глава 29 Глава школы

Смеющаяся гордость рек и озер

глава 29

Глава школы

Писатель: Цзинь Юн
Переводчик: Алексей Юрьевич Кузьмин



К вечеру Лин-ху Чун вновь прибыл в Шаолинь, обратился к монаху, ведающему приемом гостей, рассказал, что хочет вернуть останки наставниц Дин Сянь и Дин И на гору Хэншань. Монах ушел с докладом, через некоторое время вернулся, и сообщил: «Настоятель сказал:
– Тела двух наставниц были кремированы. Сейчас настоятель читает сутры, чтобы облегчить им путь в загробном мире. Их прах собран, и будет отправлен на гору Хэншань».

Лин-ху Чун прошел в боковой зал, оформленный для траурной церемонии по погибшим наставницам, преклонил колени перед алтарем с останками и табличками с именами покойных, несколько раз с величайшим почтением коснулся лбом пола, тихо помолился: «Лин-ху Чун, пока жив, приложит все свои силы, поможет клану горы Хэншань подняться к новым вешинам блеска и величия, не откажется от доверенного госпожой-наставницей поручения».

Лин-ху Чун не стал просить аудиенции с настоятелем Фан Чжэном, попрощался с монахом, принимающим гостей, и покинул монастырь. Когда он спускался с горы, снегопад все так же продолжался без перерыва, так что ему пришлось остановиться на ночлег в крестьянском доме. Наутро он продолжил свой путь на север, в небольшом городке купил лошадь для путешествия. Каждый день он продвигался только на семнадцать - восемнадцать верст, останавливался в гостиницах, в соответствии с указаниями Жэнь Во-сина понемногу пробивал каналы, и через семь дней левая рука двигалась, как обычно. Прошло еще несколько дней, и он в полдень зашел в одно питейное заведение выпить вина. Люди на улицах сновали туда-сюда, все были заняты хлопотами, каждая семья готовилась к встрече Нового Года, все были безмерно радостны. Лин-ху Чун сам наливал, сам пил, размышляя в одиночестве: «Раньше на Хуашани шинян во главе учеников повсюду занималась уборкой, делала новогоднее печенье, отправлялась покупать товары к Новому Году, шила новую одежду, сяошимэй вырезала из бумаги узоры для окон, царило необычайное оживление. А в этот год я один-одинешенек пью вино, разгоняя тоску».
И в это тяжелое мгновение он вдруг услышал, что кто-то поднимается по лестнице, и говорит: «Во рту совсем пересохло, выпьем здесь несколько стаканчиков, хулы не будет». Другой спросил: «Значит, если во рту не пересохло, то уже нельзя сказать, что несколько стаканчиков не принесут вреда?» Еще один ответил: «Пить вино – это пить вино, пересохший рот – это пересохший рот, как эти два явления можно смешивать в одной дискуссии?» Другой ответил: «Чем больше пьешь вина, тем больше сушит во рту, эти две проблемы не только нельзя не сравнивать, но они еще и связаны взаимной противоположностью». Лин-ху Чун едва это услышал, сразу понял, что это явились «Шестеро святых из Персиковой долины», необычайно обрадовался, закричал: «Шестеро персиковых братьев, быстрее поднимайтесь, выпьем со мной вместе».

Тут внезапно раздался свист рассекаемого воздуха, и шестеро святых вихрем влетели на верхний этаж, бросились к Лин-ху Чуну, вытянув руки, схватили его за плечи и запястья, и каждый орал: «Это я его первый схватил»; «Это я первый заговорил, и Лин-ху Чун услыхал мой голос»; «Если бы я не предложил сюда пойти, как бы вы его увидели?»

Лин-ху Чун очень удивился, рассмеялся: «Вы шестеро что за розыгрыш устроили?»

Тао Хуа подбежал к окошку питейного заведения, и громко закричал: «Маленькие монашки, большие монашки, старые монахини, не старые, не малые средние монахини! Я, Святой Цветок Персика первым нашел княжича Лин-ху, быстрее выкладывайте две тысячи лян серебром». Тао Чжи тоже бросился, и закричал: «Это я, святой Ветвь Персика, первым увидел его, большие и маленькие монашки, давайте деньги». Тао Гэнь и Тао Ши тянули руки Лин-ху Чуна каждый на себя, крича: «Это я первый нашел!»; «Нет, я! Я!»

Тут с улицы послышался женский голос: «Нашли Великого Рыцаря Лин-ху?»

Тао Ши заорал: «Это я нашел Лин-ху Чуна, деньги давайте!» Тао Гань заорал: «Одна рука с деньгами, другая с товаром!»

Тао Гэнь поддержал: «Верно, верно! Если монашки от сделки откажутся, то мы Лин-ху Чуна спрячем, им не отдадим». Тао Чжи спросил: «Но как же спрятать? Давайте его уведем, чтобы монашки его не увидели?»

На лестнице послышался топот шагов, вбежало несколько женщин, впереди была Хэншаньская монахиня И Хэ, позади еще четверо монахинь, с ними еще две юные девушки – Чжэн Э и Цинь Цзюань. Едва эти семеро увидели Лин-ху Чуна, то их лица озарились радостью, они вскричали: «Лин-ху дася – Великий Рыцарь Лин-ху», кто-то вскричал: «Лин-ху дагэ» – «Большой старший брат Лин-ху», а некоторые: «Лин-ху гунцзы» – «Княжич Лин-ху». Тао Гань, продолжая держать Лин-ху Чуна за рукав, встал перед ним: «Не дадите серебра, Лин-ху Чуна не отдадим».

Лин-ху Чун рассмеялся: «Шестеро персиковых братьев, что это за тысяча лян серебра?» Тао Чжи ответил: «Мы только что виделись с ними, они нас спросили, не видели ли мы тебя. Мы ответили, что тебя не видели, а вот теперь увидали». Цинь Цзюань произнесла: «Этот дядюшка прямо в лицо говорит неправду, он говорил:
– Нет, у Лин-ху Чуна есть ноги, так что он возможно ушел на край земли, к дальним берегам, как мы можем его увидеть?»
Тао Хуа возразил: «Неверно, неверно! Да мы же уже давно видели со всей ясностью, заранее рассчитали, что именно здесь встретим Лин-ху Чуна».

Тао Гань поддержал: «Точно! А если бы не так, почему мы пошли не в другое место. а именно в это?»

Лин-ху Чун рассмеялся: «Я догадался. Эти сестрички искали меня, попросили у вас шестерых помощи, и вы тут же заявили, что вам нужна тысяча лян серебром, так или нет?»

Тао Гань сказал: «Мы запросили тысячу лян серебра, хотели как следует поторговаться, полагали, что это неимоверная цена, завышенная до Неба, и они будут возражать, снижая ее до самой Земли. Но мы совершенно не предполагали, что эта монашка скажет:
– Хорошо, вы только найдите нам великого рыцаря Лин-ху, и мы дадим вам тысячу лян серебра.
Были такие слова?»
И Хэ ответила: «Точно, шестеро уважаемых помогли нам отыскать Лин-ху дагэ, наш клан Хэншань даст им тысячу лян чистого серебра».

Шестеро тут же вытянули руки, вскричав в один голос: «Насыпай!»

И Хэ ответила: «Я человек, прокинувший семью, разве могу носить при себе так много денег? Затрудню шестерых уважаемых отправиться вместе с нами на гору Хэншань». Она полагала, что шестеро святых из Персиковой долины убоятся трудностей путешествия, разве могла она предугадать, что те воскликнут в один голос: «Хорошо, пойдем вместе с вами на Хэншань, чтобы вы не нарушили своего обещания».

Лин-ху Чун рассмеялся: «Поздравляю шестерых уважаемых, вы стали богачами, умудрились продать ничтожного за такую высокую цену».

На шершавых, как мандариновые корки, лицах шестерых святых из Персиковой долины появилось выражение счастья, они сложили руки аркой: «Вашими заботами! Благодаря Вам! Греемся в лучах Вашей славы! Все благодаря Вам!»

Лица И Хэ и остальных семерых приобрели крайне унылое выражение, они подошли к Лин-ху Чуну и совершили поклоны. Лин-ху Чун встревожился: «К чему такие церемонии?»  И Хэ произнесла: «Явились приветствовать настоятеля». Лин-ху Чун спросил: «Вы уже обо всем знаете? Скорее поднимайтесь».

Тао Гэнь произнес: «Точно, очень неудобно беседовать, стоя на коленях». Лин-ху Чун обернулся: «Шестеро уважаемых персиковых братьев, нам с сестрами из клана Хэншань нужно обсудить важные дела, прошу вас попить в сторонке вина, и не тревожить нас, чтобы ваши денежки не пропали». Шестеро святых уже настроились хорошенечко поболтать, но, услыхав последние слова, тут же примолкли, ушли за стол, примыкавший к окну на улицу, и стали кричать, требуя вина и закусок.

И Хэ и остальные распрямились, вспомнив о наставницах Дин Сянь и Дин И, не выдержали, и горестно разрыдались. Тао Хуа произнес: «Й-ии, странно, странно, что это они расплакались? Если вы расплакались, увидев Лин-ху Чуна, то стоило ли его искать?» Лин-ху Чун зыркнул на него гневным взглядом, и Тао Хуа в испуге закрыл рот ладонями. И Хэ рыдала: «В тот день, Лин-ху дагэ, нет... Настоятель Лин-ху, когда ты поднялся на берег выпить вина, после этого пришел великий наставник Мо Да из клана Южная Хэншань, известил нас, что ты поспешил в монастырь Шаолинь на встречу с настоятельницей и госпожой-наставницей Дин И. Мы все тоже решили идти в Шаолинь, чтобы присоединиться к вам. Но, неожиданно, пройдя часть пути, столкнулись с несколькими десятками молодцов с рек и озер, услыхали их оживленную беседу о том, что ты возглавил героев для атаки Шаолиня, и как все монахи Шаолиня разбежались, испугавшись тебя. Там был один очень толстый главарь, говорил, что его фамилия что-то вроде Лао... он сказал, что обе наставницы были погублены в Шаолине, и что госпожа-наставница Дин Сянь перед смертью велела тебе... велела тебе принять место настоятеля, и ты уже пообещал. И это все множество человек слышали собственными ушами...» Сказав это, беззвучно заплакала, и остальные шестеро тоже заплакали тихими голосами. Лин-ху Чун вздохнул: «Госпожа-наставница Дин Сянь тогда повелела мне принять эту ответственность, но ведь я так молод, к тому же мужчина, репутация у меня плохая, все и каждый считают меня бездельником и повесой, как я могу стать главой клана Северная Хэншань? Но в той ситуации мне волей-неволей пришлось согласиться, иначе госпожа-наставница Дин Сянь умерла бы неуспокоенной. Эх, вот ведь такие трудности».

И Хэ произнесла: «Мы... мы все... все надеемся, что ты... согласишься принять пост главы школы Северная Хэншань». Чжэн Э произнесла: «Дядюшка-наставник Настоятель, ты вывел нас из смерти к жизни, не один раз спасал нас от гибели. На Хэншане все-все знают, что ты истинный муж и благородный человек. Хоть ты и мужчина, но в правилах нашей школы нигде не сказано, что мужчина не может занимать пост настоятеля». Одна монахиня средних лет по имени И Вэнь произнесла: «Когда мы услыхали, что обе наставницы перешли в паринирвану, то все были убиты горем. Но, когда мы узнали, что ты согласился принять место настоятеля, то не только поняли, что Хэншань не будет уничтожена, но и все очень ободрились». И Хэ сказала: «Моя наставница и обе старшие наставницы были убиты людьми, за несколько месяцев все поколение с фамилией Дин успокоилось в паринирване, а мы так и не узнали, кто же является их убийцей. Дядюшка-наставник Настоятель, то, что ты возглавишь нашу школу – это самое лучшее, если не ты, то больше некому отомстить за трех убитых наставниц».

Лин-ху Чун кивнул головой: «Отомстить снежно-холодной местью за трех наставниц – это мой долг».

Цинь Цзюань произнесла: «Ты был изгнан из клана горы Хуашань, а теперь станешь главой школы Северная Хэншань. Северная твердыня стоит вровень с четырьмя другими, с этого времени тебе больше нет необходимости называть господина Юэ «шифу» – «отцом-наставником», самое большее, тебе его можно именовать «Юэ шисюн» – «Старший брат-наставник Юэ».

Лин-ху Чун только горько усмехнулся, подумав: «Да только мне уже больше не свидеться с «Юэ шисюном» ».

Чжэн Э сказала: «Получив горестные известия о кончине двух наставниц, мы все поспешили в монастырь Шаолинь. На пути нам встретился дядюшка-наставник Мо Да. Он сказал, что ты уже покинул монастырь, и нам нужно поспешить, чтобы найти тебя». Цинь Цзюань произнесла: «Мо Да шибо сказал, что чем раньше мы тебя найдем – тем лучше, если мы хоть на шаг опоздаем, то тебя уговорят вступить в колдовское учение, истинное и ложное несовместимы, как огонь и вода, и клан горы Хэншань останется без настоятеля». Чжэн Э метнула на нее быстрый взгляд, поправила: «Сестра-наставница Цинь Цзюань болтает без умолку. Дядюшка-наставник Настоятель как может войти в демоническое учение?» Цинь Цзюань согласилась: «Точно, но дядюшка-наставник Мо Да и в самом деле так говорил».


