В случайности верят только неверующие люди.
Матушка Светлана (Нецветаева)
Храм Александра Невского (Бизерта, Тунис), май 2012
Саундтрек №1
Мы странно встретились / Валентина Пономарева
Она впервые прикоснулась к его лицу, а он почувствовал в этом касании что-то очень родное, абсолютно знакомое и даже не просто знакомое, а то, что уже было, и было много-много раз. Легкое тепло ее рук неожиданно поведало какую-то давнюю, но забытую историю, какой-то незавершенный, но вместе пройденный путь, как будто она уже была, потом куда-то ушла, и вот внезапно вернулась.
Нет, в этом касании не было искры соприкосновения мужского и женского, не было ни лукавства, ни искушения. С присущим изяществом она просто работала, спокойно, корректно. Почти без слов – так, некие уточнения: удобно ли ему в кресле, правда ли, что он в первый раз... Приложила мягко ко лбу, ближе у виска, три пальца и почти неощутимым нажимом, слегка наклонила его голову назад, в то положение, при котором ей самой будет удобно. Понятно, что для нее это происходило не раз и не два, все движения привычны, при этом в них нет автоматизма и действия на поток, в них тонкий индивидуальный подход, но именно как к клиенту: с одной стороны – только для вас, с другой – ничего личного.
Не вздрогнул, не ударил жар в лицо, никакого волнения. Ничего кроме не принимаемого, а живущего в душе многие годы знакомого чувства. Чувства прикосновения очень близкого человека, по силе, наверно, сравнимого только с прикосновением матери. Чувства, живущего само по себе от рождения не в уме и не в сердце, просто как данность, существующего так же понятно, как существуют бесконечность неба, твердь земли, глубины морей. Со свойственным ему богатством воображения: раскинув руки, воспарил к облакам, пробежал голыми пятками по теплой земле и осязаемо ушел с головой в холодную морскую бездну. Тут же, нащупав старое русло, по позвоночнику заструился знакомый всю жизнь ледяной ручеек страха. Он с детства боится глубины. Так бывает, даже если родился и вырос у моря.
В юные годы, как все мальчуганы: не снимая часами маску с трубкой, в прибрежных камнях ловил голыми руками крабов, бил острогой колючих ершей, азартно прыгал в накаты волн с пирсов и скал. Однако, полеживая с друзьями на горячем песке, не мог избавиться от внутреннего напряжения в ожидании команды, хлеставшей его по щекам докрасна, и та, ритуалом их пляжного бытия, неминуемо раздавалась:
– Пацаны, в заплыв!
Этот короткий призыв наполнял его тело горячим свинцом, но, превозмогая тяжесть – вместе со всеми подскакивал, бежал, плюхался с размаха в воду, вспенивал изо всех сил, чтобы не отстать, руками и ногами море и плыл, плыл в сторону горизонта.
Горизонт не пугал, горизонт манил, как любого мальчишку. Страх подбирался при взгляде на каждом выдохе в воду. По кадрам, стирались лохматые водоросли, тускнели белесые всхлипы песка, косые лучи с трудом тянулись нащупать дно, но в бессилии умирали в нарастающей толще воды, а вместе с ними и в нем что-то умирало там – на глубине. Воображение так явственно рисовало, что этот выдох станет сейчас последним, и он, до ужаса, сжимающего сердце, почему-то уже знал, как это будет мучительно... Испуганно вскидывал голову, выхватывал взглядом летящие в брызгах искры и, делая глубокий вдох, внутренне цеплялся за эту малость, как за последнюю, но тут же гаснущую надежду. Вдох – окликом как на краю солнечных капель, выдох – стоном лучей в неумолимой кончине. Вдох – крик, выдох – стон. Вдох – выдох, вдох – выдох…
Да! Каждый заплыв был на грани жизни и смерти, и каждый лишь с одним ожиданием – скорей бы все повернули обратно!
