Юрка проснулся от странного шума. В избе стучали, топали, передвигали скамьи и сундуки.
Юрка протёр сонные глаза и свесил с печи свою лохматую голову.
Мать, расстелив на столе свою старую шаль, укладывала на неё какие-то пожитки. Сестра Сурьяна помогала одеться меньшой сестрёнке Машке. Машка, укутанная в сто одёжек, была похожа на мохнатого колобка. Она сидела, как кукла, растопырив руки-ноги, и в недоумении хлопала глазами, пока Сурьяна укутывала её поверх бараньего кожушка ещё одной шалью.
Распахнулась дверь. Из сеней пахнуло холодом. Вошёл отец, одетый по-зимнему и подпоясанный.
-Ну, куда ты столько старья берёшь? – сердито буркнул он на мать. – Выбрось всё.
-Ага, выбрось! Ты сам что ли прял, ткал, шил всё это? Ишь, разбросался! – проворчала мать.
-А почему Юрка до сих пор не одет?
-Пусть поспит пока, - ответила мать, увязывая вещи в узел. – Только под ногами будет мешаться.
-Да, он уже и не спит давно, - отец кивнул в Юркину сторону. – Ну-ка слазь быстро с печи и одевайся.
-А умываться? – удивился Юрка.
-Потом умоешься. Вон, твоя одёжа вся на лавке, - деловито кивнула мать.
Юрка послушно спрыгнул с печи и принялся натягивать портки. Ужасно хотелось понять, к чему весь этот переполох. Но по всеобщей хмурой торопливости понимал, что сейчас не время приставать с расспросами.
Когда он оделся, ему велели таскать узлы во двор. Во дворе стоял запряжённый в сани Орлик. Он то и дело мотал головой и выдыхал большие облака пара. Глядя на этот пар, Юрка вспомнил сказку про Змея Горыныча, который выдыхал, наверное, вот такие же облака огня и дыма.
Поверх всех сундуков и узлов усадили Машку. Она смеялась, радуясь снегопаду, и ловила языком снежинки. К задку саней на верёвке привязали корову Рыжуху.
-Ну, с Богом, - сказал отец, распахивая ворота.
-Сурьянка, следи за Юркой, чтоб не потерялся! – крикнула мать. – За руку возьми!
-Ещё чего? – обиделся Юрка, уворачиваясь от Сурьяны. – Я, чай, не маленький, чтоб меня за руку водили. Ребята засмеют.
-Ладно, шагай сам, мелюзга. Гляди только не отставай! – улыбнулась красавица.
На улице оказалось много народу, будто бы вся слобода вышла из домов, не свет, не заря. Всюду храпели лошади, скрипели по снегу полозья саней, брели люди. И все двигались только в одном направлении, к дороге, ведущей к кремлю.
В соседской усадьбе были настежь распахнуты все двери. Один дружинник, забравшись на сеновал, сбрасывал с него сено. Несколько отроков, составив щиты и копья в пирамиду, растаскивали охапки сена и обкладывали ими дом со всех сторон..
-Тятя, а чего это отроки сено дядьки Самсона выбрасывают? - спросил Юрка.
-Не отставай, давай! – огрызнулся отец. – Ишь, рот раззявил.
Когда вышли из слободки на дорогу, ведущую к крепости, Юрка заметил, что над гончарной слободой поднимается густое облако дыма, в котором крутились, гоняясь друг за дружкой, стаи искр. А над некоторыми избами уже взметнулись высокие языки пламени. Но набат почему-то не гремел, и люди не спешили к месту пожара с баграми и вёдрами. Вместо этого они продолжали угрюмо идти, не обращая на пламя никакого внимания.
Мимо проскакал гридень на вороном коне, в островерхом шеломе и кольчуге.
-Лекса, - крикнул он одному из отроков, - долго возитесь! Проверь, все ли вышли из кузнечной? Если кто не вышел, пинками гони. Сразу, как проверишь, поджигай.
-Понял! – деловито кивнул Лекса.
Посадские люди шли молча. Только скрипели полозья саней, мычали коровы, ревел чей-то младенец. Всё ближе высокие заснеженные крепостные валы с деревянной стеной наверху. Вот уже и мост через глубоченный крепостной ров. Мост, ограждённый по обеим сторонам толстыми сосновыми перилами, упирается в пасть открытых ворот, устроенных в основании огромной надворотной башни.
