Татьяна Валентиновна

Александр Чатур
          ТАТЬЯНА ВАЛЕНТИНОВНА

   Ночь. Как всегда, была ночь. Поднимаюсь по лестнице из метро в эту морозно- хлюпающую ноябрьскую реальность, мучительно пытаясь вспомнить, где здесь улица с нужным  названием, и есть ли здесь цветочный магазин. Сердце замирало от предвкушения этой, хотя и праведной, в чём- то авантюры.
Отпуск был «пропащим»- какой- то остаток от основного, внеурочно, нежданно, безнадежно.

   Татьяна Валентиновна должна была сегодня вечером работать. Я заранее разыскал номер телефона и уточнил расписание.
Букет выбран.. Идти оказалось не далеко. Музыкальная школа.
- Я к Бо---ой.
- Второй этаж, класс №.
Охрана улыбается: цветы и то, что следом за ними, не вызывает подозрений. Да и возраст- родительский. Двигаюсь по коридору: звуки, звуки, гаммы, арпеджио… Даже запахи те же, хотя это другая школа, я здесь впервые. Стучу. Открываю дверь.
- Здравствуйте, Татьяна Валентиновна! – Улыбаюсь .- Нехорошо забывать учителей, правда?
- А Вы кто?
Немного смутившись, достаю из портфеля пару сборников с «личными данными» крупным шрифтом, протягиваю вместе с цветами.
- Вот моя «визитка».
- Саша?!... Ты изменился.
- А Вы – нет.
- Садись сюда.
Мы сидим за одним столом, я и мой преподаватель по инструменту. Это обычный класс. Ничего не меняется. Другая школа, но какая разница- тот же инструмент, тот же педагог.

        ***

   А вечер был самый обычный и пасмурный. Очередной уход из «музыкалки» не состоялся. Кто- то демонстрировал фото из заграничного журнала: обнажённый Юрай Вишни ( запомнилось же имя!), бицепсы размером с нашу ребяческую голову. Уже прошло несколько тренировок по борьбе. Мы начинали новую, мужскую жизнь… И вот нас, как нашкодивших щенят , чуть ли не за уши возвращают в родные пенаты. Занятия продолжались: утром- школа, вечером- вторая школа, музыкальная. Спортзал подождёт. Да и любое помещение, и квартиру при желании легко превратить в спортзал. Спортзал подождёт, но до каких пор. И вообще, до каких пор следует ждать чего- либо? Месяц? Год? Жизнь? Чем дольше живёшь, тем большими оказываются возможности терпения, ожидания.

   Инструмент- второстепенный предмет, наряду с сольфеджио и музлитературой. Хор, этот всемирно известный, этот едва ли ни единственный в стране исполнитель Вивальди, Монтеверди, Перголези, Шютца, Гайдна… с оркестром и органом, когда произведение читается каждым хористом из объёмной папки- час, полтора, два; когда дирижёр- не свой, понятный  до последней ужимки или гримасы,- а некто Лев Маркиз, например, или ещё бог весть кто, знакомый лишь по одной или двум репетициям; когда свечи в зале, колонны, канделябры, когда тишина сильнее звука, когда множество голосов «танцуют» на единственной протянутой нити  восприятия дирижёра, его толкования, вкуса, эрудиции, знания жизни… Держите! Держите! Звук… Нить…
Тишина в зале. Звук погас. Дирижёр спрятал его нежно в своих объятиях и прикрыл глаза. Звук проплыл всеми доступными поверхностями, обнял зал и каждого в зале, и вернулся, как выдох зала, каждого в зале… «Stabat mater dolоrosa»… Зал безмолвствует. Музыка царствует. Никто не смеет шелохнуться, хотя Царица уже оставила зал…

   Нет. Занятия на инструменте- это иное, это- каждодневные домашние обременительные- и для соседей в том числе- тренировки, когда за инструмент приходится втаскивать себя усилием воли. Наш ученик никогда не гулял во дворе с тех пор, как его отвели в музыкальную школу. Впрочем, он сам об этом упрашивал. И теперь, немного повзрослев, ощущал свою невостребованность в других сферах деятельности или знания.

