Глава 34. Хозяин
24 июля 2014 года
Настал вечер, я закончил записывать фразы Сони, которые удавалось вспомнить, из всех них в голове висела единственная: «голубка упорхнула во вчерашний день».
Я устал, я был счастлив. Еще напомню, - пьяный сегодня – не думает о времени, об отмеренных сутках, о сроке счастья, и о завтрашнем утре. Вот ну совсем, совсем не думает. Я счастлив, счастливые часов не наблюдают. Я получал SMS -
«Я люблю тебя. Ты мне будешь дорог, если увидишь Охотника», «Моя любовь, почему я не дала тебе тогда на скамейке, ты уже бросил курить?» «У нас впереди сорок лет. Мой любимый пожилой джентльмен, но сутки закончатся завтра в 10 утра, ты решил, кем ты будешь работать в 70 лет.?» « я хочу тебя, но у тебя мало времени, стать другим».
Я не бросил курить, и вообще, не думал уже ни о чем, - выжженые сутками на ногах мозги.
А не пойти ли мне в «Кофе Хауз», проведу там эти драгоценные счастливые часы. Место работало круглые сутки.
Не напьюсь, очень грубый ход для столь тонкой радости, ну может под утро, когда выйдет время, возьму несколько ирландских кофе? Нет, это будет последний час, когда я я пойму, как быть потом.
«И все забыть», – вспомнил я, - главное, я пойму, как забыть ее. Я же забыл историю своего увечья, явно сопоставимую по эмоциональному накалу, можно рассчтывать на еще один провал в памяти?
Я сел за совершенно определенный стул и поднял взгляд от меню на свою школу, видную из окна, внутри зальчика кафе.
Узнаваемой широченной спиной каменотеса, сидел старый школьный знакомый и сосед, Петя, старше меня семью годами. Он работал психиатром.
Я его окликнул зачем-то,- мне не хотелось общества, из интернета я уже знал, что наркотическая любовь – не Петина епархия. он повернулся.
– О, пересяду к тебе, выпью пива, и вон, нам с тобой тут в пакете коньяк. Меня же тут со своим не шугают.
– Нет. Не буду я коньяк распивать.. Да шуганут, старик, за самоуправство. За цинизм. Ты же опять поставишь пузырь на стол, и начнешь пить из горла? Станешь груб, и неупавляем?
– Нет, во первых, уже не один сижу, да и потом –терпят, мы же свои. Выгоняли только за вандализм в туалете. Но сейчас – другая смена.
– Интересно, – спросил я, думая о своем счастье, – ты лил на пол?
– Угадал, но я им отомстил, я там туалетную бумагу… вытянул из сортира до середины переулка. Из двух стояков. А, впрочем, – молодой человек! Одно пиво, как обычно. Да, маленькое.
Мы закурили.
– А ты-то что, в будни, да поздно?
– Не объяснить, счастливая любовь, которая подойдет к концу к утру.
– Ясно, мой повод хуже… я проиграл аукцион.
– Какой?
– Аукцион для врачей. Его устраивает тетка, которая сидит на картах , в регистратуре нашего диспансера. Когда, скажем, приходит клиент, например, сын алкоголик с матерью, на кодирование, они достаются тому, кто больше ей заплатит. «Минуту, упрошу вам самого хорошего». Вот я и прос..ал одному Ваньку молодому. Ты понимаешь, у меня клиентуры во, во! Я подумал, там опять низкобюджетный даун, у меня таких в тот день 6 случилось. Думаю, покормил Зинаиду Матвеевну, и хорош. Мы славно поработали, - мы славно отдохнем.
– …Патологическая обстоятельность речи, – ты просишь прерывать, когда она начинается.
– Да дослушай, это повод, – он сделал три глотка и спрятал бутылку вниз. – Так. Я же в кабинете в коридоре сижу, а не внизу, я прос..ал не кого-нибудь, а – и он назвал редчайшую фамилию. Фамилию моего Санчо Пансы.
– Это тот самый, который…?
– Да, пришел частной явкой, просто бумагу выписать, в утешение жене. А через час наш молодой хвастался, ч– мне и прочим, Они с там с толстячком, а денег у него немеряно, договорились долго и вдумчиво лечить всю голову. Всю, мля! Тот все жаловался на какую то бабу из платного центра. Пришел подлечиться, потерял голову совсем, она ему отказала, за сотню тысяч, а потом он три положтл на стол иео выгнали.