Лин-ху Чун задумался: «Мо Да шибо действительно очень точно понимает ситуацию, я не вошел в учение Солнца и Луны, но был в волоске от этого. В тот день глава учения Жэнь если бы уговорил меня принять секретное наставление по управлению энергией, да еще искренне пригласил меня вступить, мне было бы неудобно отказать, да еще учитывая мои отношения с Ин-ин и большим старшим братом Сяном, я бы мог им пообещать, что после того, как улажу дела в клане Хэншань, то присоединюсь к ним». Вслух сказал: «И из-за этого вы согласились наградить их тысячей лянов серебра, чтобы они изловили вам Лин-ху Чуна?» Цинь Цзюань не выдержала, и прыснула со смеху: «Изловить Лин-ху Чуна? Да разве бы мы осмелились?» Чжэн Э ответила: «Тогда, когда мы все услышали рекомендации дядюшки-наставника Мо Да, то разделились на отряды по семь человек, и отправились на поиски настоятеля, чтобы как можно быстрее доставить тебя на гору Хэншань, чтобы ты начал великое дело управления кланом Северная Хэншань. Сегодня увидели шестерых святых из Персиковой долины, и они тут же запросили тысячу лян серебра. Нам так хотелось побыстрее отыскать нашего настоятеля, что не только тысячу лян серебра, мы бы и десять тысяч лян не пожалели, лишь бы найти тебя».


Лин-ху Чун улыбнулся: «Если я стану настоятелем, то не будет от меня иной выгоды, кроме как та, что у всех будет значительный прогресс в навыках просить милостыню у корыстных чиновников и богачей-мироедов». Семеро учениц тут же вспомнили, как они в провинции Фуцзянь просили милостыню у Бая Живодера, немного превозмогли свое горе, и на их лицах невольно появились улыбки. Лин-ху Чун произнес: «Хорошо, не беспокойтесь, раз уж Лин-ху Чун пообещал госпоже-наставнице Дин Сянь, то не может не принимать это в расчет. Давайте сытно поедим, и отправимся в путь на гору Хэншань». Семеро учениц тут же расцвели от радости. Лин-ху Чун выпил вина с шестерыми святыми из персиковой долины, и спросил у них, на что они собираются потратить тысячу лянов серебра. Тао Гэнь ответил: «Ночной Филин Цзи Ву-ши всю жизнь проведет в бедности, если не получит в ближайшее время тысячу лян серебра, вот мы ему и пообещали собрать». Тао Гань добавил:

«Тогда в монастыре Шаолинь, мы держали спор с Цзи Ву-ши...» Тао Хуа влез в разговор: «В результате, разумеется, Цзи Ву-ши проиграл, как этот малявка мог победить нас шестерых?» Лин-ху Чун про себя подумал: «Уж если вы держали пари с Цзи Ву-ши, то проиграли, разумеется вы». Вслух сказал: «О чем был спор?» Тао Ши ответил: «Наш спор к тебе имел прямое отношение. Мы решили, что ты ни за что не станешь руководителем клана Хэншань, нет...нет... мы решили, то ты обязательно станешь главой клана Хэншань». Тао Хуа продолжил: « Ночной Филин однако, предположил, что ты ни в коем случае не станешь главой школы Хэншань, мы сказали, что слова Великой Жены что кремень, ты уже пообещал старой монашке, что станешь главой клана, герои-рыцари Поднебесной все это слышали, как можно отказаться?» Тао Чжи произнес: «Ночной Филин сказал, что Лин-ху Чун – бродяга рек и озер, скоро возьмет замуж Святую Деву из колдовского учения, к чему ему идти к старым монашкам, молодым монашкам, путаться с ними?»


Лин-ху Чун подумал: «Ночной Филин с великим почтением относится к Ин-ин, как он мог произнести слова «колдовское учение»? Наверняка шестеро братьев все наоборот говорят». Вслух произнес: «Так что вы выиграли тысячу лян серебра?»

Тао Гэнь ответил: «Точно. Тогда мы решили, что это победа. Ши Ву-цзи потом сказал, что эту тысячу лян он заработал самым честным образом, и не может нам отдать. Я сказал, что это само собой, мы то, шестеро святых из Персиковой долины разве можем красть и отнимать?» Тао Е добавил: «Сегодня мы столкнулись с этими монашками, они с гонгом и колотушками повсюду тебя искали, говорили, что хотят просить тебя занять место настоятеля в их клане, мы пообещали им помочь найти тебя, и что эти поиски будут стоить тысячу лян серебром». Лин-ху Чун улыбнулся: «И вы решили раздобыть тысячу лян серебра, чтобы помочь ему оплатить вам проигрыш?» Шестеро святых из Персиковой долины разом воскликнули: «Именно так! Ты угадываешь события, как небесный дух!» Тао Е произнес: «Почти так же хорошо, как мы, шестеро братьев, предугадываем события!»

Так они начали путешествие к горе Хэншань, и наконец, прибыли на нее. Ученицы клана заблаговременно получили известия, спустились к подножию горы, и с почтением ожидали визита, увидев Лин-ху Чуна, все пали ниц. Лин-ху Чун торопливо метнулся с ответным поклоном. Завели речь о том, как Дин Сянь и Дин И покинули этот мир, и все окончательно расстроились. Лин-ху Чун увидел в толпе учениц И Линь, вид у нее был горестный, не говоря о том, что она еще и исхудала, спросил: «И Линь шимэй, ты нездорова?» У И Линь глаза покраснели [то есть, набухли слезами, в нашем понимании], она произнесла: «Ничего страшного». Помолчала, и добавила: «Ты стал нашим настоятелем, теперь не можешь называть меня младшей сестрой-наставницей». Всю дорогу И Хэ и остальные звали Лин-ху Чуна «Дядюшка-наставник Настоятель». Он к ним обращался иначе, не соглашаясь со всеми, и сейчас, услыхав слова И Линь, громко сказал: «Уважаемые сестры-наставницы, Лин-ху Чун занял этот пост главы школы Хэншань, только повинуясь предсмертному желанию предыдущей настоятельницы. На самом деле я неспособен и и не добродетелен, никак не могу соответствовать». Все разом ответили: «Дядюшка-наставник Настоятель занял этот пост – это огромное счастье для всего нашего клана». Лин-ху Чун сообщил: «Но тем не менее, вы все должны пообещать мне одну вещь». И Хэ и другие отвечали: «Какие приказы будут у Настоятеля, ученики не могут не уважать». Лин-ху Чун произнес: «Я буду для вас Чжанмэнь шисюн – Настоятель старший брат-наставник, ни в коем случае не становлюсь дядюшкой-наставником».
[В целях экономии места такой длинный титул в дальнейшем буду переводить сокращенно, как «Брат-настоятель», или просто «Настоятель».]

И Хэ, И Цин, И Чжэнь, И Вэнь и другие старшие ученицы тихо посовещались, вернулись с докладом: «Раз Настоятель так из скромности «умаляет свой блеск», то мы повинуемся». Лин-ху Чун обрадовался: ««Вот и отлично».
Тогда все начали подниматься на гору. Нефритовый пик горы Хэншань очень высокий, хотя у всех ноги были и быстрые, но все же понадобилась половина дня, чтобы добраться до вершины. Главная кумирня горы Хэншань «Ву сэ мяо» – «Бесцветная обитель» – это очень маленький зал, рядом с кумирней тридцать крытых черепицей домиков для проживания учениц. Лин-ху Чун заметил, что «Бесцветная обитель» имеет всего два входа - спереди и сзади, и в сравнении с величественными постройками храма Шаолинь выглядит как «медведки и муравьи» рядом со слоном.
[В китайском языке слово «сэ» - «цвет» имет также значения «выражение лица», «красота», «сладострастие». Также обозначает буддийские слово «Рупа» - «Материальное». Так что название главной обители можно перевести и как «Нематериальная Обитель».]
Зайдя в зал, увидел статую Гуанъинь в белых одеждах, вокруг не было ни пылинки, обстановка простая и безыскусная, он и не представлял, что потрясающий реки и озера своим могуществом клан Северная Хэншань имеет такую скромную обитель.


Лин-ху Чун на коленях поклонился статуе Гуанъинь, направляемый Юй Сао, прошел к месту неподвижного совершенствования госпожи-наставницы Дин Сянь, на полу в маленькой келье лежал истертый коврик для медитации, и ничего больше. Лин-ху Чун больше всего любил шум и оживление, любил выпить и поесть, как он мог сидеть в неподвижном сосредоточении в этом тихом месте, подобном стоячей воде? А если притащить в этот спокойный зал кувшин вина, жареные собачьи бедрышки, или что-то в этом роде – то это же будет осквернение святыни. Он обратился к Юй Сао: «Хотя я и стал руководителем школы, но ведь я «не вышел из семьи» [не отрекся от мира] я и не монашка, все сестры-наставницы в клане относятся к женскому роду, я один мужчина, жить в этом скиту очень неудобно. Прошу разрешить мне перебраться в какую-нибудь пустующую хижину подальше отсюда, мы там поселимся вместе с шестерыми святыми из Персиковой долины, так будет более правильно».

Юй Сао ответила: «Слушаюсь. К западу от вершины есть три просторных помещения, изначально предназначенных для приема гостей, когда к ученицам клана приезжают родители, чтобы их навестить. Если настоятель не возражает, он может временно разместиться там, как тебе такое? А потом мы построим новую постройку для настоятеля».

Лин-ху Чун обрадовался: «Да это вовсе не обязательно, к чему строить новое жилище?» В сердце подумал: «Неужели я всю жизнь проведу настоятелем на горе Хэншань? Только надо найти подходящую кандидатуру, надо, чтобы все ученицы ей подчинились, я ей тут же передам место настоятеля, а сам, «похлопав себя по заду», отправлюсь в путь, буду счастливо странствовать среди рек и озер».

Прибыв в дом для посетителей к западу от вершины, обнаружил в нем мебель и постельные принадлежности, как у зажиточных крестьян в деревне, хоть все и было грубым, но это место все же не было таким тоскливым, как «Бесцветная обитель».

Ю Сао произнесла: «Прошу настоятеля садиться, я принесу тебе вина». Лин-ху Чун обрадовался: «На этой горе есть вино?» Эта новость развеселила его сверх всяких ожиданий. Юй Сао улыбнулась: «Не просто есть вино, но есть хорошее вино. И Линь сяошимэй, услыхав, что настоятель направляется на гору Хэншань, сказала, что если не будет хорошего вина, то есть опасения, что ты не долго тут пробудешь. Мы затемно послали людей с горы, доставили сюда несколько десятков кувшинов».

Лин-ху Чуну стало несколько неудобно, он рассмеялся: «В этом клане все живут в чистоте и горькой простоте, для меня одного так потратились, не знаю, что и сказать». И Цин улыбнулась: «В тот день, когда просили милостыню у Бая Живодера, хотя половину серебра и роздали бедным, но все же не так много; к тому же продали тех армейских лошадей, старший брат-наставник настоятель, ты пей хоть десять лет, хоть двадцать, все равно на вино деньги еще останутся».

В этот вечер Лин-ху Чун и шестеро святых из Персиковой долины напились вволю. Ранним утром следующего дня пришли Юй Сао, И Цин, И Хэ и другие, стали обсуждать, как захоронить прах двоих наставниц, и как за всех троих погибших наставниц лучше отомстить. [Наставницу Дин Чжэнь  кремировали еще в Фуцзяни, после битвы в поселении 28 станции.] И Цин предложила: «Брат-наставник, принимая этот пост, ты должен оповестить об этом всех собратьев по Пути среди рек и озер, и должен послать людей известить главу союза кланов пяти твердынь дядюшку-наставника Цзо». И Хэ возмутилась: «Тьфу, моя наставница была убита этими предателями из клана Суншань, и другие две наставницы тоже наверняка погибли от их козней, к чему их оповещать?» И Цин ответила: «Ритуалами нельзя пренебрегать. Дождемся результатов расследования, если окажется, что три наставницы действительно погублены кланом Суншань, то пусть тогда брат-настоятель только отдаст приказ, мы их тогда призовем к ответу».

Лин-ху Чун кивнул головой: «Наставница И Цин говорит верно. Настоятелем-то я стал, а вот ритуалов никаких не провел». Вспомнил детство, когда его шифу стал наставником школы горы Хуашань, это был очень помпезный праздник, поздравляющих и присутствовавших на церемонии сотоварищей по воинскому пути было множество; также вспомнил, сколько героев-рыцарей собралось на Южной Хэншани, когда Лю Чжэн-фэн решил «омыть руки в золотом тазу». Северная Хэншань стоит в одном ряду с горами Хуашань и Южная Хэншань, если поздравляющих нового настоятеля будет ничтожно мало, не избежать падения репутации. Однако, если пригласить множество гостей, и все увидят, что единственный мужчина является настоятелем у множества монашек – тоже не избежать насмешек. И Цин поняла его думы, сказала: «Брат-настоятель, ты не хочешь тревожить друзей из воинского сообщества, тогда пока не приглашай никого присутствовать на церемонии. Но мы все равно должны выбрать официальный день вступления в должность, и всех оповестить об этом.