Возвращение к берегу, как кинолента, открученная наоборот: метр за метром являла очертания дна, бездна, оставаясь далеко за спиной, отпускала свои холодные щупальца. На берегу падал без сил лицом в раскаленный песок, и сердце гулко билось в его зыби, не столько от усталости, сколько от панически пережитого снова и снова прикосновения к чему-то ужасному. При этом была, но никак не успокаивала, гордость, что не струсил, что смог, что опять он – «Как все!», однако эта победа над собой ничего не решала, и все из раза в раз повторялось.
Только через много лет понял, что данная фобия дарована ему от рождения, но прежде чем с нею смириться, подчинившись настойчивым уговорам родителей, выбрал профессию моряка и обошел добрую половину морей-океанов. Точно всем смертям назло, в долгих плаваниях, опасно переваливаясь через борт корабля, буквально заставлял себя взирать в морские пучины, каждый раз надеясь отыскать в них ответ – откуда ему это послано? Были и более дерзкие попытки перебороть одолевающий страх. Были! На стоянках прямо с борта отчаянно прыгал в открытое море, не единожды уходил с аквалангом под воду, но даже самые теплые моря с игривыми рыбками все равно холодно шептали ему о гибели, как будто пережитой однажды. Лишь с возрастом, распрощавшись с этим мальчишеским – «Как все!», он научился находить благовидные предлоги и не участвовать в праздниках Нептуна с массовыми купаниями на экваторе, а потом вообще сошел на берег, сменил профессию и с тех пор держался подальше от всех морей.
Он никак не может понять – откуда сейчас, через столько лет, совершенно нежданно к нему вернулось это чувство страха? Здесь и близко нет моря, о нем лишь мимолетная мысль. Никогда не бывал в этом городе, уж тем более в этом салоне. Вроде бы уверен, что в жизни не видел этого лица, этих глаз, и вообще непонятно – как его сюда занесло: с одной стороны, совершенно случайно, с другой – в череде летящих событий мерещится, что кто-то взял за руку и с явным умыслом усадил в это кресло.
Собственно, все предшествующее этому странному прикосновению было не раз и не два в его давно сухопутно-пишущей жизни: неожиданно предложенная командировка за очередным заказным репортажем; собрав материал, перед отъездом обратно в Москву бесцельно коротал свободное время и, решив подстричься, зашел недалеко от гостиницы в первое же подвернувшееся заведение.
_______
Экспрессивный, в красно-черных тонах, интерьер проигрывал дремоте отсутствия клиентов, и его пафос был погружен в молчаливый траур. Мастер, молодая девица, этакая секси местного пошиба, сонно откуда-то выплыла, но, увидев его, встрепенулась, засуетилась, была навязчиво говорлива, и с самого начала это его раздражало. Словесному натиску вторило откровенное декольте, в котором, будто бряцая оружием, поигрывали аппетитные груди, и ее недвусмысленные намеки явно пытались, в такт бюсту, обеспечить себе приближающийся вечер заезжим мужчиной в его лице, при этом разница возраста в дочери годную мастерицу нисколечко не смущала. Возможно, на самом деле он был бы и не прочь скрасить окончание вояжа этими формами третьего – четвертого размера, но девочка перегнула палку, не давая ему сделать ни одного ответного хода. Она настолько откровенно и быстро, в ритме клацающих ножниц, выстраивала комбинации грядущего, что он опешил. Глупышка даже не понимала, что сама все портит – не задумываясь, прет напролом, при этом еще больше заводится от его пассивности, определенно решив, что молчание – знак согласия. В финале, так и не услышав от него ни слова в ответ, точно достав из арсенала тяжелую артиллерию: встала сзади и, укладывая волосы, резко опустила его голову к себе на грудь, и ему стало смешно. Он затылком почувствовал, будто уже утро, все произошло, и пора разбегаться. Закончив работу и в конце концов осознав, что даже такая не целомудренная жертва своего действия не возымела, внутренне всем телом хмыкнула – «облом», замолчала и замерла, внимательно его рассматривая. Битва была проиграна, но ей явно хотелось, не опуская флага, красиво уйти с поля боя, и, в обиде кривя губу, напряженно выискивала его изъяны в отражении зеркала. Только теперь обнаружив, что он ей годится в отцы, подчеркнула сей факт, стряхнув нарочито щеткой рассыпанную по плечам седину, остановила взгляд на лице, и голосом, в попытке обидеть, дала прощальный залп:
– А брови у вас просто неприличные! Такой, почти интеллигентный мужчина, а заросли – как будто вышел из леса. Дед-лесовик!
