Глава 10. Скотный двор
Много лет назад я работал в фирме, удобно расположенной и укромной, – в скрытой от недоброго взгляда во глубине заборов и шлагбаумов лизинговой компании. На балансе фирмы стояло чужого оборудования на миллиарды рублей, но директор Виктор Владимирович хотел стать просто миллионером в собственных долларах – естественное, распространенное стремление. Для тех, кто в курсе: лизинговые платежи приходят компании ежемесячно, образуя некоторый фонд оборотных средств.
Так как работал я там по блату и дело шло само, по соглашениям на самых верхах, где Владимирыч и пропадал неделями, подвозя меня до Белого дома, идти мне было рядом… в общем, делать мне, деятельному юноше, было нечего, равно как и нескольким военным пенсионерам, которые с оборотных средств компании торговали разной мелочевкой по своим родственным связям.
Я попал туда прямиком от других людей, очень вычурных и софистичных, с другими делами и сложными правилами придуманных, навязанных ими окружающим игр. И скучал по былым восхождениям разума, по авантюристам, которые мне достались мне первыми учителями.
Пенсионеры были сплошь отставными военными, очень земными людьми крепкого советского дачного формата. Их интересовала только торговля материальными ценностями, желательно сделанными из железа. Дача была основой их делового вдохновения, – лист, емкость, трубопровод.
Как позже, у таких же пожилых дачников единственным понятным вложением нефтяных денег стало «благоустройство города». Город в их представлении стал грядкой, которую нужно облагородить, снять же урожай, вне домов, возможно только с платных парковочных мест. Дача в голове пожилого олигарха стала проклятьем российского бизнеса. Земля. Вода. Дорожки. Деревья и мусор. Это не космический туризм и не трехмерный принтер, на дачах такого не водится.
Моих же пенсионеров волновал процесс, а не прибыль. Иногда в соседнем кабинете заходилась смехом, читая особенно удачные шутки из сети, молодая сотрудница, и старики оживлялись:
– Опять укололась.
И выходили со мной курить, и тот, постарше, закуривая, задумчиво произносил одну и ту же фразу.
– Где те девочки, а, Николаич? Где те девочки…
Он производил странное впечатление, за сигаретой я начал задумываться над вопросом – а действительно, где они?
Я сидел, одуревший от очередных заявок на трубы для химкомбината и тысячи тонн арматуры для какой-то стройки. Я откинул бумаги на стол и сказал стоявшему в центре рабочего зала Виктору Владимировичу, листавшему томик «Улисса»:
– Достали железяки, они меня давят своими тысячами метрических тонн, заполнить бы голову чем-то более легким!
– Воздухом, заполни голову воздухом и торгуй им. Ты, – он листал «Улисса», – бык Маллиган, твоя стихия – цирк и карнавал. Ты же говорил, что в институте ходил в студию клоунады.
– Воздухом, да хоть чем-нибудь.
Через полчаса я выяснял потребности рынка в составляющих воздуха – в жидком азоте и кислороде. А уже через неделю мы сидели в переговорной крупной нефтяной компании. Перед нами сидел вице-президент по добыче нефти, два клерка. Поскольку все работы начинают вести как положено, я докладывал. Наиболее импозантный пенсионер сидел справа.
Руководству компании его представили миллионером, гарантом сделки, владельцем единственной железнодорожной ветки к подмосковному аэропорту – так называемого «тупичка». Третьим сидел мой дальний родственник из Екатеринбурга, в роли владельца установки по производству жидкого азота в уральской глубинке. Он был за поставщика, каковым самонадеянно себя и представил…
Я был за ботаника, за того, кто будет делать дело. Переговоры репетировали в то же утро, в баре напротив.
Дедушка-нефтяник одобрительно кивал, я ему нравился. Клерк поглядывал на босса, писал, писал. И накатал он следующее:
Протокол о намерениях
Фирма «Виктор и Владимир» обязуется поставить, а «Наша нефть» оплатить ежемесячно…
Дальше шли цифры, обозначающие, что нам отписали половину потребностей компании в сжиженном компоненте воздуха. Миллион долларов прибыли в месяц, для фирмы из кабака через дорогу.
Мы начали работать.
Но Виктор Владимирович воровал всю прибыль, а под конец украл и сами оборотные средства, необходимые для закупки компонента воздуха.
