На следующий день все телеканалы рассказывали о страшной находке: восьми расстрелянных кавказцах. Как оказалось, несколько бомжей накануне вечером пришли к старому, давно заброшенному причалу, где иногда ночевали в одной из полуразвалившихся построек, и увидели ужасающую картину. Они тут же подняли тревогу, сначала, конечно же, обчистив карманы застреленных и сняв с автомобилей всё, что только можно потом продать. Вскорости всю территорию заняли работники Полиции и Следственного Комитета. Громов, сильно волнуясь и судорожно прыгая по каналам, не смог заставить себя дослушать до конца ни одного репортажа. Из обрывков сообщений разных корреспондентов он понял, что есть несколько версий произошедшего: от обычной разборки из-за передела сфер влияния до зачистки столицы от нежелательных этнических землячеств. Большинство репортёров, так или иначе, склонялись к выводу о том, что основная, глубинная причина – непонятная обстановка в Кремле. Громов перестал прыгать по каналам только тогда, когда на экране вдруг появилось спокойное лицо Покрошина. Громов глубоко вздохнул, успокоился и выключил телевизор. Через пятнадцать минут зазвонил телефон.
– Смотрел новости? – Спросил Покрошин.
– Ты хорошо смотрелся, – спокойно ответил Громов.
– Я что-то не понимаю, что ты такой спокойный? Ты слышал, что я там сказал?
– Нет, – честно признался Громов, – так, щёлкал по каналам.
А Покрошин в тот момент, когда Громов выключил телевизор, привел следующие факты: тот кавказец, который показался Громову знакомым, был одним из двенадцати сыновей главы одной кавказской республики. «Одного очень воинственно настроенного и опасного главы», – пояснял Покрошин. Накаченное тело любителя бросаться кремовыми тортами тоже принадлежало при жизни не простому «овцепасу» – это был сын другого уважаемого в республике человека, главы одного из древнейших кавказских тейпов. Отцы, кстати сказать, были родом из одного аула, между собой крепко дружили и теперь вместе спешили в Москву, чтобы не только забрать тела своих сыновей домой и похоронить по своим обычаям, но и разобраться в их убийствах и, конечно, найти и наказать убийц. Подробно рассказывать об отцах остальных шести расстрелянных Покрошин не стал. Но упомянул, что они тоже весьма состоятельные и влиятельные в республике люди: бизнесмены, друзья и охранники главы, крупные чиновники. И вот все они, представительной делегацией, направляются теперь в столицу. В этой республике, где и до столичного побоища не жаловали русских и прочих «иноверцев», теперь уровень агрессии по отношению к ним зашкаливал. По ожиданиям Покрошина, кортежи с автоматными очередями в воздух – это наименьшее, что переживёт столица в ближайшие несколько дней.
– Ты же теперь главный следак, – протянул Громов, – сделай что-нибудь.
– Я-то сделаю, – перебил его Покрошин. – Но теперь и ты в курсе, так что тоже разузнай, что да как.
«Если всё так серьёзно, то почему ещё не звонил Начальник, – подумал Громов. – Если случилась такая трагедия, то Пахан срочно должен выступить с обращением. Где-то там, рядом, должен быть и Начальник. К тому же делегация захочет встретиться с ними обоими, и с Громовым, наверняка, тоже… Но почему же Начальник не позвонил?».
Громов оделся, выскочил из дома и, уже заводя, «кадиллак» набрал номер рабочего телефона Начальника. Тот не отвечал. Погнав автомобиль на предельной для столицы скорости, Громов жалел лишь об одном, что на машине не было мигалок. Он несколько раз набирал номер мобильного телефона Начальника. Всё безуспешно, никто не поднимал трубку. «Что за херня?», – подумал он. Но через минуту Начальник позвонил сам. Громов, чуть не выронив телефон под сиденье, ответил и обрушил на Начальника шквал вопросов: куда ему ехать, что делать и, вообще, что происходит и чем это может обернуться. Начальник говорил быстро, но спокойно. Сказал, что пока не видит причин для волнений. Он уточнил, что в этот момент они вместе с Паханом обдумывают ситуацию, и скоро будет принято решения о дальнейших действиях. Предложил через полчаса посмотреть экстренное сообщение с выступлением Пахана.