Башня опиралась на два бревенчатых сруба, словно на две толстенные ноги. Между этими «ногами» зияла тёмная арка ворот. Средняя часть башни была четвероугольная. Там высоко над воротами под специальной тесовой кровелькой висела икона Божьей Матери, словно бы охраняя вход в город от всякого зла. Верхний этаж башни был уже восьмиугольный с обламами наверху, из которых во все стороны глядели хищно прищуренные бойницы. А ещё выше возносилась крутая шатровая крыша с караулкой наверху. Вокруг караулки с громким карканьем кружились потревоженные вороны. Казалось, что острая крыша караулки царапает облака.
«Вот бы забраться на эту верхотуру», - подумал Юрка, - «и потрогать облака! Они, наверное, мягкие и тёплые!».
Перед мостом пришлось остановиться. Мост был узок и на нём образовался затор.
-Не напирайте, вы! – хрипел простуженным голосом десятник приворотной стражи. – Перила снесёте! Поганые ещё далеко. Все успеете.
-Мы и не напираем! – беззаботно усмехнулся, стоявший рядом с Юркой гусляр Андрей, которого все почему-то звали Сурияром.
-Тебе-то легко говорить, - вздохнула мать, - у тебя ни детей, ни пожитков, только узелок, да гусли.
-Мал золотник, да дорог, - усмехнулся гусляр. – такие гусли, дороже, чем твоя корова и лошадь, вместе взятые. Ты глянь-ко на бабку Евдоху. Навьючила на себя узлов столько, что, гляди, в ворота не пройдёт.
-Пустая твоя головушка! – отозвалась Евдоха. – Это же травы, чтоб вас дураков лечить. Вот разрубят тебе поганые лоб, чем рану-то промывать?
-Это ты на год от всех хворей трав-то набрала, что ли?
-Да куда там? Только от ран и от гноя. Да чуток ивовой коры от жару. Остальное бросить пришлось. А ты знаешь, сколько у меня трав-то насушено? Больше, чем в ином дворе сена! Сколько я за ними по болотам лазила! И всё теперь пропадёт.
-Ладно, давай мне половину твоего стога, Евдоха, мне всё равно нести нечего. Только, чур, мою голову хорошо промоешь.
-Тьфу на тебя! – осерчала травница. - Разве можно так шутить? Накликаешь, дурень, беду на себя!
Наконец, очередь сдвинулась, и тятины сани въехали в тёмный тоннель ворот.
-Сурьяна! – окликнул красавицу один из отроков, охранявших ворота. – Вы ещё на постой не определились? А то давай, к моим – третий дом от городских амбаров.
Сурьяна, сознавая силу своих чар, гордо повела бровью, пожала плечами и, скромно потупив глазки, сказала:
-Где тятенька велит, там и станем на постой.
-Тебе-то какая разница? – толкнул парня в бок другой дружинник. Тебя всё равно никто от ворот не отпустит – и вся любовь.
Парень ничего не ответил, только покраснел ещё больше и проводил красавицу грустным взором.
-Юрка где? Куда пропал паршивец? – заголосила мать.
-Здесь я, маманя. – Юрка дёрнул мамку за шубу.
-Пошли, горюшко. – Мать сердито дёрнула Юрку за руку.
Рыжуха склонила рогатую голову к Юркиному уху и, словно в утешение, лизнула его в щёку своим тёплым шершавым языком.
Дома в городе были совсем не такие, как в посадах. Ни тебе плетней, ни тебе садов. Не было ни одной приземистой избёнки. Все дома были в два, а то и в три этажа. Иные украшены резными наличниками. Крыши всё тесовые, а то и чешуйчатые узорные. Улица была узкая сажени в две – не больше. По обе стороны плотным строем стояли высокие дома, срубленные из толстых брёвен. Между домами узкие и глубокие, похожие на щели, дворы.
Бирючи расселяли посадских по домам. Первой подселили бабку Евдоху. Одинокая женщина, она да ещё травница легко нашла себе приют у костоправа.
-Сюда ещё пять душ! – кричал бирюч, указывая на одни из ворот. – Ну, живее! Есть семья из пяти душ?
-Мы – семья из пяти душ! – отозвался отец, протискиваясь к воротам.
-Где пять-то? Дитя за половину считается, - отозвался бирюч. – Мужик, баба, девка, да двое детей, считай, четверо вас.
