Однажды ехала в автобусе одна пара, лет им около сорока. Одежды на них вроде бы хорошие и чистые, а по лицам видно – народ меры в алкоголе не знает.
Мужчина выглядел не слишком трезвым, а у женщины лицо в синяках, глаз подбитый, всё маскировалось косметикой, и что можно было закрасить и замазать, улучшили, но получилось грубо. Как известно, синяки трудно ювелирно скрыть, это надо визажистом-профессионалом быть.
Между собой они разговаривали мало, он смотрел виновато.
Платила женщина, и столько было на её лице презрения к нему, отвращения или может злобы. Она избегала на него смотреть. Мужчина же, напротив, вёл себя раболепно, угодливо, предупредительно. Всё как-то бросалось в глаза, невольно приковывая внимание праздно сидящих пассажиров противоречиями в поведении в облике. Было понятно, что они чем-то связаны между собой. Парочка вышла на остановке посреди дороги, и о них можно было бы забыть. Мало ли в эти времена пьяных или опустившихся ездило – а эти, хотели или нет, но попадали под такие определения.
Автобус возвращался назад, когда эта парочка зашла там же, где вышла. По времени прошло где-то около двух часов, но какая разница.
Будто другие люди - мужчина пьяный и куражливый, что-то говорит громогласно, пытается острить.
От женщины тоже попахивало вином, и одежда как бы потеряла чистоту и опрятность. Они вошли последними и стояли молчком, каждый на особь.
Кондуктор подошла, но никто из них не пошевелился заплатить. Первой заговорила кондуктор и вечное своё тихо:
- Платим.
Несколько секунд безмолвия и бездействия, как оказалось - перед бурей. И женщина вдруг бешено взорвалась:
- Плати, скотина!
«Скотина» начал выворачивать карманы и весёлым голосом приговаривать:
- Плати… плати, а как платить? А нету денег! Денег нет и денег не будет! Нет, и не будет! – Заталкивал карманы обратно, подчеркивая этой клоунадой - не старайтесь и не надейтесь: денег нет, и хоть всего его выверните, как карманы, ничего не найдете.
Внезапно женщина, не обращая ни на кого внимания, в раскалённой ярости открытой топки, схватила своего муженька, а надо заметить, невидного ни телом, ни лицом, а одеждой тщедушность не прикроешь, и давай его с силой трясти, трясти, как половик, и приговаривать:
- Ищи, скотина! Ищи! Я тебе дала 10 рублей (как раз заплатить за двоих хватило бы). Куда запрятал? Ищи, гад! Пьянь!
И далее невообразимое!
Это надо видеть, как она его шустро и ловко раздела, и принялась искать несчастную десятку. Все карманы и тайнички в куртке и в рубашке со штанами проверила, со всех сторон, все шовчики! Не впервой, понятно. Штаны с майкой только не снимала.
Этот удивительный цирк привлёк внимание пассажиров, народу было столько, что картину никто не заслонял, всё выглядело потрясающе занимательным.
Женщина, а тут стало видно, что была она ещё недавно красавицей, умоляюще взглянула на кондуктора, и лицо вдруг приобрело ангельские черты. Это было бесподобно.
- Прошу вас, провезите. Этот скот украл у меня деньги сейчас, он только что показал десятку, а видно, запрятал. На пропой себе, скот!
Удивляла картина, сама ничтожность суммы денег, из-за которой последовал взрыв, их отношение друг к другу.
- Это ваш муж?
- Да, чтоб он сдох! Сдохни ты, скот! Как же ты мне надоел, позоришь только.
Скот» улыбался дурашливо, заканчивая одеваться, гримасничал и терпеливо сносил всё.
- Как же я его ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! - Говорила женщина как в упоении, быстро, со злом.
- Как же ты достал меня! – Повторяла горько и уже тише:
- Он мне всю жизнь сломал, гад, сволочь!
Кто-то спросил, глядя на её слезы:
- - А зачем же вы с ним живёте?
Женщину, снова, как прорвало, с ненавистью глядела она на спутника:
- А куда ж от него деться? Он камнем на моей шее повис. Думаете, легко выбраться? Это туда легко, а назад никак. Вы ж все вокруг что думаете? Без мужика нельзя. Без мужика пропадешь, хоть такой, а всё мужик! Я от него уходила, убегала, уезжала, но он разыскивал и как рыба-прилипала. Клялся, что бросит пить, что без меня ему – конец. И начинаю, жалеть начинаю этого скота! Ну, жалеть и верить начинаю, что бросит пить. У-у, скот! Удушила бы!
Тут « скот», покачиваясь, и с самым любовным выражением лица, которое таким становилось по мере увеличения ругательств, сказал с непередаваемым чувством благодушия:
- А я, может быть, люблю тебя.
Пассажиры смеялись, и даже замороченные жизнью и делами наблюдали из своих углов с любопытством. Женщина плакала. И снова удивляла вдруг какими-то красивыми красками выражения своего страдания.
- И хоть бы он мне мужем был, а то так, сожитель.
- Так ты сама не хотела… не раз просил вашей руки и прочее
- От тебя не отделаться и без этого. 18 лет назад у него были золотые руки и хорошо подвешенный язык, да всё пропил. И я сама пить начала в эти времена беспросветные… Никакой душевной поддержки… У-у-у, избавления нет от тебя.
Лицо ее было мокрым от слез, брови горестно подняты
- Любовь зла, – приговаривал её дружок, подмигивая и осклабляясь.
- Он считает, что его любовь победит все нападки и ему всё-всё простится. Не надо мне твоей любви, чтоб ты провалился! – горькое выражение безысходности потрясало
- Так, как я тебя любил и люблю, никто не полюбит, – сказал мужчина, и лицо приобрело строгое выражение. На что она снова вскинулась.
- Как я его ненавижу, я не знаю, как от него и его любви избавиться. Мученье одно.
- Ну ладно, хватит тебе… - он что-то тихо забормотал ей, отвернувшейся от всех, только всхлипывала и плечи вздрагивали - Ну я же люблю… знала бы ты …
А автобус ехал, громыхал, и слова его исчезали в шуме.