Громов кое-как припарковал машину и быстро вошёл в Комитет. Обычные люди, как всегда, заполняли собой вестибюль здания Комитета по Надзору. Они были поглощены своими проблемами и, казалось, или не смотрели новостей, или просто не проявили особенного интереса к ситуации. Громов проскочил через толпу и прыгнул в лифт. Войдя в кабинет, он захлопнул за собой дверь. Он, думая, что делать, если за ним вдруг придут, очень пожалел, что не держит у себя в кабинете алкоголя: рюмка-другая сейчас были бы очень кстати. «А кто, собственно, может за ним прийти? – Думал Громов, – Следственный Комитет, практически, похерен, Здорин без ведома Начальника не явится. А, судя по его тону, он не в курсе, что произошло на самом деле».
Из телефона послышался голос секретарши Машеньки, и в кабинет вдруг вплыл широко улыбающийся Лизогуб. У Громова появилось плохое предчувствие, Громов собрался с силами: нужно бы его как можно быстрее выдворить.
– Слава стражам спокойствия народа, – проскандировал Лизогуб, проходя через кабинет к столу Громова.
– И тебе того же, – сказал Громов, откинувшись на стуле. Он пристально следил за каждым движением Лизогуба, не отдавая себя отчёта в том, как напряжённо выглядит со стороны.
– Короче, Громов, дело к тебе есть, – сказал Лизогуб, положив локоть на стол. – Тут такие движения намечаются, ну, ты в курсе, я думаю.
– Ну-ка, напомни, – сказал он.
– Новость пришла, я чуть со стула не упал. Значит-ся, Господь наш, Христос, – он трижды мелко перекрестился, – скоро на Землю во второй раз спустится. И прямо к нам в Россию.
– А-а-а, – протянул Громов – слышал.
Громов не представлял себе, откуда такая секретная и свежая информация появилась у Лизогуба. Но одно для него стало очевидно: если Лизогуб в курсе этого, то и всё правительство – тоже. Значит, вообще все в стране скоро будут в курсе. Но сейчас ему было не до этого.
– Так вот, – продолжал Лизогуб, – нужно будет огромный Храм возвести на том месте, куда он спустится с небес. Чтобы встретить. Народ собрать. Ну, там вокруг всё обустроить. Чтобы там всё ВО было. – Он поднял большой палец.
Громов продолжал пристально и с недоверием смотреть на Лизогуба.
– И вот угадай, кто будет строить этот Храм? – Широко улыбаясь и раскрыв рот, оголяя жёлтые зубы, спросил Лизогуб.
Громов неуверенно отрицательно покачал головой.
– Я, Саша! – Воскликнул он, – ну, ещё несколько людей. И, конечно, совместно с церковью и Патриархом Всея Руси. На неделе с ним встречаюсь, надо всё обдумать. Времени мало, действовать надо быстро. Я слышал, бабки на это нереальные выделят! – Лизогуб засиял.
– А от меня-то тебе что нужно? – Недовольно спросил Громов.
– Дело в том, – Лизогуб понизил голос и зачем-то осмотрелся, – что местные могут быть против этого Храма. А Храм-то надо построить именно по тем координатам, которые дали от Пахана.
– Ты знаешь, откуда они у него? – Перебил его Громов.