Он был религиозным собаководом и на все деньги купил собачий питомник в Валенсии. И его продал, – были необходимы средства на судебные издержки, например, на такую, – адвокат нашел в его родословной прадеда, представителя коренного и малочисленного восточного народа. Замглавы национального совета старейшин по юридическим вопросам, молодой выпускник МГУ, порылся в столе, достал нужный бланк с готовым текстом, спросил фамилию-имя-отчество, которые внес два раза в готовый текст, поставил дату, достал печать. Подышал на нее и пропечатал лист – ценой в половину питомника. «Боль каждого соплеменника – это общая боль. Прискорбно и дико, но, когда душа народа больна, он действует в соответствии с обычаем, – доношу вам с горечью, – но не с законом».
Дальше в бумаге шли исторические факты и новейшие криминальные истории, – примеры применения обычаев, которые судья, чуть запинаясь, прочла перед вынесением оправдательного приговора.
– Ты обо мне чего не подумай, – отмазывался он тогда, освободившись из СИЗО. Он отстегивал от поводка тибетского мастиффа, – это же не только собаки были, в том питомнике. Это и бизнес, и испанский участок под ним, «земля и на ней человек», надел, а не собаки! Вы все думаете, что я чокнутый собачник, как мне там сказала бухгалтер наша на прощание. Она ткнула каблуком моего крошечного Ричи, сзади. Он потом прожил всего три дня.
– Я не верю, – жестко ответил я, – вы продали людей и купили себе загон с животными.
– Да. Да, Константин, я обменял один скотный двор на другой. И я до сих пор не чувствую разницы.
А сейчас Виктор Владимирович вернулся с коробочкой, с часами.
– Поздравляю не глядя, – я махнул рукой, – ваши подарки безукоризненны.
Мы продолжали.
Он спросил ожидаемое:
– Ты же на меня зла не держишь, за питомник?
– Помните, Виктор Владимирович, сюжет «Синей птицы», ну хоть фильма?
– Да ты что! Я и в театре с дочкой был на спектакле, не поверишь.
– Вот, я протянул ему бумажку, – больная внучка, которую может спасти только чудо. Я вам был за Синюю Птицу, – сказал я правду.
– Верно, черт, – и он, умный, неожиданно засмеялся.
До определенного момента я смотрел на свою старость крайне оптимистично. В 2005 году моя двоюродная сестра Лена жила в Строгино, на улице Твардовского. Для тех, кто не знает, – это первая линия у пляжа, на берегу огромного Строгинского разлива Москвы реки
У нее была однушка, другие две квартиры отсека, закрытого общей дверью, принадлежали семье, глава которой, водитель шишки средней руки, был удивительным возмутителем спокойствия. Он сидел вечерами в халате в предбаннике, в кресле, за столом, высокий, поджарый, он откручивал бутылку водки, напротив сидели девушки, обычно две, лет двадцати пяти, иногда – старше. Фавн имел по одной две в неделю, в пляжный сезон.
Он пару раз ущипнул Лену в ее распутном девичестве, огреб пощечин, сразу вспомнил все поговорки про добрососедство и лишь лукаво подмигивал ей при встрече.
Я пахал как лошадь, и, приезжая на выходные к сестре, здоровался с ним в дымном от сигарет предбаннике. Тот улыбался, обнаруживая единственный зуб сверху, и подмигивал. А я… я садился с ним, с его очередной пляжной знакомой, покурить, мне было приятно знать – и на том берегу люди живут. «Поработаем, – думал я, – отдохнем чуть по пути, и на старости». Я думал, мой заслуженный отдых будет лучше, и не вспоминал, как теперь, прошлые истории.
А летом 2013 года меня занесло в Строгино, я сидел на скамейке. Темнело, разлив Москвы-реки, отличный летний вечер. Двухэтажная вышка спасателей, наверху пьет компания, две девушки и молодой человек, они просто выпивали, намеков на продолжение со стороны спутниц мне не доносилось. Я забыл про компанию, просто сидел – час, и курил, смотря вдаль.
Внезапный крик подростка, крик с высоты на разлив:
– Я – Король Мира!!! Я – Король!!! Мира!!!
У нестарого пенсионера с дорожки, высокого, мускулистого, с бутылкой пива, была новая правда:
–Да ты х…й собачий.
Он не отстал от жизни.
