Глава 5. «…Я умею говорить женским голосом»
21 февраля 2014 года
Я встал от писка будильника, он сигналил мне в третий раз. Я пошел в ванную…
«Лучше выглядеть на хорошие сорок, чем на хреновые двадцать», – сказали за спиной на работе после новогодних праздников, а мне было тридцать шесть, и я знал: завтра спадет отечность, и вернутся мои двадцать, но хорошие.
Время меня щадит, весь «Портрет Дориана Грея» – детская сказка по сравнению со впечатлением, которое я произвожу на людей, встречающих меня раз в десять лет. Я вешу ровно столько, сколько я весил в двадцать. Я не поседел, у меня нет мимических морщин, и я вставил забавные зубы.
– Сейчас я угадаю, старик. Нити, гормоны и фитнес? – спросил меня однокурсник Вася на встрече выпускников университета, вдруг состоявшейся спустя двенадцать лет после окончания.
– Да нет, я ложусь в девять, пока ты пивом давишься, – было ровно девять вечера, мы давились пивом.
– В точку, а утром в спортзал, к семи.
– В семь я еще сплю.
Впрочем, впрочем, лучше выглядеть на хорошие сорок, чем на хреновые двадцать…
«Как удачно, что я сразу привык бриться левой рукой, – думал я, – а у меня, амбидекстра, был выбор».
Моя правая рука – это сплошные последствия травмы с открытым переломом: длинные шрамы на плече и предплечье. Локоть сломан, ниже – оторванные почти до костей куски мяса, кожа на которые была пересажена или наросла сама, с боков, «краевым натяжением» – это такой медицинский термин.
Чудом и усилиями врачей, да и своими собственными, я сберег руку и ее подвижность, и что важно, моторику пальцев. Что так же важно, она сохранилась эстетически, за вычетом ямы от непонятной, уже заросшей, круглой сквозной дыры в кисти.
Я всем сообщаю, что я подвижник SCART. Scаrt – шрам, аrt – искусство, а полностью это искусство шрамирования, с которым мне якобы нанесли по шраму внутри и снаружи, по длине всей руки.
Замечу, что эстетика SCART не всем понятна. Однажды мой знакомый допился до алкогольного психоза. Он поймал шпиона ЦРУ, обмывание звездочек затянулось на неделю. Сестры с мамой замерли на кухне под крики «Ша там, на галерке!», в ожидании перевозки с врачами.
А он стоял перед зеркалом в ванной и нарезал ножом на предплечье контур полученной звезды, десять точек которой были загодя размечены тлеющим бычком сигареты.
Долгожданный звонок в дверь.
Зашли две женщины в белых халатах, огромная пошла на кухню пить кофе с мамой. Крошечная медсестра зашла в комнату героя и убрала пистолет с горы виниловых пластинок в карман халата.
– Ой ты, Боже мой, котенок! Все воюешь, а гражданская-то давно закончилась.
Свежеиспеченный майор по-детски засмеялся, и она уколола его выше звезды.
Потом стало тихо, а через пару минут и страшно:
– Я умею разговаривать женским голосом, – сказало из спальни Оно глубоким бархатным голосом девушки, засыпающей на сеновале. Пять слов.
Мои заплаты от пересадки кожи на предплечье – наследие от какой-то темной истории, которую я забыл по причине амнезии, сопутствующей травме. А следователи и прочие праздные интересующиеся, разумеется, не сумели восстановить события тех сложных недель рекордно жаркого лета.
Отмечу, что мои попытки вспомнить хоть что-то, вся масса разорванных образов, – все свернулось к одной простой идее. Наверное, было так.
Утро перед рассветом самого жаркого за полвека лета. Пока темно, и влажный туман, и запах гари от лесных пожаров. Зеленая коварная болотная трясина, затянутая нежной ряской, в которой вязнет крепкий человек, одетый в охотничью куртку и кепку; ушел уже по пояс и понял, что дна там нет. Я с ним дрался и проиграл, и сейчас бегу, мчусь от него.
