможна. А в следующем году я обязательно уволюсь из армии. Чёрная полоса в моей жизни продолжалась.
Прошла неделя с тех пор, как исчезла Люда. Всё это время я метался по своей огромной квартире. Чтобы как-то развеяться, я пару раз сходил на танцы в санаторий. Там на открытой танцевальной площадке веселились не только отдыхающие, но и некоторые жители Бобруйска "кому за тридцать". Не помогло мне и это. Тогда я решил лечь на некоторое время в госпиталь и полечить там душу и тело. Наш невропатолог, который сам ходил с фонарём под глазом, понял меня и положил к себе в отделение.
Примерно через неделю после моей госпитализации ко мне в палату ввалилась в тёмных очках и с озабоченным лицом Люда. Она начала спрашивать меня, что со мной случилось и как я себя чувствую. Я зло ответил ей, что чувствую себя нормально, а она может проваливать отсюда и готовиться к разводу. Люда начала уговаривать меня, чтобы я отпросился у невропатолога на ночь домой. Не добившись моего согласия, она ушла.
Тут я должен сказать, что перед тем, как лечь в госпиталь, я врезал в дверь спальни замок и перенёс туда наше имущество. Всё оно было приобретено мною до моей женитьбы на Люде. Ей я оставил только её личные вещи. Вернувшись домой, Люда поняла всё: я готовлюсь к разводу и она останется ни с чем. Это, по-видимому, заставило эту твёрдолобую, упрямую сибирячку сломить свою гордыню и явиться ко мне с целью примирения.
Через день Люда снова появилась в госпитале, на этот раз в сопровождении моей старшей сестры Лиды. Она съездила к ней в Гомель и уговорила её стать посредницей в переговорах со мной. Это был её беспроигрышный ход. Она знала, что я очень люблю и уважаю свою сестру и ни в чём не откажу ей. Поохав надо мной, женщины начали уговаривать меня пойти с ними домой. Тут я уже не устоял и отпросился у невропатолога на ночь. Дома они быстренько организовали стол с выпивкой и закуской, и не успел я опомниться, как очутился с Людой в постели. Произошло наше примирение.
Люда пообещала мне, что она навсегда забудет всё то плохое, что произошло между нами. В доказательство этого она на моих глазах порвала письмо Яны ко мне. Она рассказала мне, что всё это время находилась в Минске у своей подруги, с которой отдыхала в Крыму. Та советовала ей обратиться с жалобой на меня к командующему округом, но она не послушала её.
После пережитых бурных событий жизнь наша покатилась отнюдь не по гладкой дорожке. Чувствовалось, что Люда старается сдерживать себя в обращении со мной, но время от времени взрывается. В наши взаимоотношения вкрались недоверие и обман. Я хорошо изучил Люду и знал, что она затаилась на время и в будущем отомстит мне. Она никогда не простит мне измены и побоев, не тот это человек. И ещё я понял то, что только дети во многом цементируют семью. Без них она с трудом выдерживает жизненные испытания.
Однажды, придя с работы домой, я застал Люду за тем, что она с балкона выбрасывала во двор комнатные цветы, которые очень любила. Я спросил её, зачем она это делает. Она ответила, что цветы эти вредные и плохо пахнут. На следующий день я пошёл к психиатру и рассказал ему об этом. Тот посоветовал мне привести к нему Люду на консультацию. Побеседовав с ней, он заявил, что её нужно поместить на стационарное лечение в психдиспансер. Люда не противилась этому.
В психдиспансере ей поставили диагноз: невроз. Её начали усиленно накачивать антидепрессантами, отчего она постоянно находилась в полусонном состоянии. Я ежедневно навещал её. С согласия Люды я уволил её с работы. К этому времени у неё как раз окончился срок выплаты алиментов дочери. Через какое-то время она категорически отказалась встречаться со мной. У меня возникло подозрение, что Люда симулирует свою болезнь. Ей, по- видимому, захотелось поиграть у меня на нервах и найти благовидный предлог для увольнения с работы. Посоветовавшись с психиатром, я решил забрать её домой. Не без труда, мне удалось отучить её от антидепрессантов. Вскоре она пришла в нормальное состояние. Мне оставалось только доживать с ней безрадостные дни нашей совместной жизни. Ощущение того, что я сделал ошибку, не разведясь с нею, не покидало меня.
Четвёртого октября по стране разнеслась весть: в автомобильной катастрофе погиб Пётр Машеров. Автомобиль, в котором он ехал с большой скоростью, столкнулся с грузовиком. Любят наши высокие руководители быструю езду, за что иногда расплачиваются. Ходят слухи, что всё это подстроили его московские недоброжелатели и конкуренты. Ведь он должен был на днях перебраться в Москву на повышение.