Юрке показалось обидным, что его уравнивают в правах с несмышлёной Машкой.
-Давай, меня с ними, - подошёл гусляр. – Я бобыль, у меня никого нет, кроме гуслей.
-Заходи, - распорядился бирюч. – Всё! В этой избе местов нет. Народ, айда к следующей.
Возок Юркиных родителей втиснулся в узкое пространство двора. Там уже стояли двое саней, поставленных на попа.
-Микуло, ты что ли? – приветливо улыбнулся хозяин, вышедший на крыльцо.
Это был коренастый рыжебородый мужик в рубахе без пояса и в накинутом на плечи кожухе.
-Я, друже, - ответил отец. – Вот на постой к тебе определили.
-Здрав будь, кузнец! Милости просим. Кабы не война, век бы тебя в гости не дозвался.
-Здрав будь, скорняк. Принимай постояльцев.
Мужчины крепко обнялись, по обычаю, трижды приложившись щеками.
-А малой-то у тебя как подрос! Открой секрет, чем кормишь? Ну, давайте все в дом. Мы без Вас распряжём!
Пока отец с хозяином разгружали пожитки и выпрягали Орлика, Юрка с гусляром вошли в тёплую духоту избы. Там уже сидели по лавкам несколько постояльцев. Две бабы в углу стряпали завтрак.
-Доброго здравия всему обществу, - поклонился гусляр.
-И вам здоровьица,- отозвались жители скорняковой избы.
-Давай поближе к печке, малец. – Гуслаяр подтолкнул Юрку к припечной лавке.
-Дядя Сурияр, - спросил Юра, - скажи, от чего это гончарная слобода горела, а люди её не тушили?
-Это, малой, наши слободу подожгли, чтобы враг примёта к стенам сделать не мог.
-А примёт это что?
-Примёт, малой, это насыпь такая из брёвен, по которой враг может подняться на крепостную стену, как по дороге. Избу то разобрать не трудно. А брёвна в избах сухие, лёгкие, почитай, вдвое легче, чем свеже-срубленные. Лучшего материала для примёта не сыщешь. Вот, чтобы поганым труднее было город взять, при подходе врага все посады выжигают. Так завсегда делают.
-Как, дядя Сурияр? Выходит, и нашу избу сожгут? – На Юркины глаза навернулись крупные слёзы.
-Должно быть, уже сожгли, - рассудительно ответил гусляр. – И мою халупу сожгли. Так издревле заведено.
-А где же мы жить теперь будем?
-Пока здесь, у скорняка Никодима, а как ворога прогоним, за две зимы отстроимся. И будет у тебя новый дом, чистый, светлый.
-Кому дом, кому и домовина, - угрюмо отозвался мужик, сидевший на соседней лавке.
-Всему своё время, - отозвался гусляр. – Время гулять, время помирать, время жечь избы, время строить их. А пока жив- веселись. Тебя как звать-величать, мил человече?
-Харитоном меня кличут. Огородник я, с Капустного Яра.
-А я Сурияр – гусляр, весёлый человек.
-Вот и повесели нас, - попросила хозяйка, хлопотавшая у печи. – В чехле-то, чай, гусли у тебя.
-Как же не повеселить такую красивую хозяюшку, которая нам такой вкусный завтрак парует?
С этими словами гусляр вынул из чехла гусли, пробежался по струнам, подкрутил один колок и снова тронул струны.
По горнице прокатился волшебный звон. Все разом затихли. И гусляр повёл старинную песнь о царе Оставре, о лютой сече с Комырями, пришедшими из-за горы Карпатской, о том, как внук Оставра, царь Горох отомстил врагам за гибель своего славного деда.
Песня была бурная, как непогода. В звуках гуслей Юрке слышался лязг мечей, грохот сталкивающихся щитов, ржание и храп могучих коней.
Другая песнь повела слушателей по просторам равнинных рек, среди дремучих нехоженых лесов к Студёному морю, где летом никогда не заходит солнце, а зимой вечная ночь, озаряемая лишь звёздами и бесшумными вспышками небесного огня. Повела Юрку песнь с купцами к славному Асьграду, что стоит на острове Валатея, чьи белокаменные башни отражаются в тёмных водах Студёного моря.
И Юрка словно бы почувствовал медленное укачивание морской волны, словно бы услышал поскрипывание корабельных снастей.
Когда гусляр закончил играть, и звуки струн, подобные шелесту волн, умолклили, ещё долго в горнице стояла тишина.