Он держит вертикальную двустволку и зовет меня по имени-отчеству.
Я поворачиваю голову, спотыкаюсь на скользких бревнах. Выстрел, я падаю, хватаясь за руку… Я не помню, что дальше, но твердо знаю, что мы c охотником квиты, и у меня нет к нему никаких претензий. «Не мстите за себя», – сказал апостол Павел в «Послании к римлянам», я соглашаюсь с ним.
И я просто живу и не думаю о травме, пока не обнаруживаю потерю диапазона движения, например, при поисках мелочи в заднем кармане джинсов. Слабое любопытство, короткие секундные взгляды на мои шрамы из толпы – что же, любое внимание бывает приятным.
Да, и мне жаль чужие татуированные руки.
– У вас очень хорошие предплечья, – сказал я официанту, – но вот эта злая рыба на одном, и неясные надписи, – это же увечья.
Моя очень взрослая спутница выговорила мне в гардеробе, что нельзя общаться с обслугой и не надо личных замечаний.
– Ты вроде заигрываешь с ним и выглядишь неэтичным геем. Не заговаривайте с обслугой, как указал апостол Павел вам, коринфянам, – мы зашли в туалет.
– Это в каком месте я коринфянин?
Она повернула мою голову перед зеркалом:
– Разумеется, в профиль; ну и ты, к тому же, еще и лжеучитель: коринфяне страдали заблуждениями, которые они не стеснялись проповедовать, причем всем подряд, – она проявляла осведомленность, и в людях, и в древней истории.
Я повернул ее за голову, так же, в профиль зеркала туалета, некоторое время смотрел в отражение. Потом снял ее руку с ручки туалетной кабинки, дверь которой она рвала в нетерпении:
– Заколебали вы колебать неколебимое, – это апостол Павел сказал уже вам, евреям.
…В общем, вся эта история со шрамами на руке – о ней лучше сказать словами знакомого художника, отнесенными к его опыту в чеченской войне:
– Впечатления любопытные, но осадок остался.
Я вспомнил вчерашнюю встречу. Движения Сони были осторожны, она брала со стола предметы очень деликатно, как если мы возьмем из рук продавца тонкую немецкую фарфоровую чашечку с двумя синими скрещенными мечами на донце, – в подарок маме.
Я подумал, что она ведь держит тонкую чашку всю жизнь. А я боюсь ее разбить пока лишь два года…
Я вспомнил, что, когда в «Чарке» закончилась песня про облака, мы сели за стол, и она осторожно держала мою руку за ладонь, говорила что-то – и забавно, так же осторожно, возвращала ее обратно.
Я вышел из дому и отправился в клинику.
В дорогом медицинском центре я разрабатывал руку, которая никак не хотела восстанавливать стопроцентную подвижность во всех положенных ей степенях свободы. Все услуги центра были оплачены страховой компанией, по принципу «шведского стола». Часто администратор, подняв глаза от моей медицинской карты, предлагала мне пройти те или другие процедуры.
Я поздоровался.
– Константин, у нас новая программа психологической реабилитации, мы предлагаем людям, пережившим травмирующие события, услуги психотерапевта. У нас сейчас принимает отличная специалистка Лана, Московский медицинский университет, стажировки за рубежом, учеба в Германии, два года отработала в Министерстве чрезвычайных ситуаций.
Я, как обычно, напутал с расписанием врачей. Ждать физиотерапевта, специалиста, который занимался разминкой поврежденных конечностей, предстояло час. И я зашел к психологу, из кабинета которого выходила вальяжная дама.
В только что отремонтированном кабинете стоял стол, два стула и кушетка. За столом сидела очень приветливая улыбчивая девушка, симпатичная, чуть лопоухая, светлые прямые волосы. Она выглядела юной для всех своих рекомендаций и послужного списка. Ей шел белый халат, под которым не угадывалось одежды, – «Какого цвета у нее трусы, белые, понятно».