Акценты расставила, отыгравшись на полную катушку. Слово – «почти» употребила, как вдруг не понравившуюся пуговицу платья, которое не можешь себе позволить. Возраст подчеркнула, чтобы почувствовал своим затылком – «Не каждый день, поди, такие молодые девицы подставляют свои груди, а ты, старый козел, не оценил!». Слово – «вышел» в откровенном переходе на «ты» ломало всякое уважение к его персоне, приравнивая к местным, отвергнутым ею ухажерам. «Да, девочка, в гневе ты явно умней», – подумал и искренне рассмеялся:
– И что же мне теперь делать? Обратно в лес?
Протяжно вздохнула, так что слышалось: «Эх! Все равно мне не судьба…» – куда-то глянула в сторону и крикнула, как за околицу:
– Жа-анна! Тут для тебя работа есть! – и добавила уже для него, набивая цену и напоследок кольнув: – Она у нас визажист, но лучше нее никто с такими ужасными бровями не справится.
«Я – это работа. Заработок. Кусочек денег для пустующего салона в конце явно не хлебного дня…» – подумалось горько и хотелось послать куда подальше и мастерицу, и неведомую еще из-за «околицы» Жанну. Только решил с жалостью, что куда еще дальше их посылать, это же и так край света – Тьмутаракань, от столицы семь часов самолетом и еще шесть – автобусом. Малейший интерес: что можно сделать с его бровями, и что это за еще одно чудо местной сферы услуг сейчас придет на замену, улетучился, и в этом безразличии к происходящему тело безвольно вросло в кресло, а глаза, отстраняясь от происходящего, почти закрылись.
Сквозь ресницы, туманящие ясность отражения в зеркале, появился силуэт. Сменщица обиженной мастерицы с громко объявленным именем «Жа-анна!», застыв на какое-то время за его спиной, молчала, потом перешла, встав перед ним, склонилась, рассматривая поближе кущи над его веками, и он почувствовал ее близкое дыхание. Это молчание и это дыхание навалились еще тягостней, чем говорливый напор предшественницы, но именно в этот момент она прикоснулась к нему, и он в удивлении открыл глаза.
_______
Ее лицо слишком близко, и его все сразу не рассмотреть. В сознание врезается смуглый, точеный с горбинкой, по-восточному удлиненный нос, и от того славянской светлой зелени большие глаза весьма неожиданны. Между идеально выведенной формой бровей пульсируют два маленьких бугорка напряжения. Первое столкновение с ее взглядом ударило в грудь невидимой, но реально ощутимой волной, перехватив дыхание. То ли почувствовав его легкий шок, а возможно, просто так ей необходимо в работе, сделала шаг назад, и он смог увидеть ее почти во всех очертаниях. Первое, что приходит на ум – «Как же здесь все запутано!», и чем больше смотрит, тем глубже погружается в нее, как в нерешаемую головоломку.
Кроме загадок лица в обрамлении холодной смоли волос, неопределим и возраст. Можно смело как вычитать, так и прибавлять ее годы. За чуть ли не юной легкостью в отточенном изяществе рук угадывается немалый опыт, и скорее всего на подсознании он признает, что в отцы ей никак не годится. И что-то в ней очаровывает и манит, но тут же предупреждает – палец в рот не клади.