-Дядя, Сурияр, - тихонько спросил Юрка, - а отчего гусли так сладко поют?
-Это райские птицы подарили им свои голоса, - ответил гусляр. – Семь птиц подарили им семь голосов. Птица Гамаюн принесла ноту ДО, птица Рарог – ноту РЕ, От птицы Магур досталась нота МИ. От Финиста – ФА, от Алканоста – СОЛЬ, от Свиляны – ЛЯ, от Сирина – СИ. Вот и запели гусельки яровчатые дивными голосами. Они всё могут передать – и конский топот, и звон мечей, и шум сырого бора на ветру, и грусть, и веселье. Всё мироздание в них, все чудеса и ужасы.
-ЧуднО, - только и мог сказать Юрка. – А ты меня научишь?
-Тебя? Ты же кузнец! Кому батькино ремесло продолжать? Кому он свои кузнечные хитрости передаст? Оглохнешь там в своей кузне. Какой из тебя гусляр?
-А я у бати попрошу. Пусть Миша, мой старшой брат, кузнецом будет, когда со службы его отпустят. А я у тебя учиться хочу.
-Ну, вот, когда Миша вернётся, тогда и поговорим.
В скором времени хозяин дома с Юркиным отцом вошли в горницу, щи были готовы, и вся компания придвинулась к столу. Стол был маловат. Потому первым делом накормили мужиков – хозяина, Юркиного отца, Сурияра и хмурого мужика. Потом к столу подсела ребятня, потом бабы. Сурьяна завтракала с бабами, так как была уже большая.
Юрка быстро подружился со Славкой, хозяйским сыном, таким же рыжим и конопатым, как его отец, скорняк Никодим. После трапезы они отпросились гулять. Их, конечно же, отпустили. В избе и без того было тесно.
Вдвоём они весело носились по узким улицам, где Славка знал каждый проулок, каждую щель между домами. Шныряли между возами и беженцами. Юрка посмотрел на торг, на дивно срубленные храмы, на княжий терем с резными прикрылечными столбами, на купеческие лавки. Потом они взобрались на крепостную стену.
-Куда лезете, малявки? - Окликнул их караульный отрок, бродивший по пряслу стены от одной башни, до другой. Ну-ка брысь отсюда.
-Мы только на град сверху поглядим, - ответил Славка. – Юрка посадский, он с такой высоты ещё ни разу на мир не глядел.
-Кому сказал, брысь! Шпарьте отсюда, малышня.
-А я тебя помню, - вдруг сказал Юрка. - Ты этим летом у нас в кузнечной слободке был, и мой батя тебе меч чинил.
-Так ты что ли кузнеца Микулы сын? – смягчился караульный. - Помню. Хороший мастер, ловко клинки правит. Черен до сих пор как влитой держится – не шатается.
-Пусти нас, добрый молодец. Мы только чуток поглядим, и назад.
-Ладно, мелюзга,- вздохнул дозорный. - Немного можете посмотреть. Только не здесь. Вас весь город видит. Идите лучше в башню. С караулки и видно дальше и сотник туда поленится подниматься. Там дозорному скажете, что Радим разрешил. Только быстро. И помните, как дозорный прикажет, мигом назад.
-Спаси Бог! – крикнули мальчишки и шустро побежали к двери надворотной башни. Грех было не воспользоваться такой неслыханной возможностью.
В башне было темно, лишь скудный свет бойниц освещал её таинственное нутро. В полумраке виднелся большой барабан подъёмного моста. Славка объяснил, что в этот барабан заходят люди и вращают его своими ногами, как ярморочная белка в колесе. А на ось барабана намотаны цепи подъёмного моста. Когда барабан поворачивается, цепи наматываются на ось, и мост поднимается.
Действительно, две толстые цепи тянулись от оси барабана, которой служило целое бревно, к отверстиям в стене.
Запыхаясь, друзья поднялись по крутым лесенкам с одного моста на другой, потом выше и выше. Пять мостов насчитал Юрка, пока они достигли последнего люка, который вёл на караулку. Под шатром крыши гнездились голуби. При появлении друзей, они недовольно вспархивали, громко хлопая крыльями.
-Кто такие? – строго спросил караульщик, когда две любопытные головёнки осторожно выглянули из люка в полу.
-Я Славка Кожевников, а это Юрка Кузнецов. Нам Радим дозволил на град сверху посмотреть.