– Не знаю, – задумался на секунду Лизогуб, – но это не важно. Сказали, нужен Храм, значит, будет Храм. Половину местных можно будет под предлогом борьбы с богоборцами успокоить. Это, если их будет совсем уж много; всех-то не пересажаешь. Ну, за самой стройкой Гвардия Пахана следить будет, а они ребята жёсткие. Если что вдруг, то дела на всех несогласных в Комитет передадут. Так ты разрули, по-братски, сделай одолжение, – попросил Лизогуб после своих сбивчивых объяснений.
– Витя, я же на новую должность перехожу. Больше этим заниматься не буду. Лейбман вместо меня будет.
Лизогуб на секунду растерялся, но быстро пришёл в себя.
– Это тот, которого арестовывали? – Спросил он.
– Он этажом ниже, – кивнул Громов. – Вот по всем вопросам теперь к нему. Давай-давай.
Лизогуб встал, подтягивая брюки под толстым круглым животом.
– Этажом ниже, значит, – улыбнулся он, – спасибо за информацию. – Пойду знакомиться. А Храм-то отстроим, – продолжал он. – Высоченный, многоэтажный, с куполами золотыми, огромными. Вот увидишь. Может, даже самый большой в Европе отхерачим.
– Херачь, херачь, – сказал Громов. Он сейчас был очень далеко от этих проблем.
– Что-то ты задумчивый какой-то, – заметил Лизогуб. – Что случилось? Работы много?
– Не мало.
– А вчера опять бухал? – Усмехнулся Лизогуб. – Ты, кстати, где вечером был?
У Громова замерло сердце. Он молчал, понимая, что срочно надо что-то ответить. Руки непроизвольно вцепились в деревянные подлокотники кресла.
– По делам, – откашливаясь, прохрипел он.
– По каким это? – Спросил Лизогуб, упершись руками в стол. – Слышал, что вчера произошло?
Тревожные мысли опять заставили Громова нервничать. Причём, к его удивлению, привёл его к такому состоянию… Лизогуб. Громов не понимал, блефует Лизогуб или хочет его шантажировать, использовать в каких-то своих целях. Громов оцепенел. «Если Лизогуб в курсе того, что произошло вчера, то уже завтра будут знать все, а если узнают все, то ему, Громову, конец», – мысли судорожно путались в голове.
– Ну, слышал, – с трудом выдохнул он.
– Ну, так вот, – продолжал Лизогуб, гнусно усмехаясь, – я всё знаю. Так что ты осторожней…
Громов побледнел: «Надо срочно действовать. Но как? Убрать Лизогуба? Звонить Покрошину?».
– Что ты знаешь? – Спросил Громов сдавленным от сильного волнения голосом.
– Всё. – Ответил Лизогуб. – Я, Саша, за тобой слежу. – Он подмигнул и рассмеялся.
Громов не чувствовал под собой кресла. Казалось, что он падает, летит в бездну.
– Да ладно, я же шучу, Громов, – Лизогуб хлопнул ладонью по столу, – ты что замер? На тебе аж лица нет. Это ты что ли вчера всех покрошил? Вот там кто-то месиво устроил.
Сердце снова забилось. Громов сделал глубокий вдох. Положил ладони на стол, на подлокотниках кресла остались потные отпечатки.
– Да, подустал чуть. – Громов искривил улыбку. – Говорю же, работы много.
– Ну, ты, давай, Саша, отдохни, что ли.
Лизогуб ещё посмеялся и вышел из кабинета.
Громов потёр лицо потными ладонями. «Начинать действовать? Но как? Или просто ждать, пока Покрошин сам что-то решит? А может, самому, пока не поздно, признаться Начальнику в надежде, что он простит и защитит? Если всё вскроется, то на должность главы Администрации можно и не надеяться…», – мысли бегали в голове, как тараканы на помойке. Громов посмотрел на часы. Телеэфир с прямым включением обращения Пахана начнётся через десять минут. Громов встал и, поправив пиджак, направился в холл этажом ниже, где на стене висел огромный монитор. «Надо бы себе в новый кабинет монитор повесить», – подумал он.