Не отпускающее ощущение очень близкого человека, пришедшее с первым прикосновением, и ее необычный образ диссонируют между собой в понимании, что это лицо не запомнить было нельзя, но видит-то он его точно впервые! Тогда откуда это необъяснимое чувство, что он ее знает, и знает давно? Вглядывается и вглядывается, то украдкой, то откровенно, отматывает туда-сюда в памяти прожитые годы, многие веси, людские потоки, но нигде в своем прошлом ее не находит. Чем внимательней смотрит, тем навязчивей озадачивает еще одна мысль: «Она здесь инородна. Явно как не отсюда, и ее облик несозвучен с пространством и этого салона, и этого города…». И в одежде, и в украшениях, и в прическе не свойственный данной местности лоск и стиль. Про макияж понятно – положение обязывает, но и при его скудных знаниях в этой области видно – уровень выходит далеко за пределы даже столицы.
Тихо колдует то ножничками, то пинцетом в его бровях, но он чувствует, что она тактично молчит только из-за того, что именно его рот будто набрал воды. А ведь так оно и есть! Просто захлебнулся всем тем, что пришло с первым ее прикосновением и озадачило следом. Сам себя пытает, высматривая что-то такое, что могло бы разъяснить, открыть, разгадать этот ребус. Параллельно нервно листает книгу своего бытия, пытаясь отыскать хоть какое-нибудь упоминание о ней на страницах, а тут еще гложет холодок в позвоночнике, родом из далекого прошлого. Стоило больших усилий признаться себе, что все это никак не раскладывается по полочкам рассуждений, что нужна еще хоть какая-то да зацепка, подсказка, и, пряча за нервной усмешкой смятение, произнес, будто выдавил, явно лукавя:
– У вас очень милый городок. Вы давно тут живете?
– Я тут родилась и живу уже тридцать пять лет, – сказала чеканно, с гордостью подчеркивая свой возраст, так как отлично знает, что эта цифра приводит в обязательное недоумение любого нового клиента – она на этот возраст не выглядит, и сразу видно, что от эффекта в таких ситуациях получает свое удовольствие. Следом уже скороговоркой и с небольшим возмущением:
– А зачем вы врете? Чего тут милого? Таких городов девять десятых в нашей стране: река – берег левый, берег правый, мост, железнодорожный и речной вокзалы, одна центральная улица и площадь с местной управой.
– Извините, – еще больше теряется, так как сказанное, слово в слово, вот уже полдня крутится в его голове в качестве вступительного абзаца к статье из этой поездки. Тут же, будто спохватившись, искренне глядя в ее глаза, сбивчиво добавляет: – Вы не похожи на этот город. Вы – как не отсюда. Не знаю, как точно выразиться, этот город, как бы – не ваш мир.
Сказал и почему-то вспомнил любимые в прошлом слова из одной умной книги: «Главное в моем мире – не то, где я нахожусь…», но не успел в голове закончить мысль, как она, в унисон, произнесла уверенно и твердо:
– Главное в моем мире – не то, где я нахожусь, а в каком направлении я двигаюсь.
Фраза застыла в воздухе оттиском печатного станка на бумаге, и не только дословно, но и в той интонации, с которой он сам всегда ее произносил. От услышанного в нем зазвучал странный оркестр: вторящие колокольчики, стройное созвучие рядом стоящих гитарных струн, эхо клавиш в отражении крышки рояля, гул органа в сводах костела...
