в ночь с 10 на 11 марта 2006 г.
00:00
"Ну, что ж, с Б~гом" ~ Семен Исаакович поправил сползающие лямки рюкзака, стряхнул грязь со штанин вытертых добела джинсов. Повеяло чем~то щемяще~далеким ~ давними походами, ночевками у костра, звоном гитары при луне. Лесная тишь, широкая поляна, у кустов старая "Волга" с поднятым багажником, Стас (сколько ему тогда, десять, двенадцать?) гоняет мяч с двоюродным братом Геннадием, он сам колдует над дымящимися шашлыками, а Люся с сестрой расстилает на траве скатерть. На всю катушку наяривает ВЭФ и птицы разлетаются от голоса Демиса Руссоса "from souvenirs to
souvenirs".
Давненько это было, можно сказать, вечность тому назад, так что Семен Исаакович и подумать тогда не мог, какой поход уготовила ему судьба на старости лет. От быстрой ходьбы в боку предательски покалывало, ноги то и дело запинались о невидимые в темноте камни, Сердце, слава Б~гу, билось ровно, но это пока. Поди знай, как оно покажет себя на затяжном подъеме.
Едва перевалило за полночь, а деревня, казалось, видела десятые сны. На дворе ни души, светящихся окон раз, два и обчелся. Мирно подремывали у домов набегавшиеся за день легковушки и тендеры, сказочными исполинами высились черные громады многотонных фургонов, восьмиколесных самосвалов, могучих тягачей. На бамперах белели таблички с крупно выведенными зелеными цифрами и буквой "P" в правом нижнем углу. И все бы ничего, если б не бьющий в ноздри коктейль из ослиного дерьма, гниющего мусора, прорвавшей канализации и еще Б~г весть каких "ароматов". В общем, дышите глубже, проезжаем Сочи...
"Деревенька моя, деревянная, дальняя" ~ неожиданно для себя пропел Глейзерман, оглядываясь по сторонам. Песня~то была задушевной, но с Умм~эль~Джемаль никак не вязалась. Ну, деревенские ли это дома, трех, а то и пятиэтажные, с красными скошенными крышами, словно у пагод? А вон тот белоснежный "Мерседес" и стоявший рядом с ним лакированный "Паджеро" с тонированными стеклами. И это ~ у "угнетенного народа, вот уже почти сорок лет стонущего под пятой оккупантов"?!
У синего щита, расхваливающего мобильники компании "Палселл" Семен Исаакович остановился перевести дыхание. Как ни странно, шагать ночью через деревню оказалось совсем не страшно, только что гляди в оба. Впрочем, это был тот самый тихий омут с пресловутыми чертями. Не забылись еще совсем недалекие времена, когда порой всю ночь над ухом били автоматы. Умм~эль~Джемаль и раньше~то не отличался спокойствием, а тогда и вовсе напоминал ощетинившегося ежа и редко какая зачистка в нем обходилась без минимум одного раненого солдата.
"Рядом должны быть магазины" ~ подумал Глейзерман и точно, за углом показались приземистые строения, лепившиеся друг к другу. Без витрин, с тяжелыми железными воротами, они больше напоминали советские кооперативные гаражи, если б не еле различимые в темноте вывески. К одному из них приткнулся замызганный грузовичок, нос обрублен, как у ГАЗ~66, мерседесовская эмблема на радиаторе, сдвоенная кабина на шестерых, с лобового стекла щерился готовый к прыжку тигр, а на капоте свирепо раздувала капюшон кобра. "Мерс" как "мерс", таких здесь, на штахим, в каждой арабской деревне пруд пруди. Так что же поразило Глейзермана, заставив его остановиться, как вкопанному?
Все верно, авто принадлежало Исмаилу, тому самому, в чьем минимаркете затоваривался весь Гиват~ха~Хамиша и ближний, а ныне тоже разрушенный Маале~Ор. Свой маколет в ишуве открыть так и не догадались, да он, в принципе, был и не нужен. Заскочил на секунду в деревню, набил багажник кульками и свертками за полцены, да еще и за сущие копейки залил полный бак на бензоколонке с устаревшими красными автоматами. А чем плохо?
Осенью двухтысячного все пошло кувырком. В Умм~эль~Джемаль, понятно, никто и носа казать не смел, за хлебом, за молоком, за любой мелочью приходилось чесать в Гиборей~
Шомрон, а то и в саму Нетанию. Нечего и говорить, намучились ишувники всласть ~ машины~то не у всех, эгедовский автобус из~за камней и обстрелов ходил через пень~колоду, да еще и гадай, как на ромашке, вернешься~не вернешься. Кое~кто, увы, и вправду не вернулся.
Магазин Исмаила (Семен Исаакович как сейчас помнил) был большой, но довольно узок, сплошь заставлен забитыми стеллажами, в воздухе витал приторный аромат восточных пряностей, над входом красовалась вывеска "Минимаркет", сверху написанная на иврите с двумя грубыми ошибками, а ниже по~английски и только потом по~арабски.Сам хозяин, сидя за кассой встречал каждого покупателя какой~то странной, скользящей улыбкой. Глейзерману поначалу это не нравилось, а потом ничего, привык, тем более, что таких скидок даже Стас не делал в своем магазине родному отцу.
