Громов следил за длинной очередью тех, кто пришёл проститься с покойными. Он стоял в стороне, откуда открывался вид на перекрытую для автомобильного движения улицу, белоснежное здание мечети, украшенное голубыми мусульманскими узорами, с золотым куполом и минаретами.
Последние двадцать часов Громов пытался придумать, как избежать вооружённых конфликтов местных органов правопорядка с приезжими, если последние начнут расправы. Покрошин предположил, что пара дней в запасе у них ещё есть, а потом нужно будет срочно действовать. Громов всерьёз рассматривал вариант сознаться во всем Начальнику: тот поорёт, помашет руками, но хоть какую-нибудь помощь, да окажет. Хотя бы предложит, куда спрятаться. Громов уже воображал, как следующие несколько лет ему придётся провести где-нибудь очень далеко от столицы. Он морщился только от одной мысли о прозябания в провинции, но жизнью он дорожил больше. Громов достал пачку сигарет, закурил. Он вспомнил ещё раз вчерашний визит Лизогуба и его слова о том, что он, якобы, следит за ним, Громовым. И хотя он, уже в который раз повторял себе, что Лизогуб болтун и трепач, волнение его не отпускало.
Длинную улицу, ведущую к мечети, перекрыла гвардия Пахана. Мечеть – самая большая не только в столице, но и во всей стране, была построена несколько лет назад не без участия того же Лизогуба. Она вмещала несколько тысяч человек, но сегодня в неё не поместились бы все желающие проститься с убитыми, рядом с ней на тротуарах стояли тысячи и тысячи. Похоронная процессия тянулась на километр, конца скорбного человеческого потока не было видно. А в самом его начале шёл Глава Республики, окруженный одиннадцатью сыновьями. Невысокий, широкоплечий, с длинной козлиной бородой, в чёрных очках, он шёл, не спеша, иногда останавливаясь и взмахом руки приветствуя собравшихся на тротуарах, большая часть которых – приезжие с гор. За ними следовала охрана, потом – уважаемые в республике люди, главы тейпов, чиновники высокого ранга, отцы других погибших, их родственники и друзья. Здесь же, в начале процессии Громов заметил несколько знакомых лиц. Вот министр культуры, траурно опустив голову, брёл, поддерживаемый под локоть байкером, размазывающим тушь на покрасневших от слёз глазах. Вот к главе республики пробился репер, которого Громов видел на приёме у Пахана, он что-то шептал главе на ухо, тот медленно кивал. За ними длинной вереницей ползли восемь катафалков; на капотах – флаги республики. Потом – люди. Рядом со зданием мечети стояли автомобили, оборудованные аппаратурой для кино- и телесъёмки – от мечети велась прямая трансляция.
Площадка перед высокими ступенями входа в мечеть была огорожена металлическими барьерами, за ними толпились репортёры. Когда Глава Республики, окруженный охраной, приблизился к зданию мечети, несколько особо бойких репортёров попытались взять у него интервью. Он говорил на своём родном языке и всего две минуты. Переводчики, ждавшие его на месте, явно замешкались, не зная, как переводить сказанное. Через какое-то время перевод всё-таки прозвучал в эфире, но он был каким-то очень коротким. Получилось, что Глава Республики надеется, что все виновные будут найдены и наказаны. Однако, как выяснилось потом, он позволил себе очень нелицеприятно высказаться в адрес Пахана, который, по его мнению, ничего не предпринимал, дабы найти убийц. Некоторые даже поговаривали, что Пахан вовсе отказался принять Главу Республики.
Длиннобородые мужчины в чёрных пиджаках снимали с катафалков гробы и относили их в мечеть.
Первыми к мечети для прощания с убитыми подошли руководители республики, родственники и друзья покойных. Они вошли внутрь. За ними стали медленно закрываться огромные, богато украшенные двери. Через час они должны были снова открыться, и тогда уже все желающие смогут попрощаться с покойниками. Громов внимательно следил за всем происходящим: вот двери закрылись окончательно, скрывая за собой спины в чёрных пиджаках. На мгновение воцарилась полная тишина. А ещё через долю секунды Громов и все присутствующие услышали громкий хлопок, за которым последовал оглушительный, похожий на раскат грома, грохот, идущий из мечети. Из-под дверей повалили клубы серо-коричневой пыли, заполонив всё пространство вокруг здания. Трещины чёрными змеями пронизали белоснежные стены; куски стекла и камни падали на мраморные ступени, на плиты, которыми была выложена площадь. Люди, давя друг друга, бросились врассыпную, поднялась паника. Купол мечети раскололся надвое и начал падать вниз, извергая ещё больше пыли и дыма и погребая под собой всех недавно вошедших. Последовал ещё один громкий раскат, и рухнули три башни минаретов. Местами из пыли вырывались языки оранжевого пламени. Еле заметные в пыли стены обрушились, всё здание сравнялось с землёй.
