Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2018/03/16/764
Анюта
Я сегодня не пошла в школу. Просто не было настроения. Но маме и дяде Володе соврала, что у меня живот болит. Понятное дело, они подумали, что у меня "дела". Ну в общем, месячные. А что, мне уже 13-й год, вполне может быть. У меня даже и сисечки уже начали расти. Кстати, мне не нравится называть их "грудь". Грудь - это что-то такое большое, это как у тётей, которые деток своим молоком кормят.
Ой, что-то я отвлеклась.
Короче, дома я. Вчера мама с дядей Володей были в больнице у тёти Нади. Бедная, бедная, бедная тётя Надя. Я слышала, как мама разговаривала со своим дядей Володей и сказала, что её пытали. Что сожгли ей часть лица, левую грудь и левый бок. Это что ли как немцы партизанку? Попыталась представить, что было бы если бы меня так пытали. Нет, не получается. Не могу представить. Но орала бы я - это уж точно.
Совсем недавно мы были на свадьбе тёти Нади. Она была такая красивая, как Ангел. И её очень любят животные. И наша Мурша, она на свадьбе даже в ЗАГСе за ними по дорожке шла, и Найт её жениха, ну, то есть уже мужа, и её Лейла. Лейла сейчас у нас живёт. И Мурша к нам вернулась, не захотела с дядей Серёжей жить. А я знаю, что если животные очень любят человека, то значит этот человек хороший.
Я вчера плакала. И сегодня, сейчас, плачу, так мне жалко тётю Надю. И мама моя, когда вчера вернулась из больницы от тёти Нади, тоже плакала. А дядя Володя остался в больнице ночевать. И сегодня, я уверена, останется. Он все время будет там, пока тётю Надю не выпишут оттуда.
И знаете, что я вам скажу? Он мне очень нравится, но хоть Лизка и иногда Машка и называют его папой, он никогда нашим папой не станет. Я знаю, что и мама это знает. Потому что для неё наш папа был единственным во всем мире. Она любила и любит только его. А ещё потому, что дядя Володя любит тётю Надю. Нет, он никак это не показывает, но я же это сердцем чувствую, а оно у меня никогда не ошибается. Вот потому дядя Володя отпуск на работе взял и остаётся каждую ночь в больнице. А мама проведает её, а потом возвращается, оставляя его с ней. И она нисколько не ревнует и не сердится на дядю Володю. И тётю Надю до слёз жалеет. И я тоже.
Я не знаю, как молиться богу. Даже не уверена, что он действительно есть где-то там на небе. Но я буду очень-очень просить его, чтобы он вылечил душу тёти Нади. Потому что я знаю, что у неё не тело, у неё душа обожжённая. И пусть Господь соединит души дяди Володи и тёти Нади, и тогда душа тёти Нади выздоровеет.
Надя
Мне больно, но нет сил кричать. И возможности кричать тоже нет. У меня ожог горла 2 степени. Обожжены также голосовые связки. Когда меня поджаривали газовой горелкой, в крике я невольно вдыхала раскалённый горящий газ.
Врачи мне ничего не говорят, может они совсем сгорели? Я была бы рада, если бы это была правда. Тогда мне не надо было бы ничего, никому рассказывать. НИ-ЧЕ-ГО и НИ-КО-МУ. Не надо проходить через этот позор, раскрывая свои и телесные и душевные раны. Кто в силах рассказывать о своём обесчещенном и испоганенном теле, о своей растоптанной душе? О своём бесконечном унижении? Кто? Никто! А я тем более!
Я не хочу дальше жить. Не хочу чтобы меня жалели. Не хочу, чтобы при виде меня содрогались от омерзения. Я не видела своих шрамов от ожогов, и не скоро ещё увижу, так как они скрыты повязками. Но я могу себе представить насколько они уродливы. Насколько я уродлива.
А ещё я боюсь спать. Потому что мне снятся сцены похуже любого кошмара. Я почти не помню, как я это делала, так как была под наркотиками, но каждый раз, когда у меня были "выходные" и я умирала от наркотической ломки, меня ломали ещё и морально, заставляя смотреть мерзкое порно-видео в котором я была главной героиней.
Я должна выздороветь. Но не для того, чтобы жить, а чтобы умереть. Когда смогу двигаться, я сведу счеты с жизнью. И мне перестанет быть больно. А плакать за мной некому. Муж Сергей отказался от меня. Я лежу здесь уже почти две недели, а он даже не пришел через окно из коридора хоть разок на меня взглянуть. И я его понимаю, кому я нужна такая.
Вот только Володя... Почему он торчит здесь в палате уже столько дней? По долгу службы? Охраняет меня,наверное. Как же, важный свидетель.
Но почему он спит в неудобном больничном кресле, скрутившись в клубок, почему старается не выходить даже покушать? Похудел, лицо посерело, небритый. И почему, когда он думает, что я сплю, он становится на колени у моей кровати, берёт мою правую руку, которая не обгоревшая, и прижимает её к лицу? Из жалости? Ненавижу его! Не хочу жалости. Это унизительно.
