Глава седьмая
Проблем на работе у Оксаны хватало, и она, чтобы отвлечь Дину от переживаний, рассказывала о них – правда, с иронией. То главврач на пятиминутках вдруг так заводился в своей критике, что держал врачей лишних полчаса, и за это время копился под кабинетами недовольный народ. Виноватыми в опозданиях считали, конечно, врачей. То приходилось разбираться с какой-нибудь нелепой жалобой нового пациента (старые были довольны своим семейным врачом). Новые, как говорила медсестра Оксаны, Ляля, «права качали» по пустякам или не по их вине. Молоденькую сестричку с кукольным именем и таким же личиком прислали недавно, и Оксана как-то сразу прониклась к ней симпатией. Энергичная выпускница медучилища старалась вписаться не в коллектив поликлиники, а в ритм работы и проблемы своего врача, так что секретов от нее у Оксаны не было. И об этой Ляле она рассказывала Дине, пытаясь увести ее из четырех стен в иное пространство – по ту сторону болезней, в мир тех, кто с этими хворями борется.
С еще большей охотой говорила Оксана о своих подопечных, проверенных временем. Эти стали почти родней, достойной повести. Ее подогревал искренний интерес Дины к судьбе этих незнакомых людей. А когда она вдруг начинала откровенничать о себе, Динины глаза выражали такое сочувствие, что Оксане хотелось по-бабьи всплакнуть на груди этой женщины, и так измученной своими болезнями.
Однажды они устроились на диване в гостиной – пили чай со сдобными булочками, испеченными Диной вечером.
– Как я вовремя пришла, – обрадовалась Оксана. – Булочки с корицей – это как раз то, чего мне не хватает сегодня для поднятия духа. Удивляюсь тебе бесконечно, я уже говорила?
– Сто раз. А я удивляюсь, что ты удивляешься, – улыбнулась в ответ Дина, опираясь на диванные подушки.
– У меня на участке ни одна женщина с таким букетом болячек, как у тебя, не печет пироги. Все жрут магазинные булочки и не умирают. А ты: «Олежек так любит сладкое тесто!» Ах-ах! Но я подозреваю, что ты и ради меня отстояла вахту на кухне, больными руками вымешивая тесто. Я же, дуреха, – тут Оксана стукнула себя кулачком по лбу, – сказала, что приду в среду. Нет, мне пора на покой.
Дина засмеялась – такое у подруги было виноватое лицо:
– Тебя на покое не представляю. Теперь признавайся, зачем тебе дух поднимать моими булочками?
– Сонька расстроила. Вот поговорила с нею вчера и поняла: мне нужно менять специализацию. Стану-ка я психотерапевтом. Им больше платят. Я за тысячи километров чую, чем дышит человек. Как бы он ни прятался за словами.
Оксана вздохнула, но тут же попыталась бодро улыбнуться: зачем грузить больного человека своими проблемами. Да только больной человек просто пожирал ее глазами, и она сдалась:
– Умеешь ты, Динуля, раскочегарить душу… одним взглядом. Понимаешь, знает моя доченька, что я одинока столько лет, но ни разу даже для приличия не сказала: « Мама, а давай к нам жить! У нас же места хватит! Целых четыре комнаты!» Знаешь, Динка, далекий и успешный твой ребенок становится невольным эгоистом. Раз мать работает, значит – хватает денег и здоровья. А что одинока? Так хлопот меньше. Не нужно рубашки гладить для мужика. И зачем маме секс в таком возрасте – аж в шестьдесят три! А мне, может, мужчина нужен не только для этого! Не только гвозди забивать!
Дина понимала, что Оксана такими простенькими фразами выражает ту внутреннюю тоску по женскому счастью, в которой и сама себе не хочет признаться. Ей, которая на двадцать лет моложе так называемой подружки, неловко признаваться в том, как хочется засыпать в крепких объятиях мужа вечером, а утром готовить ему завтрак и, убегая на работу, чмокать в колючую щеку на прощанье.
– И меня злит поэтому твой Олег! – неожиданно развернула Оксана тему на сто восемьдесят градусов от собственной персоны. – Я понимаю, что он за тобою ухаживает, когда ты болеешь, но…почему он такой…холодный, а? Не обижайся, что я – о тебе. Ведь со мною все в порядке. Я здоровая, как кобыла, правда – немолодая кобыла. На меня не оглядываются мужики, как раньше.
