Глава 4. Клуб левшей
20 февраля 2014 года
Я пришел домой, было около двенадцати.
Да, я не левша, я амбидекстр, то есть человек, который относительно одинаково владеет обеими руками. Но я и не правша – и, стало быть, я краем, но вхож в загадочный Клуб левшей…
С момента появления социальных сетей я устал поражаться дивному факту: все люди, наиболее расположенные к знакомству, контактам и беседам со мной, были левшами!
Открытое заинтересованное общение «оттуда» начиналось с моего простого привета. Непонятную любезность левши не я не спутаю с любой иной, с тех пор, как четвертый особенно душевный собеседник был вырван мной из виртуального мира. Помнится, разговор съехал из рабочей плоскости в неподдельно искренние пожелания счастья с лучшей долей и в советы, как мне достичь того и другого.
Тогда, в назначенном месте у кафе, я увидел невысокого толстяка, лет пятидесяти, с синими губами, я передал ему договор, мы закурили.
Держа сигарету в левой руке, он развил мысль, на которую он вдруг свалился в деловой переписке и звонках:
– Тридцать четыре года, Константин, это юный младенческий возраст, ты успеешь начать, закончить и опять стартовать с нуля. Ты мужик, – он доставал платок, сморкался, – твоя звезда может взойти в любые годы…
Я стал вспоминать коллег по работе, вообще людей, с которыми у меня складывались теплые отношения. Вот почему я не задумался об этом раньше?
Под моими фотографиями в профилях социальных сетей или сайтов знакомств не значилось, что я не правша. Я гадал, я ставил разные фото, в профиль с одного бока, с другого, я писал не просто «Привет!», я сочинял сложные глупые конструкции. И все равно, неизъяснимая симпатия, и потом мое:
– Ты левша?
– Да, а почему ты спросил?
…Когда феномен стал совсем очевиден, я переспросил всех «жителей» моего Whatsup: «Простите за странный вопрос, но вы же левша?». Все, кто писал сердечно, и добро, и неподдельно вежливо, и по делу, ответили «Да».
Некоторые просто рвались меня увидеть вживую, для женщин это не было связано ни с их, ни с моей внешностью и целями в жизни.
Одна юная особа, ей было двадцать, приехала из областного центра, мы встретились под колоннадой у консерватории, на Триумфальной площади. Это было единственным местом, которое она определенно знала в Москве.
Я подошел, к ней вязались какие-то натасканные на легкий разговор ребята. Правши, – чувствовала она и стояла с каменным лицом. Когда она увидела меня, то изобразила нечто вроде книксена – мне было лестно.
Мы чуть прошли по Садовому и завернули налево на дорожку, заканчивающуюся кругом со скамейками. Юноша с арфой, памятник в сквере, в глубине. Я встал, – «Я докурю», – всегда делаю стойку перед «своими» памятниками.
…Вечностью ранее, осенью, я шел по этой дорожке к Юноше, уставшие гориллы-охранники вставали со скамейки слева, и подходил невысокий толстячок.
– Санчо Панса – это я сегодня, но в переносном смысле, – смеялся он, жал руку, – я через час еду очень к очень высокому всенародному знакомому. У каждого свои ветряные мельницы, Константин. У нас с ним две мельницы, которые мы не поделили, – он загибал пальцы на пухлой ручке, – надо бороться за отечественный товар и за наше кино.
Он разворачивался, махал спутникам рукой, он любил зверообразную охрану. Мы с ним поворачивали к «Starlite», справа от кольца скамеек.
«Тут, чувак, не бездуховная Испания, и борьба с ветряными мельницами – не тема для сатирических книжек в стиле Сервантеса, – думал я. – Мой русский Панса… По книжке лишь обещали, а тут он стал графом, со справкой. И черт, губернатором настоящего острова, жаль, не Сахалина!», – размышлял я о чем-то своем, глядя на огонек сигареты.
«И один из российских Рыцарей Печального Образа. Буквально, до запятой, сбывшуюся сказку можно показать двумя кликами на планшете», – я докурил.
А теперь мы сидели в «Starlite» на летней веранде, с очаровательной левшой, – московской ночью, очень ранней осенью, и говорили об известных леворуких, роясь в телефоне на сайтах Великого Клуба.
– Смотри, Путин – вроде скрытый, но ваш человек! Билл Гейтс!
– Киану Ривз, – Константин, ты чуть похож, – и Пушкин! И, ого, Толстой!
– Клинтон, – отметил я симпатичных мне манерами и обаянием людей, – и Пеле. Вот, Пеле!
Я брал ее за плечи, она не убирала рук, и думал, что я нашел shortcut, заветный секретный ход, масонский знак в жизни: надо просто протягивать и пожимать левую… Лучше поздно, чем никогда.
На всякий случай я спросил:
– А у тебя есть же парень?
– Папа выращивает мне мужа, но он мне не нравится, он мне противен, – сказала она и потянулась опять за поцелуем.
– Так, – я ее отстранил, – что значит выращивает?
– Он ему звездочки, уже третьи, скоро дает, и должность майорскую, и поощрения постоянно.
– А кто твой папа?
Отец ее был главным полицейским соседней области. Мы досидели в кафе и я, избегая безлюдных мест, совершенно измученный, повез ее на вокзал. Я сажал ее на поезд рано утром.
– Ты мне не нравишься, – сказал я ей твердо, – ты меня обманула.
– Чем? – она была в слезах.
– Нет никаких клубов левшей! Тебя просто все боятся, папа отвесит пятнадцать суток за поцелуй, очень романтично.
– Клуб есть, он тебе подарит главное событие в жизни. Пока.
Я шел по перрону и услышал сигнал SMS. «Константин, если она вас любит, как написала, женитесь. Не таскайте ее по ночам. Будьте мужиком. Полковник Н…ов».
«Это же чикагский синдикат, а не клуб», – подумал я, ускоряя шаг и вспоминая вспыльчивость Пушкина с повадками Толстого, некстати… Потом вспомнил про толстяка Пеле и успокоился.
Потом я редко вспоминал Клуб левшей. Как они узнают, и почему они бывают обходительны со мной? Да мало ли загадок в жизни! И Клуб принимал мое ироничное отношение, его члены вносили в жизнь оживление.
Но сегодня, в последние февральские дни, Клуб выслал своего Чрезвычайного и Полномочного Посла, наделив ее всей полнотой обаяния и всем своим расположением ко мне. Клуб ироничен: его важнейшие послания передаст левша Соня, перевоплощение моей большой юношеской любви. Очевидный вывод, правда? Но тогда он не пришел мне в голову!