За хлопотами на маленькой кухоньке Варвара не заметила, как в дом вошел гость.
Лишь только когда дверь, ведущая из сеней в заднюю избу, в которой и ютилось скромное хозяйство крестьянки, с веселым скрипом открылась, Варвара не успев обернуться полностью, краем глаза заметила блеск погон.
«Ну, Семён у соседки наверно набедокурил что-то снова» - пронеслась в голове тревожная мысль и, спрятавшись в больном сердце, осела в груди испуганным вдохом.
«Ой…доброго здоровьечка Вам, гости милые!» - вырвалось у Варвары при взоре на незнакомца, захлопывающего дверь и обметающего веником свои высокие заснеженные сапоги.
- Добрый день, хозяюшка! – выдохнул с дороги путник.
Смелой военной походкой милиционер прошел к столу и, отодвинув старенькую табуретку, сел посреди избы.
- Не сочтите за наглость, с дороги устал…Уж как далеко ваше Дарьино от большой трассы. Меня послал военкомат в вашу деревеньку, а машины идут только до летних теплиц, а дальше - на город. Зимой совсем транспорт что ль не наведывает? 10 километров прошел, с ног валюсь, вот как завидел первый дом, думаю, ну хоть присяду, отогреюсь. Чаем хоть напоишь такого незванного гостя, а?
Варвара опешила от быстрого и скомканного рассказа путника. Чай у нее как раз подоспел на плите. Через мгновенье военный уже отогревал руки у галанки и пил из большой кружки чай с белым хлебом и вареньем из смородины. Тарелка супа ароматно дымилась рядом.
- Меня Егор Ефимович зовут, ты не бойся, хозяйка, вижу напугалось твое сердце. Как звать-величать Вас прикажете?
- Да как я могу Вам приказать. Зовут все Варварой, а по отцу Тимофеевна.
- Значит Варвара Тимофеевна. Хорошо. Спасибо, что не прогнала. Мне, ох, как нужна была вот эта теплая печка и горячий чай. Подскажи, где тут у Вас живет такой гражданин – Олехин Матвей Степанович?
“Матвея ищут” – как молнией, обжег вопрос Варвару. – “Ох, прости его, Господи, грешного.” – подумала про себя, но вид не подала, а лишь поправила сбившийся на голове серый платок и разгладила передник.
- Матвей Степанович? Припоминаю, припоминаю, а чем заслужил внимание столь важных людей, что за сто верст сюда Вы пришли, можно узнать?
- Ох, бабы…все вам расскажи, да доложи, ведь не утерпите, дальше понесете. Но по Вам, Варвара Тимофеевна, вижу, кроме этой трехстенки да нас двоих, в деревне разговор этот никто не услышит.
А Матвей Степанович у нас, как бронь в военкомате, состоял в Отечественную, и по брони должен был при родном колхозе, пусть и разваленном уж сейчас - доживать свой век, счастливый и не познавший пуль и окопов. Ждем мы его уж с осени, что придет в район встать на учет, а что-то нос не кажет он с уборной. Как сдали зерно, так и можно думает, сидеть и баранки у самовара мочить? Так ли за бронь полагается военное начальство почитать? Должок у него.
Забилось сердце у Варвары, как у голубки, попавшейся в силок.
- Я, Егор Ефимович, Матвея Степановича, уж давно в Дарьино не видела. Да и людей тоже. Не обессудьте, не помощница я по слухам и сплетням, изба да огород, изба да двор – откуда ж мне узнать, что там на другом конце деревни происходит и куда ваш Матвей пропал. – Варвара держалась и не выдавала беспокойство. Врала выходит, ох, да, врала, будет просить прощения у Господа за этот грех, но не себя уберечь ведь хотела...
- Не слыхали, значит, эх, вижу уж, убогое у вас хозяйство, да мир вам уж и опостылел наверно? Бабки как вы вон в райцентре все вечера сидят, лучше радио вещают, что в мире творится.
А у вас тихо. Эх, да если б не начальство, разве я бы пошел в такую даль за каким-то ленивым мужиком? А кто знать может о нем, тоже не подскажете?
- Говорю же вам, Егор Ефимович, я дальше колодца да лавки дорожной за мукой-чаем и не хожу.
- А дети твои где? – подозрительно посмотрел на Варвару военный. – Хозяин-то дома?
- Петр, сын, за дровами с утра ушел, а Надежда, дочка, уехала еще месяц назад в институт. Зимние каникулы-то закончились, вот мы вдвоем с сыном и зимуем.
- А муж где? – недоумевал гость.
- Муж…Муж у меня на войне погиб. И не тревожь мне эту рану, товарищ военный.
Потупив взгляд, как мальчишка, замолчал молодой милиционер. Эх, бабья доля… Перед ней смирится любой вояка, и не осилит вдовью ношу ни один мужик городской.
