Приложение к очерку - кощунство - публ. 01. 04. 18

Яаков Менакер
Приложение к очерку «КОЩУНСТВО»

Вернемся к далекому прошлому колхозного патроната. Сбор сирот закончился глубокой осенью 1933 года. Добротное жилье и имущество, раскулаченного крестьянина сосланного с семьей в Сибирь Андрея Мельника присвоил нищий колхоз. В жилье поселили разного возраста патронатских детей от годовалых до 18-ти лет. Теснота, болезни сразу дали о себе знать. Так длилось до 1936 года, когда стало известно, что в селе Котюжаны в помещении бывшего помещика  Е. Н. Ценина началась организация государственного детского дома детей-сирот дошкольного возраста, т. е. до 8-ми лет.

Сюда свозили детей с разных мест Украины, родителей  которых никто не знал, отсюда распространилась легенда, что родители детей подверглись репрессиям властей по политическим мотивам. Так длилось до конца года. В новом 1937 году детский дом по разным источникам насчитывал свыше 130 малышей.
Одновременно в 1938 году детский дом был укомплектован административно-хозяйственным персоналом: директор - фамилии не запомнились старшая воспитательница Енджиевская, бухгалтер, фельдшер фамилии не запомнились, воспитательницами детских групп были Лариса Семеновна Солоненко, Ефросинья Васильевна Климчук (в девичестве не помню), остальных не менее 6-8 воспитательниц имена не запомнились. Также не запомнились именами няни и остальные технические рабочие из местных жителей, в том числе ездовой Степан Самойлович Фарион. 

И сразу же возник вопрос о перемещении патронатских сирот дошкольного возраста в государственный детский дом, где были все условия для их содержания. Инициатором данного предложения исходила от Мур-Куриловецкого районного отдела социального обеспечения в лице его  социальный  инспектора Анны Кагляк, осуществляющей надзор за социальными учреждениями.

К этому предложению присоединились районные другие организации, и было составлено  письменное обращение в вышестоящие организации для разрешения этого вопроса. Ответ пришел незамедлительно, письменный: «…патронатские сироты являются детьми колхозников вся забота о них лежит на правлении местного колхоза…» 

И потекла беспросветная патронатская жизнь на иждивении нищего колхоза. В очередной раз в патронат приезжала инспектор райсоцбеза Анна Кагляк, и, убедившись в совместном с матерью положении дел в патронате, выявили, что предыдущее положение не изменилось, а напротив еще ухудшилось. Постоянное недоедание, болезни, окончательный износ одежды, обуви, положение дел было катастрофическим. 

В те годы мое участие в качестве переводчика с украинского на идиш, так как мама все еще не достаточно понимала украинскую мову, затем отправлялись в правление колхоза «выбивать» очередную подачку.

Анна Кагляк спешила в детский дом разбирать там «войну» между «комиссаршей» - так называли воспитательницы и весь технический персонал старшую воспитательницу Ольгу Енджиевскую. Короче, она требовала от обслуживающего персонала, в том числе и от детей, общения на русском языке, исключая украинский язык. Из работающих в детском доме, кроме нескольких человек, которые учили русский язык в семье, в том числе дети, владели русским языком плохо, об этом говорила Анна Кагляк на основании сделанного ней опроса. 
 

                *
                *   *

Внеочередное посещение детского дома Анной Кагляк совместно с инспектором наробраза, фамилия которой не запомнилась, принесли с собой совместное постановление своих организаций об отстранении Ольги Феодосьевной  за неуживчивость в коллективе, от работы в детском доме. Позже Енджиевская была назначена учителем начальной школы (4 класса) в село Перекоренцы Мур Куриловецкого района. Примерно в августе 1940 года при встрече с Нюсей она сообщила, что покидает село Котюжаны, и будет жить с матерью по месту ее новой работы. Вскоре после этого я посетил село Перекоренцы, где встречался с Нюсей.