На всё это ушло всего несколько секунд. Громов замер, не отрывая взгляд от места, где только что стояло грандиозное и, одновременно, ажурное строение. Он оцепенел, уставившись на серые, пыльные развалины.
Из рассыпающейся толпы раздались крики: мужчины что-то причитали, женщины – визжали. Поняв, что стоять на месте больше нельзя, а то толпа может и смести, Громов развернулся и быстрым шагом направился прочь от улицы, к машине. С каждый секундой он ускорял шаг. Навстречу ему бежали встревоженные люди, услышавшие взрыв, но не понимающие, что произошло. Они рассматривали что-то в небе, уставившись на огромное пыльное облако, поднимавшееся в серое небо.
Сев в машину, Громов трясущимися пальцами первым делом набрал номер Начальника. Тот не отвечал. Потом – Покрошина, он взял трубку. Громов молчал, не зная, что говорить; сердце быстро билось где-то в районе горла, в глазах потемнело.
– Что случилось-то, в конце концов?! – Спросил Покрошин после того, как Громов не ответил на несколько его вопросов.
– ****ец, Леха, ****ец полный, – выдавил Громов тонким голосом и сильно закашлялся.
– Так что, ****ь, случилось? – Покрошин уже кричал.
– Взрыв… – Сквозь кашель выдавил из себя Громов. – Все погибли, все…
– Что значит «взрыв»? – Не веря тому, что он услышал, спросил Покрошин.
– Да, они, как зашли… Все.., – Громов наконец откашлялся, – двери закрылись, и всё здание, как с лица земли, стёрло. Телек включи, срочно.
Покрошин молчал, обдумывая сказанное. Секунды ему потребовались, чтобы включить на компьютере канал Пахана; на мониторе шёл прямой репортаж с траурного мероприятия. Репортёрша, покрытая пылью, со слезами на глазах охрипшим голосом кричала в микрофон, что произошла страшная трагедия. На заднем плане прибывали пожарные машины и кареты скорой помощи.
– Там все погибли, Леша. Выжить никто, наверное, не смог…
– Да, я вижу.., – Покрошин был ошеломлён. – Полный ****ец.
Мимо «кадиллака» Громова с воем сирен пронеслись две пожарные машины и одна скорая.
– Я не понимаю, что это.., – Громов расстегнул несколько верхних пуговиц белой рубашки.
– Если они все погибли, – тихо сказал Покрошин, – то нам с тобой беспокоиться больше не о чем.
– Что значит «не о чем»? – Громов повысил голос, – если они на нас вообще всё повесят, как на лохов последних, а?
– Ты что, Громов? – Злобно прошипел Покрошин. – Что повесят? Вешать-то больше нечего. Ты же там сам был, вроде? Нет? Я вот тут смотрю и не представляю, чтобы там вообще кто-то живой остался. Ты хочешь сказать, что кто-то поверит в то, что два мужика устроили такой кипиш. Ты знаешь, сколько говна нужно, чтобы расхерачить такое здание? Никто, ****ь, не поверит, если кто-то решит нас подставить. К тому же, я, *****, не последний лох, чтобы меня так разводить. Кого-нибудь другого найдём, в крайнем случае.
– Что делать? Что делать?.. – Запричитал Громов, – нужно до Алексея Алексеевича доехать. Срочно.
– Зачем? – Удивился Покрошин. – Ты думаешь, он знает что-то об этом?
– Он всё знает. – Громов достал сигарету. Он понемногу начал приходить в себя, во всяком случае, руки дрожали всё меньше. Он закурил. – У него точно должны быть хоть какие-то ответы.
Увы, Начальника в кабинете не было. Его секретарша не знала где он, несколько дней уже не появлялся на месте. Узнав о взрыве, она испугалась и решила уйти с работы домой: там безопасней. Но Громов строго-настрого велел ей не покидать рабочего места. Если вдруг появится Начальник, то срочно дать знать ему, Громову. Она закивала и медленно опустилась в кресло.