- Эх, ну извини, значит…Извините, вернее, Варвара Тимофеевна, и чаем вы меня согрели, баснями не кормите, супа даже не пожалели незнакомцу. Эх, когда б я таких наваристых щей еще поел….
Ладно, служба значит. Ну, гражданка, Варвара Тимофеевна, бывайте.
Пойду до следующего дома, может и найду должника.
- Не за что благодарить, иди с миром, дорогой – провожать Варвара, что важного гостя, что крестьянина простого, была одинакова на словах.
Военный захлопнул дверь и исчез в снежной мгле за окном.
Обессилев от зажатого напряженья, Варвара рухнула на пол и зарыдала.
«Ох, Матвей, Матвей, говорили не связываться с этими генералами… Лучше б Родине послужил, мужик на поле брани нужен, а бабы уж вытянут деревню да колхоз, а теперь где ты…»
Матвей, ленивый и наглый, по описанию милиционера, приходился Варваре братом мужа. Высокий, сажень в плечах, муж Варвары, Дмитрий был самым старшим из большой семьи Олехиных, а Матвей младшим. Любимец родителей, он, кого берегли с самого детства за его смышленную голову, вырос и вправду ленивцем, таким, каких не видывало Дарьино испокон века. И когда в 41-м, как беспокойные птицы, полетели слухи о предстоящей войне, поехал он в райцентр выбивать себе бронь, чтобы не тянуть солдатскую лямку. Ослушался всех - старшего брата, отца, дядьев, и выбил. Пришла бумага в деревню. Вертел, крутил ею у каждого мужика перед носом – «Вот Гитлер придет, а меня не найде-е-е-т! А вы воюйте, может и победим, хотя что там – немецкая армия и наша. Победят нас, немецкий все выучат, а ваши русские сказки из голов-то Гитлер так выбьет, что и забудете азбуку! Хенде-хоохх!! Хахаха!»
Так он и просидел всю войну, читая немецкие книжки, и пугая «Хэндехохом» даже коров в сарае, так прочно сидела в нем мысль, что ни сегодня, завтра, станет он гражданином Германии, а не какой-то дряхлой и нищей России, с забытым Богом глухим селом Дарьино.
Муж Варвары, Дмитрий, вправду погиб на войне, и похоронка пришла только в 44-м, почти все бои прошел
- написано в крохотном бланке. Теперь этот листок, как ценность, хранится в альбоме, рядом с фотографиями всех дедов, братьев Дмитрия. Мужской род Олехиных славился еще с гражданской героями, и наград, орденов, даже были посмертные, хранилось немало у Варвары. Ей, молодой своей жене, семейную память отдал перед уходом на войну Дмитрий. Поцеловал крепко и сказал – Голубка ты моя ненаглядная, Петька вырастет, пусть знает, кто такие Олехины. Про всех ему расскажи. И не тужи, если не вернусь. Перед Богом и людьми будь чиста. И детей береги. Вся твоя женская задача сполна в этом. А мне врага отогнать от Родины, большего долга не вижу для себя. Вернусь, поживем еще счастливо, а коли нет – не горюй, голубка моя, встретимся же в конце пути потом.
Все четыре года войны, Матвей таскал откуда-то книжки по немецкой грамматике, сидел целыми днями, заучивая приветствия, поздравления, благодарности, даже песни свадебные на немецком.
А в мае 45-го, узнав о Победе, онемел. И больше никто из деревенских не слышал ни русского, ни немецкого слова от него. На бумажке писал, да мало кто читал его кривые буквы. В райцентр раньше каждую субботу с колхозной машиной гонялся, а после Победы уехал куда-то с трактористом Николаем, который пожалел немого мужика, и пропали оба, как в воду канули.
И вот ищут его теперь… А кого ищут? Сошедшего с ума, гыгыкающего мужика, который и воды не сможет попросить без карандаша и клочка бумаги?
………….
Петя зашел в избу с вязанкой дров – Мам, на неделю привез, не замерзнем теперь!
13-летний мальчишка, румяный от мороза и работы на свежем воздухе, не услышал отклика матери. Испугавшись, не разуваясь, забежал в валенках в переднюю комнату.
Мать сидела за столом и листала альбом, который Петьке давался в руки, как святая память об отце.
«Мама, ты что, что случилось? Наверно заволновалась, что я надолго уехал? А я на такой сухостой напал, набрал целые санки дров нам с тобой.»
Варвара поглядела на сына, так повзрослевшего после ухода Дмитрия на войну.
«Нет, Петенька, я просто задумалась, какие же вы у меня, Олехинские мужики, крепкие, как броня для всей страны. И тебя Петром отец ведь сам назвал. Апостол был Петром, скала означает. Вот и мне после себя Дмитрий скалу оставил, я за ней от всех бед и ветров укрыта надежно. Броня ты моя, скала нерушимая, Петенька…»