– Ты просто не замечаешь! Ты же всегда бежишь, а не прогуливаешься! – не согласилась Дина. – И я не обижаюсь. Он меня просто не любит. Я его – да. А он меня раньше желал. Это разные вещи. Спасибо, что довольно долго в постели он это самое…хотел. Но давай о тебе!
– Нет, обо мне потом! Мне нужно понять человека, чтобы его принять. Пусть еще скажет мне спасибо, что я в его сторону улыбаюсь, когда хочется крикнуть: «Эй, имей совесть! Хоть при посторонних не кусайся!». И если не было любви, зачем тогда жениться?
– Я выходила замуж по любви. Он не умел отличить любовь от похоти, повторяю. К тому же вначале было взаимное притяжение по интересам. Оба много читали, любили классическую музыку. Но очень скоро обнаружилось различие в характерах. Оба были личностями, но он меня не считал личностью. Он никогда не уважал по-настоящему женщин. Отказывал им в уме, интеллекте. Ну, кроме тех, кто чем-то прославился. С возрастом уже понял свою ошибку. Но! Но меня он как личность в серьез не воспринимал. И потому пытался всю жизнь построить под себя. А не получалось. Я стала огрызаться, хотя по сути была рабой любви. Брыкалась, но расставаться не хотела. – Дина вздохнула устало, стала говорить тихо. – А он, бедняжка, всю жизнь пытается меня сломать, а ума не хватает, чтобы понять: нельзя ломать личность. Так и живем. Я не могу его принять таким, каким он уродился. Мне это кажется ненормальным. А он не может меня перевоспитать. Ты видишь отдельные штрихи, а без тебя…о, вся наша совместная жизнь – прямо шекспировские страсти!
Пока Дина говорила, то темпераментно, то устало, Оксана замерла, боясь вставить слово, не то что реплику.
Да понимает он прекрасно, что ты – личность! – не согласилась Оксана. – Просто не такая, как ему нравится.
– И всю жизнь бедняжка старается из меня сделать свое подобие! Ишь, как ты быстро его раскусила!
– А что тут кусать? – засмеялась Оксана. – Не нужно быть слишком умным, чтобы сообразить, что ты преувеличиваешь его ум. Извини, но только глупец станет другого корежить, ломать, в упор не видя в другом человеке личности! Извини, но я бы от такого бежала без оглядки!
– А меня держала любовь, – вздохнула Дина. – Грустно признавать, но я, повторяю, все-таки – раба любви. У него была похоть молодая, а у меня любовь.
– Его – что держало рядом столько лет?
– Лень и квартира. Куда было идти любому из нас? Это сейчас можно снимать квартиру, а тогда…дал завод жилище – так живи и не брыкайся!
– Ладно, проехали, – вздохнула Оксана. – Мне все-таки кажется, что не так все просто у него. Любит он, но по-своему. А мне вчера Боря звонил…
– Господи, что же ты молчишь о главном?!
– Отец у него заболел, мама давно уже лежит…Но не с этого он начал. О дочке спрашивал, словно сам не знает ничего. Не похоже на Борю. Может, мой голос захотел услышать? Это так мне мечтается…
– Но у него под боком собственная жена, а он, я так поняла, человек верный.
– Он – да, ответственный товарищ. Даже если разлюбит первый, не бросит. Это я, дуреха, разбрасывалась хорошими людьми! Я все пытаюсь разузнать у дочки, как он живет с этой, второй. Партизанит моя девочка, молчит…
Возвращалась Оксана домой уже затемно. До троллейбуса брела по весенним лужам. На остановке ждала долго. Не успела дверь открыть в собственную квартиру, как телефонный звонок заставил прямо в ботинках пробежаться в гостиную. Хорошо все-таки, что она не сняла городской телефон, как это делали все подряд!
– Оксана, здравствуй, – услышала вежливый голос своего бывшего супруга.– Папа умер. Не можешь ли ты прийти завтра? Нужна моральная поддержка.
– Сожалею, Боренька…А кому нужна? Маме или тебе?
– Обоим.
– Приду, конечно. А твоя супруга меня не прогонит?
– Так я же развелся пять лет назад. Жду, Оксаночка!
« Вот это да! Как я могла прозевать это событие? И почему Сонечка молчала? И как меня встретит свекровь, которую я обидела своим уходом?» ¬¬
Множество вопросов вызвал этот звонок, но когда Оксана ложилась спать, все-таки самым приятным воспоминанием остался в ее душе хрипловатый голос Бориса, такой теплый, родной, что драматическое событие растаяло, словно и не оно было причиной звонка.
Продолжение следует http://www.proza.ru/2018/04/10/1172