– Кодирование, кстати – разводка известная, – сказал я, – тебе их не жалко?
– Я шизоид, – сказал Петя, – у меня нет эмпатии и совести. Да и кто ты! Ты мне будешь тут намазывать мораль на свои похождения? Кстати, вот про твою любовь, которая у тебя до утра, сейчас не надо. Не хочу про все эти анальные пробки, проблююсь. Ты же эпилептоид, ты внезапно сотворишь запредельное говно, а потом сидишь им и бурно восторгаешься!
Пискнул телефон, смс от сони, «мне так было хорошо смотреть на город с высока с тобой,джентльмен, ты сейчас станешь сильней», я отложил телефон, затянулся -
– Ты просто ничего не знаешь о пути левой руки.
– Знаю, – мне все рассказал один крепкий орешек, и подробно, и убедительно, я его расспрашивал про леворукость.
Я знал, что Петя – на самом деле профи и умница, и «доставал» свою паству по делу.
– Такой левша, с бакенбардами?
– Угу, – он не заинтересовался вторым общим знакомым, отпил из бутылки и сунул вниз.
«Интересно, как он - то туда попал».
Петя угадал невысказанный вопрос,
- Он пришел с четырьмя дамами, и все левши, делать им справки в ГАИ, - он достал из под стола, отхлебнул, закрутил, и поставил обратно, - ну так, чтобы я не изумился – только девушек – левшей за час.
СМС «Мой любимый амбидекстр, ты стал сейчас сильнее, и ты стал улыбаться, как я. Так жаль, что твой род продолжится не нами вместе! Я так хотела этого, вчера и всегда»
И он опять зашуршал пакетом внизу.
– Ты не поймешь, но ты похож на юношу с кладбищенской розой. Я расскажу тебе фишку, если ты тут станешь нон грата, или место закроют.
Мы сидели, молча курили и думали.
– А еще, на той неделе, – не выдержал Петя, – я пришел на собеседование в частный центр. А, ну ты знаешь, я всегда на собеседования с женой езжу.
– Да, говорил…
– Меня там так стыдила администратор, армянка! Она спрашивала: «А на вопросы больных тоже жена будет отвечать? Культуролог?». Сука.
– Надо было ей правду сказать, как мне, и всем. Мол, жена – это supporting person, а потом развить подробняк, на полчаса, про матриархат, последствия которого ты пытался в юности лечить у сокурсников уколами, ты же после армии был, среди маменькиных сынков. А потом стал – как все, подкаблучником лихой бабы. .Эх ты, дурак, тебя бы взяли, ты импозантный.
– Да видишь, застеснялся. Но мы же, хоть и в белых халатах, тоже люди, и хотим ездить за едой, если в провинции, то ходить BMW И вон, с тех пор полоса неудач. Ах да, как после армии, а в армии, дай раскажу… – как и все, он пришел в приподнятое настроение, вспомнив прошлое.
Пошла беседа, в которой не было ни канвы, ни главных тем, я пил кофе, затем пиво, он –крепкую экзотику, кажется, не коньяк, а самбуку, из пакета под столом. Потихоньку переставал стесняться, и откровенно звенел там тремя склянками. Достал коньяк,
- Так, это домой, кстати ты не загоняйся по бабам, что у нее с тобой не так?
Я рассказал быстро, без лишних подробностей.
– Ах, вот оно что… Ну предложил бы ей гостевой брак… Лавируй, в каком бы возрасте мы ни находились, надо срывать весною всю зелень, летом все цветы, а осенью все плоды. Ну твои н цветы не похожи, я бы думал все эти годы, что ты латентный гомик. Или там женщины, - бодигарды, если бы не видел той, твоей.
Он выпустил дым, и затушил сигарету.
- Дай Бог памяти, в каком это году…Она была потрясающа, кстати, чьих, забыл, кровей?
Петя выпил и опять сбился с мысли.