Средства массовой информации хотят убедить нас в том, что в период пятнадцатилетнего правления Машерова белорусы жили хорошо, в достатке. Однако, проживая здесь, мы этого не ощутили. В народе говорят, что для того, чтобы осуществить свою мечту о переводе в Москву, Машеров вывозил из Белоруссии во всесоюзный фонд всё, что велели ему его московские начальники и даже больше того.
Что касается нашего пожизненного царя Леонида Брежнева, то стыдно смотреть, как над ним потешается весь мир. Чего только стоят его горячие поцелуи, очень своеобразная невнятная речь и безмерная любовь к наградам. Очень жаль, что во главе такой сверхдержавы стоит этот дряхлый старец, за которого всё решает его не менее дряхлое окружение. Людям также надоели те материальные трудности и недостатки, которые приходится им испытывать. Обидно, что наш многострадальный народ безропотно сносит всё это. Я не могу спокойно наблюдать за этим и сочинил такую эпиграмму на Брежнева:
Возомнив себя вождём
Всего человечества,
Продаёт покамест он
Родное отечество.
Пусть народ по дням-ночам
Выполняет планы,
Он же вывернет друзьям
Все его карманы.
Из-за мудрого правленья
Остались без мяса,
Скоро будем,без сомненья,
Без бензина,газа.
Старцу дряхлому сему
Сидеть бы на печи,
Чем с трудом читать ему
Готовые речи.
Позабыты скромность,совесть,
А друзь стараются:
Орденами всех достоинств
Груди украшаются.
Эполеты маршальские
Напялили деду,
Дай Бог память-за какую
Крупную победу?
Регулярно стопку книг
В свет он выпускает,
В то поверит только псих,
Что он их сочиняет.
Лишь о нём день-ночь трубят
Средства информации,
Приписать ему спешат
Все благие акции.
Всё печётся о себе
Выскачка нахальный,
Достаётся ж тебе,
Люд многострадальный.
Это стихотворение я переписал печатными буквами и без подписи отправил в ЦК КПСС и "Литературную газету". При этом я рисковал тем, что при желании сотрудники КГБ смогут отыскать его автора, а это грозило мне большими неприятностями.
Вот уже в течение месяца в госпитале кипят страсти по поводу дела о взятке и взяточниках в хирургическом отделении. А всё началось со сборов медицинского состава округа а Минске. В них участвовали начальники отделений и администраторы госпиталей. Присутствовали на них и мы с Астраханцевым. Там, как всегда, подвели итоги работы военных учреждений за год, указали на имевшиеся недостатки и поставили задачи на будущее. Наш госпиталь назвали в числе передовых, что приятно было услышать. Особенно мы отличились по количеству опубликованных научных работ, которые почти все написаны мною, правда, в основном во время моей службы в Забайкалье.
На следующий день после возвращения со сборов, придя на работу, я сразу же ощутил, что в отделении произошло что-то необычное. Сотрудницы хирургического отделения кучковались и о чём- то шептались. После утренней конференции ординатор хирургического отделения капитан Маревский, выходец из кубанских казаков, очень энергичный и решительный товарищ, рассказал мне о том, что произошло в отделении во время нашего отсутствия.
За несколько дней до этого в отделение поступил рядовой Гусейнов, азербайджанец по национальности, с жалобами на боли в животе. Ему выставили диагноз кишечная колика и оставили в отделении под наблюдением. В тот день, когда мы были на конференции, навестить его пришёл его дядя. В разговоре с дежурной медсестрой хирургического отделения Соркиной он заявил, что его племянника после операции уволят из армии и они вместе уедут домой. Приехал он сюда с Севера, где работал вахтовым методом и заработал хорошие деньги. Соркиной он подарил коробку конфет.
Вечером после его визита больной Гусейнов начал жаловаться на сильные боли в животе. В отделение был вызван старший ординатор отделения Хитров, который, осмотрев больного, заподозрил у него прободную язву желудка и велел операционной медсестре готовиться к операции. Для проведения наркоза из дома была вызвана моя медсестра-анестезистка Мария. Под масочным наркозом единолично, не вызвав себе в ассистенты Маревского, Хитров быстро и успешно сделал операцию ушивания прободной язвы.