Лин-ху Чун подумал, что фракция Северная Хэншань является одной из школ союза меча пяти твердынь, если настоятель будет слишком небрежен в делах, то это повредит репутации клана, и он утвердительно кивнул головой. И Цин принесла календарь, просмотрела его, и сказала: «16 день второго месяца, восьмой день третьего месяца, 27 день третьего месяца – эти три дня благоприятны, прекрасное предзнаменование великих успехов. Брат-настоятель, какой из дней лучше подходит?»

Лин-ху Чун обычно не верил ни в какие благие предзнаменования, счастливые и несчастливые дни, подумал, что чем раньше провести все церемонии, тем меньше людей соберется, и меньше будет стыда, произнес: «А в первом месяце благоприятные дни есть?»
[В «Открывающем» год первом месяце после китайского нового года – праздника весны. То есть - это ориентировочно либо февраль, либо март.]

И Цин произнесла: «В первом месяце как раз немало благоприятных дней, но они все не подходят. Там благоприятные дни для того, чтобы отправляться в путь, для начала земляных работ, свадеб, открытия торгового дела, а для «Принятия печати» и «Начала заседания», придется ждать второго месяца». Лин-ху Чун рассмеялся: «Так я же не в чиновники произвожусь, что за принятие печати, начало заседания?» И Хэ рассмеялась: «Не ты ли становился великим генералом? Возведение в сан настоятеля тоже требует принятия печати».

Лин-ху Чун не хотел идти наперекор всем, произнес: «Раз так, то утвердим 16 день второго месяца». Тут же послали учениц, и с тем, чтобыв забрать в Шаолине прах прешедших в нирвану наставниц, и с посланиями ко всем кланам. Он еще раз дал наставления ученицам, отправляющимся в путь, ни в коем случае не предавать их поручения широкой огласке, и дополнительно сказал: «Когда будете докладывать главам других кланов, скажите, что мы до сих пор не отомстили за смерть двух наставниц, и, несмотря на то, что вводим в сан нового настоятеля, просим не присылать людей с поздравлениями».

Отправив гонцов, Лин-ху Чун задумался: «Раз уж я стал руководителем клана Северная Хэншань, то надо как следует посмотреть, в каком состоянии у них техники меча». Он тут же распорядился, чтобы оставшиеся на горе ученицы продемонстрировали свое искусство обращения с мечом, сами потренировали базовые элементы. В конце демонстрации старшие ученицы И Хэ, И Цин вдвоем разобрали самые сложные приемы из техники меча клана Северная Хэншань.

Лин-ху Чун увидел, что Хэншаньские методы меча очень утонченны, уделяют основное внимание защите, совершенно не обращают внимания на потрясающие людей методы убийства, техника меча рассчитана на физически слабых женщин, и хорошо для них подходит. В истории клана Хэншань все великие мастера были женщинами, разумеется, их воинское искусство не было таким свирепым, как у мужчин. Но тем не менее, методы меча клана Северная Хэншань были одними из тех, кто имел меньше всего уязвимых мест в технике, по уровню защиты немного уступал только «мечу великого предела» клана Удан , но так как иногда использовал внезапные атаки, то даже опережал «меч тайцзи». Клан Северная Хэншань был независимой школой в мире боевых искусств, был уникальным среди других кланов.

Он вспомнил, что когда-то, на скале размышлений горы Хуашань, обнаружил тайную пещеру, и в этой пещере на стене были вырезаны рисунки с изображением техники меча клана Северная Хэншань. Эти техники были тончайшими и изумительными, намного превосходили техники И Хэ и И Цин. Но все эти техники уже были раскрыты людьми, хотя с тех пор техники меча в клане Хэншань продолжали развиваться, и его могущество росло. Он также вспомнил виденное им мастерство фехтования наставницы Дин Цзин, как она билась против врагов, ее внутренняя энергия была полна, приемы по-старому опасны, совсем не такие, как у И Хэ и других, говорили, что искусство Дин Сянь шитай было еще более высоким, похоже, что ученицы не выучили и половины их искусства. Три наставницы в течении нескольких месяцев ушли из этого мира, и боевое искусство Хэншани могло погибнуть без преемников.

И Хэ увидела, что он замер в размышлениях, не говоря ни слова, хорошо или плохо их искусство меча, произнесла: «Брат-наставник, ты совсем не смотришь на наши упражнения с мечом, пожалуйста, даруй поучения».

Лин-ху Чун ответил: «Есть один комплекс методов меча, не знаю, три наставницы передавали вам его, или нет?» Он принял у И Хэ меч, и стал один за другим исполнять приемы, которые узнал со стены в дальней пещере. Он выполнял их очень медленно, позволяя ученицам четко все разглядеть.

Выполнил только несколько приемов, как ученицы начали кричать от радости, но вскоре увидели, что его приемы включают в себя тончайшие методы меча их клана, но превращения очень странные, превосходят все выученные ими до этого комплексы меча, движение за движением стали приводить их во все большее волнение, кровь у них вскипала, сердце радовалось. Когда эти приемы были вырезаны на скале, то были просто мертвые рисунки, но, когда Лин-ху Чун начал их выполнять, соединяя в единое целое, «сглаживая изломы и соединяя повороты», он неизбежно добавлял новые идеи, исходя из собственного опыта. Когда он закончил выполнение комплекса, толпа учениц взорвалась ликующими криками радости, все согнулись в поклонах, как положено по ритуалу.


И Хэ произнесла: «Брат-настоятель, это совершенно очевидно приемы меча нашего клана Хэншань, но мы их прежде не видели, и опасаюсь, что наши наставницы тоже о них не знали, как ты сумел их выучить?» Лин-ху Чун ответил: «Я выучил их, изучая рисунки на стене пещеры. Если вы согласны изучить, то может быть, передам вам эти приемы?» Ученицы обрадовались, хором соглашаясь.

В этот день Лин-ху Чун передал им три приема, объяснил скрывающиеся в них тонкости, и велел продолжать отрабатывать их самостоятельно.

Хотя это были всего три приема, но их содержание было глубоким, так что таким ученицам, как И Хэ, И Цин понадобилось семь-восемь дней тренировок, чтобы понять их тончайшую суть, а что касается учениц уровня Чжэн Э, И Линь, Цинь Цзюань, то им было нелегко это усвоить. На девятый день Лин-ху Чун передал им еще два приема. Хоть этот комплекс и не содержал множества приемов, но требовалось несколько месяцев, чтобы отработать его до конца, а вот чтобы понять полностью его содержание – то это зависело от индивидуальных способностей к тренировке и сообразительности.

Через месяц с небольшим, посланные с горы ученицы, передав вести, стали одни за другими возвращаться обратно. Все они не могли скрыть выражение своего лица, обращаясь к Лин-ху Чуну с докладом, мялись и бормотали неразборчиво. Лин-ху Чун прекрасно понимал, что они наверняка подвергались едким насмешкам и издевкам, им говорили, что они все женщины-монашки, а настоятелем себе выбрали мужчину. Он избегал дотошных расспросов, ограничивался несколькими успокаивающими фразами, и отправлял их изучать приемы меча к сестрам-наставницам, а если что-то было непонятно, то лично давал указания.

На гору Хуашань с посланиями были посланы Юй Сао и И Вэнь, как самые старшие и осмотрительные. Хуашань расположена недалеко от Северной Хэншани, они должны были уже давно вернуться, ведь уже и ученицы с дальнего юга вернулись на Хэншань, а Юй Сао и И Вэнь так и не возвращались. Накануне  шестнадцатого дня второго месяца они так и не вернулись, и вслед за ними были посланы еще две ученицы – И Гуан и И Чжи.

Все ученицы предполагали, что никто из других кланов не пришлет людей с поздравлениями, поэтому не готовились к встрече гостей, и не запасали припасов. В гостевых домиках только пропололи траву и подмели землю, и несколько десятков домиков прибрали дочиста, да все переоделись в новое платье и обувь. Чжэн Э и другие ученицы сшили Лин-ху Чуну длинный черный халат, чтобы он одел его на церемонию посвящения. Северная Хэншань занимает северное положение среди пяти твердынь, и этому направлению соответствует черный цвет одежды.
[Пять священных гор даосизма - Северная Хэншань и Южная Хэншань, на востоке - гора Тайшань, на западе гора Хуашань, в центре - гора Суншань. Востоку соответствует сине-зеленый цвет, Югу - красный, Западу - белый, Северу - черный, Центру - желтый. Это соответствие идет из концепции Усин - «пяти первоэлементов», или «пяти рядов».]

Ранним утром двадцать шестого числа второго месяца, Лин-ху Чун поднялся с постели и вышел уже последним, и увидел, что на вершине горы на каждом домике висят цветные фонари, создавая праздничное настроение иллюминацией. Ученицы тщательно подготовились, вырезая и склеивая их из бумаги, без малейшего зазора. Лин-ху Чун был и смущен, и тронут, подумал: «Ради меня две госпожи-наставницы приняли смерть, они же не только не винят меня, а еще вот так уважают. Если Лин-ху Чун не сможет отомстить за трех погибших наставниц, то не быть ему человеком».


Вдруг за поворотом горы послышалось: «А-Линь, А-Линь, твой батюшка пришел тебя повидать, как ты там? А-Линь, А-Линь, твой батюшка пришел!» Голос был могучим, как гром рокотал среди ущелий, и эхо вторило: «А-Линь...А-Линь... твой батюшка...твой батюшка...»
[Частица «А» перед именем, или словом, обозначающим родственную связь (тетя, старшая сестра, младшая сестра), придает обращению выражение близких родственных чувств.]

И Линь. услыхав, выбежала из обители, закричала: «Батюшка, Батюшка!»

На гору вышел хэшан богатырского телосложения – это в самом деле был отец И Линь – хэшан Бу Цзе, за ним шагал другой хэшан. Оба шли очень быстро, и приблизились в один миг. Хэшан Бу Цзе во весь голос провозгласил: «Княжич Лин-ху, ты не только не умер от полученных ран, но еще и стал наставником моей дочери, как же это прекрасно».

[Бу Цзе – «Нет Запретов», то есть – «Не соблюдающий запреты»]

Лин-ху Чун рассмеялся: «Это все Вашими молитвами!»

И Линь вышла вперед, взяла отца за руку с огромной сердечностью, улыбнулась: «Батюшка, ты узнал, что сегодня Лин-ху дагэ вступает в должность настоятеля, и поэтому пришел поздравить его?»

Бу Цзе расхохотался: «Поздравления ни к чему, я пришел в клан Северная Хэншань вступать. Мы тут все свои люди, к чему тут поздравления?»

Лин-ху Чун слегка вздрогнул, спросил: «Великий наставник желает вступить в клан Хэншань?» Бу Цзе ответил: «Именно так, моя дочка к этому клану относится, я ее отец, разумеется, тоже отношусь к клану Северная Хэншань. Бабушку его так, я тут услыхал, как люди над тобой надсмехались, говорили, что ты, один мужчина, будешь командовать целым полчищем монашек. Бабушку его так, они и не подозревали, что я весьма честен и справедлив, не умею кривить душой...»

Его брови встопорщились, глаза засверкали улыбкой, было очевидно, что это воспоминание доставило ему огромное удовольствие, он взглянул на дочь, и продолжил: «Лаоцзы этому наглецу одним ударом кулака все зубы выбил, и как закричу:
– Ты, малявка, в чем твоя задница разбирается! Да как это – в клане Хэншань все сплошь монашки? Лаоцзы как раз принадлежит к клану Хэншань, у Лаоцзы хоть голова и бритая, но ты посмотри, Лаоцзы тебе что – монашка? Так Лаоцзы штаны спустит, чтобы ты посмотрел!
Лаоцзы развязал штаны, и этот малявка от страха стремглав убежал, ха-ха, ха-ха!» Лин-ху Чун и И Линь тоже расхохотались. И Линь, смеясь, произнесла: «Батюшка, ты так грубо поступаешь, да еще и не боишься этим людей смешить!»

Бу Цзе произес: «Если бы не показал ему со всей очевидностью, то, боюсь, он бы так и не понял, хэшан я, или монашка. Брат Лин-ху, я пришел вступить в клан Северная Хэншань, да еще и привел с собой внучка-последователя. Бу Кэ Бу Цзе, быстрее, иди, приветствуй настоятеля Лин-Ху».

Когда он разговаривал, пришедший вместе с ним хэшан стоял спиной к Лин-ху Чуну и И Линь, не встречаясь с ними глазами, а теперь он повернулся, и лицо у него было предельно сконфуженным, он слегка улыбнулся Лин-ху Чуну. Лин-ху Чун смутно почувствовал, что он очень хорошо знает этого хэшана, однако, некоторое время никак не мог его узнать, вдруг он весь вздрогнул, и потрясенно узнал в нем «Тысячу ли одиноко идущего» Тянь Бо-гуана. Он был так изумлен, что не задумываясь, выпалил: «Это ты, братец Тянь?»