– Здравствуйте, Константин, сказала она, чуть покраснев, – я посмотрела вашу карту, у вас амнезия на травмирующее событие, вы явно переживаете подсознательно из-за недосказанности ситуации, вы ее не отпустили пока, а это вам непременно следует сделать.
Она говорила быстро, немного запинаясь.
– Здравствуйте, Лана.
– Я психолог, есть такая сфера… В общем, я дерефлексолог. Это эффективное направление клинической психологии. К сожалению, мои практика и опыт даны мне западными учителями, я только начинаю применять все на практике. Ваши рефлексивные мысли, все прошлые волнения не должны быть помехой в будущей, я уверена, длинной и успешной жизни.
Я не сильно переживал, я знал, что я же квит со своим охотником. Раз зайдя в кабинет, я решил подыграть современной медицине:
– Да, разумеется, меня волнуют события, последовавшие за травмой.
– Это чудесно, что вы их помните, что ваше подсознание не поглотило детали, вы их мне можете изложить, если вам не трудно? Ваша карта начинается с момента: «Была проведена операция, в процессе которой и впоследствии …было три остановки дыхания», и вот смотрите, дальше…
Лана начала зачитывать какие-то неприятные перипетии моего лечения по больницам.
Кто же любит слушать описания своих неприятностей, в красках да деталях! А сухим изложением протокола или медицинским языком личные несчастья описываются куда омерзительней, чем пересказанные соседом, за бокалом пива.
Но привлекательность Ланы была сильнее порыва замкнуться, посмотреть на время и заспешить куда-то.
И еще в ней была забавная черта, которая смягчала всю суровость ее вступительных слов… Она краснела, читая карту, заливалась, как на вступительном экзамене, постоянно поправляла волосы, смотрела на меня быстро и растерянно.
«Если вы постараетесь понять меня, вы поставите меня на свой уровень, а значит, унизите…».
И я сказал:
– Да конечно, Лана… Вам, безусловно, проще будет прочитать мои мытарства, с тем, чтобы мы их обсудили?
Я высокомерно решил, что она дура со связями. Блатная девушка, закончившая блатной же медицинский институт, по хорошей специальности, устроенная в жизни, с серьезным папой и заботливой, чуткой мамой. Я в очередной раз забыл, что высокомерие – причина половины ошибок в жизни.
– Да, вы можете изложить события письменно, чтобы мы с вами поработали над текстом и нашли точки восстановления вашей самооценки и баланса, – согласилась Лана, – вот моя визитка, вы можете все написать и выслать по электронной почте. Поведайте о себе в третьем лице, как будто рассказываете о некоем постороннем человеке, есть различные методики, – щеки ее опять покраснели, и она стала похожа на экзаменуемую.
Я кивнул:
– Имейте в виду, я не чужд литературных трудов, я напишу обширно, смачно. Любому автору польстит такой читатель, как вы.
– Не затруднит, – она покраснела, и закинула прядь назад, – сколько вам надо времени?
– На все основное – немного.
Она встала, высокая, ни худая, ни полная… Вот черт, последнее время я видел только бесформенные задницы нескольких сотрудниц, все как на подбор толстые. А всего сутки – и общаюсь с двумя абсолютными красавицами, с Катей, у метро, а теперь с Ланой. И Соня, хорошая для меня. Так бывает. Жизнь порой похожа на казино.
– Кстати, послушайте меня, – сказала Лана, пока я надевал куртку, – в нашей методике психотерапии есть важный нюанс! Говорите или пишите о себе в третьем лице. И называйте себя высоко, даже высокопарно, например, князь, или граф… За этой дверью у вас власть и свобода.
– То есть тут я первый парень на деревне, и мне все позволено, – сказал я, с очевидным подтекстом.
– Почти, – она снова покраснела.
– Ну что вы, ну какой из меня тогда граф, раз «почти», – я смутился, – может, проще, витязь или рыцарь… Рыцарь подойдет?
– Хорошо, мой Лорд, – она засмеялась искренне, сложила ладони и очень естественно поклонилась.
И я, Рыцарь, вдруг задумался.