«Как это? Откуда? Кто ты?»... – забилось рваным ритмом сердце. К этой мудрости он не знает, что и добавить. В ней все сказано, а она ему видится целиком и полностью – воплощенным смыслом этой цитаты. Прожив, как было озвучено, всю свою жизнь в этом закоулке огромной страны, она, несомненно, куда-то двигается, и сейчас, склонившись над его лицом, на самом деле будто вышла на перрон прогуляться из проходящего мимо экспресса – так, минут на пятнадцать – двадцать стоянки. При этом он понимает, что ему не более чем просто посчастливилось оказаться на этой же станции в ожидании своего, задержавшегося на несколько лет, поезда. Захлестывает жгучее желание броситься к кассам, взять билет, хотя бы на сидячее место, и когда ее состав тронется, оказаться пусть даже не рядом с ней, но хотя бы в том же вагоне, и тоже двигаться, двигаться, двигаться, и неважно куда.
«Дружище, ты бредишь. Затрапезный городишко, сидишь в заведении, в лучшем случае уровня, если и столичного, то самого отдаленного спального района. Местная, еще не повидавшая многого за пределами этой Тьмутаракани, мастерица как работала в нем, так и будет работать. Это ты наездом, и завтра тебя уже здесь не будет, это ты повидал полмира, и даже не знаешь, куда дальше занесет твою вольницу…» – говорит методично себе, и сам себе при этом не верит. Фальшь во всех этих мыслях и блеф, а вот она-то как раз – настоящая! От этого внутреннего вранья противный осадок, и совсем не знает – о чем говорить далее. Что-то нашептывает ему: «Ты не можешь просто уйти, не проронив ни слова», – но те слова, что приходят – сплошное недоразумение, и он опять увязает в молчании.
Заканчивая свою работу, она переходит к теме их встречи, сделав шаг в сторону и открыв его отражение, произносит:
– У вас очень необычные и сложные брови. Я постаралась сделать их так, чтобы не изменить ваш образ. Посмотрите.
В зеркале он видит себя и ее, стоящую рядом. И он и она смотрят в одну точку, как будто в объектив фотоаппарата. Еще не понимая, что изменилось в нем, ловит себя на мысли, что вся картинка в обрамлении багета напоминает фотографию семейного альбома. В этот момент Жанна загадочно улыбнулась, а ему прочиталось в этой улыбке, что она, возможно, подумала о том же. Вот уже в который раз смущается, пытается скрыться и от своих мыслей и от ее загадочных складок губ, с трудом переключает внимание на проделанную работу.
Не то чтоб себя не узнал, скорей – увидел въявь то, что ему известно, но всегда прикрывалось суровостью местами уже седых и дико растущих бровей. Только те, кто с ним близок, не спорят о его мягком и добром характере, а сейчас будто бы сняли маску. Чувствует себя непривычно, но все же – результатом доволен. Даже вздохнул полной грудью, а она, наблюдая за реакцией, заметила этот вздох, видимо, именно в нем получила своей работе особую оценку, и еще больше заулыбалась.
– Непривычно. Странно. Спасибо, Жанна, – задумчиво произносит с паузами, как со стороны слыша свой голос, и с какой-то новой для себя грустью понимает, что его время вышло, а уходить желания нет.
– Минутку, это еще не все! – взяла в руку триммер и опять склонилась, что-то выгрызая в его бровях легким стрекотом. Это отсроченное время расставания заклокотало в нем неприкрытой радостью, и то ли она сама преднамеренно тянула, то ли ему так казалось, но каждая секунда, неся в себе какую-то особую ценность этих соприкосновений, тянулась и клокотала, настаивая: «Вспоминай! Ну, вспоминай! Было! Что-то же было!».
– Вот теперь все. Так мне уже нравится, – две фразы, как два удара обухом по голове. Ничего не вспомнил.
Он опять, будто пережевывая слова во рту, благодарит, при этом понимает, что не находит своих следующих, по-настоящему правильных действий. Она, проводив к кассе, скромно произносит: «До свидания», а ему слышится в этом прощании слово – «свидание», но никак не поймет: когда, где и кто же его назначил? Расплатившись, не решается выйти из салона, и вдруг, как находка – «Ах да, чаевые!». Стремительно возвращается в зал, видит ее наводящей порядок у зеркала, и тут же вся решительность тает под ее взглядом, в котором читает уверенность, что должен был вернуться. Без пафоса, как-то виновато, не глядя – сколько, кладет деньги у зеркала. Она смотрит на него чуть задумчиво.