…Я отвлекся от воспоминаний. В кафе на столике на столике лежала листовка детского праздника:
«Внучка Феи была больна, и спасти её могла только Синяя Птица. Благодаря волшебному подарку Феи дети получают возможность видеть душу вещей. Неживые предметы (Часы, Огонь, Вода, Хлеб, Молоко) преображаются в живых существ со своим характером. Все вместе они отправляются в опасное путешествие за сказочной Синей Птицей. Но она улетает!».
Мы продолжали.
– Я, когда был мэром того городка, ну того, ты помнишь, где наш самый главный ресурс добывают, во глубине сибирских руд?
– А ну да, как же.
– Так вот, я туда эшелоны серной кислоты привозил, и не верил, что вот оно – опять богатство. Я, бывало, встану ночью и звоню на станцию, стрелочнице, – стоят? Стоят, родимые. А с тобой была уверенность, что даже газ там пробудет полгода, при температуре минус 200 градусов, и не испарится из цистерны. Почему? С тобой теряешь бдительность в жизни, ты опасен. Вот что в тебе такого? Ты беспокойный, уверенности в завтрашнем дне не внушаешь ни малейшей. И дурашливость в серьезных вопросах, в важные минуты. Я думал часто, почему у тебя выходит провести человека по лезвию бритвы? Ты сказал на первой встрече, ты амбидекстр, у тебя обе руки правые. Я думал, паясничаешь.
– Польщен.
– У тебя ясное восприятие реальности, но в ней ты резко смещаешь акценты – в пользу собеседника. Ты человек-наркотик, ты мог бы работать, хм, пастором каким-нибудь.
– Неожиданно.
Мы попросили счет. Он положил чаевые, и мы поднялись, мы – два взрослых человека. Он взрослый и лысый еще со школы, я – играющий в портрет Дориана Грея, вечный подросток, внешне – молодой человек лет двадцати семи, как отметил Виталик.
Мы встали из-за стола, обмениваясь рукопожатиями; мы были похожи на актеров за кулисами, которые только что на сцене сыграли роли, пьесу, гневный диалог из двух частей, а теперь кланялись, – он мне любезно сообщил третье мнение, как всегда, иное:
– Снова не влезай: убьет, – и ушел.
Много лет назад я работал в фирме, удобно расположенной и укромной, – в скрытой от недоброго взгляда во глубине заборов и шлагбаумов лизинговой компании. На балансе фирмы стояло чужого оборудования на миллиарды рублей, но директор Виктор Владимирович хотел стать просто миллионером в собственных долларах – естественное, распространенное стремление. Для тех, кто в курсе: лизинговые платежи приходят компании ежемесячно, образуя некоторый фонд оборотных средств.
Так как работал я там по блату и дело шло само, по соглашениям на самых верхах, где Владимирыч и пропадал неделями, подвозя меня до Белого дома, идти мне было рядом… в общем, делать мне, деятельному юноше, было нечего, равно как и нескольким военным пенсионерам, которые с оборотных средств компании торговали разной мелочевкой по своим родственным связям.
Я попал туда прямиком от других людей, очень вычурных и софистичных, с другими делами и сложными правилами придуманных, навязанных ими окружающим игр. И скучал по былым восхождениям разума, по авантюристам, которые мне достались мне первыми учителями.
Пенсионеры были сплошь отставными военными, очень земными людьми крепкого советского дачного формата. Их интересовала только торговля материальными ценностями, желательно сделанными из железа. Дача была основой их делового вдохновения, – лист, емкость, трубопровод.
Как позже, у таких же пожилых дачников единственным понятным вложением нефтяных денег стало «благоустройство города». Город в их представлении стал грядкой, которую нужно облагородить, снять же урожай, вне домов, возможно только с платных парковочных мест. Дача в голове пожилого олигарха стала проклятьем российского бизнеса. Земля. Вода. Дорожки. Деревья и мусор. Это не космический туризм и не трехмерный принтер, на дачах такого не водится.
Моих же пенсионеров волновал процесс, а не прибыль. Иногда в соседнем кабинете заходилась смехом, читая особенно удачные шутки из сети, молодая сотрудница, и старики оживлялись:
– Опять укололась.
И выходили со мной курить, и тот, постарше, закуривая, задумчиво произносил одну и ту же фразу.
– Где те девочки, а, Николаич? Где те девочки…
Он производил странное впечатление, за сигаретой я начал задумываться над вопросом – а действительно, где они?
