Глава 9. Утешитель
23 февраля 2014 года
Третье мнение, после диагноза Колина и монолога Виталика, – можно ли сыграть еще раз розданной по новой, но той же колодой карт? – мне досталось без малейших с моей стороны усилий.
В понедельник вечером я стоял на переходе проспекта и ждал зеленый. Остановился «Land Cruiser», открылось окно:
– Здравия желаю, – Виктор Владимирович, мой давний коллега по торговле воздухом, – зла не помнишь? Тогда садись.
– Приветствую, – я сел к в машину, улыбнулся и протянул руку, – бизнес, хоть в нем и ничего личного, – всегда зло.
Мы доехали до Пушкинской площади и зашли в кафе в «Галерее Актер». Был детский праздник, напротив сидела семейная пара с отпрыском. Мальчуган лет десяти, одетый в костюмчик-тройку, развлекался тем, что подбегал к толстой пожилой клоунессе и отвешивал ей пинка под зад ногой, обутой в лакированный ботинок. Клоунесса не выходила из роли: она делала вид, что отлетает на два метра от удара детской ножки, и страстно вскрикивала поставленным, очень молодым голосом.
Мы взяли по кофе. Я посмотрел на своего экс-работодателя. Ему было сорок пять, лысый, среднего роста. Внимательные, очень молодые глаза пулеметчика, в деловом напоре – взгляд прикованного к пулемету цепью. Неизменно красивый, чарующий твердостью, и ровный, молодой голос. Скоро мы перекатились к обычному разговору знакомых неглупых людей. Ох, эти российские споры умников – ни о чем!
– А Вы помните Ирину, мою студенческую любовь? – спросил я.
Виктор Владимирович так же, мельком, помнил ту, в которую я был так влюблен в институте и пару лет после. Он был нужным мне «третьим мнением».
Однажды, в какой-то той, другой жизни мы с ним сидели в легендарном баре «Ямал», напротив здания «Лукойла», он выпил на тот момент несколько кружек «Guinness», водки, когда появилась та, темноволосая, – чуть вытянутое лицо, скулы, гордый профиль, глаза.
Весь вечер он делал за ее спиной одобрительные знаки большим пальцем вверх.
– Я встретил такую же, – он посмотрел на меня и поставил чашку.
– Внешнюю полную копию? – я кивнул и понял: дальнейших объяснений не надо.
– Вы встречали подобные случаи?
– Нет, но вся жизнь – это попытка вернуться в молодость. Я даже думал, чтобы восемнадцать мне стукнуло 22 июня 1941 года…
– Все не то, сейчас начнете – кризис среднего возраста, задрав штаны за комсомолом…
– Ты умный, Константин, я тебя чувствую, и не надо деталей. У каждого своя Ира, и тебе очень повезло, скорее временно, а как зовут новую?
– Соня.
– Ох, как непросто! Прости, кстати… Ты был на могиле Соньки Золотой Ручки, мошенницы, на Ваганьковском кладбище? Там памятник даме стоит, белый, под железной пальмой. Она без головы, и все кругом исписано чем-то вроде, – «Соня, помоги Лене с его кредитами», – люди на поклон ходят, ну и я заглядывал, до поры.
– И второй раз не то, не та это Соня…
– Верно, брать с тебя бабе нечего. Весь твой товарный запас – это восхождения разума, это для мужика-мошенника, и то высшей пробы. Но раз так в ней уверен, тогда в третий раз я попаду, – он улыбнулся, своей обычной улыбкой актера-демона из оперетты.
– Послушай историю мой болезни.
– Я только выскочу покурить?
Виктор Владимирович собрался с мыслями за время моего перекура:
– Бордельное дело в России сейчас в невообразимом упадке, и поэтому ничего не остается, как ликовать о возвращении нравственности на русскую землю, – он очень широко улыбнулся, по-своему. – Я венчан, и хожу в церковь. Я чуть выше тебя. Я ближе тебя к Богу, потому что старше, и предстану перед Ним раньше.
– Давайте не будем, я эту очередь я знаю чуть больше.
Он смотрел мне в глаза, улыбка стала шире, она затронула все морщинки вокруг глаз. Он нехорошо кривлялся.
– Я тоже был влюблен и горел. Ты же краем помнишь, какие девахи в борделях в начале нулевых трудились? Глянет – рублем одарит, – за тем и ходили, а не облегчиться. У меня сокурсник в девяностые по три вагона с Украины пригонял, а подбирал по характеру. Я однажды прихожу в публичный дом, – а это была обычная квартира на Филях. Открывает мне девушка, она одна там работала, и я ей сразу: «Тебе же каждый второй жениться предлагает, голубушка?». «Ну что вы, сударь, – каждый первый». Да, с локонами, ниспадавшими на открытую шейку, она была трехрублевым цветком среди листвы. Я умею перевирать цитаты без запинки.