– Есть одно «но»! – говорит с явной гордостью за себя и некой озабоченностью о нем. – Вряд ли вы у себя в столице найдете мастера, который вам сделает так же брови, как я. Мужские брови гораздо сложнее, чем женские, а с вашими, поверьте, мне пришлось весьма потрудиться.
– И что мне теперь делать? – уже совсем теряясь, произносит, и в этих словах таится вопрос даже не о бровях: «Что мне теперь делать – вообще? Что делать дальше? Как жить? Подскажи!».
– Не знаю, – отвечает, глядя в глаза, с какой-то странной усмешкой, то ли бравируя – «Знаю, но не скажу», то ли с издевкой – «Сами решайте», то ли вообще, скрывая за этой улыбкой вину – «И правда не знаю. Простите». В любом варианте ему кажется, что она ставит точку. Он не видит, не видит продолжения в этом коротком – «Не знаю».
Выйдя из салона, долго бродит по улицам, безвкусно ужинает в гостиничном ресторане, не в силах заснуть, вновь и вновь прокручивает в голове каждую деталь этой встречи. В глубине ночи взвинчивается до предела – хочется встать и бежать к ней, но останавливает здравая мысль – салон закрыт, а кроме имени и места работы о ней ничего-то не знает.
Ранним утром звонок администратора гостиницы выводит из легкого забытья, автобус выкатывает в предрассветных сумерках за город и полдня везет в аэропорт. Томительная регистрация, тягостный перелет через всю страну, но чем дальше удаляется от нее и во времени и в пространстве, тем больше эта дорога напоминает его возвращение к берегу в детстве – холод глубины отступает и отпускает... Потом еще каждый день что-то стирается, при этом в нем продолжает жить появившееся как ниоткуда, в Тьмутаракани, признание чего-то прошедшего, случившегося намного раньше, очень давно, об этом – как бы напомнили, но не раскрыли сути.
_______
«Здравствуйте, я Ваша… – читает с экрана неожиданно прилетевшее письмо, – …мастер Жана, если Вы меня еще помните…». При виде имени всплывает подробно в памяти все, от крика: «Жа-анна! Тут для тебя работа есть!» – до безумного желания в гостиничной бессоннице Тьмутаракани бежать к закрытому салону в надежде опять ее увидеть. В каждую клеточку возвращается непонятное чувство близости с этой женщиной, на грани родства, а в происходящем проглядывается обреченность, как ползущий по позвоночнику холодной змеей смысл: «Исход этой партии уже назначен, и если будет выигрыш, то вопрос – в чем и какой ценой…».
Даже по прошествии времени будет уверять, что нашла его в Интернете случайно. Что совершенно неожиданно для самой себя, никогда не делая этого ранее, ткнула курсором куда-то в одной из социальных сетей – на экран посыпалось множество лиц, и ее взгляд зацепился за его, еще не стриженые, брови. Он верит в Его Величество Случай, но, включив логику, будет считать, что это одно из ее лукавств: мог нечаянно положить вместе с чаевыми визитку, в карманах у него вечный бардак; учитывая, что город маленький, при желании, имя и фамилию можно было по знакомству просто узнать в гостинице. Человек он публичный, а остальное, как говорится – дело техники. Его варианты ему понятней, и он не видит в них ничего зазорного, но она будет твердо стоять на своем: «Просто ткнула курсором…» – а когда в неверии попытается спорить, она обидится и замолчит надолго.