«Да куда он делся?», – думал Громов. В коридоре на него напоролся Льезгин. Он был в панике и тоже искал Начальника. Как выяснил Громов, это он по своей обычной глупости сказал секретарше, что в здании Комитета может быть небезопасно. У Льезгина начиналась истерика. Чтобы хоть как-то привести его в чувство, Громов дал ему пару пощёчин и, решив, что от Льезгина нет никакого толку, отправил его домой.
Секретарша Громова Машенька держалась спокойнее, только голос иногда подрагивал. Она сообщила, что с утра его искали какие-то мужчины. Раньше она их не видела и толком описать не могла. Только сказала, что они – молодые, высокие, широкоплечие. Сказали, что они от Алексея Алексеевича.
– Я не поняла, как они прошли в здание, – она нервно сжимала и разжимала пальцы, – потом позвонила на охрану. Там сказали, что у них были временные пропуска. Видимо, они, и правда, от Алексея Алексеевича.
– Они что-нибудь передали? – Громов насторожился.
Она, молча, покачала головой.
На столе Громов не нашёл никаких записок. Писем и сообщений в почтовом ящике тоже не было. Громов решил во что бы то ни стало найти Начальника. Он позвонил в Администрацию Пахана, явно погрязающую в панику. Там никто не имел представления ни о том, что происходит, ни где Начальник. Более того, на вопрос Громова, не в Кремлёвском ли кабинете они, один высокопоставленный чиновник поспешил ответить, что вообще не видел Пахана в последнее время: «если только они с Начальником там вдвоём не заперлись и не отрезали все контакты с внешним миром». Громов не очень понял, что это значит, хотел переспросить, но не успел, тот повесил трубку.
– Громов, я сваливаю на неопределенное время. – Сказал ему другой знакомый в Администрации. Он явно спешил и не был настроен на разговор. – И тебе, Александр Сергеевич, советую. Слышишь Здорин, сука! – Он вдруг заорал в трубку. – Мне насрать на вас всех! Мрази! Лови меня в аэропорту! – Он ударил трубкой о телефон с такой силой, что пластмасса треснула.
«Вот и у этих крыша поехала. Хорошо ему. В аэропорт он поедет», – подумал Громов.
Трясогузки не было в офисе, но Громов легко нашёл его дома. Трясогузка говорил спокойно, его голос был усталым и немного грустным. Как будто бы он принимал весь окружающий хаос, как что-то неизбежное. Он охотно отвечал на все вопросы, но Громов очень быстро понял, что Юрий Трясогузка знает о происходящем столько же, сколько и он сам, и, видимо, в ситуации просто не разобрался. На работу Трясогузка сегодня не пойдёт. По голосу стало ясно, что тот немного выпил.
Громов подумал, что, и правда, лучше ему тоже поехать домой. Однако, забравшись в «кадиллак», он решил всё-таки доехать до дома Начальника.
По радио передавали одни и те же новости: из-под завалов достали несколько тел, включая Главу Республики; ни одного выжившего. Пожарные и МЧС пока отказывались говорить о причинах взрыва. В столицу, для обеспечения безопасности граждан, было решено ввести дополнительный контингент из числе Гвардейцев Пахана. Громов слушал всё это с тяжёлым сердцем. Он пытался найти логическую связь между позавчерашним расстрелом и сегодняшним взрывом. И никак не мог понять, кому это было нужно. Громов почти уверил себя в том, что это – несчастный случай, когда вдруг промелькнула мысль: «а вдруг это Покрошин? Но зачем?». Но он себя сразу же оборвал: «если Покрошин как-то связан с утренним взрывом, он точно сказал бы об этом ему, Громову».
Подъехав к особняку Начальника и поговорив с его охраной, Громов выяснил, что Алексей Алексеевич уехал ещё вчера рано утром и больше домой не возвращался. Громов попросил охранников связаться с Начальником по своим каналам. Но и на звонки охранников Начальник не отвечал. Это было совсем странно и непривычно.
Раздосадованный, Громов отправился домой. Войдя в квартиру, он понял, как сильно, просто смертельно, устал. Выпив водки, он почувствовал, что напряжение последних часов его чуть-чуть отпустило, и уснул на диване в гостиной.