Сколько лет Исмаилу ведал один лишь Аллах ~ продубленное солнцем и ветрами морщинистое лицо могло принадлежать как сорока, так и шестидесятилетнему. И зимой и летом он ходил в серой, до пят, галабие*, желтоватый лысый череп покрывала несвежая куфия, ездил на коричневой неухоженной "Субару" со времен еще царя Гороха, что весьма озадачивало Глейзермана: хозяин магазина, как~никак, мог бы позволить себе тачку и получше. В минимаркете хозяйничали три его сына, такие же смуглые, черноглазые. Старший, Абдурахман, считался правой рукой отца, он~то и привозил на том самом "Мерседесе" товар, младшие, Махмуд и Сулейман разгружали машину, расставляли продукты по стеллажам, на ломаном иврите сообщая об очередной скидке.
Однако не один только Исмаил предлагал поселенцам свои услуги. Рядом гостеприимно распахивали двери еще три магазина, плюс столь же дешевая станция техобслуживания. Глейзерман заглядывал туда довольно часто ~ купленная подержаной "Даяцу"
требовала много внимания, словно капризный ребенок, а новая была, увы, не по карману. Владелец гаража Омар оказался мастером~золотые руки, любую неполадку устранял за считанные минуты и после его профилактики машина, казалось, утраивала свою мошность. Ко всему прочему, он двадцать лет назад учился в Москве, в институте имени Патриса Лумумбы, по~русски говорил с едва уловимым акцентом, обожал советский кинематограф. Узнав, что Семен Исаакович работает в видеотеке, стал спрашивать, имеет ли он право как житель автономии открыть в ней абонемент. Глейзерман возражать не стал. Омар время от времени наведывался к нему в магазин, приезжал на своем трескучем, словно "Запорожец", "фольксе~жуке", сначала с синим, а потом с бело~зеленым номером, чем вызывал легкий страх у других посетителей. Абонемент Семен Исаакович открыл ему без разговора и механик увозил с собой то "Место встречи изменить нельзя", то "Семнадцать мгновений весны", то "Освобождение", то что~нибудь из гайдаевских комедий. Перед самой интифадой взял "Четырех танкистов и собаку", да так и не вернул. Глейзерман и напоминать не смел, на штахим тогда творилось такое...
За спиной послышался рокот мотора. Семен Исаакович не сразу вырвался из плена воспоминаний, а когда обернулся, к магазину уже подкатывал белый "Транзит". Фары тендера резанули его по глазам, он только и успел прикрыть их ладонью.
Молодой усатый водитель в белой грязноватой футболке выпрыгнул из кабины, поначалу долго сверлил Глейзермана черными холодными зрачками, а затем, обернувшись к оставшемуся в машине напарнику, что~то прохрипел по~арабски. Семен Исаакович стоял ни жив, ни мертв, ноги стали ватными, словно лапы плюшевого медвежонка. Горячий пот заливал глаза, мысли улетучились из головы, кроме одной: "Прости, Стасик, не дошел..."
~ Шалом! Ма шломха?
Эти слова с хрипящим арабским акцентом, будто хлестнули его бичом. Не оглядываясь, Глейзерман пустился наутек, туда, где по его расчетам должен быть Гиват~ха~Хамиша. Сзади послышался хохот, выкрики и от этого, казалось, проснулась вся деревня.
Он не помнил, сколько бежал, как карабкался куда~то вверх, сколько раз падал, спотыкаясь о торчавшие из земли камни и какие~то железяки. Наконец, рухнул лицом вниз, кое~как унял сбившееся дыхание, полез за лекарствами и вот тут~то обнаружил, что рюкзака за плечами не оказалось.
Сердце закололо еще сильнее, казалось, вот~вот наступит знакомое жжение под лопаткой, как тогда на руках у осатеневших молодчиков в черной форме. Он все же нашел в себе силы подняться, сесть на холодную землю. Куртка и джинсы были в жидкой грязи, на штанине дыра с добрый кулак, сквозь которую виднелось кровоточащее разбитое колено. Впрочем, одежда ~ Б~г с ней, зато без рюкзака, а стало быть, без палатки, еды, воды и, тем паче, лекарств ему не протянуть на холме и нескольких часов.
Слезы сами собой потекли из глаз, от боли, от обиды не столько на арабов, сколько на тех, кто вынудил его пробираться домой козьими тропами, словно гонимому зверю. Последний раз плакал над могилой жены (слава Б~гу, Люся не дожила). А, может быть, они сейчас вдвоем бы так сейчас лезли по холмам, чтоб на руинах Гиват~ха~Хамиша оторваться от обманчивого и жестокого мира. Уединиться в райском саду, подобно Адаму и Хаве....
Откуда~то снизу послышался шорох, посыпались вниз потревоженные камни.
Чья~то приземистая горбатая тень упорно карабкалась по склону, Глейзерман попробовал было вскочить, но ноги отнялись, будто скованные внезапным параличем. Только крик, отчаянный и неудержимый вырвался из груди и эхо, казалось, разнесло его окрест, сотрясая вершины. Почудилось или на самом деле?
Черный силуэт был уже рядом. Преодолев небольшой подъем, он остановился чуть в стороне от онемевшего Глейзермана. "Ну, поскорей же! Сразу режь, не мучай! Ну!.."
Вместо ожидаемого "Аллах акбар" до него, словно издалека, долетел знакомый голос:
~ Вам одному не справиться, дядя Сеня...
(продолжение следует)
* галабия ~ арабская национальная одежда, наподобие хламиды.