Обо всех перипетиях вокруг этой операции Соркина рассказала Маревскому. Тот возмутился, что его не вызвали на операцию в качестве ассистента, заподозрил во всём этом что-то неладное и провёл своё расследование. При этом он выяснил, что никто из участников этой операции прободной язвы не видел. Обычно оперирующий хирург показывает прободное отверстие язвы анестезиологу и операционной медсестре. Проанализировав всё происшедшее, наши самозваные следователи Маревский и Соркина пришли в выводу, что здесь кроется что-то криминальное. Скорее всего, у больного не было никакой прободной язвы. Хитров просто разрезал ему брюшную стенку и зашил её, но в протоколе операции указал, что ушил язву. Больной после этой операции подлежал увольнению из армии. За всё это Хитров, конечно, получит взятку от его дяди. Именно такие предположения и вызвали в хирургическом отделении всеобщий ропот. Но, как говорят, шило в мешке не утаишь. Вскоре об этом в госпитале стали шептаться все. Народ замер в ожидании чего-то сенсационного. Люди жаждали расследования этого дела и наказания виновных, но всё пока что оставалось без последствий.
Через несколько дней госпиталь посетил прокурор Бобруйской армии, который вёл длительную беседу с Астраханцевым и Хитровым. Как стало известно, он получил анонимку, в которой описывались происшедшие в хирургическом отделении подозрительные события. По-видимому, наши хирурги убедили его в отсутствии у нас какого-либо криминала, так как его визит не вызвал каких-либо отрицательных последствий.
Через пару недель в госпиталь прибыл начальник медицинской службы округа полковник Немчинов со свитой. Они уединились в кабинете у Астраханцева и вели там шумную беседу. Судя по всему, особенно досталось от них нашему Хитрову, которого обвиняли в основном в том, что он делал операцию без ассистента. Вызывали туда и медсестёр хирургического и анестезиологического отделений и предъявили им написанное, якобы, ими и отосланное в ЦК КПСС письмо с их подписями. В нём были подробно описаны всё те же события. От авторства письма и своих подписей под ним все медсестры отказались. Это была явная анонимка. В конце концов стало ясно, что прибывшая комиссия ищет не виновников происшедшего, а автора анонимки.
Во время этого расследования никто почему-то не побеседовал со мной и Маревским. Это мы восприняли в том смысле, что в авторстве анонимки подозревают и нас. Если бы они вызвали на откровенную беседу меня, то я мог бы рассказать им о том, что Хитров виноват ещё в одном: он заставил мою медсестру-анесте- зистку давать масочный наркоз при такой серьёзной операции.
Необходимо было вызвать из районной больницы врача-анестези- олога и дать больному более сложный интубационный наркоз. И вообще медсестра-анестезистка не имеет права самостоятельно проводить наркоз. Я бы мог рассказать комиссии также о том, что и раньше в хирургическом отделении было сделано несколько операций, подобных на эту, наделавшую столько шума. На первом этапе моей работы в госпитале наш ныне покойный вольнонаёмный хирург Мартьянов сделал несколько операций ушивания прободной язвы желудка солдатам кавказской национальности. И тогда он оперировал без ассистента и не мог показать мне во время операции прободное отверстие язвы. Но я в то время не придал этому особого значения. Однако сейчас, проанализировав всё это, я пришёл к выводу, что наши хирурги уже давно занимаются взяточничеством. И во главе всего этого стоит начальник хирургического отделения Астраханцев. Без его ведома это не делается. Кто-то из преданных ему хирургов делает этот криминал, а Астраханцев организует его, оставаясь при этом в стороне. В последнем случае Хитров воспользовался отсутствием в госпитале меня и Астраханцева и провернул это дело. И всё осталось бы шито-крыто, если бы не проболтался дядя Гусейнова. По-видимому, у них в Азербайджане всё это делается открыто.
То, что Астраханцев брал взятки, видно также из того, что он за последние годы купил себе две машины, а последнее время начал увлекаться алкоголем. Значит, у него появились побочные деньги. Не устоял он всё же перед соблазном иметь их.
А между тем прибывшая комиссия продолжала своё однобокое расследование. К поиску анонимщиков были подключены сотрудники КГБ. Письмо в ЦК КПСС было отпечатано на машинке, которую обнаружили в штабе госпиталя. Её перед тем брал оттуда начальник рентгенологического отделения майор Снетко. Его и зачислили в анонимщики.
Никаких организационных и кадровых выводов после всего этого не последовало. Дело спустили на тормозах. Шум, поднятый по этому поводу, вредил в первую очередь начальнику медицинской службы округа полковнику Немчинову. Не исключено, что последний, будучи однокашником Астраханцева, решил обелить его.
Пострадал при этом один только больной Гусейнов. Его перевели в окружной госпиталь, где ему сделали гастроскопию и не обнаружили при этом в желудке никаких следов язвы. Свою службу в армии он продолжил.
Так закончилось это каверзное дело, которое в какой-то мере бросило тень и на меня. Надеюсь, что это не отразится на моей дальнейшей службе.