Я сидел, одуревший от очередных заявок на трубы для химкомбината и тысячи тонн арматуры для какой-то стройки. Я откинул бумаги на стол и сказал стоявшему в центре рабочего зала Виктору Владимировичу, листавшему томик «Улисса»:
– Достали железяки, они меня давят своими тысячами метрических тонн, заполнить бы голову чем-то более легким!
– Воздухом, заполни голову воздухом и торгуй им. Ты, – он листал «Улисса», – бык Маллиган, твоя стихия – цирк и карнавал. Ты же говорил, что в институте ходил в студию клоунады.
– Воздухом, да хоть чем-нибудь.
Через полчаса я выяснял потребности рынка в составляющих воздуха – в жидком азоте и кислороде. А уже через неделю мы сидели в переговорной крупной нефтяной компании. Перед нами сидел вице-президент по добыче нефти, два клерка. Поскольку все работы начинают вести как положено, я докладывал. Наиболее импозантный пенсионер сидел справа.
Руководству компании его представили миллионером, гарантом сделки, владельцем единственной железнодорожной ветки к подмосковному аэропорту – так называемого «тупичка». Третьим сидел мой дальний родственник из Екатеринбурга, в роли владельца установки по производству жидкого азота в уральской глубинке. Он был за поставщика, каковым самонадеянно себя и представил…
Я был за ботаника, за того, кто будет делать дело. Переговоры репетировали в то же утро, в баре напротив.
Дедушка-нефтяник одобрительно кивал, я ему нравился. Клерк поглядывал на босса, писал, писал. И накатал он следующее:
Протокол о намерениях
Фирма «Виктор и Владимир» обязуется поставить, а «Наша нефть» оплатить ежемесячно…
Дальше шли цифры, обозначающие, что нам отписали половину потребностей компании в сжиженном компоненте воздуха. Миллион долларов прибыли в месяц, для фирмы из кабака через дорогу.
Мы начали работать.
Но Виктор Владимирович воровал всю прибыль, а под конец украл и сами оборотные средства, необходимые для закупки компонента воздуха.
Он был религиозным собаководом и на все деньги купил собачий питомник в Валенсии. И его продал, – были необходимы средства на судебные издержки, например, на такую, – адвокат нашел в его родословной прадеда, представителя коренного и малочисленного восточного народа. Замглавы национального совета старейшин по юридическим вопросам, молодой выпускник МГУ, порылся в столе, достал нужный бланк с готовым текстом, спросил фамилию-имя-отчество, которые внес два раза в готовый текст, поставил дату, достал печать. Подышал на нее и пропечатал лист – ценой в половину питомника. «Боль каждого соплеменника – это общая боль. Прискорбно и дико, но, когда душа народа больна, он действует в соответствии с обычаем, – доношу вам с горечью, – но не с законом».
Дальше в бумаге шли исторические факты и новейшие криминальные истории, – примеры применения обычаев, которые судья, чуть запинаясь, прочла перед вынесением оправдательного приговора.
– Ты обо мне чего не подумай, – отмазывался он тогда, освободившись из СИЗО. Он отстегивал от поводка тибетского мастиффа, – это же не только собаки были, в том питомнике. Это и бизнес, и испанский участок под ним, «земля и на ней человек», надел, а не собаки! Вы все думаете, что я чокнутый собачник, как мне там сказала бухгалтер наша на прощание. Она ткнула каблуком моего крошечного Ричи, сзади. Он потом прожил всего три дня.
– Я не верю, – жестко ответил я, – вы продали людей и купили себе загон с животными.
– Да. Да, Константин, я обменял один скотный двор на другой. И я до сих пор не чувствую разницы.
А сейчас Виктор Владимирович вернулся с коробочкой, с часами.
– Поздравляю не глядя, – я махнул рукой, – ваши подарки безукоризненны.
Мы продолжали.
Он спросил ожидаемое:
– Ты же на меня зла не держишь, за питомник?
– Помните, Виктор Владимирович, сюжет «Синей птицы», ну хоть фильма?
– Да ты что! Я и в театре с дочкой был на спектакле, не поверишь.
– Вот, я протянул ему бумажку, – больная внучка, которую может спасти только чудо. Я вам был за Синюю Птицу, – сказал я правду.