«…Извините, что беспокою, я все переживаю за Ваши брови, и так как скоро буду некоторое время в Москве, то могла бы Вам их подкорректировать. Если Вы, конечно, не против…» – он будто слышит из ее уст каждый звук написанного. Вновь и вновь перечитывает короткое послание, пытаясь угадать истинные ее намерения, а еще сообразить – что же сам испытывает при чтении этих строк? С ней ему все как бы ясно: в самоотверженность – тратить попусту время проездом в столице – особо не верится, и тут скорей всего: или цена вопроса, или еще какой-то расчет, а вот свои «тараканы» в голове куда интересней.
Никак не может разобраться в ощущениях по отношению к ней: слово – «визажист» чопорно вязнет на языке, а «женщина» в ассоциациях альфа-самца не откликается. Впервые в его нынешней холостяцкой жизни, не всегда блюдущей морали, ни в голове ни в теле нет влечения, и даже легкого предвкушения. В их коротком союзе – клиента и мастера, на самом деле с его и ее стороны не было сделано ни шага, чтобы сейчас, глядя на эти строчки, что-то придумать. Более того, кроме глаз и лица, не может вспомнить ее фигуру, грудь, ноги... а это абсолютный вакуум для мужских фантазий, поэтому на неожиданное послание не знает, что и ответить. В самом факте письма ему мерещится подвох, и при этом в написанном читается искренность. Слова говорят одно, но будто за этим стоит что-то другое, можно рассуждать хоть так и хоть этак...
Для него, как для профессионального журналиста-редактора, в тексте нашлась совсем маленькая, но зацепка – имя Жанна было написано с одной буквой «Н». Странно, чтобы человек писал свое имя с ошибкой, но именно в этом, только на следующий день, он нашел повод и оправдание своего ответа. Сочинял, словно ни о чем, не давая согласия на ее предложение, но и не отвергая. Настороженно правил короткий текст несколько раз, учтиво прокладывая удивление и признательность за заботу, избавлялся от двусмысленностей, а в конце, как бы невзначай, спросил: «А почему Вы пишете свое имя – Жана с одной «Н»?».
Второе письмо пришло менее чем через час, как будто она все это время с нетерпением поджидала его послание и сама написала тут же. Учитывая разницу во времени между Москвой и Тьмутараканью – у нее была глубокая ночь, и он, увидев полученный рикошетом ответ, именно так и подумал. Когда открыл и начал читать, то был обескуражен текстом, прорезанным знаками восклицания, смайликами и скобочками смеха:
«Здравствуйте! Вы не поверите! ))) Перед отъездом работаю, падая с ног. Каждый день ложусь очень поздно, и не было времени заглянуть в почту, а тут, как будто меня что-то подтолкнуло, уже засыпая на ходу, включила компьютер и увидела, только что пришедшее, Ваше письмо! ) Удивительно!..».
Конечно, он не верит – игра! Он всегда умел и читать, и писать между строк. Угадывает интригу даже в сухих документах, а тут явная сказочка про совпадение. «Да, визажист, я понимаю, отдаться и честь соблюсти – это искусство, – подумал с ухмылкой и продолжил чтение:
«…Так и есть, мое имя записано в паспорте именно с одной – «Н». ))) С именами в моей жизни длинная история! Это третье имя, как впрочем, было уже и три фамилии (учитывая, что дважды была замужем). Родители при рождении назвали одним именем, потом через месяц передумали и в свидетельство вписали другое, которое я много лет носила, но не любила. Чувствовала, что оно не мое! ))) А недавно в один день вдруг поняла, что я – Жана. И именно с одной буквой – «Н»! В принципе такое имя существует, как уменьшительно-ласкательное от Жанны, но Вы не представляете, чего мне стоило убедить паспортистку записать имя в таком варианте! ))) Спорила с ней больше часа! Она еле-еле согласилась.)))