* * *
Пахан выглядел свежо, румянец играл на гладких щеках. Он был чёрном костюме и белой сорочке с чёрным, траурным галстуком. В камеру смотрел серьёзно, стоял прямо, говорил размеренно, жёстко.
– Дорогие граждане, друзья, соратники. Вчера было совершено страшное преступление. Это невосполнимая потеря для семей и трагедия для всей страны.
Он описал все произошедшее.
– Выводы пока делать рано, но я скажу одно: убийцы будут найдены и строжайшим образом наказаны.
Громов смотрел выступление Пахана в окружении коллег. Он чувствовал себя очень уставшим. Иногда, отвлекаясь от трансляции, снова думал о словах Лизогуба. «Что если тот всё-таки не шутил, и правда всё знает. Но откуда?», – чем больше он об этом думал, тем сильнее волновался.
– Следующие три дня я объявляю днями траура, – говорил Пахан. – Проведите это время со своими близкими, в круге семьи. Будьте рядом, ведь никто никогда не знает, что будет завтра; цените каждую минуту, проведённую с близкими людьми.
Стоявшая рядом сотрудница КНОПБа с четвертого этажа, молодая женщина в белой блузке и чёрной юбке, кивала головой каждому слову Пахана, слеза выкатилась из-под очков в строгой чёрной оправе и поползла по её упругой щёчке.
– Простите меня, пожалуйста, не могу сдержаться, – сказала она, шмыгнув носом и вытирая слезу, когда заметила взгляд Громова. Тот ничего не ответил и снова устремил внимательный взгляд на Пахана.
Пахан сообщил, что в Москву час назад прибыло всё руководство республики, отцы погибших. На завтрашнее утро в главной мечети столицы было намечено прощанье с погибшими. Все сочувствующие могут придти, чтобы почтить память молодых сынов отечества.
Днём Громов снова попробовал дозвониться до Начальника. С четвертого раза Алексей Алексеевич поднял трубку. Он вкратце рассказал, как вместе с Паханом встречался с руководителями республики. Начальник говорил на удивление спокойным, размеренным, немного уставшим тоном. Он рассказал Громову, что глава республики взбешён, все его одиннадцать оставшихся в живых сыновей рвутся в столицу, мстить убийцам брата, обещают, наплевав на все законы, начать поиски убийц, чтобы перерезать их и их семьи, как баранов. Сам же глава республики рвётся в ближайшее время собрать пресс-конференцию, в противном случае обещал прислать свой, местный ОМОН, который «как надо» займётся поисками убийц.
Начальнику понадобилось немало сил, чтобы отговорить его от обеих затей. Дело в том, что любая пресс-конференция, в которой в последнее время принимал участия глава этой республики, чаще всего заканчивалась потасовкой. А корреспонденты и правозащитники, рискнувшие задать главе неудобные вопросы, и вовсе бесследно исчезали. Республиканскому ОМОНу смогла бы противостоять только Гвардия Пахана. Но тогда бы вся столица погрязла в войне. Все они там, в этой республике, безбашенные. Как бы ни пришлось найти каких-нибудь бедолаг и бросить их на растерзание, если вовремя не найдутся виновные. Иначе вся эта ситуация могла бы привести к страшным последствиям.
Громов срочно перезвонил Покрошину и повторил слова Начальника. Идея найти «козлов отпущения» Покрошину понравилась, хотя он и не исключил того, что всё-таки придётся признаться Начальнику: он был единственным, кто мог всё решить мирным путем. Громову последняя часть плана совсем не понравилась. Если Начальник всё узнает, может не только накрыться его новое назначение, но и с нынешней должностью в Комитете придётся распрощаться. А что делать? Перспектива того, что столица погрузится в хаос от рук не знающих закона сынов глав республики, не радовала.