                *
                *   *

В очерке «Кощунство» иной упоминалось о лавке Федора Мельника, в которой он в числе прочих товаров торговал отнятыми у евреев отдельными видами домашнего имущества, одеждой и обувью, т. е. имуществом, сохранившим свой товарный вид. Источниками этой информации, конечно, были односельчане.

Углубляться в эту тему я не стал, преградой тому были  сложившиеся сугубо личные взаимоотношения между мной и Нюсей – младшей дочерью Енджиевской О. Ф. Я к этому памятному мне времени иногда возвращаюсь, ибо другого нечего похожего в моей юности просто не было...

Знакомство с Нюсей Енджиевской  состоялось в сентябре 1939 года в Выше-Ольчедаевской средней школе Мур-Куриловецкого района. Во вновь созданном 8-м параллельном классе большинство составляли окончившие 7-м классов неполно-средней школы по месту жительства, решившие получить среднее образование в указанной выше десятилетке.

Помню, среди нас были ранее знакомые однолетки-евреи из села Татариски - Гельманы и другие имена, которых упоминаются в перечнях расстрелянных жертв Мур-Куриловецкого гетто.

Из этого же села был юноша Колесник Иван, окончивший по месту жительства 7-м классов. Во время немецкой оккупации служивший полицаем Снитковского участка украинской вспомогательной полиции (См. «Протокол допроса Колесника И. П.»). Более детально не могу вспомнить.


                *
                *   *

Родившийся в Германии в семье бывшего российского военнопленного солдата-украинца Мельника Андрея и немки Марии, их первенец Федя в начале двадцатых годов прошлого века покинули Германию, подавшись в Украину – село Котюжаны. Более подробно об этом смотри очерк «Извилистыми тропинками босоногого детства».


НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА с НЮСЕЙ ЕНДЖИЕВСКОЙ осенью 1942 года.

Все то, что меня окружало, даже в мыслях не представляло возможной встречи с Нюсей, и все-таки эта встреча состоялась. Это произошло у колодца вблизи хаты Янка Козаченко, что в двух-трех десятках шагов от дома, в котором она теперь была хозяйкой. Приближаясь к колодцу, я еще издалека заметил согнутую спину женщины, крутившую коловорот. Не разгибаясь, она умело перехватила дужку с наполненным водой ведром и, установив его на обрамления колодца, стала отвязывать от конца цепи. В этот момент я поравнялся с колодцем.

– Яша! – выпрямившись, с удивленным взглядом, вскрикнула она.
Я оцепенело, смотрел в ее искаженно-округлившееся лицо, не в силах промолвить единого слова.
– Чого ж ми тут стоїмо? – снимая с обрамления ведро с водой, встрепенулась Нюся, – йдемо до хати,– и  резко повернувшись, маня меня рукой, направилась к своему дому,  а я, не сдвинувшись с места, продолжал стоять у колодца.
Она остановилась у крыльца своего дома, опустив наземь ведро, освободившейся рукой вновь принялась манить меня, одновременно указывая в противоположную сторону выгона, где у бывшей конторы колхоза (здание бывшего костела) сгрудилось несколько односельчан и румынских жандармов.

Не предвиденная, но очевидная угроза  вывела меня из оцепенения, мне следовало немедленно исчезнуть, но было поздно отступать, и я направился на зов Нюси.

Дом Андрея Мельника после его раскулачивания и высылки всех без исключения членов семьи в необжитые районы Сибири был присвоен нищим колхозом. В начале 30-х годов в самой большой комнате дома (прихожей) разместилась лавка Торгсина с вызывающим названием «ЛАВКА ЦЕНТРОСПИРТА», в которой на полках соблазнительно поблескивая выстроившиеся, по ранжиру по бытующей терминологии, начиная с «мерзавчика» (стограммового) кончая трехлитровым «гусаком» наполненных сорокаградусным алкоголем бутылок.

В остальном  обширном помещении дома (спальне, детской, кухне и просторном коридоре) с осени 1933 года поселился колхозный патронат детей-сирот, родители которых умерли в 1932-33 годах Голодомора. К многодетной патронатской семье присоединились и мы (я и две мои сестры) с матерью являвшейся с осени 1933-го до июля 1941 года организатором и бессменным руководителем Котюжанского колхозного патроната. Так что не впервые мне предстояло войти в дом, в котором каждый его угол мне был знаком (см. очерк «Аарон и его семья»).