Этот хэшан действительно оказался Тянь Бо-гуаном. Он слегка улыбнулся горькой улыбкой, согнувшись, по ритуалу поприветствовал И Линь, произнес: «При... пришел приветствовать шифу».

И Линь изумилась: «Ты... ты как это стал монахом? Это какой-то обман?»

Великий наставник Бу Цзе был донельзя доволен, рассмеялся: «Товар настоящий, цена умеренная, у нас ни стариков, ни детей не обманывают, это в самом деле неподдельный хэшан. Бу Кэ Бу Цзе, что означает твое монашеское имя, доложи своему отцу-наставнику». Тянь Бо-гуан с горькой усмешкой обратился к И Линь: «Шифу, Великий наставник дал мне имя «Бу Кэ Бу Цзе» - что значит  – Не может не соблюдать запреты». И Линь удивилась: «Что за Бу Кэ Бу Цзе», разве бывают такие длинные имена?»

Бу Цзе произнес: «Да что ты понимаешь? В буддийских сутрах у Бодисатв имя одно длиннее другого. «Да Ци Да Бэй Цзёу Ку Цзёу Нань Гуань Ши Инь Пу Са», что, не длинное имя? А у него всего четыре иероглифа, разве длинное?» [Великая любовь, великое милосердие, спасающая в трудностях, спасающая в бедах видящая все в мире, слышащая все Бодисатва (Гуаньинь)]
И Линь кивнула: «Оказывает, вот оно как. Почему же он отрекся от мира? Батюшка, это ты велел ему стать твоим учеником-последователем?» Бу Цзе ответил: «Нет. Он твой ученик-последователь, я его дедушка-наставник.

Но тем не менее, ты – маленькая монашка, и если бы он не стал хэшаном, то славному имени фракции Хэншань был бы нанесен ущерб. Поэтому я посоветовал ему обратиться в монашество».

И Линь рассмеялась: «Что значит, посоветовал? Ты заставил его принять монашество, так или нет?» Бу Цзе ответил: «Он сам согласился, отказаться от мирской жизни невозможно по принуждению. Этот человек всем хорош, но похож на плохого, поэтому я и дал ему имя «Бу Кэ Бу Цзе» - «Не может не соблюдать запреты»«.

И Линь слегка покраснела, поняв мысль батюшки. Тянь Бо-гуан был сластолюбцем и развратником, она не знала, как ее батюшка его изловил в прошлый раз, и каким наказаниям подверг, но в этот раз он взял да и определил его в монахи.

Тут ее отец громко произнес: «Мое монашеское имя – Бу Цзе, я никаких обетов и ограничений не соблюдаю. Но этот Тянь Бо-гуан на реках и озер натворил немало бед, если не наложить запрет на его нехорошие поступки, как бы я мог привести его сюда, и сделать твоим учеником? Да и княжич Лин-ху был бы недоволен. В будущем он примет мою рясу и патру [чашку для сбора подаяний, станет преемником], поэтому в его монашеском имени должны быть эти два иероглифа «Бу Цзе»«.

Тут кто-то произнес: «Хэшаны Бу Цзе и Бу Кэ Бу Цзе вступают во фракцию горы Хэншань, так и мы, шестеро братьев из Персиковой долины, тоже вступим». Это пришли шестеро святых из персиковой долины, а говорившим был Тао Гань Сянь – Святой Ствол Персика.

Тао Гэнь произнес: «Мы раньше встретились с Лин-ху Чуном, поэтому мы шестеро, станем старшими братьями-наставниками, а Бу Цзе и Бу Кэ Бу Цзе будут младшими братьями-наставниками».

Лин-ху Чун подумал: «Раз уж во фракции Хэншань есть Хэшан Бу Цзе и Тянь Бо-гуан, отчего бы не принять еще и шестерых святых из Персиковой долины, во избежание разговоров среди рек и озер, что Лин-ху Чун является настоятелем только у монашек и девушек». Вслух сказал: «Раз Шестеро святых из Персиковой долины вступают в клан Хэншань – то лучше и быть не может. Однако, вопрос о том, кто является старшим братом, кто младшим, очень запутан, так что не будем его поднимать!». Вдруг Тао Хуа произнес: «Бу Цзе взял ученика, и назвал его Бу Кэ Бу Цзе, а если Бу Кэ Бу Цзе возьмет ученика, то как он его назовет?» Тао Ши ответил: «В монашеском имени ученика Бу Кэ Бу Цзе должны быть четыре иероглифа его имени, можно назвать Дан Жань Бу Кэ Бу Цзе - «Разумеется, не может не соблюдать запреты»«. Тао Ши спросил: «Ну, а как будут называть ученика этого Дан Жань Бу Кэ Бу Цзе?»

Лин-ху Чун заметил, что Тянь Бо-гуан очень смущен, взял его за руку: «Мне нужно тебе несколько вопросов задать». Тянь Бо-гуан ответил: «Слушаюсь».

Они вдвоем отошли уже на несколько саженей, а позади все слышалось, как Тао Гань рассуждал: «Его монашеское имя будет Ли Суо Дан Жань Бу Кэ Бу Цзе – «Само собой разумеется, не может не соблюдать запреты»«. Тао Хуа спросил: Ну, а если этот Ли Суо Дан Жань Бу Кэ Бу Цзе возьмет ученика, то как его будут звать?»

Тянь Бо-гуан горько усмехнулся: «Глава клана Лин-ху, в тот день, когда Великий наставник заставил меня подняться на гору Хуашань пригласить тебя встретиться с маленькой госпожой-наставницей, обо всех событиях того времени не рассказать одним словом». Лин-ху Чун произнес: «Я только знаю, что он заставил тебя принять ядовитое снадобье, и еще обманул, сказав, что нажал тебе на точки отсроченной смерти».


Тянь Бо-гуан произнес: «Об этом деле лучше всего рассказать с самого начала. В тот день, когда в увеселительном заведении «Двор драгоценностей» в городе Хэншань я подрался с коротышкой Юем, то подумал, что в провинции Хунань собралось слишком много хороших бойцов Белого Пути, тут долго не протянешь, лучше отправиться на север в Хэнань. В один из дней, стыдно сказать, старая болезнь вновь вернулась, в городе Кайфэне темной ночью прокрался на женскую половину одного богатого дома, залез в девичью опочивальню. Я сорвал полог, протянул руку на ощупь, и вдруг нащупал лысую голову».

Лин-ху Чун улыбнулся: «Не ожидал, что она окажется монашкой». Тянь Бо-гуан горько усмехнулся: «Увы, то был хэшан». Лин-ху Чун расхохотался: «У девицы под одеялом спал хэшан, не ожидал, что у барышни есть любовник, так  любовником еще и оказался монах».

Тянь Бо-гуан покачал головой: «Нет» Этот хэшан как раз и оказался Великим отцом-наставником. Оказывается, он все время гнался за мной, шел по следу, и в городе Кайфэне отыскал меня. Я днем отирался возле этого дома, «топча посуду» – он меня и высмотрел. Его старейшество догадался, что у меня не добрые намерения, переговорил с домашними, повелел спрятать девушку, сам улегся ждать меня».

Лин-ху Чун рассмеялся: «Брат Тянь, в этот раз тебе не поздоровилось». Тянь Бо-гуан горько улыбнулся: «Да что тут скажешь? Разумеется, когда я нашарил лысую голову Великого отца-наставника, понял, что дело плохо, мне уже по точкам попало, низ живота тут же онемел. Великий отец-наставник спрыгнул с кровати, и зажег лампу, спросил меня, смерти я хочу, или буду о жизни просить. Я знал, что всю жизнь совершал злые дела, и однажды настанет день, когда за все придется держать ответ, и тут же ответил:
– Хочу смерти!
Тай шифу очень удивился, спросил меня:
– Что это ты смерти желаешь?
Я ответил:
– Я был неосторожен, попался тебе, неужели еще смогу просить милости?
Тай шифу в лице изменился, рассердился:
– Ты говоришь, что попался мне по неосторожности, неужели, если бы был осторожен, смог не попасться? Хорошо!
Едва он это сказал, как нажал, и разблокировал мне точки.

Я сел и спросил:
Какие будут приказания?
Он произнес:
– У тебя при себе сабля, отчего меня не рубишь? Тебе ноги от природы даны, что же через окно не махнешь?
Я ответил: «Человек по фамилии Тянь – настоящий китайский парень, великий муж, разве я подонок какой-нибудь?
Он расхохотался:
Ты – не подонок? Ты должен был моей доченьке поклониться, как шифу, что же ты отказался?
Я очень удивился, спросил:
– Твоя дочь?
Он ответил:
– Вы тогда в питейном заведении наверху с пареньком из клана Хуашань поспорили, кто проиграет, должен поклониться моей доченьке, как шифу, разве это обман был? Я в городе Хэншань нашел свою доченьку, она мне с самого начала до конца это дело рассказала во всех подробностях.
Я ответил:
– Вот, как оказывается, эта монашка – Ваша дочь. В самом деле, это очень странно.
Он сказал:
– Что тут странного?»


Лин-ху Чун улыбнулся: «Это дело в самом деле очень необычное. Люди сначала заводят дочерей, а потом уходят в хэшаны, а вот Бу Цзе даши сделался хэшаном, чтобы завести дочь, его монашеское имя означает «Не соблюдающий запретов», он, в самом деле никаких ограничений не признает».


Тянь Бо-гуан подтвердил: «Да. Я тогда сказал:
– Да наш заклад был просто представлением, как можно всерьез воспринимать? Я этот спор проиграл, это так, я больше не буду донимать маленькую госпожу-наставницу, и хватит.
Тай шифу ответил:
– Так не пойдет. Ты говорил, что поклонишься, как учителю, значит обязан поклониться. Тебе не удастся не поклониться моей доченьке. Я не могу допустить, чтобы мою дочь обманывали. Я тебя уже давно преследую, немало времени потратил. Ты такой малец скользкий и изворотливый, весьма непросто  было бы тебя поймать на твоих делишках, если бы ты вновь не начал «цветочки срывать».
Я заметил, что он немножко ослабил бдительность, и тут же «одним прыжком махнул на третье небо» – выпрыгнул в окно. Я полагал, что мое гунфу легкого тела годное, и тай шифу не сможет меня догнать, не ожидал, что услышу за спиной звук шагов – тай шифу действительно бросился меня догонять.
Я закричал:
– Тай шифу, вы меня не убили, в благодарность я тоже не стал Вас убивать. Будете продолжать преследовать, придется мне быть невежливым!»

Тай шифу расхохотался:
– Да как ты сможешь быть невежливым?
Я выхватил саблю, и махнул вокруг себя, рубя его. Но боевое мастерство Великого отца-наставника тоже было высоко-мощное, он начал своими мясистыми ладонями противостоять моим сабельным приемам, постоянно запечатывая все мои движения. Мы разобрали сорок приемов, и он захватил меня за шею, а потом отобрал саблю, и спросил меня:

– Сдаешься, или нет?
Я сказал:
– Сдаюсь, убивай меня!
Он ответил:
– Убью тебя, какая мне польза? Разве спасу этим жизнь своей доченьки?
Я испугался, спросил:
– Маленькая госпожа-наставница умерла?
Он ответил:
– Пока еще не умерла, но разница уже невелика. Я видел ее в городе Хэншань, она похожа на кости, обтянутые кожей, едва меня увидела – сразу плакать. Я мало-помалу расспросил ее об этом деле, оказывается, все это из-за тебя произошло.
Я сказал:
– Хочешь убить, так убивай, Тянь Бо-гуан – человек кристально чистый, врать не привык. Я был неучтив с твоей дочерью, но Лин-ху Чун из клана Хуашань ее спас, некий Тянь ее не обесчестил, она прозрачна как лед, и чиста как яшма.
Тай шифу произнес:

– Бабушку твою так, на что годна эта девичья чистота? Моя девочка от дум заболела, если Лин-ху Чун не возьмет ее в жены – ей не жить. Но, едва я ей об этом заикнулся, моя девочка начала меня ругать, стала нести какую-то чушь, что отрекшиеся от мира люди не могут иметь мирских желаний, иначе Бодисатва их обвинит. и они будут низвергнуты после смерти на восемнадцатый уровень ада.
Он сказал это, и вдруг – хвать меня за макушку, и навал ругать:

– Противная малявка, все это дело ты заварил, если бы в тот день не был неучтив с моей доченькой, Лин-ху Чун не пришел бы к ней на помощь, и моя дочь не исхудала бы таким образом.
Я сказал:
– Вовсе не обязательно. Девушка прекрасна, как небесная фея, даже если бы я в тот день не был с ней невежлив, Лин-ху Чун нашел бы другой предлог, чтобы к ней подкатить».

Лин-ху Чун нахмурился: «Брат Тянь, вот такие слова – это уже чересчур».