-Радим! Тоже мне воевода выискался. Плетей ищет на свою и мою задницу. А если сотник нагрянет с проверкой? Ладно, не кукситесь. Значит, ты брат Сурьянки из Кузнечной?
-Ага.
-И вы у скорняка Никодима на постой встали?
-Верно! – подтвердил Славка. – Они у нас теперь живут.
Отрок хитро улыбнулся, что-то прикидывая в уме.
-Ну, если ты, Юрка поможешь мне вечером Сурьяну на крылечко вызвать, так уж и быть, позволю вам чуток на град поглазеть. Зря что ли поднимались?
-Обещаю. Вот тебе крест, - сказал Юрка.
-Крест! Знаю я Вас кузнецов. Всем известно, что кузнецы, да мельники с нечистым знаются. И Сурьянка твоя ведьма. Даром что ли полгорода парней приворожила. Ладно, лезьте сюда.
Получив разрешение, друзья выбрались на караульную площадку. Она располагалась на самом верху шатровой крыши. Над ней, на четырёх столбах была установлена маленькая тесовая кровля для защиты от непогоды. Из под этой кровли свисала верёвка сигнального колокола.
Поднявшись на цыпочки, мальчишки заглянули за перила. У обоих перехватило дух от такой высотищи. Теперь башня казалась втрое выше, чем это мнилось при взгляде снизу. Дивно было мальчишкам видеть птиц, пролетавших внизу. Но облака потрогать не удалось. Они были хоть и низко, но оставались всё так же недосягаемы,
Весь град Рязанский был виден отсюда, словно на ладони – и сплошная кора тесовых крыш, окутанная дымками топящихся печей, и княжий терем, и круглая площадь – торг в центре с вечевым колоколом на высоком помосте, и чешуйчатые маковки трёх церквей, возвышавшиеся над крышами прочих домов. И другая надворотная башня, на противоположном конце города.
-А вот наш дом! – гордо сказал Славка, указывая куда-то пальцем.
Юрка, как ни старался, не смог отличить один дом от другого. Он повернулся в другую сторону, чтобы рассмотреть Кузнечную слободу. Но не мог узнать родимую сторону. Там стояли лишь почерневшие печки, да груды дымящихся головёшек. Только колодезный журавель одиноко торчал среди останков бывшей родной слободки.
От этого Юрке стало грустно. Он вдруг осознал, что мир навсегда изменился. Конечно, после войны будут построены новые дома, чистые, золотисто-жёлтые, пахнущие смолой и стружкой. Но они будут уже другие. Никто не вернёт ему милую сердцу старую кособокую избушку, где он когда-то учился ходить и ту раздвоенную старую яблоню, под которой он играл и учился лазать по веткам.
Юра перевёл взгляд в туманную даль, на величественные изгибы реки в крутых берегах. С наслаждением он представил, как весной вскроется лёд, и льдины с грохотом и треском покатятся вниз к великой Ра-реке, и дальше, через разные страны, до неведомого Хвалынского моря, о походах на которое когда-то рассказывал ему дед.
То-то будет радости, строить плотины на весенних ручьях, мастерить и пускать кораблики с парусами из кусочков бересты. И понесёт могучая река его кораблик аж до самой Персии.
Он посмотрел на белые от снега поля, на перелески, переплетённые серебряным кружевом ветвей.
-А что это там, в дали, такое чёрное? - спросил Юрка, указывая на непонятную тёмную массу, прикрытую туманной дымкой.
Плутоватая улыбка вдруг окаменела на румяных щеках караульного.
-А ну-ка, малышня, брысь отсюда, - вдруг сказал он. - Живее, живее, чтоб духу вашего здесь не было! Да не шастайте по городу, а мигом домой!
Спотыкаясь, мальчишки запрыгали вниз по крутым деревянным ступенькам. А наверху вслед им понеслись частые тревожные удары башенного колокола. Внизу на городских улицах послышались нарастающие крики, хлопанья дверей. Залаяли собаки. Следом, так же часто и тревожно зазвонил колокол на другой караульной башне. Сразу же к нему присоединились голоса церковных колоколов. Гулко и низко заухал вечевик.
Из многоголосого шума людских голосов Юрка смог разобрать только одно слово, повторяющееся снова и снова: «Орда».
Продолжение
http://www.proza.ru/2018/03/27/402