Утром, раздвинув шторы, Громов снова уткнулся взглядом в то самое чёрное облако вдалеке. Каждый раз оно то появлялось, то, как будто, исчезало. Потом, показавшись снова, наплывало, оказываясь всё ближе и ближе к столице. Теперь оно укутывало собой дома и улицы, заслоняя и так очень тусклый солнечный свет. Конца его не было видно. Под облаком становилось темно, как ночью. Громов буркнул на облако, и включил телевизор, но про странное явление не услышал не единого упоминания. «Бред какой-то с этой сраной погодой», – подумал он и переключил канал. Диктор рассказывала в новостях о прошедшем параде и об амнистиях в честь празднования годовщины победы в Священной Войне. Упомянула Лизоньку и работников Следственного Комитета. Показала из-за решётки звериный оскал Жени К.
– Евгений К. отпускается под амнистию, Пахан подписал указ, – сказала диктор. – Из колонии он выйдет уже этим вечером, чего нельзя сказать о его отце.
«Хорошо, хоть отца за решёткой оставят», – подумал Громов. Как же ему лень стало ездить на работу в Комитет! И чем ближе было вступление в новую должность, тем меньше у него оставалось сил и желания заниматься проблемами и делами, поступающими в этот кабинет. Чтобы хоть как-то потянуть время до отъезда на работу, он позвонил Покрошину.
– Ну, что? – Спросил он старого приятеля. – Как жизнь? Как работа?
– Да, ничего, – сказал Покрошин, ему явно было не до разговоров, – работы дохера. Как половину разогнали, так вся их работа на меня и ещё нескольких парней свалилась. Ещё и Церберев куда-то делся. На связь перестал выходить. Он во всём шарил, а теперь хер разберёшься.
– Устал он, наверное, – усмехнулся Громов, – или за границу уже отвалил, или в запой ушёл, или ещё что.
– Не смешно, – с обидой произнёс Покрошин, – сейчас со всем этим разберусь и поеду его искать. А ты как? Когда переводишься?
– Ты же и сам знаешь, – усмехнулся Громов, – через месяц-полтора. Не дождусь уже.
– Ты, кстати, когда Реверансову умудрился трахнуть? Она тут у меня про тебя пол-утра болтала. Я от неё всё никак избавиться не мог.
– Да? – Спросил Громов, – странно. Что хотела?
– Про тебя спрашивала, есть ли у тебя кто-нибудь.
– Как она тебе?
– Не имею представления.
– Да ладно? – Усмехнулся Громов.
– Я, как бы, женат, Александр Сергеевич, – с укором сказал Покрошин. Громов не вдумался, сказал его друг правду или нет.
– Ах, да ты семьянин, оказывается! А что это за чёрная херня над городом, не знаешь?
– Какая?
– Посмотри в окно, не видишь? Чёрное облако?
– Сейчас посмотрю, – сказал Покрошин. В трубке послышались звуки отодвигаемого стула и шагов. – Нет, у меня в окне ничего не видно, Может, это в твоём районе, – сказал он, вернувшись к телефону.
– Может, и в моём, – согласился Громов. – Давай выпьем вечером?
– Сань, работы же дохера. У меня времени даже на Тварина нет. Полный завал, за четверых работаю.
– Ладно, ладно, – сказал Громов. Они попрощались. Он положил трубку и поехал на работу.
* * *
Вечером Владлена К. надев, несмотря на уже спускающуюся на город темноту, солнечные очки и прикрыв лицо платком, забирала из тюрьмы освобождённого по амнистии Женю. Она приобняла сына. Прижала к груди. Потрепала по голове.
– Ох, что же ты так, что же ты, – причитала она, еле сдерживая слёзы. – Ну, слава Богу, теперь домой. – Сказала она скорее себе, чем ему.
Ехали домой молча. Женя дремал. Владлена уже не могла сдерживать слёзы, и они крупными каплями стекали по её тонким, бледным щекам. Вцепившись в руль, она вела автомобиль на минимальной скорости, никого не обгоняя. Мысли метались в голове. Самая главная: сын, наконец-то, рядом, теперь в безопасности. Надо как можно быстрее вывезти его. Деньги ещё оставались. Хоть все их потратить придётся, только бы он был подальше отсюда. Она взглянула на него, откинувшего голову на подголовник переднего пассажирского сиденья. До боли родной, любимый профиль. Она смотрела на него, как тогда, когда ей в первый раз принесли его – маленький кричащий комочек. Но внезапно его лицо и весь салон автомобиля осветился жёлтым слепящим светом. Сильный удар – и Владлена почувствовала на своём лице стекло, мелкими осколками резавшее её шею, лоб, щёки; увидела голову сына, бьющуюся об пассажирское окно. Потом – темнота.
* * *
– Вот, ****ь, – выдохнул Фёдор Покрошин.
Громов стоял рядом и жевал фильтр дымящейся сигареты. Разжевав до состояния, когда дым через него уже не проходил, он бросил сигарету на землю. Перед ними развернулась следующая картина: часть дороги была отгорожена полицейскими машинами, ночь освещалась уличными фонарями и красно-синими огнями мигалок. Огромный тяжеловоз КРАЗ, с всё ещё зажжёнными круглыми фарами, как огромное неуклюжее существо, взбиравшиеся на горку, взобрался на дорогой чёрный автомобиль Владлены, давя металл и плоть. Тонкие ручейки тёмной крови струились из-под погнутых дверей, извивались на холодном асфальте, пробирались под осколки стёкол.