Тянь Бо-гуан улыбнулся: «Извини, тут я действительно провинился. Но ситуация была очень опасная, если бы я так не сказал, вряд ли бы тай шифу отпустил меня. Он, как это услышал, тут же отбросил гнев и обрадовался, сказал:
– Противный малявка, сам подумай, сколько злых дел ты в своей жизни совершил? Если бы ты не был невежлив с моей доченькой, Лаоцзы уже давно бы твои мозги вышиб».
Лин-ху Чун удивился: «Ты был так невежлив с его дочерью, а он, наоборот – обрадовался этому?»
Тянь Бо-гуан ответил: «Ну тоже не обрадовался, просто похвалил меня». Лин-ху Чун невольно рассмеялся.

Тянь Бо-гуан произнес: «Тай шифу левой рукой приподнял меня в воздух, а правой рукой дал оплеух семнадцать - восемнадцать, и я потерял сознание. Он обмакнул меня в небольшой ручей, привел в чувство, и сказал:
– Даю тебе месяц сроку, иди на гору Хуашань, проси Лин-ху Чуна явиться на гору Северная Хэншань встретиться с моей дочерью, даже если он на ней и не женится, то хоть поговорят с глазу на глаз – и то хорошо, жизнь моей доченьки будет спасена.У шифу трудности, ты, ученик-последователь, разве не придешь ему на помощь?
И тут он нажал мне несколько точек, сказал, что это точки отсроченной смерти, и заставил меня принять пилюлю с ядом, сказал, что если я за месяц смогу пригласить тебя встретиться с госпожой-наставницей, то он даст мне противоядие, иначе яд начнет действовать, и никаким лекарством уже нельзя будет спасти жизнь».

Лин-ху Чун только теперь понял целиком всю картину происшедшего, в тот день, когда Тянь Бо-гуан явился на гору Хуашань приглашать его спуститься с горы, тот молол всякую чушь, не объясняя ничего толком, оказывается в этом деле было столько старых причин.

Тянь Бо-гуан продолжил: «Я пришел на гору Хуашань тебя приглашать, мы повздорили, я был разбит наголову, знал, что жизнь уже трудно будет спасти, не ожидал, что на сердце у тай шифу будет неспокойно, и он сам приведет маленькую госпожу-наставницу к тебе на Хуашань, да еще и даст мне противоядие. Я послушался твоего совета, и с этого времени больше не занимался распутными делишками. Но, красой Небо Тянь Бо-гуана не обидело, и женщин вокруг меньше не стало, так или иначе, и золото и серебро водилось в карманах, и многие порочные женщины, гетеры и певички им не брезговали. Полмесяца назад, тайшифу снова меня отыскал, сказал, что ты будешь настоятелем в клане Северная Хэншань, однако за спиной многие посмеиваются, на реках и озерах слава идет не слишком хорошая, его старейшество сказал, что если любишь дом – люби и ворон на его крыше, он любит дочь, полюбит и своего зятя...»

Лин-ху Чун наморщил бровь: «Такие глупости впредь тоже прошу не говорить». Тянь Бо-гуан ответил: «Да, да. Я только передавал слова тай шифу. Он  сказал, что его старейшество желает вступить в клан Северная Хэншань, и предложил мне идти вместе с ним, и первым делом стать последователем его дочери. Я не посмел согласиться, так его старейшество начал меня бить, я противостоять не смог, убежать не получилось, пришлось кланяться ей, как учителю».

Он договорил до этого места, и его лицо приобрело настолько жалкое и страдальческое выражение, что трудно было смотреть.

Лин-ху Чун произнес: «Ну, поклонился как шифу, это еще не обязывает становиться монахом. Разве и в Шаолине мало учеников-мирян?»

Тянь Бо-гуан покачал головой: «У Великого отца-наставника было иное мнение. Он сказал:
– Ты такой пригожий, войдешь в клан Хэншань, там все старшие и младшие дядюшки-наставники – сплошь красивые монашки, вот это огромное неудобство. Сорную траву нужно вырывать с корнем – это самый правильный выбор.
Он свалил меня ударом по точкам, сорвал с меня штаны, поднял саблю, раздался страшный звук хруста, и он наполовину отрезал вот это самое».

Лин-ху Чун вздрогнул и вскрикнул от ужаса, покачал головой. Хоть он чувствовал, что этот поступок был очень жестоким, но он знал, что за свою жизнь Тянь Бо-гуан совершил очень много преступлений против женщин из порядочных семейств, и это было справедливое возмездие.

Тянь Бо-гуан покачал головой: «В тот момент я потерял сознание. Когда очнулся, тай шифу уже наложил мне кровоостанавливающее снадобье, и перевязал рану, велел мне лечиться и восстанавливать силы несколько дней. Тут же он обрил мне волосы, выбрал мне буддийское имя, назвав Бу Кэ Бу Цзе. Он сказал:
– Я тебе это самое отрезал, теперь ты не будешь больше цветочки срывать, совершать преступления, но это не ради того, чтобы ты стал хэшаном. Я решил призвать тебя стать хэшаном, дать тебе имя «Не может не соблюдать запреты» ради того, чтобы все вокруг знали, и ради доброго имени клана Северная Хэншань. Став хэшаном, ты будешь находиться среди монашек, это было бы неудобно, но теперь твое имя, как вывеска, будет сообщать всем, что беспокоиться не следует».

Лин-ху Чун улыбнулся: «Да, теперь твой тай шифу это для всех прояснил». Тянь Бо-гуан произнес: «Тай шифу велел мне рассказать тебе об этом и еще хотел, чтобы я попросил тебя не наказывать моего отца-наставника». Лин-ху Чун удивился: «Да когда это я наказывал твоего шифу? Никогда такого не было».

Тянь Бо-гуан ответил: «Великий отец-наставник сказал, что каждый раз, когда он видел моего шифу, она становилась еще более худой, и цвет лица у нее чем дальше, тем хуже, она все время льет слезы, и ничего не говорит. Тай шифу сказал:
– Это наверняка от того, что ты обижаешь ее».
Лин-ху Чун воскликнул: «Да никогда такого не было!

Я никогда с ней строго не разговаривал. К тому же, она всегда такая умница, к чему мне ее ругать?»

Тянь Бо-гуан ответил: «Именно из-за того, что ты ее никогда не ругал, мой отец-наставник все время плачет». Лин-ху Чун произнес: «Вот этого я что-то понять не могу». Тянь Бо-гуан сказал: «Именно из-за этого тай шифу и избил меня с великой жестокостью».

Лин-ху Чун почесал голову, подумав, что великий наставник Бу Цзе весьма чудаковат, и в чем-то схож с шестерыми святыми из Персиковой долины, как говорится «мелодии разные, а слова похожие».

Тянь Бо-гуан произнес: «Тай шифу сказал:
– В тот год, когда он взял матушку-наставницу себе в жены, они каждый день ругались, и чем больше ругались, тем больше была любовь. Ты не ругаешь моего шифу – значит, не хочешь взять ее замуж».

Лин-ху Чун произнес: «Это... твой учитель – человек, отрекшийся от этого мира, я раньше никогда об этом не думал».Тянь Бо-гуан ответил: «Вот и я также сказал, а тай шифу ужасно рассердился, и устроил мне трепку. Он сказал, что моя великая матушка-наставница изначально была монашкой, и ради того, чтобы на ней жениться, он тоже стал монахом. Если бы отрекшиеся от мира люди не могли становиться мужем и женой, как бы тогда в этом появился мой шифу? И, если бы в этом мире не было моего шифу, то как бы тогда в этом мире появился я?»
Лин-ху Чун не удержался от хохота, подумав, что тот намного старше И Линь, и как эти дела можно смешивать в одно? Тянь Бо-гуан произнес: «Тай шифу еще сказал:
– Если ты не хочешь брать замуж моего шифу, зачем тогда стал настоятелем клана Северная Хэншань?
Он говорил, что, хотя в клане Северная Хэншань множество монахинь, ни одна не сравниться красотой с моим отцом-наставником. Если не из-за моего шифу, то ради кого ты вступил в клан Хэншань, есть другая монахиня на примете?»

Лин-ху Чун втайне уже измучился все это слушать, подумал: «Великий наставник Бу Цзе стал хэшаном, ради того, чтобы жениться на монашке, он полагает, что во всей Поднебесной именно так и поступают. Если такие разговоры пойдут передаваться наружу, разве это не будет крайне скверно?»

Тянь Бо-гуан горько усмехнулся: «Тай шифу спросил меня, мой шифу является самой прекрасной девушкой на свете, или нет? Я ответил:
– Даже если и не самая красивая, то все же настоящая красавица.
Он свалил меня ударом кулака, выбив два зуба, рассвирепел, и заорал:
–Как это – не самая красивая?

Если бы моя дочка не была красивой, стал бы ты к ней тогда приставать? И малявка Лин-ху Чун стал бы рисковать жизнью, спасая ее?
Я быстро стал соглашаться:
– Самая красивая, самая красивая. Тай шифу, твое старейшество родил дочурку, разве она может не быть самой красивой во всей Поднебесной?
Он очень этим словам обрадовался, и даже похвалил меня за прозорливость».

Лин-ху Чун улыбнулся: «И Линь сяошимэй очень красива, понятно, что великий наставник Бу Цзе этим хвастается». Тянь Бо-гуан обрадовался: «Ты тоже считаешь, что мой шифу очень красив, вот это предельно замечательно». Лин-ху Чун удивился: «Что тут замечательного?» Тянь Бо-гуан ответил: «Тай шифу дал мне одно важное поручение, поручил мне тебе передать... сказать тебе...» Лин-ху Чун не вытерпел: «Сказать что?» Тянь Бо-гуан расцвел в улыбке: «Чтобы ты стал моим шигуном».
[Тянь Бо-гуан упорно называет монашку И Линь «отцом-наставником», и это в оригинальном тексте добавляет комической путаницы, когда он предлагает Лин-ху Чуну стать мужем ... своего отца-наставника.]


Лин-ху Чун остолбенел: «Брат Тянь, великий наставник Бу Цзе заботится о своей дочери, старается исполнить все ее желания. Но ведь ты же сам прекрасно понимаешь, что это дело неосуществимо». Тянь Бо-гуан произнес: «Точно. Я говорил, что это необычайно трудно, сказал, что ради барышни Жэнь из волшебного учения ты даже возглавил отряды, штурмующие Шаолинь. Я говорил:
– Барышня Жэнь, хотя и не превосходит твою дочь своей красотой, но у них с княжичем Лин-ху есть кармическая связь, он от нее без ума, посторонние ничего не могут с этим поделать.
Княжич, ты уж не гневайся, я так сказал, только чтобы остаток своих зубов спасти, а то мне уже и есть будет нечем».
Лин-ху Чун улыбнулся: «Ну, это само собой».

Тянь Бо-гуан продолжил: «Тай шифу сказал, что он об этом и так знает, раздумывает над тем, как убить барышню Жэнь, сделать это так, чтобы ты об этом не узнал. Я тут же сказал, что так не пойдет, если убить барышню Жэнь, то княжич Лин-ху сей же миг с собой покончит. Тай шифу произнес:

– Это тоже верно. Этот малявка Лин-ху Чун такой непреклонный, так моя доченька останется соломенной вдовой, разве это не горькая участь? Ладно, скажи этому прохвосту Лин-ху Чуну, что моя дочка согласна, чтобы он жил на два дома, будет ему второй женой, это тоже не является препятствием.
Я сказал:
–Тай шифу, твоего старейшества высоко одаренную драгоценную дочь разве можно так принижать?
Он вздохнул:
– Тебе не понять, если я свою дочку не выдам за Лин-ху Чуна, то тогда не долго мне останется жить на этом свете.
Он сказал это, и внезапно расплакался. Это не было притворством, чувства отца к дочери проявились тут прямо и открыто».

Оба посмотрели друг на друга, равно испытывая смущение. Тянь Бо-гуан произнес: «Княжич Лин-ху, все, что тай шифу велел мне сказать, я тебе передал.

Я знаю, что все это очень затруднительно, тем более, что ты теперь становишься настоятелем клана Северная Хэншань, и у тебя становится еще больше запретов. Тем не менее, я прошу тебя сказать моему великому отцу-наставнику побольше ласковых слов, развеселить его, а там будущее покажет, как быть».

Лин-ху Чун покивал головой: «Хорошо». Вспомнил, что в эти дни, каждый раз, когда он видел И Линь, то она день ото дня все теряла в весе, оказывается, причина была в этих горестных размышлениях. И Линь испытывала к нему столь глубокие чувства, как он мог не понять? Но ведь она – монашка, к тому же – почти ребенок, он считал, что эти легкомысленные чувства постепенно пройдут, и постепенно все наладится, после того, как они снова встретились на перевале «зарницы святого», от провинции Фуцзянь до Цзянси, он ни разу не разговаривал с ней наедине. В этот раз, поднявшись на гору Хэншань, он всячески избегал попасть в неловкое положение. Его собственная репутация изначально была погублена, он не обращал внимания на осуждение и одобрение, но никак не мог опорочить чистое имя клана Хэншань, кроме обучения техники меча, крайне мало вел с кем-либо досужие разговоры. Некогда он охотно прикидывался простачком, разыгрывал из себя идиота, но с этим теперь было покончено. Сейчас он узнал от Тянь Бо-гуана, какие нежные чувства испытывает к нему И Линь, и в его сердце забилась горячая кровь.

