Разглядывая белые со стразами и металлическими шипами кеды, мужчина возраста Карлсона задумчиво потирает подбородок.
Улетает взглядом вверх.
Возвращается.
Вздыхает.
Играет желваками.
Опять вздыхает.
Протяжно.
Шумно.
— Ты будешь по мне скучать, когда я уйду? — почти неземным голосом. Медленно.
— Куда "уйду"? — спутница, вертевшая ботинок, слегка удивлённо. Лениво.
...
— Так куда ты собрался?
— Туда, Оль.
— Лёнь, хорош, — скривившись говорит Оля, — загадки загадывать.
— Туда, — повторяет Лёня. Взмывает взглядом вверх. Утыкается в потолок. Уткнувшись, несогласно дёргает головой и продолжает:
— Ну совсем туда... насовсем... за облака.
— А-ааа... — разочарованно протягивает Оля. Ставит один ботинок. Берёт другой. — Ну, конечно, буду. А что?
— Представил себя в этих кедах и в гробу. Смешно и грустно.
— Ну-ууу, смешно, да. А грустно-то почему?
— ...почему-почему... потому, что я в них в гробу лежу, а не хожу...
— Лё-онь?! Брось, Лёнь! — чуть насмешливо, сверху вниз. — Посмотри на меня. Ну. Лёнь, а?! — бодро улыбаясь. — Помнишь, в анекдоте: "Идёт Иван Иваныч по тому свету..." Помнишь, да?! Понимаешь, да?! Идёт! Лёнь, и-дёт! Там тоже ходят, Лёнь!