Глава 30. Конь белый и конь вороной

Иван Абольников 2
Глава 30. Конь белый и конь вороной
25 июля 2014 года
Прошло почти два месяца, наша жизнь – это не вчера-сегодня-завтра. Вечный Друг исчезла, но не навсегда, а в первый из намеченных десятков раз, я не расстраивался, я занимался своими делами, а потом раз, да и взял месячный отпуск. И провел его в Москве, у меня были не решенные вопросы, я переваривал полученный, совсем новый опыт, и за год до сексуальной контрреволюции я успешно знакомился с дамами; я придумал для этого шипучую смесь теории управления страхом смерти и сведений из эксперимента Милгрэма.
Непререкаемым авторитетом я становился в вопросе террор-менеджмента, я общался, как предупреждала Лана, весело, потом показывал руку, – чепуха, потом веселил опять, иногда мог сказать правду про боль, adopt to pain, сказала бы Соня, – привыкаю, это боль.
А из эксперимента Милгрэма я почерпнул три фразы для оптимистичного авторитета в вопросах жизни и смерти.
Начиная с самой слабой: «нам просто необходимо» (переспать), через, «пожалуйста, продолжим» (в отеле) и до самой сильной – «у тебя нет другого выбора» (переспи со мной), варьируя их словесное обрамление по обстоятельствам.
Мне было беззаботно.
…Почти восемь. Я сидел в библиотеке, неподалеку от дома, и стучал по клавишам ноутбука. Библиотека была абсолютно безлюдным местом. Девушка рассказывала редким посетителям про все прелести культурного центра.
  – И даже, – козыри она выкладывала в конце, – у нас есть кинозал, – и распахивала двери большой комнаты с проектором, – вы можете прийти, свет выключается тут, вот пуфики, ставите свои фильмы и смотрите. И все это – совершенно бесплатно!
Пора идти, я случайно залез на страницу Сони в социальной сети и обомлел.
Первое же фото на пляже. Целует, осторожно, в щеку, какого-то хитро прищурившегося, как мне сгоряча показалось, деда, впрочем, дед был старше меня года на три, как я потом понял.
  Я вышел из библиотеки, стояло холодное, самое лучшее для Москвы, лето. Я встал на ступеньках. В первом попавшемся баре, над кружкой кофе, тыча пальцами в телефон, я писал Соне, совершенно, невозможно, несчастный, она отвечала мне, кратко, просто:
– А откуда он?
– Из одной восточно-европейской страны.
– Из Ланконии, – я не удержался. – Поздравляю, а кто он?
– Он политолог.
– Вы собираетесь жениться?
– Да, он сделал предложение, когда приехал в мае.
– Что сказала мама?
– Интересный парень.
– А он знает русский?
– Да, мы будем билингвальной семьей.
– А как же твоя работа, и дети?
– Мы ищем варианты.
Затем я начал писать ей горько, потом зло, и все чушь, все, как положено! Она ничего, конечно, не отвечала.
Лишь позже я получил сообщение.
«Я хочу помнить, как мы ели солянку, стоп, остановись, пожилой джентльмен!».
Мне вдруг представилось фото, через сорок лет: «А это, наконец, наша бабушка, Соня, и ее муж, словак, правда, она похожа чем-то на купчиху Степенкову?».
Я сидел, и мысли в моей несчастной трезвой голове вертелись подобающие столь драматическому моменту. Я начал вспоминать свои глупые советы друзьям и знакомым, несчастная любовь, любое наваждение требует немедленного лечения.
«Клин клином, бордель, две телки и коньяк, и как рукой снимет», – сказал Николай Иванович Смуров своему сыну и моему однокласснику, несчастно влюбленному Ване, в его двадцать пять. Ваня Смуров пил, и несколько лет был виден во дворах, где милиция забирала его в камеру на «дежурства», для палки, если он был случайно трезв, в зачет дней, когда он попадался пьяный, но изъявлял желание «покружить» дальше. Впрочем, бордель и две телки под коньяк сработали, но лишь спустя пять лет: Ваня Смуров, наконец, выбросился из окна в приступе белой горячки, чудом выжил и стал дизайнером уже описанных мною дорогих интерьеров.
Все чушь. «Забухать и обыдлиться» – стратегия сильная, но непредсказуемая. Нет, тяжелый физический труд! Ах черт, рука, впрочем, она его не исключает. «Физический труд без личной заинтересованности дает неплохие результаты», – сказал мне знакомый миллионер, у всех есть пара знакомых миллионеров, – и послушник Оптиной пустыни Василий. В общем, я хватался за все соломинки, всплывшие на поверхности водоворота мыслей, энергии и сил, возникшего за час на месте тихой воды.
«Я же хотел, чтобы она была Вечным Другом, сквозь все женитьбы, разводы, детей». Да, конечно, «повезло пожилому джентльмену», я же больше не смогу ни к кому отнестись хорошо, –номер в отеле, разумеется, хорошем, пять звезд, бутылка вина, таблетки».
За какие-то два часа я дошел до ручки.
  Так бывает всегда, ни одно счастье не остается безнаказанным. «Настанет час расплаты» – да какое дело пьяному до завтрашнего похмелья? Счастье на то и счастье, что в нем отсутствует любое потом.
Завтра?
Оно никогда не наступит. Чтобы не выглядеть ненормальными, согласимся с трезвенником, но посмеемся над ним в душе.
Позвонить Лане, интересно, до чего еще ее довела дерефлексология? Но я сам чуть не стал для нее Соней, звонить ей было нельзя, я бы ее сорвал, совершенно не хотелось, чтобы она в такой момент начала исполнять мать Терезу. Она будет звонить мне и искать, если я хоть как-то обнаружу себя в ее душе.
Я и был абсолютно уверен, что знаю о жизни все, и самое интересное позади.
  Интересно, что думает Лана обо мне.
Я написал ей сообщение, по телефону.
«Прости меня за все, но мне нужна твоя помощь».
Минут через пять пришел ответ:
«Я с трудом не звонила в те дни, я работаю в больнице, и в каждом вспоминаю тебя».
«Но мне очень плохо», – я не удержался в ответ.
«Вспомни Туполева».
Я вспомнил, как на одной из встреч она дала примером жизнь великого авиаконструктора, со смертельным диагнозом, поставленным в молодости, без одного легкого, жившего и работавшего каждый день, как последний, и так – до крайне преклонного возраста.
Совет годился на потом, но как мне прожить сегодня и завтра?