Я устаю думать, мне надо подремать. Главное - не заснуть, не вернуться к кошмарам.
Володя
Как же у меня болит душа за Надюшу. А у неё как горит. В буквальном смысле, и душа и тело. Уколы, капельницы, ежедневные перевязки. Это такие страдания. Я дал себе слово, что буду сражаться за её душу и её тело. Особенно за душу, чтобы она не выгорела дотла.
Врачи говорят, что критическое состояние миновало и состояние Нади стабильно тяжелое.
И прогнозы тоже достаточно утешительные - ожоги зарубцуются, правда шрамы останутся на всю жизнь, если не сделать пересадку кожи.
Я консультировался со специалистами. К сожалению, это несколько операций и каждая стоит сумасшедших денег. А ни у Наденьки, ни у меня их нет. Правда, у меня есть дом, доставшийся мне в наследство от родителей. Его можно продать. А где я тогда буду жить? Можно снять квартиру. Маленькую и скромную. Но даже за маленькую и скромную придётся платить как минимум 150 долларов в месяц.
А ещё проблема с горлом и с голосом. Восстановится ли он у Нади? Сейчас она может говорить лишь неразборчивым шёпотом, часто закашливается. До сих пор не ест твёрдую пищу. Белла по моей просьбе купила на рынке облепиховое масло и я даю его Наденьке несколько раз в день. Чёрт, угрохал на него половину моей зарплаты. Но мне для Нади не жалко. Буду сидеть на голодном пайке. Правда, Белла приносит мне из дому поесть, но я всё время ругаю её. Ведь за этот месяц я не дал ей ни копейки, всё уходит сюда, в больницу. Золотой человек Белка! А я счастливчик - у меня две любимые женщины!
Стоп! Две? Почему я так подумал? Моя любимая женщина одна - Белла.
Но Надя постепенно снова, как когда-то в школьные годы, заполняет все мои мысли и потихоньку вытесняет Беллу. А тогда я, как прирученный щенок, вилял хвостиком при малейшем её приближении, мечтал прикоснуться к ней и всё время быть поблизости. Но потом уехал на учёбу, а Надя вышла в первый раз замуж. Когда после учебы я вернулся к родителям и узнал, что она замужем - свет померк передо мной. Но я справился, заставил себя не думать больше о ней.
И может быть и нашёл бы женщину, и женился бы на ней, но Надя с мужем развелись, и я снова стал мечтать о ней. Конечно, я не монах, и у меня не раз были женщины. Но это всё были бабочки-однодневки. Вернее, - я усмехаюсь, - одноночки.
А потом вынырнул этот Сергей, с расследованием дела "коррекция памяти", и охмурил Надю. Как же, умный и достаточно раскрученный журналист, храбрый, не боящийся рискнуть и подставить себя. Красивый, любит животных. Ну, чем не герой-любовник? А оказалось, что слава для него важнее жены, и этот подонок до самого Надиного похищения изменял ей.
А теперь спрятался. Забился в какую-то нору. Наверное уехал куда-то. Может даже и в другую страну. В его с Надей квартире чужие люди, на звонки не отвечает, мобильник отключен. Даже Надиных вещей не вернул. Я бы, конечно, из-под земли его выкопал, хотя бы для того, чтобы притащить к Наде в больницу. Она ведь так переживает, что муж за всё время так в больнице и не появился. Но, боюсь, она по глазам его догадается, что больше ему не нужна. Впрочем, она и так уже это знает.
За окном сереет зимний тусклый рассвет. Ночь прошла, а я почти не спал. Боялся выпустить Наденькину руку, прозевать если она проснётся, если пошевелится. Вдруг ей что-нибудь понадобится. А я же лучше любой нянечки. Нянечку ещё хрен дозовёшься, а я всегда рядом. И судно ей подам, и протру её тело, там где нет ожогов, влажным полотенцем с тёплой водичкой. Да, я знаю, что она жутко стесняется, и ненавидит, когда я вижу её шрамы, ведь в некоторых местах уже сняли повязки и там страшная, рубцеватая, гранулированная розовая поверхность. Но у меня она вызывает только прилив нежности и я наклоняюсь и нежно, нежнее пуха, прикасаюсь губами к ней. Надя тогда вздрагивает, сжимает меня здоровой рукой и пытается что-то прошептать, на её лице написан гнев, но я же вижу её глаза и они говорят мне совсем другое.
Надя
Сегодня меня выписывают. Я уже могу ходить, и повязки все поснимали. Могу и разговаривать. Правда, это всё ещё больно, и я всё время шепчу, а голос прорывается лишь иногда. Поэтому я всё время держу Володю руку и когда хочу что-нибудь сказать дважды сжимаю её. Володя наклонятся к моим губам и я шепчу, а он потом "переводит" это окружающим.
Боюсь сама себе признаться, но я держу Володину руку не только из-за разговора. Эта рука придаёт мне силы и мужества жить. А если я отпускаю её, когда Володе надо отлучиться, то начинаю испытывать неуверенность и страх.