Он взглянул на белоснежные вершины далеких гор, погрузился в глубокое размышление, но тут от горной дороги раздались крики множества людей. Он в изумлении оторвался от созерцания безмятежных горных пиков, и услыхал топот шагов – на гору поднимались несколько сот человек. Шедший впереди кричал: «Поздравляем княжича Лин-ху, у тебя сегодня счастливый день!» Этот человек был маленького роста, очень толстым, и в самом деле оказалось, что это Лао Тоу-цзы. За ним шли Цзи Ву-ши, Цзу Цянь-цю, а так же Хуан Бо-лю, Сы Ма-да, Лань Фэн-хуан, Ю Сюнь, «Пара медведей с северных пустошей» и прочие – всего около тысячи человек.

Лин-ху Чун был и потрясен, и обрадован, торопливо вышел навстречу: «Ничтожный принял управление кланом Хэншань, повинуясь предсмертному желанию госпожи-наставницы Дин Сянь, не смел беспокоить такое множество друзей. Отчего же вы все пришли?»

Все эти люди вместе с Лин-ху Чуном атаковали Шаолинь, прошли через смертельные схватки и множество тяжелых испытаний. Они один за другим поднимались на гору, плотно окружили его, как старые добрые друзья. Лао Тоу-цзы произнес: «Ребята услыхали, что княжич уже отыскал Божественную Деву, и все очень обрадовались. Княжич пошел принять должность руководителя фракции Северная Хэншань, эта новость разлетелась по всем рекам и озерам, если бы ребята сейчас не пришли с поздравлениями, то уж лучше бы им было умереть». Все эти люди были прямодушными весельчаками, дерзкими героями – два-три слова – и они зашлись в счастливом хохоте.

После того, как Лин-ху Чун поднялся на гору Хэншань, держась с монашками и молодыми мирянками, говорил только по делу, был предельно скован приличиями, а сейчас, встретившись со старыми друзьями, он развеселился. Хуан Бо-лю произнес: «На горе Хэншань вряд ли найдется грубая еда, к которой мы привыкли, так что вино, провиант и закуски мы принесли с собой». Лин-ху Чун произнес: «Лучше и не придумаешь!» Сам подумал: «Все это очень напоминает ситуацию на холме Вубаган несколько лет назад, когда там произошло великое собрание героев». Пока они говорили, еще несколько сот человек поднялись на вершину. Цзи Ву-ши рассмеялся: «Княжич, да мы все свои люди, к чему церемонии. У тебя тут все ученицы – сплошь изящные и культурные дамы, им не годиться о нас заботится. Так что мы уж лучше сами себя обслужим».

Тут на вершине горы поднялся и шум, и гвалт. Ученицы клана Хэншань совершенно не представляли, что им придется принимать такое множество гостей, и все пришли в волнение. Среди них были старые ученицы, много повидавшие, с широким кругозором, они сразу заметили, что все прибывшие гости – ни то ни сё – хотя среди них и есть немало знаменитых бойцов, но они все высокие мастера недобродетельных кланов, а скорее всего многие из них – герои лесов, молодцы черного пути.


Правила клана Хэншань строгие и суровые, все ученицы блюдут собственную чистоту, даже с бойцами истиных школ и то мало общаются. А вот таких представителей левого пути, боковых врат они в обычное время в упор не замечали, а сейчас, они, как пчелы, налетели на вершину горы. Но, увидев, что настоятель уже идет с ними в обнимку, со счастливым выражением на лице, ограничились тихими перешептываниями за спиной. К обеду несколько сот ханьцев пригнали на гору уток, кур, быков и баранов, перед вершиной горы появились вина и закуски. Лин-ху Чун подумал: «На вершине горы буду обращаться к Бодисатве Гуаньинь в белоснежном одеянии, буду принимать под управление клан Северная Хэншань, а тут такой пир с рыбой и мясом, будут резать свиней и забивать коров, это же неизбежно оскорбит традиции клана Хэншань». Тут же приказал парням устроить кухни и трапезы внизу на середине горы. Но ароматный дух вина и жареного мяса все же иногда доносился до вершины, и сестры втайне хмурили бровь. Герои отобедали, отряд за отрядом построились на пустоши перед главным храмом, и сели на землю. Лин-ху Чун сел на западном склоне, несколько сотен учениц построились согласно старшинству, ожидая благоприятного времени, чтобы начать ритуалы. Вдруг раздались звуки струнных и духовых инструментов, оркестр флейтистов поднялся на вершину. Из толпы вышли двое старейшин в зеленой одежде, твердым шагом пошли вперед. В толпе сидевших героев послышались крики «А!», «Йи!», – и многие молодцы вскочили на ноги. Старец в зеленой одежде, который был слева, с лицом воскового цвета громко вскричал: «Глава учения Солнца и Луны Дунфан прислал Цзя Бу и Шан-гуань Юня поздравить великого рыцаря Лин-ху со вступлением в должность главы клана Хэншань. Желаем клану Хэншань блеска и процветания, главе клана Лин-ху греметь громом среди воинского сообщества».

Едва он это произнес, как в толпе героев все воскликнули «А», и закричали, подобно грому. Половина из этих героев левого пути была в весьма запутанных отношениях с колдовским учением, и многие среди них приняли пилюлю «трех трупов мозга и духа» от Дунфан Бубая, услыхав слова «Глава учения Дунфан», они затрепетали от ужаса. Если кто-то и не знал лично этих двух старейшин, но все слышали их имена: того, что шел слева, звали Гу Бу, по прозвищу «Желтолицый старец», а старейшина справа носил двойную фамилию Шан-гуань, и одиночное имя Юнь, его прозвище было «Орлиный рыцарь». У обоих боевое искусство было высоким, поговаривали, что оно намного превосходит мастерство обычных глав кланов, старейшин союзов и атаманов банд. В прежние времена они вдвоем не занимали особо заметного места в волшебном учении, но в последние годы очень многое сильно изменилось, старейшины вроде Сянь Вэнь-тяня, либо были оттеснены, либо сами ушли в отставку, и теперь  Цзя Бу и Шан-гуань Юнь обладали в колдовском учении  могуществом и репутацией людей первого разряда. В этот раз Дунфан Бубай отправил именно их, чтобы полностью удовлетворить репутацию Лин-ху Чуна. Лин-ху Чун вышел вперед приветствовать: «Ничтожный никогда раньше не встречался с господином Дунфан Бубаем, затруднил двух уважаемых, не смею». Тот «Желтолицый старец» Цзя Бу так растянул в улыбке свою морщинистую и худую физиономию, что показалось, будто у него под кожей появились два грецких ореха. А «Орлиный рыцарь» Шан-гуань Юнь, с длинными руками и стопами, от радости озарился блеском сияющих глаз. Было видно, что у обоих внутренняя энергия необычайно глубокая. Цзя Бу произнес: «Сегодня у великого рыцаря Лин-ху счастливый день, глава учения Дунфан Бубай хотел лично приветствовать, но неотложные текущие дела не дали ему отлучиться, просит главу клана Лин-ху не гневаться».

Лин-ху Чун ответил: «Не дерзаю» Сам подумал: «Судя о помпезному виду приветствия Дунфан Бубая, глава учения Жэнь пока еще не отвоевал свое место, уж и не знаю, как сейчас он, старший брат Сян, и Ин-ин?»

Цзя Бу наклонился, махнул рукой: «Вот эти незначительные подарки, малый знак внимания главы учения Дунфана, прошу главу клана Лин-ху не смотреть свысока». Под музыку оркестра более сотни ханьцев поднесли сорок больших ларей алого цвета, покрытых лаком. Каждый ларь тащили четверо крепких носильщиков, у каждого нога глубоко уходила в почву, содержимое ларей явно было не легким. Лин-ху Чун поспешно произнес: «Двое уважаемых затруднились блестящим визитом, Лин-ху Чун уже ощутил благосклонность, а вот эти подарки избыточны, не смею принять. Прошу передать господину Дунфану, что на горе Хэншань порядки простые и строгие, не смеем использовать столь дорогие вещи».

Цзя Бу произнес: «Если глава школы Лин-ху не удостоит принять, то у меня с братом Шан-гуанем будут сильные неприятности». Он слегка наклонил голову, обратился к Шан-гунь Юю: «Брат Шан-гуань, скажи, я прав, или нет?» Шан-гуань Юнь ответил: «Именно так!»

Лин-ху Чун задумался: «Клан Хэншань относится к истинным школам, с вашим учением несовместимы, как вода и огонь, даже если мы сейчас не начали биться, но это не означает, что мы стали друзьями. К тому же, глава учения Жэнь и Ин-ин собираются рассчитаться с Дунфан Бубаем, как я могу принять его подарки?» И тут же сказал: «Прошу двух уважаемых передать господину Дунфану, что эти дары я никоим образом не могу принять. Если двое уважаемых не могут отнести вещи назад, то я отправлю людей, чтобы они отнесли их к жертвеннику предков драгоценного учения».

Цзя Бу слегка улыбнулся: «Глава школы Лин-ху не знает, что находится внутри этих ларцов?» Лин-ху Чун ответил: «Ничтожный разумеется не знает». Цзя Бу улыбнулся: «После того, как глава учения Лин-ху посмотрит, наверняка не сможет отказаться. В этих сорока ларях вовсе не подарки Дунфан Бубая, это все те вещи, которые он не более, чем  возвращает». Лин-ху Чун удивился, произнес: «Это мои вещи? Что это?»  Цзя Бу подошел на шаг, понизил голос: «В этих ларях – в основном те вещи, которые барышня Жэнь оставила на Хэймуя – утесе Черного Дерева. Глава учения Дунфан отсылает их обратно, тут ее одежда, украшения, и обиходные вещи. Кроме того – там незначительные подарки от главы учения Дунфана великому рыцарю Лин-ху и Ин-ин, они перемешаны вместе с ее вещами, разделить невозможно, глава школы Лин-ху, пожалуйста, без излишних церемоний. Хэ-хэ, хэ-хэ».

Характер у Лин-ху Чуна был прямой и бесхитростный, он никогда не вникал в мелочи, увидев, что Дунфан Бубай подарил подарки от чистого сердца, и среди них множество вещей Ин-ин, настаивать на отказе неудобно, тоже рассмеялся: «Раз так, то премного благодарен».

Тут прибежала с докладом одна из учениц: «Даосский старейшина Чун Сюй, глава клана Удан, лично прибыл с поздравлениями». Лин-ху Чун вздрогнул, стремглав побежал приветствовать. Показался даос Чун Сюй в сопровождении восьми учеников, поднимающийся на вершину. Лин-ху Чун согнулся в ритуальном поклоне: «Даосский наставник взял на себя такой труд лично прийти, Лин-ху Чун бесконечно признателен». Чун Сюй рассмеялся: «Братишка взвалил на себя труд стать настоятелем клана Хэншань, убогий даос, когда узнал, не мог не обрадоваться. Шаолиньские наставники Фан Чжен и Фан Шэн тоже собирались прийти с поздравлениями, не знаю, они двое уже пришли, или нет?» Лин-ху Чун изумился еще более. И в этот момент на горную дорогу вышел отряд хэшанов, впереди шли два хэшана с развевающимися длинными рукавами – это в самом деле были настоятель Фан Чжэн и великий наставник Фан Шэн. Фан Чжэн прокричал: «Даос Чун Сюй, у тебя ноги быстрее наших, ты вперед нас явился».

Лин-ху Чун бросился приветствовать вниз по склону, крича: «Двое наставников лично прибыли с визитом, неужели Лин-ху Чун этого заслуживает?» Фан Шэн рассмеялся: «Молодой рыцарь, ты уже трижды приходил в Шаолинь, мы первый раз прибыли на Хэншань с ответным визитом, в ритуалах важна взаимность».

Лин-ху Чун повел группы шаолиньских хэшанов и уданских даосов вверх на вершину горы. Толпа героев, едва увидела руководителей Шаолиня и Удана, лично пришедших с поздравлениями, онемела от изумления. Ученицы клана Северная Хэншань пришли в восторг, разом подумав: «Брат-настоятель обладает такой великой репутацией!»

Цзя Бу с Шан-гуань Юнем бросили только один взгляд, разошлись в разные стороны, глядя на Фан Чжэна, Фан Шэна и Чун Сюя, но при этом словно бы их и не замечая.

Лин-ху Чун проводил Фан Чжэна, Фан Шэна и Чун Сюя к гостевым домикам, думая про себя: «Помнится, в год, когда шифу принимал под управление клан Хуашань, руководители Шаолиня и Удана не приходили, только послали людей с поздравлениями. Хотя я и был ребенком в то время, и не знал всех гостей, но потом шифу и шинян часто рассказывали об этом событии, но никогда не упоминали, что руководители Шаолиня и Удана приходили с поздравлениями. Сегодня они оба сюда пришли, неужели действительно ради того, чтобы поздравить меня, или тут есть и другие причины?»