– Эх, а я-то думал!
Выходит, Виктор Владимирович решил развлечь меня бордельной историей в купеческом стиле девяностых. Я их от него в свое время столько наслушался!
– Прекрати, русская краса – она всегда чуть тяжела, в меру. Моя была высокая, и коса пшеничная до пояса.
– Любите же вы все эти косы до земли, да намотать на руку…
– Кто это мы? Коллекционируешь пристрастия знакомых, и их используешь – не меняешься; я, когда первый раз тебя увидел, подумал, ты не здоров. А когда ты поставил на контракте визу «Признать верным и немедленно привести в исполнение», – просто все понял. Что именно – тебе не важно. Вернемся к твоему вопросу. Она сняла халат, я чую, – попал. Я не поэт, Костя, но – бедра широкие, талия, грудь. Передо мной стояла Женщина, а не эти, на спичечных или наоборот, слоновьих подпорках, – и очень достойно себя вела со мной.
– А вы что ж, как обычно? – спросил я, понаслышке зная повадки и обычаи Виктора Владимировича, бывшего персона нон грата во всех крутых борделях тех лет.
– И я достойно, в общем было у нас уже, лежим, болтаем. Она – я тут временно, за мной немец ухаживает, и замуж предлагает. Смеюсь – знаем мы твоих немцев. А она – хоп, с полки книгу, на немецком, альбом художника, тяжеленная, хорошая бумага и печать. Там картины моего соперника. Вижу и понимаю: он известен. Дальше листаем, его серия городская на пяти листах, и все она. Он ее хорошо увидел.
– И дальше? – я первый раз в жизни видел его красным и в волнении.
Он снял очки, – рано облысевший подросток, с которым за три минуты разговора обнажились его девяностые и нулевые, и посмотрел на меня – зло:
– Дальше что? Мне тридцать лет завтра, плюнул на друзей, ресторан, сказал, отметим вместе, пойдем сходим куда.
– Сходили?
– Да, я ей экскурсию по всей Москве устроил, Красная площадь, Воробьевы горы, Поклонная.
– Как на свадьбе, – и я осекся, он схватил салфетку и вытер лоб.
– И так не раз и не два, всю осень кормил и поил, мы с ней говорили, она умна была, картограф, питерский университет закончила. Москву со мной полюбила. А до столицы года два работала, как все, географом, все маршруты и походы. Я влюбился.
– А потом?
– А потом немец ее приехал и в Германию увез… Я расстроился, продал тогда пакет акций завода своего, ну ты помнишь, мы и познакомились… Думаю тогда, прогуляю, и пропади все пропадом. Да друг позвонил, предложил в банк войти, ну дальше ты знаешь, все равно потом потерял. Так вот к твоему вопросу, Константин. Три года назад еду я там мимо, по Филям, ну думаю, чем черт не шутит, отпустил охрану, подхожу. Дверь я помню. Звоню в ту самую квартиру, и надо же? Мне женский голос отвечает – поднимайтесь. Раскрутила она место!
Я захожу, мастерица мне выводит сплошь африканок, и таких, знаешь, не как Наоми Кэмпбелл, а маленьких, черных, как уголь, как из «Рабыни Изауры»!
– А дальше, – я тоже его чувствовал и почти угадал развязку.
– Я говорю, – а славянок покажете?
Она мнется:
– Одна у нас, устала очень.
А меня любопытство разогревает. Сижу, уламываю, чувствую, – сейчас все повторится. Выйдет не она, конечно, но, как ты сказал, красиво – одной породы. А она?
– Разбудите, – говорю, – денег заплачу, покажите только. Выводят – лет сорока, ровесница. Глаза, – Виктор непечатно выразился. – Лучше бы я сказал – «Приведите мне Вия».
– А вы бы ее спросили, «А кем вы были в советское время?» – ввернул я свое излюбленное.
Виктор Владимирович надел очки.
– Джокер! – сказал он. – Тебе жизнь раздала хорошие карты: деньги, должность или людей, – начнешь все заново? Нет, ты опять все спустишь тому самому Шулеру. Я тебя покину на десять минут, мне посмотреть часы, ребенок из армии приходит.
Я долго ждал, попросив еще кофе.