Оказавшись на крыльце перед входящей в дом дверью, я увидел над ними вывеску с надписью  – «ЛАВКА» – и еще что-то там было написано, чего я не запомнил. Мы  вошли в просторный коридор, разделенный прилавком, за которым виднелись полки со сложенными на них какими-то вещами и, не задерживаясь, через боковую дверь в простенке вошли просторную комнату очевидно спальню, так как здесь стояли две кровати и, пройдя ее и дверной проем, достигли кухни.

– Сідай,- указывая на стоявшую у стола табуретку, сказала Нюся. Ти мабуть голодний, зараз я щось найду тобі перекусити, а потiм поговоримо.
 
От еды я отказался, так как не голоден был.  Она все же поставила на стол кружку, наполненную молоком и нарезанный хлеб, а затем, усевшись с противоположной стороны стола, сказала:
 
– Хтось із селян, не пам‘ятаю хто, мені розказував, що ти нібито втік з полону й вернувся в село, то де ти тепер живеш?

Ее вопрос звучал настолько наивно, что шокировал меня. В селе было достаточно много людей, знавших о моем возвращении и нелегальном нахождении в селе, оказывавших мне бескорыстную помощь не только едой, но и укрытием, рискуя многим, но никогда не задавали наивных вопросов. И я понял, что она очень далекая от текущего времени.

– Живу, як горох при дорозі: хто тією дорогою йде, той мене щіпне…

Шутку она, конечно, заметила и лишь смутно улыбнулась. Пришлось мне кратко объяснить ей сложившуюся вокруг меня ситуацию, а она, слушая меня, мрачнела, о чем-то напряженно думая.
Когда я закончил свой рассказ Нюся, не задавая мне вопросов, принялась рассказывать о себе, о своем замужестве, умалчивая о своей матери, старшей сестре,  находившихся на правобережной, подконтрольной немцам стороне села.
Я не стал перебивать ее, задавать вопросы, лишь заметив, как она тщательно обходит то, к чему я мог бы проявить повышенный интерес. Не унимаясь, Нюся все продолжала рассказывать о мало или вовсе незнакомых мне фактах и тут-то я прервал ее: 

- Раніше ти назвала свою сестру Еленою, а Люся ким тобі доводиться, також сестрою?

    - У мене одна сестра – Елена, а ім’я Люся це її  псевдонім… - запнулась она, смущенно улыбаясь, как-то вернуть что-то лишнее сказанное, не отвечала на мои вопросы по прерванной теме.

Может быть, мне следовало задать Нюси аналогичный вопрос: «А у тебя так же был свой личный псевдоним?» И тут же ужаснувшись, отрекся от такого злого замысла, отказавшись от него.   

Далее, сменив тему, Нюся продолжила свой сумбурный рассказ, содержание которого сводилось к следующему:   
Она чувствует себя здесь одиноко, не с кем поговорить, муж часто разъезжает все в хлопотах, о получении бумаги статуса немецкого происхождения. Мать, мол, его немка и сам он родился в Германии, он хочет поехать к дедушке и к бабушке в Германию на родину и родственникам. Она очень долго продолжала рассказ на бытовые темы, в частности она хотела бы поближе жить к маме и сестре, а они живут на немецкой стороне села, и держит нас только дом, мол, нет покупателя, за такие деньги, которые мы  просим, и только немецкими марками, а не румынскими леями. Закончила она свой рассказ обращением ко мне:

– Чим же я зможу допомогти тобі?
– Дякую! Мені від тебе ніякої допомоги не треба! Побачились, поговорили от й все. Мені пора… – отреагировал я.

В этот напряженный момент до нас донесся стук в двери соседней комнаты. Нюся резко поднялась, и беззвучно обращаясь ко мне жестом приложенной к губам руки, велела умолкнуть и оставаться на месте до ее возвращения, сама направилась к дверям соседней комнаты. Хлопнувшая дверь заглушила неразборчивые голоса, а затем все утихло.