И в этот момент гости хлынули на вершину горы непрерывным потоком. В основном это были герои, которые в те дни вместе штурмовали Шаолинь. Фракция Куньлунь, клан Дяньцан из Юннани, фракция Эмэй, клан Кунтун из Ганьсу, корпорация нищих, каждый значительный клан, союз, или корпорация – все отрядили людей, представляющих глав фракций или руководителей союзов с визитными карточками и подарками. Лин-ху Чун видел такое огромное количество поздравляющих, и в сердце радовался: «Они все пришли ради уважения к почившей настоятельнице Дин Сянь, и из уважения к клану Хэншань, вовсе не из-за меня».

Однако, фракции Суншань, Хуашань, Южная Хэншань и Тайшань вовсе не прислали людей с поздравлениями. Раздался троекратный взрыв хлопушек – благоприятный момент настал. Среди общих криков Лин-ху Чун встал, поклонился на все четыре стороны, обнимая кулак, приветствуя гостей по ритуалу, прокричал: «Прежняя настоятельница клана Хэншань Дин Сянь и наставница Дин И попались на злые козни врагов и одновременно перешли в паринирвану. Согласно предсмертному желанию госпожи-наставницы Дин Сянь, принимаю пост главы клана Хэншань. Вся фракция Хэншань бесконечно признательна преждерожденным наставникам и всем друзьям, не погнушавшимся осчастливить нас своим блестящим визитом».

Под звуки гонгов ученицы клана Хэншань построились в две линии, в середине которых встали И Хэ, И Цин, И Чжэн и И Чжи - четыре старшие ученицы. Они держали в руках ритуальные буддийские реликвии. Приблизившись к Лин-ху Чуну, они согнулись в ритуальном поклоне. Лин-ху Чун в ответ склонился к земле со сложением рук, в ответном ритуале. И Хэ произнесла: «Эти четыре реликвии были учреждены основательницей клана Северная Хэншань, госпожой-наставницей Сяо Фэн - «Утренний ветер», и передаются от поколения к поколению среди глав нашей фракции. Просим главу фракции Лин-ху Чуна принять». Лин-ху Чун ответил: «Слушаюсь».

Четыре старших ученицы по очереди стали подносить реликвии. Это были: один свиток сутр, «деревянная рыба», четки, и короткий меч.[Деревянная рыба - здесь имеется в виду деревянный резонатор, сложной формы, с полостью. По нему ударяют палочкой, и задают темп чтения сутр. Также в более простом виде - плоская дощечка для сбора подаяний, с привязанным на веревочке деревянным шариком.]
Лин-ху Чун взглянул н деревянную рыбу и четки, невольно смутился, протянул было руку, но, на глазах у всех, не решился взять. И Цин развернула свиток, и произнесла: «Пять запретов клана Северная Хэншань:
Первый запрет – идти против старших.
Второй запрет – вредить соученикам.
Третий запрет – убивать невинных.
Четвертый запрет – нарушать нравственность.
Пятый запрет – водить дружбу с порочными.
Они переданы от предков-основателей, брат-настоятель должен проводить их в жизнь, управляя учениками, с трепетом повиноваться!»
Лин-ху Чун ответил: «Слушаюсь!» Сам подумал: «Первые три запрета - еще ладно. Однако репутация у Лин-ху Чуна скверная, да и даже сейчас здесь находятся молодцы левого пути, боковых врат, так что я ставлю людей в затруднительное положение, нарушая запрет на дружбу с порочными. Сегодня на вершину с поздравлениями пришло так много гостей, так половина из них – как раз из школ зла».
Внезапно со стороны горной дороги послышался громкий голос: «Приказ главы союза школ меча Пяти твердынь господина Цзо! Лин-ху Чун не должен узурпировать место главы клана Хэншань!»

И под этой крик с бешенной скоростью примчались пятеро человек, за ними следовали еще несколько десятков. Каждый из пятерых держал в руке флаг, это были флаги приказа союза школ меча Пяти твердынь. Пятеро остановились в нескольких саженях от толпы учениц. Среди пятерых был один низкорослый толстяк с желтушным лицом, старше пятидесяти лет. Лин-ху Чун знал, что его фамилия Юэ, имя Хоу, внешняя кличка «Великая ладонь Инь-ян», он хороший боец клана Суншань, честный и прямодушный. Когда-то в провинции Хэнань в диких полях он внезапно напал на него со спины, но убивать не стал, и дал шанс померяться силами в схватке. Лин-ху Чун сумел пронзить ему обе ладони своим мечом, но в итоге Юэ Хоу все равно свалил его, победил, но добивать не стал.
[Речь идет о событиях, описанных в главе 18, когда Лин-ху Чун заступился за Сян Вэнь-тяня, и они вдвоем противостояли толпе нападавших из кланов истинных школ, вступивших во временный альянс с бойцами из демонического культа.]
Поэтому Лин-ху Чун питал к нему признательность, обнял кулак ладонью: «Преждерожденный Юэ, добро пожаловать».

Юэ Хоу развернул флаг: «Клан Хэншань является одной из школ меча Пяти твердынь, обязан уважать приказы главы союза Цзо».

Лин-ху Чун ответил: «После того, как Лин-ху Чун примет на себя управление кланом Хэншань, нужно будет тщательно обсудить вопрос, останется ли клан Северная Хэншань в союзе меча Пяти твердынь, или нет».

Тут и остальные несколько десятков поднялись на вершину, среди них были ученики кланов Суншань, Хуашань, Южная Хэншань и Тайшань. Восемь человек из клана Хуашань были младшими братьями-наставниками Лин-ху Чуна, которых он знал много лет, но Линь Пин-чжи среди них не было. Отряды молча построились в четыре линии, держа руки на рукоятях мечей. Юэ Хоу провозгласил: «Прежде в клане Хэншань главой школы становились только женщины-монахини. Лин-ху Чун – мужчина, разве это не оскорбляет столетнюю славу клана Северная Хэншань?»

Лин-ху Чун ответил: «Правила создаются людьми, и люди изменяют правила. Это дела нашего клана, посторонних это не касается». Толпа героев стала поливать Юэ Хоу руганью: «На каком основании твой клан Суншань лезет в дела клана Хэншань?» «Бабушку твою так, быстрее катись отсюда!» «Какой еще глава союза Пяти твердынь? Собачьей задницы он глава союза, вот бесстыжий».

Юэ Хоу обратился к Лин-ху Чуну: «Вот вся эта толпа сквернословов, что они здесь делают?» Лин-ху Чун ответил: «Все эти братишки являются приятелями ничтожного, пришли на гору с поздравлениями». Юэ Хоу произнес: «Вот так, значит. Из пяти запретов клана Хэншань, каким является пятый запрет?» Лин-ху Чун подумал: «Ты хочешь, чтобы я отсюда ушел, я только сильнее буду отказываться». Вслух сказал: «Пятый запрет клана Хэншань запрещает дружить с порочными людьми. С такими людьми как ты, Юэ Хоу, Лин-ху Чун никак дружить не может».

Толпа героев, как услышала это, рассмеялась: «Последователь зла, катись отсюда!»

Юэ Хоу и остальные ученики кланов Суншань, Хуашань, и других, увидев сложившуюся ситуацию, равно подумали – врагов много, мы малочисленны, если противник захочет биться, будет скверно. Юэ Хоу размышлял:

«Старший брат-наставник Цзо в этот раз ошибся в расчетах. Он предполагал, что на вершине будет голо и пусто, не более, чем незначительное количество монахинь и девушек-мирянок из клана Хэншань, и мы, несколько десятков добрых бойцов из четырех кланов подчиним их себе. Хотя у Лин-ху Чуна и тончайшие методы меча, но мы выбрали бы время, когда при нем не будет меча, и впятером атаковали бы его кулаками и ногами, наверняка забили бы насмерть. Кто ожидал, что сюда заявится столько людей с поздравлениями, прибудут даже главы кланов Шаолинь и Удан».

Он тут же повернулся к Фан Чжэну и Чун Сюю: «Двое глав школ являетесь в воинском сообществе современности «Северным ковшом и горой Тайшань», прошу вас двоих рассудить по справедливости. Лин-ху Чун собрал вокруг себя такое множество подлецов из колдовского учения, привел их на гору Хэншань, разве это не нарушение пятого запрета клана Хэншань не общаться со злом? Клан Хэншань имеет древнюю историю, это славная школа, под руководством Лин-ху Чуна она в мгновение ока пропадет безвозвратно на тысячи кальп, а двое уважаемых будете глядеть со стороны и не вмешаетесь?»

Фан Чжэн покашлял, произнес: «Это... это... э...» Он понимал, что сказанные слова имеют логику, тут внезапно оказалось так много бойцов-последователей левого пути, боковых врат, но разве мог Лин-ху Чун просто взять, да и выгнать их всех с горы?

Вдруг с горной дороги раздался звонкий женский голос: «Прибыла барышня Жэнь из волшебного учения Солнца и Луны!»

Лин-ху Чун и вздрогнул, и обрадовался, не сдержал своих чувств: «Ин-ин пришла!» Подбежал к склону горы, и увидел, как двое носильщиков тащат маленький сине-зеленый паланкин, быстро поднимаясь к вершине. За паланкином шли четверо девушек в сине-зеленых одеждах.

Молодцы левого пути, услыхав, что пришла Ин-ин, толпой выбежали к ней навстречу, приветствуя радостными криками, подхватили паланкин, и мигом подняли его на вершину. Паланкин остановился, откинулась шторка, из него вышла красавица в бледно-зеленой одежде – это в самом деле была Ин-ин.

Толпа героев вскричала: «Божественная дева! Шэнгу!», – и все стали кланяться в пояс. Было видно, что благоговение перед Ин-ин, их восхищение и любовь, исходят из самых глубин сердец.

Лин-ху Чун прошел несколько шагов, улыбнулся: «Ин-ин, ты тоже пришла!»

Ин-ин улыбнулась: «Сегодня день великой радости для тебя, как я могла не прийти?» Взглянула по сторонам, прошла несколько шагов, поприветствовала Фан Чжэна и Чун Сюя женским поклоном с убранными в рукава кистями рук, сложенных перед грудью: «Великий наставник Фан Чжэн, даосский наставник, малая девушка приветствует вас».

Фан Чжэн и Чун Сюй поклонились, приветствовали ответным ритуалом, равно подумав: «Ты же так хорошо относишься к Лин-ху Чуну, сегодня не должна была приходить, ты же ему только проблем добавляешь».

Юэ Хоу вскричал: «Эта девушка принадлежит к демоническому учению! Лин-ху Чун, скажи, это так, или нет?» Лин-ху Чун ответил: «Ну и что?» Юэ Хоу произнес: «Пятый запрет школы Хэншань запрещает знаться с силами зла. Если ты сейчас же не разрубишь эту демоницу пополам одним ударом, то не можешь стать главой клана Хэншань». Лин-ху Чун ответил: «Не смогу, так не смогу, ну и что с того?»

Ин-ин одарила его взглядом, во взгляде была бездна чувств, подумала: «Ты так ко мне относишься, ни на что больше не обращаешь внимание». Спросила: «Глава клана Лин-ху, позволь спросить, откуда явились эти друзья? На каком основании они судят о делах клана Северная Хэншань?»

Лин-ху Чун ответил: «Они говорят, что их прислал глава клана Суншань, вон у них в руках флаги приказа главы союза Цзо. Не говоря уже об этих малюсеньких флагах, даже если бы сам глава союза Цзо лично явился сюда, и то – как он может судить о делах нашего клана!»

Ин-ин кивнула: «Верно». Вспомнила, как тогда в монастыре Шаолинь шло состязание в воинском искусстве, Цзо Лэн-чань был весь исполнен коварными хитростями, навредил ее отцу, закачав в него ледяную энергию холода, едва не убил этим. Она невольно разгневалась: «Да кто это сказал, что это флаги союза меча пяти твердынь? Да они людей дурачат...», – не успела договорить, бросилась, в ее левой руке ледяными искрами заблистал короткий меч, она кольнула им в грудь Юэ Хоу.

Юэ Хоу никак не ожидал, что эта изящная красавица «скажет «бить» – и ударит», без всяких предварительных признаков нападения, руки ее были быстры, как молнии, он никак не мог успеть выхватить меч для защиты, пришлось уклоняться корпусом. Он и не ожидал, что этот прием Ин-ин был обманным, при уклоне он расслабил кисть, и противнику удалось выхватить у него из руки парчовый флаг. Ин-ин не останавливалась, прошлась по всем пятерым, выхватывая у них флаги все тем же самым приемом. Остальные четверо были соучениками Юэ Хоу, с хорошим гунфу рукопашного боя, Цзо Лэн-чань послал их, чтобы они внезапно напали на Лин-ху Чуна руками и ногами, но Ин-ин была так быстра, что сумела застать их врасплох. Хоть они и понимали, что прием обманный, но в чем состоит обман, так и не успели понять.

Ин-ин получила флаги, и обернулась к Лин-ху Чуну, громко вскричала: «Глава клана Лин-ху, эти флаги и в самом деле поддельные. Какие же это флаги союза меча пяти твердынь, это флаги учения Пяти бессмертных – школы Пяти ядов!»


