2.04.2011.
Руки дрожат, я сам - сплошная дрожь, сплошной тик, натянутый нерв. Только теперь я понял смысл фразы: "Никогда не говори "Никогда". Уйдя от дока, я думал, что прошлый месяц стал худшим в новом году. Думал до сегодняшнего дня. Точнее, до момента, когда в окне моего любимого кафе увидел ее.
Мы расстались через семь месяцев после того, как она взялась за ремень. Вновь переезд. Неловкие объяснения. Объятия. Наивные и чистые слезы двух влюбленных подростков, которые думали, что больше никогда не увидятся. Мы дали слово никогда не писать друг другу писем, чтобы поскорее прошла боль. Романтизировали ли мы наше горе (а это было, несомненно, горем для нас)? Да. Но можно ли нас в этом винить?
Через несколько лет была другая. Мы спали, играли в счастье, но того, что дала мне первая любовь, эти отношения не способны были дать. Наверное, это и к лучшему. Мы расстались без криков и скандалов, когда оба убедились, что стали надоедать друг другу. Тем для разговоров не осталось, а секс уже не мог склеивать растущую с каждым днем трещину.
Изредка были мелкие интрижки, флирт, поцелуи, приглашения зайти на чай, перераставшие в предложение остаться на ночь. Но и они не могли сравниться с той, подростковой любовью. Прошло десять лет, и в течении всего этого времени я не переставал вспоминать о ней, даже будучи с другими. Что это, мой милый ДИ, подлость или же преданность?
Это случилось сегодня вечером, уже стемнело. Я шел с работы. Забрал вещи, документы, относительно положительную характеристику и рекомендации. Не хотел ни искать новую, ни сокрушаться о потере этой. Рано или поздно я должен был уйти, просто прими это как факт. Не хотел ничего, только посидеть за любимым столиком, и, глядя в окно, пить терпкий кофе, чтобы хоть ненадолго прийти в себя после всего случившегося, набраться и сил и подумать, как жить дальше.
Но за моим любимым столиком сидела она, с каким-то мужчиной. На вид - мой ровесник, приятная внешность, деловой костюм. Я мельком взглянул на него, сам понимаешь, на кого я тогда по настоящему смотрел.
Те же родные черты лица, глаза, щеки, губы, та же улыбка, ухоженные руки. Обручальное кольцо. Я не мог оторвать от нее взгляда. Рассеяно поблагодарил женщину, протянувшую мне выпавшую из онемевших рук папку с бумагами и продолжил любоваться той, которая навсегда изменила мою жизнь. Пытался прочесть по губам, что она говорила сидящему напротив. Наверное, так дети замирают перед витриной магазина со сладостями.
Любил ли я ее в тот момент? Или же я любил свои воспоминания о ней? О том дне? Любил то, что она со мной сделала?
Собеседник, проведя кончиками пальцев по ее щеке, встал, и, что-то сказав, направился в сторону прилавка. Она улыбнулась. Сначала, опустив взгляд, рассматривала чашку, стоявшую перед ней. Затем посмотрела в окно.
И снова - та самая девочка, сидящая в кабинке колеса обозрения. Вновь этот взгляд, в котором совсем нет страха, есть лишь искренний интерес и удивление, на которые способны только дети.
Я не зашел в кафе. Она из него не вышла. Лишь приложила ладонь к стеклу, как это сделал я со своей стороны. Минута, две, три. Мы разглядывали друг друга, осторожно, будто боялись, что слишком пристальный взгляд развеет лицо человека напротив, исказит его, сотрет даже память о нем.
- Bonjuor, madam! - беззвучно, одними губами. Но она поняла.
- Bonjuor, mon petit! - беззвучно, но я понял.
Когда за столик вернулся мужчина, его собеседница задумчиво смотрела в окно, за которым никого не было.
Маленький, вечный ребенок. Потому что так - легче, даже через страдания - удовольствие. Будь на моем месте мужчина, настоящий мужчина, он подошел бы к ней, ДИ. Сказал бы, что коллега, просто пожал бы руку, услышал голос. Мужчина, но не мальчишка.
Я прекрасно осознаю, что сам себе гублю жизнь, потакая этим желаниям. Но я настолько свыкся с данной ролью, которая позволяет мне, пусть лишь мысленно, но достигать желаемого, что я не могу расстаться с ней, даже ради любви. Легче приспособиться, вечно играть, ожидая того, что у нормального человека вызывает лишь отторжение и злость. Это и есть моя настоящая проблема, ДИ?
Возможно, док прав и меня действительно может спасти лишь медикаментозное вмешательство? Скоро прием. И я не буду лукавить, ели скажу, что это - моя единственная оставшаяся надежда.