Сидя на табурете в кухне я через довольно широкий проем в простенке, разделявшим кухню с соседней комнатой в которой стояли кровати с возвышающимися пирамидами подушек, закрывавшими собой высокие спинки кроватей, а мне хорошо виднелась одна из низких спинок кроватей, и то, что я увидел, застучало в висках и помрачнело в глазах. Вместо исчезнувшей шестиугольной Звезды царя Давида помещен фанерный прямоугольник. 

Это были те самые кровати из хаты Аарона Блехмана, перекочевавшие в спальню четы Федора Мельника.

       Краткое отступление.
   В 1937 году моя мать и я были приглашены на свадьбу моей первой учительницы Раисы Аароновной, то есть старшей дочери Аарона Блехмана. Для нас подростков место за общим столом нашлось, а вот сесть на что не было, и нас усадили на рядом стоявшие кровати. Это были необычные кровати спинки их железные, кованые прутики ручной работы, изображавшие еврейскую библейскую святыню – Звезду царя Давида**...
Молодые люди стали разглядывать спинки кроватей, на что Аарон обратил внимание и стал им объяснять «родословную» кроватей, дальнейших подробностей я не запомнил (конец отступления).


                *
                *   *

 …И вновь хлопнули двери - Нюся возвращалась. Я поднялся с табуретки, демонстрируя свое намерение уйти. Нюся с протянутой рукой с зажатыми в ладони купюрами румынских леев приблизилась ко мне, тихо промолвила:

– Прошу тебе: візьми, це мої власні гроші, купи собі одяг й взуття, – набежавшие слезы заглушили не расслышанные мной последние ее слова. 
Я оцепенел, не в силах препятствовать ее руке заталкивающей мне за пазуху купюры. Она, вытирая набежавшие слезы, направилась к выходящим из кухни во двор дверям, и слегка открыв их, сказала:
 – Почикай хвилинку, я подивлюсь … 
Я понял ее предосторожность оставался на месте, ожидая ее возвращения, что вскоре последовало.
– Нема нікого, – и пойдя ко мне, охватила мою голову обеими руками, поцеловала в обе щеки тихо промолвила:
– С  Богом! Храни тебя господь!
И уже совсем расплакавшись, скрылась за кухонными дверьми.

В знакомом мне дворе я сразу сориентировался. Не выходя на выгон, я прошел между хатами, выйдя к ближайшей улице, а с нее к соприкасающемуся с селом кладбищу, за которым были с детства знакомые и истоптанные поля, хутор Диброва – надежные места, где можно было укрыться.

С Нюсей я больше никогда не встречался по доходившим в село слухам она жила где-то в соседней Молдавии.
______
* Торгсин (Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами) — советская организация, занимавшаяся обслуживанием гостей из-за рубежа и советских граждан, имеющих «валютные ценности» (золото, серебро, драгоценные камни, предметы старины, наличную валюту), которые они могли обменять на продукты питания или другие потребительские товар (https://ru.wikipedia.org/wiki/).

** Звезда царя Давида - Материал из Википедии — свободной энциклопедии.
Звезда Давида (иврит — Маген Давид, «Щит Давида; в идише произносится могендовид) — древний символ, эмблема в форме шестиконечной звезды (гексаграммы), в которой два одинаковых равносторонних треугольника (один развёрнут вершиной вверх, другой — вершиной вниз) наложены друг на друга, образуя структуру из шести одинаковых углов, присоединённых к сторонам правильного шестиугольника.
Существуют различные версии происхождения названия символа, от связывающих его с легендой о форме щитов воинов царя Давида до возводящих его к имени лжемессии Давида Алроя или талмудическому обороту, обозначающему Бога Израиля. Другой его вариант известен под именем «Печать царя Соломона».
С XIX века Звезда Давида считается еврейским символом. Звезда Давида изображена на флаге Государства Израиль и является одним из основных его символов. Шестиконечные звёзды также встречаются в символике других государств и населённых пунктов.