   Хватит! До урока тридцать… двадцать минут… Я уже шестой год стучу по клавишам и, кажется, этого довольно…. Пятнадцать минут до урока, уже не успеть. Урок начался. Возникает взгляд педагога и встают совершенно другие ощущения: вот она берёт его правую кисть, резко снимает с клавиатуры и почти бросает ему на колени. « Ты не занимался?» Конечно же  занимался, но недостаточно… А вот отчётный внутренний концерт в школе или в Доме Композиторов. Он очень волновался. Да, это был Эшпай. Он очень хорошо подготовился. Потому что пьеса - нравилась. Татьяна Валентиновна всегда выбирала пьесы в начале года из большого числа произведений, листая ноты, проигрывая кусочки и , наверное, не упуская из внимания реакцию ученика… И начинались уроки. Нумеровались пальцы прямо над нотным станом на бумаге и не единожды потом исправлялись. Делались какие- то дополнительные надписи, помимо обычных «legato» и « stаcсato». Самым «смешным» всегда оказывалось «ritenuto»…
Это как раз тот эффект, который произвела «валерианка» на том отчётном концерте. В середине пьесы музыка вдруг остановилась. Он не мог вспомнить что дальше. Обречённо повернулся к педагогу и прочитал на лице столько всего… Откуда было знать, что существуют некие неведомые ещё тогда рейтинги, и что это выступление было очень важным для  неё, что играл он хорошо и  даже  очень хорошо, что понял пьесу, прочувствовал, что , наконец, у его педагога появится не совсем бестолковый ученик, и это увидят коллеги … Всё рухнуло в один миг: «Играй откуда помнишь»…

   А в  тот вечер он не выдержал: схватил папку с нотами и рванул бегом по улице. Это больше километра, может быть, два. Бегать было куда привычнее и легче, чем сидеть за инструментом. Он бежал и понимал, что бежит «правильно». Он не мог просто так огорчить эту женщину, эту тонкую, красивую и внимательную, хотя и строгую порой, молодую женщину. Ей ведь и лет- то было тогда- едва после музучилища.
Он вбежал в класс. Красный, задыхающийся. Она всё поняла. Усадила за инструмент и долго- долго ждала, пока он отдышится. Урок закончился тихо и обоюдобережно.

        ***

   Признать в этом хитроватом немолодом человеке своего ученика? Со временем восприятие старших и младших, кажется, и не меняется вовсе. Личность предполагает дистанцию. А дистанция- важная характеристика личности…
Мы рассматриваем ладони:
-  А родинка сохранилась?
-  Какая родинка?
-  На безымянном, у самого основания. Нет, нет на другой руке.
Татьяна Валентиновна удивлённо рассматривает свою руку:
-  Нет.
Так бывает. Родинки блуждают. Как звёздочки. Татьяна Валентиновна вдруг лукаво спрашивает глазами, и я слышу:
-  А помнишь, как ты пришёл на урок…
Я не дал договорить. Такое не забывается. Нельзя сказать, что меня поймали «на слабо». Скорее, это был мой собственный «химический» эксперимент с С2Н5ОН. И происходил он впервые. Но долг превыше всего. И я явился на урок фортепиано не совсем «форте». Мой синий двубортный (не школьный) костюмчик был не совсем свеж. Я даже попытался что- то играть, но услышал ласковое: «Саша, иди домой.» И ушёл.
О, наши педагоги! Святые люди!
-  Это не стало традицией. Я не употребляю совсем.
Мы рассказывали о своей жизни, прошедшей с конца семидесятых.
-  Ты похож на следователя.
-  Нет, я не следователь.
Цветы в вазе. Сборники стихов на столике или парте, которые мой педагог снова и снова то берёт в руки, то откладывает. Она лишь прочла мою фамилию на обложке- и тут же (мгновенно!) вспомнила. Но ведь нас были сотни и сотни! Как это возможно? Это- наши педагоги.

  Уже стучалась в дверь девочка лет десяти- одиннадцати. Её просили подождать. Она ждёт уже не менее пятнадцати минут. Я начинаю пятиться в коридор. Уже в коридоре, из дверного проёма Татьяна Валентиновна, поднявшись от стола и привыкая к росту своего бывшего ученика, как- то почти заговорщически шепчет:
-  Ну подожди.
И мы говорим и говорим, ещё и ещё, уже в присутствии девочки, втроём.
Милая девочка! Я сорвал твой урок. Это был не первый сорванный мною урок. Прости меня. Но я знаю, что в жизни у тебя будет много света и любви, и что тебе никогда не забыть эти уроки и своего педагога. И я очень рад за тебя, вот только сказать этого я не успеваю. Я раскланиваюсь и ухожу. Туда, где уже не будет такой музыки. Где, обычно, лишь вой и скрежет, боль и злоба, страх и отчаяние. И разлука. С музыкой.
-  Береги себя! – слышу я вдогонку.

   Примерно через неделю я получаю СМС:
-  Прочитала всё. Умничка!...
Вот моя музыка. Не лишённая опечаток и бестолковщины. Но наконец- то я исполнил хоть что- то.
Я спросил Вас, воспитали ли Вы музыканта? Вы не ответили… 

   08.03.18