Из очень-очень старого :) Нашла, перечитала и выставила. Даже не редактировала. Будет интересно узнать от коллег по Прозе.ру, тех, кто знаком с автором не первый год, их впечатление от прочитанного. Иной раз мне кажется, что это и не я писала :) Пять лет... Как давно это было...
--------
***
- О, сладкоголосая! О, мёдоречивая! Цвет глаз твоих, что наливающийся солнцем грецкий орех, прячущий в лоне своём нарождающееся наслаждение. Волосы твои блестят как грудка бойкого чумчука*, плещущегося в струях звонкого фонтана, что радует прохладою своею городскую площадь.
Губы твои, ах, эти губы, сердце говорит, что сладкие, как рахат-лукум, мягкие, как пенная мишала, манящие, как сочный персик, падающий в запылённую ладонь дервиша, только что пересёкшего пустыню. Сердце говорит, а душа просит лишь прикоснуться своими недостойными, на мгновение тронуть дыхание твоё, лёгкое, как крыло мотылька, волнующее, как предутренние грёзы.
Этикет предписывает красавице внимать подобным речам со скучающим видом, чуть прикрыв глаза и слегка приподняв подбородок. Небрежно откинувшись на шёлковых подушках, должна она лениво отщипывать тонкими пальчиками прозрачные виноградины, неторопливо подносить их к губам и смаковать растекающуюся по языку сладость.
- Плечи твои, что белоснежные вершины самаркандских гор, подсвеченные нарождающимся утром. Каждый путник, вскинув усталые глаза на вершины эти, так и замрёт, очарованный плавностью покатых склонов.
Руки твои, о эти руки! Да будет трижды благословенен тот, вокруг кого сомкнёшь ты руки свои, ибо нет большего наслаждения, чем уснуть на груди твоей, укрывшись руками твоими.
Голос пел и пел, окутывал словами, словно невесомой шёлковой пеленой, дарил негу, заставляя трепетать ресницы и учащать дыхание. Длинные тонкие занавеси балдахина чуть колыхались от робкого ветерка, из распахнутых окон вливался волнующий аромат ночной фиалки, а стрекотание цикад наполняло душу щемящей сладкой истомой.
- Так говоришь, хозяин твой сам написал строки эти? – она грациозно потянулась, и, выпрямив ногу, откинула занавесь, чтобы взглянуть на посланца.
- Сам, драгоценнейшая. Сам, – серые глаза смотрели весело и дерзко.
- А знает ли хозяин твой, сколько вёсен я встретила? – приподнявшись на локте, она слегка наклонилась, демонстрируя сквозь глубокий вырез еще упругие полушария грудей.
- И это знает, сладкоголосая, – улыбнулся, скользнув взглядом за вырез, и быстро отвёл глаза.
Откинув прозрачную ткань, она выступила к нему, обошла вокруг, разглядывая незнакомую одежду.
- Как же смог хозяин твой, что чужестранцем назвался, так ловко слова свои вплести в узор восточный? – она остановилась за его спиной, окидывая взглядом широкие плечи и схваченные узорной тесьмой светлые волосы, падающие до плеч.
- Он мастер слова, драгоценнейшая, и слова его так же весомы, как и подвиги, – посланец не пытался повернуться, терпеливо дожидаясь, когда она соизволит показаться из-за его спины.
- Что же он так далеко от родных мест счастье ищет? Разве нет в его стране красавиц?
Посланец молчал.
- Молчишь? – она подошла к распахнутому в ночь окну и вдохнула сладкий воздух.
- Я не знаю, что сказать, прекраснейшая. Об этом только господину моему ведомо, – в его глазах мелькнула грусть.
- Тогда читай дальше.
- Голос твой чарует и зовёт, словно песнь пролетающей в лазоревой выси стаи журавлей, прощающихся с отчим домом и уносящих надежду на крыльях своих. Пальцы твои, перебирающие струны лютни, легки, как ковыль, стелющийся под ветром, что волнами гуляет по бескрайней степи. Звуки, что рождают руки твои, подобны далёкому малиновому перезвону, несущему усталому сердцу утешение и сладкие сны…
- Довольно, – она взмахнула рукой. – Можешь идти.
Он вскинул на нее глаза:
- Что велишь передать господину моему?
Взяв с позолоченного блюда крупный персик, она протянула его посланцу:
- Это тебе, за труды. А хозяину своему передай: пусть домой возвращается. Уже пора. Пока тоска смертельная душу не выела. Там его счастье.
…Просыпающиеся птицы робко пробуют свои голоса, ночная фиалка сомкнула трепетные лепестки, и первые лучи солнца брызнули розовыми каплями на вершины далёких гор.
«…что белоснежные вершины самаркандских гор, подсвеченные нарождающимся утром…».
Она свернула тонкий пергамент, легко поднялась и, пройдя комнату по диагонали, остановилась у невысокого инкрустированного перламутром столика. Высокая резная шкатулка, доверху наполненная бумажными трубочками, приняла в себя очередное послание.
«…подобны далекому малиновому перезвону, несущему усталому сердцу утешение и сладкие сны…»
Звуки лютни мягко вплелись в нарождающееся утро, а нежный голос пел о далёкой стране, зовущей домой потерявшего дорогу странника…
-------
* Чумчук (узб.) – воробей.
***
Сентябрь 2013.