Громов с Покрошиным обошли грузовик и его жертву, их лица искривились в гримасах. Покрошин отвернулся, сдерживая рвоту. При ударе голова Жени выбила стекло и в следующий момент оказалась между гнущейся под тяжестью грузовика крыши и дверью. Узнать его было невозможно, лица практически не было, куски взорвавшегося черепа и розовой субстанции были разбросаны в радиусе двух метров.
– Это мы ещё до матери не добрались, – утирая нос рукой в толстой грязной перчатке сказал подошедший пожарный. – Нехило его расквасило. – Покачал он головой и вернулся к своим делам.
Составляющий протокол тучный полицейский в очках рассказывал, как старый самосвал-тяжеловоз, ехавший на удивление быстро для своих сорока лет, проскочил на красный и протаранил автомобиль Владлены. Водителя грузовика на месте не обнаружили, но свидетели рассказали, что сразу после аварии он бежал, видимо, сам испугавшись случившегося. Прибывшие на место происшествия полицейские в его поисках прочесали весь район, но тщетно. Полицейские пробили номера самосвала, но, как оказалось, принадлежали они десятилетней малолитражке, утилизированной полтора года назад.
Громов глубоко вздохнул и достал пачку сигарет.
– Дай одну, а то мои закончились, – Покрошин потянулся к пачке Громова.
Они закурили.
– Что думаете? – Спросил Покрошин.
– Какой-нибудь нелегал приехал на заработки, – пожал плечами полицейский, – купил утилизированный по документам хлам, и занимался частной перевозкой стройматериалов. Уснул за рулём, скорее всего. Сам перепугался и, понятное дело, бросился наутёк.
– И что, его найти никто не может? – Спросил Громов.
– Да найдём, куда он денется. – Полицейский устал, его смена вот-вот должна была закончиться, хотелось домой.
Громов с Покрошиным развернулись и побрели мимо группы следователей и полицейских в сторону своих автомобилей, выдыхая клубы дыма.
– Этим я точно заниматься не буду, – потёр лоб Покрошин, – у меня и так жопа в огне от работы.
– Зачем ты меня сюда вообще вытащил? – Недовольно спросил Громов.
– Ну, все-таки ты ими занимался…
– И что? Дело это закрыто. Погибли в несчастном случае. – Сказал он, кидая бычок на землю, – мне не до этого. У меня Администрация на носу.
– Начальнику скажешь?
– Завтра упомяну между делом.
На следующий день, снова опоздав на работу на несколько часов, Громов сидел в кабинете Начальника в своём любимом кресле. Тот, на удивление Громова, даже не заметил его опоздания. Будь Громов немного внимательнее в этот день, он бы заметил странное настроение Начальника. Тот был немного рассеян, быстро сбивался с мысли, как бы не находил себе места: то вставал со своего кресла и задумчиво бродил по кабинету, то садился и принимался пялиться в экран. Разговор, как муха без определённого направления кружащая по комнате, перепрыгивал с одной темы на другую; то надолго затихая, то вдаваясь в ненужные детали. Когда Громов упомянул о гибели только что освободившегося Жени К., и его матери, Начальник на секунду замер, уставившись перед собой. Громов заметил тень, пробежавшую по лицу Начальника. Разговор опять пошёл кругами: обо всём сразу и ни о чём конкретно. Вдруг Начальник остановился, он понял, что Громов хочет узнать, что думает он об автокатастрофе, хотя и не спрашивает об этом прямо, видимо, щадя его чувства.
– Поделом ему, заслужил. – Сказал он. – Как и Тварину. – Неосторожно выплюнул он.
Громов заметил, как Начальник в этот момент пожалел, что поднял эту тему; лицо его искривилось, один глаз прикрылся, он быстро отвернулся. «Что это с ним, – подумал Громов, – может, устал? Или проблемы с кадровыми перестановками? Столько ведь дел…»
– Кстати, да, – нахмурился Громов, – их ведь так и не нашли.
– Не нашли, – задумчиво кивнул головой Начальник. – А ты что-то не больно занят, я смотрю? – Спросил он серьезно, – со всем разобрался перед переводом?
Громов покачал головой.
– Ну-у-у, так, – протянул он.
Повисла пауза. Начальник снова задумался, впервые за всю карьеру Громова забыв о его присутствии в кабинете. Громов как-то неожиданно для самого себя отвлёкся от мыслей о Начальнике, Тварине, автокатастрофе и прочих рабочих моментах. Вдруг в памяти всплыла Реверансова: её тонкая талия, стройные ноги, упругие бёдра. «Может, позвонить ей и пригласить куда-нибудь?» – Подумал он.
Начальник вдруг заметил своего подопечного, и понял, что тот всё это время сидел перед ним. Он как-то заволновался. Но увидел, что Громов сам погружен в свои мысли и мог не заметить странности в поведении Начальника.
– Ладно, Громов, иди. – Сказал он, желая остаться один.
Громов встрепенулся и осмотрелся.
– И, правда, пойду, – сказал он, поднимаясь с кресла.