– Верно, черт, – и он, умный, неожиданно засмеялся.
До определенного момента я смотрел на свою старость крайне оптимистично. В 2005 году моя двоюродная сестра Лена жила в Строгино, на улице Твардовского. Для тех, кто не знает, – это первая линия у пляжа, на берегу огромного Строгинского разлива Москвы реки
У нее была однушка, другие две квартиры отсека, закрытого общей дверью, принадлежали семье, глава которой, водитель шишки средней руки, был удивительным возмутителем спокойствия. Он сидел вечерами в халате в предбаннике, в кресле, за столом, высокий, поджарый, он откручивал бутылку водки, напротив сидели девушки, обычно две, лет двадцати пяти, иногда – старше. Фавн имел по одной две в неделю, в пляжный сезон.
Он пару раз ущипнул Лену в ее распутном девичестве, огреб пощечин, сразу вспомнил все поговорки про добрососедство и лишь лукаво подмигивал ей при встрече.
Я пахал как лошадь, и, приезжая на выходные к сестре, здоровался с ним в дымном от сигарет предбаннике. Тот улыбался, обнаруживая единственный зуб сверху, и подмигивал. А я… я садился с ним, с его очередной пляжной знакомой, покурить, мне было приятно знать – и на том берегу люди живут. «Поработаем, – думал я, – отдохнем чуть по пути, и на старости». Я думал, мой заслуженный отдых будет лучше, и не вспоминал, как теперь, прошлые истории.
А летом 2013 года меня занесло в Строгино, я сидел на скамейке. Темнело, разлив Москвы-реки, отличный летний вечер. Двухэтажная вышка спасателей, наверху пьет компания, две девушки и молодой человек, они просто выпивали, намеков на продолжение со стороны спутниц мне не доносилось. Я забыл про компанию, просто сидел – час, и курил, смотря вдаль.
Внезапный крик подростка, крик с высоты на разлив:
– Я – Король Мира!!! Я – Король!!! Мира!!!
У нестарого пенсионера с дорожки, высокого, мускулистого, с бутылкой пива, была новая правда:
–Да ты х…й собачий.
Он не отстал от жизни.
…Я отвлекся от воспоминаний. В кафе на столике на столике лежала листовка детского праздника:
«Внучка Феи была больна, и спасти её могла только Синяя Птица. Благодаря волшебному подарку Феи дети получают возможность видеть душу вещей. Неживые предметы (Часы, Огонь, Вода, Хлеб, Молоко) преображаются в живых существ со своим характером. Все вместе они отправляются в опасное путешествие за сказочной Синей Птицей. Но она улетает!».
Мы продолжали.
– Я, когда был мэром того городка, ну того, ты помнишь, где наш самый главный ресурс добывают, во глубине сибирских руд?
– А ну да, как же.
– Так вот, я туда эшелоны серной кислоты привозил, и не верил, что вот оно – опять богатство. Я, бывало, встану ночью и звоню на станцию, стрелочнице, – стоят? Стоят, родимые. А с тобой была уверенность, что даже газ там пробудет полгода, при температуре минус 200 градусов, и не испарится из цистерны. Почему? С тобой теряешь бдительность в жизни, ты опасен. Вот что в тебе такого? Ты беспокойный, уверенности в завтрашнем дне не внушаешь ни малейшей. И дурашливость в серьезных вопросах, в важные минуты. Я думал часто, почему у тебя выходит провести человека по лезвию бритвы? Ты сказал на первой встрече, ты амбидекстр, у тебя обе руки правые. Я думал, паясничаешь.
– Польщен.
– У тебя ясное восприятие реальности, но в ней ты резко смещаешь акценты – в пользу собеседника. Ты человек-наркотик, ты мог бы работать, хм, пастором каким-нибудь.
– Неожиданно.
Мы попросили счет. Он положил чаевые, и мы поднялись, мы – два взрослых человека. Он взрослый и лысый еще со школы, я – играющий в портрет Дориана Грея, вечный подросток, внешне – молодой человек лет двадцати семи, как отметил Виталик.
Мы встали из-за стола, обмениваясь рукопожатиями; мы были похожи на актеров за кулисами, которые только что на сцене сыграли роли, пьесу, гневный диалог из двух частей, а теперь кланялись, – он мне любезно сообщил третье мнение, как всегда, иное:
– Снова не влезай: убьет, – и ушел.