В самое тяжелое время, когда мне было ужасно больно, я мечтала, что когда смогу сама шевелиться и вставать, я украду таблеток снотворного, наберусь мужества и покончу с этой жизнью, с этой болью. Но Володя как-то сумел внушить мне, что покончить с собой - это не мужество, а трусость, а жить - вот это мужество. И я решила попробовать.
* * *
Володя нервничает. Он постоянно бегает на сестринский пост проверять, готова ли уже выписка из истории болезни, потом врывается в кабинет к лечащему врачу и ещё и ещё раз требует подробных инструкций, что и как делать, когда приходить на приём и на процедуры. Возвращается ко мне и на его лице такая широкая улыбка, такое удовлетворение, что я хватаю его за руку, пожимаю её и шепчу:
- Что-о?
А он хохочет и, сам вслушиваясь в свои слова, произносит:
- Врач пообещал мне, что у моей жены всё будет хорошо!
Я не улавливаю сути, не понимаю, что же тут смешного и переспрашиваю:
- А чего ты хохочешь?
- Ты не поняла? Он сказал "у жены"! Понимаешь, у ЖЕ-НЫ!
- Ещё бы, не сказать. Ведь мой - я не хочу произносить ни слово "муж", ни его имя, - ни разу тут не появлялся, а ты тут всё время. Ну перепутал человек, решил, что я твоя жена. Ошибся.
- Надя, ничего ты не понимаешь. Я тебя люблю! Люблю! А если ты хоть намекнёшь, что хоть когда-то станешь моей женой - я буду счастлив!
- Надюша, он действительно тебя любит!
Как пишут в романах - "немая сцена". Потому что эти слова произносит Белла. Она стоит в дверях палаты, с букетом цветов (это зимой-то) и смотрит на нас.
Володя ужасно смущается, краска на его лице выдаёт его с головой, а поскольку он сегодня тщательно выбрился, то скрыть эту краску под щетиной невозможно.
- Белла, прости меня пожалуйста, я давно тебе хотел сказать, но боялся обидеть.
- Всё нормально, Володя! Всё хорошо! Спасибо тебе, ты скрасил моё одиночество, и ты самый лучший друг. И я тоже давно хотела тебе сказать, что кроме моего Бори у меня никого не может быть. Вот такая я, оказывается, однолюбка. А ещё я хочу спросить тебя...
- Конечно спрашивай!
- Ну, это не совсем вопрос. Скорее предложение. Я бы хотела, чтобы мы с тобой, что бы в нашей жизни не случилось, навсегда остаться лучшими друзьями. Ты не против?
- Вот ты смешная! Конечно, не против.
- А если так, то слушайте меня внимательно. Наденька, эти цветы - тебе. У тебя начинается новый период жизни, и я желаю тебе в нём счастья, и верных друзей вокруг. - Она передала мне букет, а я смущаясь тут же подхватила его здоровой рукой и передала Володе. - А твои самые верные друзья это, конечно, Володя и я. Согласна?
Я закивала головой, несмотря на боль в шее.
- Я рада! И мои девчонки тоже будут рады. Я тут подумала. В общем, Надь, тебе ведь идти некуда. Своей квартиры у тебя нет, твой муж куда-то сгинул, а в вашей квартире чужие люди. Да и вряд ли ты захочешь возвращаться туда, где у тебя будут не самые хорошие воспоминания. Володя хотел снять маленькую квартирку для вас. Но я знаю, что он далеко не Рокфеллер. Так что, перебирайтесь ко мне, в нашу с Борей квартиру. У нас там четыре комнаты. В одной буду я с Анюткой, в другой Машутка с Лизонькой, одна Володе и одна тебе. Согласны? А если ты будешь вместе с Володей, то у нас останется одна комната для гостиной. Но это вы уж сами решайте.
Я вцепилась Володе в руку. Сердце моё трепыхалось, как пойманная птичка. По лицу текли слёзы счастья. Шепнула Володе:
- Она хорошая. Она мой и твой друг.
В палату заглянула медсестра:
- Калиновская, вот ваши документы. Собирайте вещи, сейчас я прикачу кресло-каталку и поедете на выход.
Я услышала, как Володя буркнул себе под нос:
- Калиновская? Фигушки. Селиверстова она, а, даст Бог, и Зелинской станет.
Медсестра вкатила кресло-каталку. Володя бережно, как королеву усадил меня в неё, положил на колени мне букет, и стал за моей спиной. Белла взяла меня за руку и мы поехали к выходу.
Вот и выход. И тут я снова расплакалась - вдоль пандуса для въезда-выезда стояли мои коллеги из нашей "конторы" и все Володины бойцы. Кто-то был в гражданском и приветственно махал мне рукой, кто-то в форме и отдавал мне честь. Они улыбались и что-то кричали. Меня любили, меня уважали, меня помнили.
Следующая глава: http://www.proza.ru/2018/03/18/803