«Всех людей можно характеризовать по трем признакам:
- видящие просто;
- видящие многое;
- видящие многое и усваивающие увиденное просто.
Последним, очевидно, принадлежит ведущее место в истории.
Всё мрак, во мраке всё серо. Серы дома, с заполнившей их серостью. Ветер простреливает серые улицы. Но: в сером сновидении вдруг возникает серебряная звезда. И я иду, иду за ней, не надеясь когда-нибудь увидеть её вблизи» - действительно, мало что поменялось с тех времен. Разве что бумага несколько пожелтела, да к серости стал терпимее.
«Давненько я не был в любимых местах, давно и стихов не читал. Только это вечно и ярко – остальное серость. До конца века ещё тридцать лет» - хорошенькое дело! До сих пор -нет-нет, да и проникаюсь ностальгией от былых поездок в Архангельское.
«Ещё я склонен заметить, что лучшие мысли выскакивают по ходу движения, когда очень удобно наблюдать динамику состояний, но невозможно это записать. Боюсь, что такого рода потерь у великих мыслителей прошлого и настоящего было вдоволь, а мы это никогда не узнаем. А споры – бедная истина – гиблое место. Я так пишу, потому что сам заядлый спорщик. И причиной этому бывает не поиск истины, а интонация, не терпящая возражения, апломб. Я не всегда прав, но чаще всего попадаю в тупик из-за напористого невежества других. Хотя и помню завет Пушкина: «Не оспаривай глупца.» Просто и величественно – хоть на мрамор переноси» - это обращение к любителям поспорить. В том смысле, что спор – это также детище культуры общения. Тогда я этого не видел – азарт одолевал.
«Простота – вот логика открытий. Самое сложное (конструктивно?) здание рухнет так, что не разберешься в осколках. Деревья стоят веками» - всё спорно. Мне приходилось видеть и простенькие сооружения, разрушившиеся еще до заселения в них людей; деревья также бессильны перед ураганами и пилами лесорубов. И простота здесь не упрощение.
«Кажется, я потратил зря часть свободного времени – следовало больше уделить внимания театру. Непонятно, как эта простая мысль не пришла в голову. Наверное, последняя была занята чем-то другим» - дело в том, что тогда театр был доступен. На мой студенческий бюджет можно было купить билет на выдающиеся постановки.
«Как - то тягостно вспоминать и думать, зачем и куда уезжал Гоген из Франции, направляясь в Полинезию. Его таитянки – такие яркие, сочные и экзотические - с кровью! Как надоесть должна была Франция и круг друзей, жена, семейство, чтобы бросить их и где-то вдали создавать такие вещи. А ведь он никак не мог любить и ценить Францию меньше их» - под впечатлением частых походов в ГМИИ и чтения толстенных томов «Импрессионизм» и «Постимпрессионизм» в институтской библиотеке.
«Рефрен – два вечно сидящих за столом остолопа. Надпись на двери – «Осторожно, идут занятия», за дверью преферанс» - но к преферансу я вернусь в следующем отрывке «Крупинок». Разве забудешь когда слепой взгляд коллеги по группе, которого ты вынужден поднимать ранним четверговым утром – занятия на военной кафедре не пропускались по определению – и его бессмысленно-яростную реплику: «Молодой, а твоя третья дама ловилась!» Ни сна, ни отдыха измученной душе, когда преферанс длится далеко за полночь.