Покрошин сказал, что, как может, сбивает коллег-следаков с толку. Хотя никому в Следственном Комитете даже в голову не приходило, что один сотрудник СК и один КНОПБовец, вдвоём, расстреляли восьмерых детей высокопоставленных кавказцев из-за пьяной стычки в ресторане. Покрошин уверял, что им волноваться не о чем, во всяком случае, пока основная версия – разборки двух группировок. Однако проблема всё-таки может возникнуть, если наружу всплывёт тот факт, что побоище случилось аккурат наутро после вечерней стычки в ресторане. А это было вполне возможно, стоило только кому-нибудь просмотреть видеозапись этой самой стычки. Тогда-то и выйдут на них двоих: профили Громова и Покрошина, хоть и с некоторым трудом, но разобрать можно. А если такое произойдёт, то приятелям останется только одно: уйти в монастырь и отмаливать грехи; отстреливаться никаких патронов не хватит. У Громова заныло сердце.
Покрошин отправился обратно на место преступления, оставив Громова придумывать план дальнейших действий, в зависимости от того, как будут развиваться события.
Тем временем, телефоны столичных отделов полиции раскалились от звонков пострадавших от действий приезжих с Кавказа, буквально заполонивших Москву. Однако полиция бездействовала: кто-то от страха, кто-то, выполняя приказ не вмешиваться. В результате взбешённые жители кавказских гор носились по городу на чёрных внедорожниках, люксовых седанах и эксклюзивных спорткарах. Эти автомобили легко было узнать издалека по флагам республики или фотографиям убитых, закреплённым на капотах. Вели они себя на дороге откровенно по-хамски, не обращая внимания ни на полицейских, пытавшихся хоть как-то регулировать движение, ни на пешеходов, ни на другие автомобили, выезжая на встречные полосы, пролетая на красный свет, оглушительно гудя клаксонами и даже угрожающе стреляя в воздух. Громову пришлось два раза останавливаться, давая проехать таким кортежам. Выматерившись, он подумал, что ни капли не жалеет о содеянном, и, раз эти козлы не умеют себя нормально вести, то даже бы повторил всё ещё раз. Но, вспоминая о последствиях, к которым привели его действия, он сам останавливал себя.
Приехав домой, Громов первым делом выпил полстакана водки. Потом включил телевизор и снова стал прыгать по каналам. Родные и друзья убитых, сквозь слезы, в истериках рассказывали, какими те были прекрасными людьми: честными, добрыми, почти безгрешными. Иногда в кадре попадался Покрошин, он рассказывал о ходе следствия и достигнутых успехах. Врал, конечно. Несколько раз повторили выступление Пахана. Показывали репортажи из республики: все местные жители в чёрных траурных одеждах, флаги приспущены. Громов выключил звук и полистал новостные интернет-страницы неконтролируемых государством сайтов. Там всё-таки всплыла проигнорированная государственными новостными каналами история с тортом. Громов просмотрел видео не менее двадцати раз, пытаясь рассмотреть своё лицо и лицо Покрошина, узнать их было действительно, очень трудно, почти невозможно. Чтобы успокоиться, он выпил ещё. На тех же сайтах показали и ещё несколько сюжетов, на сей раз, связанных с убитыми. Один из них оказался серийным насильником. Несмотря на доказанность его преступлений, он всегда избегал наказания, более того, ни одно из многочисленных дел даже не дошло до суда. В родной республике у него были три жены – все несовершеннолетние девочки. Другой регулярно попадал в поле зрения столичных полицейских, когда пьяным гонял по улицам. Он тоже ни разу не был осуждён, даже пару лет назад, когда в ДТП по его вине погибли две переходившие улицу женщины: мать и дочь. Оппозиционно настроенная публика откровенно радовалась расстрелу банды приезжих. Радовалась тихо, сидя по углам, почти незаметно. Показывая пальцем на заслуженное, внезапно настигшее наказание. Всё это не предвещало ничего хорошего.
Громов выключил телевизор, погасил монитор компьютера.