Она развернула флаги, и все увидели совершенно отчетливо, что на флагах были вышиты: змея, скорпион, жаба,и другие из пяти ядовитых тварей, будто живые, краски были яркими и свежими, разве такие флаги могли принадлежать союзу Пяти твердынь?»

Юэ Хоу и остальные только оторопело таращились с разинутыми ртами, не в силах произнести ни слова. Лао Тоу-цзы, Цзу Цянь-цю и другие разразились бурными криками радости. Все понимали, что она спрятала флаги Пяти твердынь, и подменила их, но так быстро, что никто не успел этого заметить.

Ин-ин позвала: «Глава учения Лань!» Из толпы вышла прекрасная женщина в одежде народа Мяо, улыбнулась: «Слушаюсь! Какие будут распоряжения Божественной Девы?» Это и в самом деле была Лань Фэн-хуан. Ин-ин спросила: «Твои флаги учения Пяти ядов, как могли попасть в руки людей из клана Суншань?» Лань Фэн-хуан рассмеялась: «Эти ученики из клана Суншань все являются приятелями моих учениц, не иначе, как они сладкими речами да медовыми устами выманили у них эти пять флагов». Ин-ин ответила: «Вот оно как, оказывается. Возвращаю тебе эти пять флагов».

Сказав, передала ей флаги. Лань Фэн-хуан рассмеялась: «Премного благодарна», – и приняла их.

Юэ Хоу пришел в бешенство, и начал ругаться: «Бесстыжая чертовка, колдует прямо на глазах у Лаоцзы, быстро возвращай мои флаги». Ин-ин ответила: «Раз тебе нужны пять флагов школы Пяти ядов, обращайся к главе учения Лань, сумеешь?» Юэ Хоу ничего не мог поделать, обратился к наставникам Фан Чжэну и Чун Сюю: «Настоятель, даосский старейшина Чун Сюй, прошу двоих добродетельных преждерожденных рассудить по справедливости».

Фан Чжэн ответил: «Это... э... не следует знаться со злом, в клане Хэншань действительно есть такой запрет, однако... однако... сегодня множество друзей с рек и озер явились с поздравлениями, глава клана Лин-ху не мог запереть ворота и не отворять, это не прилично...»

Юэ Хоу вдруг указал пальцем на одного человека в толпе, закричал: «Ты... ты... я тебя узнал – ты великий развратник, любитель «сорвать цветочек» Тянь Бо-гуан, что это ты вырядился в хэшана, думаешь, что я ослеп? И вот такие люди тоже являются друзьями Лин-ху Чуна?» Он громко вскричал: «Тянь Бо-гуан, ты зачем явился на гору Хэншань?» Тянь Бо-гуан ответил: «Поклониться Отцу-наставнику». Юэ Хоу изумился: «Поклониться наставнику?»

Тянь Бо-гуан ответил: «Именно так». Он встал перед И Линь, опустился на колени и ударил челом: «Шифу, прошу не волноваться. Ученик раскаялся в прежних ошибках, его буддийское имя «Бу Кэ Бу Цзэ»». И Линь покраснела, отклонилась: «Ты... ты...»

Ин-ин рассмеялась: « Дядюшка-наставник Тянь отвратился сердцем от зла и выбрал истину, лучше и не бывает. Он принял постриг и отрекся от мира, взял себе буддийское имя «Бу Кэ Бу Цзэ», смысл этого предельно ясен. Великий наставник Фан Чжэн, воистину, тут ситуация «Отбросить нож мясника и тут же стать Буддой». Человек решил отбросить зло, и исправиться, врата Будды огромны, дадут ему путь к исправлению, так или нет?»

Фан Чжэн обрадовался: «Именно так! Бу Кэ Бу Цзэ вступил в клан Хэншань, с этого времени будет соблюдать строгие запреты, это счастье для воинского сообщества».

Ин-ин громко произнесла: «Слушайте все, мы сегодня явились сюда, чтобы вступить в клан Хэншань. Если глава клана Лин-ху примет нас, мы все станем учениками клана Хэншань. Ученики клана Хэншань разве могут считаться последователями зла?»

И тут Лин-ху Чуна осенило: «Оказывается, Ин-ин давно догадалась, что, если в клан Хэншань вступит множество мужских учеников-мирян, то он уже не будет чисто жнским кланом, и мне будет нечего стыдиться, и никто уже не сможет издеваться над нашим кланом. И поэтому она и велела всем этим людям прийти вступить в клан Хэншань». И он тут же громко провозгласил: «Сестра-наставница И Хэ, в нашем клане не запрещается принимать такое количество учеников-мужчин?»

И Хэ ответила: «Не разрешать мужчинам вступать в клан – такого правила нет, тем не менее, тем не менее...» Она быстро сообразила, что, если такое множество мужчин внезапно прибудет сюда, то это будет весьма неудобно.

Лин-ху Чун произнес: «То, что уважаемые решили вступить в клан, то это просто великолепно. Но вовсе не обязательно всем становиться личными учениками. Клан Хэншань учредит...

э ... учредит «Дополнительное подворье клана Хэншань», в спокойном месте, в долине Тун-юань-гу, это будет подходящим местом».

Эта долина Тунюаньгу была наискосок от главного пика, говорят, что во времена династии Тан один из «Восьми бессмертных» Чжан Го-лао упражнялся там в плавке пилюли. На горе Хэншань есть скала с отпечатками копыт осла, оставленных осликом Чжан Го-лао, как об этом повествуют в хрониках. Разве обычное ослиное копыто может оставить отпечаток в таком твердом материале как гранит, если это не следы пребывания святого, то как эти следы еще могли появиться? Танский Сюань-цзун пожаловал Чжан Го-лао званием «Тунюань сяншэн» - «Преждерожденный, ведающий Изначальное», и название долины Тунюаньгу именно от этого имени и происходит. Долина Тунюаньгу и пик Постижения истиной сущности – Цзяньсинфэн, на котором расположена главная обитель, хоть и недалеко друг от друга, но между ними отвесный обрыв, и горная дорога очень опасна. Повелев ученикам-мужчинам расположиться в долине Тунюаньгу, Лин-ху Чун сделал так, чтобы контакты между ними были невозможны, во избежание неприятностей.
[«Тун» обозначает: «связь, сообщение, досконально понимать», также «счастливый». «Юань»: «корень, исток, основа, изначальный, Небо, счастливый, совершенный, лучший». «Сяншэн» - «господин», «преждерожденный».
«Тунюань сяншэн» – «Преждерожденный, Понимающий Изначальное».
«Гу» : «долина».
«Цзянь» – «созерцать», «Син» – природа, сущность. «Цзяньсин» будд. постигнуть свою природу; прозреть, (и сделаться буддой)
 «Фэн» – «горный пик».]

Фан Чжэн кивал головой: «Это очень хорошо. Все эти друзья вступили в клан Хэншань, приняли правила клана, это великое счастье для всего воинского сообщества».

Юэ Хоу увидел, как повел себя Фан Чжэн, оценил превосходство противника в силах, понял, что сегодня ему не удалось остановить Лин-ху Чуна от принятия им должности руководителя клана Южная Хэншань. Ему только и оставалось, как вернуться к Цзо Лэн-чаню за повторными инструкциями, он кашлянул, и громко произнес: «Глава союза Пяти твердынь Цзо Лэн-чань издал указ: утром пятого числа третьего месяца главы всх пяти кланов с учениками должны собраться на горе Суншань, для избрания главы клана Пяти твердынь, и во избежание неприятностей всем следует прибыть без опоздания».

Лин-ху Чун спросил: «Пять кланов меча вовсе не объединены в единый клан, это чья такая идея?»

Юэ Хоу ответил: «Суншань, Тайшань, Хуашань и Южная Хэншань – эти четыре клана полностью согласны. Если у вашего клана Северная Хэншань есть особое мнение, и вы не придете на встречу с четырьмя кланами, то сами познаете горечь вашего решения». Он обернулся к группе людей из клана горы Тайшань: «Вы скажите, это так, или нет?»

Стоящие за его спиной несколько десятков человек разом вскричали: «Именно так!». Юэ Хоу рассмеялся ледяным смехом, повернулся, и пошел прочь. Пройдя несколько шагов, он не удержался, и обернулся, глядя на Ин-ин, размышляя: «Как бы нам найти способ вернуть пять флагов приказа».

Лань Фэн-хуан рассмеялась: «Учитель Юэ, ты потерял свои флаги, как вернешься к главе клана Цзо? Уж лучше мне их тебе вернуть!»

Сказав, махнула рукой, и швырнула ему флаг.

Юэ Хоу увидел, как маленький флаг летит к нему, подгоняемый легким ветерком, подумал: «Это твой флаг Пяти Ядов, не наш флаг приказа Пяти твердынь, к чему мне он нужен?» Пока он думал, флаг уже подлетел к его горлу, и он машинально его схватил. Тут же раздался крик, он поспешно бросил флаг на землю, в середине руки стало жечь, будто ее охватил огонь. Он взглянул на ладонь – середина ладони уже была пурпурной от воспаления, он понял, что древко флага было смазано ядом, он попался на уловку школы Пяти ядов, и рассердился, и испугался, задыхаясь от злости, начал ругаться: «Чертовка...»


Лань Фэн-хуан рассмеялась: «Скажи только: «Глава клана Лин-ху», попроси у него прощения, и я дам тебе противоядие, иначе ты свою руку от гангрены потеряешь».

Юэ Хоу знал, сколь сильно действие отрав школы Пяти ядов, несколько замешкался, но почувствовал, что центр ладони уже начал неметь, он уже теряет руку, подумал, что вся его жизнь заключена в боевом искусстве, если он потеряет руку, то превратится в бесполезного инвалида, в этот критический момент он вскричал: «Глава клана Лин-ху, ты...» Лань Фэн-хуан засмеялась: «Проси о пощаде». Юэ Хоу произнес: «Глава клана Лин-ху, ничтожный провинился перед тобой, прошу... прошу тебя милости дать противо... противоядие».

Лин-ху Чун рассмеялся: «Барышня Лань, этот брат Юэ всего лишь исполнял приказ главы клана Цзо, прошу тебя дать ему противоядие!»

Лань Фэн-хуан улыбнулась, дала знак стоящей рядом с ней девушке народа мяо. Та девушка вытащила из-за пазухи маленький белый бумажный сверток, сделала несколько шагов, и передала его Юэ Хоу. Юэ Хоу протянул руку, взял, и под хохот и улюлюканье толпы героев побежал вниз с горы. Прибывшие с ним люди устремились следом.

Лин-ху Чун громко произнес: «Уважаемые друзья, раз все присутствующие желают поселиться на внешнем дворе клана Хэншань, то им следует строго соблюдать запреты клана Хэншань. В этих запретах нет ничего особенно сложного, только лишь пятый запрет дружить со злом представляет некоторые затруднения. Но с этого дня и впредь вы все являетесь членами клана Хэншань, а ученики клана Хэншань, разумеется, не могут считаться последователями зла. Тем не менее, когда будете знакомиться с посторонними людьми, будте повнимательней». Толпа дружно ответила криками согласия. Лин-ху Чун произнес: «Вы хотите есть мясо и пить вино, это тоже не запрещается, но вкушающие скоромное после этого дня больше не могут подниматься сюда, на пик Постижения истиной сущности».

Фан Чжэн сложил руки в буддийском приветствии: «Благо, благо! Чистая земля Будды да не будет осквернена».

Лин-ху Чун рассмеялся: «Отлично, можно сказать, что теперь я стал главой фракции. Все уже изрядно проголодались, давайте, быстрее несите постную еду. Нам с настоятелем Шаолиня Фан Чжэном, даосским наставником и другими преждерожденными нужно поесть. До завтрашнего утра со всеми уважаемыми предлагаю попить вина». После вегетарианской трапезы Фан Чжэн произнес: «Глава клана Лин-ху, убогий монах и наставник Чун Сюй, у них есть несколько слов, которые они хотят обсудить с наставником клана».


Лин-ху Чун ответил: «Слушаюсь». Сам подумал: «Главы кланов Шаолинь и Удан лично прибыли на гору Хэншань, наверняка дело очень важное. Сейчас на пике Цзяньсинфэн «драконы и змеи вперемешку», где бы мы не начали говорить – у любой стены могут быть уши». Тут же приказал И Хэ, И Цин и другим ученицам позаботиться о гостях, и обратился к Фан Чжэну и Чун Сюю: «Позади этого пика, за перевалом Цияокоу – «Гончарной печи» есть гора «Бирюзового экрана» – Цуйпиншань, отвесная, как зеркало. На этой горе есть монастырь Сюанькунсы – «Висящий в Пустоте» – превосходная достопримечательность горы Хэншань. Если у двоих преждерожденных есть хорошее настроение, позволите позднерожденному провести вас прогуляться в этих местах?»

Даос Чун Сюй обрадовался: «Давно наслышан о монастыре Сюанькунсы, построенном в эпоху Северная Вэй. Там, где не растут сосны, где не за что ухватиться обезьяне, силой буддийских обетов был выстроен монастырь, висящий над бездной. Убогий даос давно восхищался, он действительно хочет увидеть это чудо».

[Северная Вэй – государство эпохи Северных и Южных династий в Северном Китае в 386-534 гг.]