Странно, я никогда не любила писать письма и не писала их никому, а тут посмотрела на часы, через три часа уже вставать, а я пишу и пишу Вам. ))) Меня утром рано ждут клиенты. Нужно до отъезда успеть всех привести в порядок. Бедненькие, как они теперь останутся без меня? Так что я ложусь. Спокойной ночи! Вы не ответили – будем делать Ваши брови, когда я прилечу в Москву? Ваша мастер, Жана».
– Мда-а-а! – произносит вслух с выдохом на экран так, что на текст легла мутным пятном испарина, и мысленно продолжает: «Ну что – выяснил на свою голову про букву «Н»? Сам заварил, сам и расхлебывай... Я заварил?».
И во втором письме та же картина: читается прямодушие, но одновременно, по фактам, в него не верится. Как можно поверить человеку, который с легкостью пишет о том, что меняет имена и мужей как перчатки? У него самого развалилось два брака, но он же этим не бравирует. Как можно поверить, что не любит писать письма – а быстрый ответ, несмотря на глубокую ночь, во всех предложениях без каких-либо грамматических и стилистических ошибок? А эта сказочка – «…тут, как будто меня что-то подтолкнуло», и опять в конце – «Ваша мастер». Один раз сделать брови, это еще не повод для данного утверждения. Опять же непонятно – почему клиенты остаются без нее, если в предыдущем письме она сообщала – «буду некоторое время в Москве»? Проездом? Куда?
Въедается в текст несколько часов подряд, вплетая пальцы в волосы до боли, трет лоб в напряжении, не вынимая изо рта сигарету. Читаемое между строк можно и в этот раз понимать – и так и этак, и не хочется совсем думать о ней плохо, но, с другой стороны, в голову лезет черт знает что. Написанное кажется весьма похожим на ребус, который он разгадывал, глядя на нее из кресла салона, больше недели назад. Тем не менее, в какой-то момент, что-то заставляет немедля ответить, хотя бы потому, что она написала сразу, не откладывая, а он по натуре своей взаимен. В голове полная каша, и что именно теперь ей сказать, он не знает. Смотрит на часы, догадывается, что она, должно быть, встала. Переживает – наверняка подойдет к компьютеру и проверит почту. Руки замирают над клавиатурой, легкое покалывание в пальцах подталкивает – должен, должен откликнуться, но в голову ничего не приходит, кроме сухого: «Спасибо за искренний ответ», – в искренность которого на самом деле не верит. Потом вписывает номер своего телефона и заканчивает фразой: «Звоните. Решим, что делать с моими бровями в Москве». Когда подводит курсор к иконке – «Отправить», нервная дрожь передается компьютерной мыши.
Письмо уходит. Он опять перечитывает все: от – «Здравствуйте, я Ваша…» – до своего второго короткого ответа. Почему-то, когда читает последние строчки почти вслух, чуть шевеля губами, видит точно такое же шевеление ее губ за тысячи километров отсюда. Глаза отрываются от компьютера и, сами того не спрашивая, останавливаются на лежащем вблизи телефоне, в предчувствии соображает: «Ты же сам написал – «Звоните» и поставил точку!».
Экран гаджета загорается, вибрация потряхивает о стол, появляется незнакомый номер, на втором сигнале включается нарастающий звук, первый звонок, второй… Потом еще много-много раз будет вспоминать этот момент, как в замедленной съемке: столбенея, смотрит на цифры, после третьего звонка неожиданно берет в руку, и зуммер входит в дуэт с его мелкой дрожью. Нажимает «Ответить» и опять, как в салоне тогда, слышит свой голос, словно потусторонний, а слова берутся непонятно откуда. Не здороваясь, бросает первым, как выстрел:
– А давай без – «Вы»!
– Давай, – слышит в ответ покорно, но уверенно, без раздумий, будто она ждала этого предложения и давным-давно приняла решение.
***
Москва, июнь 2012 г.
Полностью первая часть романа "Исправление ошибок. Тринадцать саундтреков одного романа" опубликована в сборники произведений "Мы, кажется, встречались где-то?" на litres.ru и ridero.ru