– 40-50 лет – это период мудрости, а 50-60 – период болезней. Потом все, - русский язык мужчины это прошивка мозга, и говорить на нем, - накапливать гормоны стресса, в детстве выучил, - это как рак мозга впрыснули, чтоб ты понял. Как вижу в интернете, умер, кто, -сразу закрываю, пытаюсь угадать, сорок семь,, или везунчик, шестьдесят семь? Русская речь так построена… Мужик оправдывается, оправдывается, и не оправдается. Ни с кем не спорь, помалкивай.
А кто здоров? – он достал сигарету. – Впрочем, есть чистые люди, святые, ко мне приходят редко, брать справку, например, на права, и тогда хочется упасть на колени. Когда я вижу здорового, для меня это как ангел прилетел… А я их вижу. Тот, на пути левой руки, был из таких, и умный.
Мы болтали, и светало.
Пора уходить.
Петю шатало у троллейбусной остановки:
– Ни ты, ни я и близко не знаем, что такое счастье, а вон эта старуха с ним не расстается. Я это знаю, вижу и слышу – сказал мне шизоид.
Я посмотрел на женщину, архетипичная бабушка, лицо «печеное яблоко», выцветшие от старости голубые глаза-льдинки. Наверно, в ее молодости они были серые?
– Как, кстати, твоя мама? – вспомнил я.
– Она теряет память, болезнь Альцгеймера, зря это слово выучил когда-то, теперь все знаю, что будет дальше, – Петя изменился.
– Понимаю, такие знания на себе применять неохота. Так ты отдай ее в больницу, к своим, по блату. Да, если у такой нет памяти, – я кивнул на женщину, что вы с ней делаете?
– Лежат, их привязывают, таблетками кормят, чтобы не крутились по отделению.
СМС «Я улыбаюсь, и смотрю твои фото, Константин! Ты так же улыбаешься?»
– Это старость, скоро все потеряем память, – утешил его я, – думай о себе.
– Я ее никуда не отдам, дома буду выхаживать, хоть двадцать лет. Поэтому я рассматриваю только гостевой брак, и тебе предложил…
Я внезапно понял, понял, что еще хотела сказать мне моя Лана, моя мать Тереза...
– Ты хочешь историю про бабушек у остановки? Пока я такси ловлю.
– Валяй.
И я рассказал ему одну из ее историй.
– В Германии больных забывчивостью бабушек не привязывают к койке и не глушат лекарствами, как это сделают с твоей, если она тебя переживет. Они живут в приюте, как дома. Они могут из него выйти свободно, дойти до своей остановки. Ее построили доктора. Там висит фальшивое расписание автобусов. Их номера свои, для каждой старухи… И они стоят там и ждут, а автобус никогда не приходит. Они общаются, чьи-то мамы, и бабушки, возмущаются, и им не скучно. Они спорят.
За спорами время бежит незаметно.
А вечером приходит сотрудник, и уводит их домой.
– Я, православный врач, говорю тебе, найди храм святой Софии, и ходи в него… И тебя попустит.
И Я улыбался , и смотрел за него, налево, все угадывая и понимая:
– Но мама? тебя же не это волнует на самом дле?
– Верно, – он посмотрел на меня удивленно, – я думаю, что делать с телефоном.
– В смысле?
– Смотри, она не забудет мой номер телефона. Она мне сюда пятнадцать лет звонит. И подумай, вот если я умру раньше?
– И что, это грустно, но это российская классика, мать похоронила сына, а то и двух.
Это жизнь. Я улыбался, глядя за него, житейским обстоятельствам. Я подумал, что если я шагну за этот бордюр через полгода, в феврале, то я провалюсь через наст в рыхлый снег. Деревья не будут облеплены инеем, но может, зимней росы ждать на следующий день?
Он заметил улыбку, и понял ее по своему.
– Сука. Сучка, – я тебя обозвал тем, кого ты сейчас включил. Но, а включишь настоящего? Ты же мне выпишешь по щам. Так вот, телефон. А если я умру раньше нее… Она помнит мой номер и номера моих друзей. Долгосрочная память уходит позже, ты прав со своей остановкой, старые цифры они не забывают. Но она не забудет, что я умер.
На Петю спиртное влияло злокачественно.
- Она мне будет звонить, как обычно, пожелать спокойной ночи. А там никто не берет. Или хуже, берет другой. И каждый раз, каждый вечер, мои друзья ей будут рассказывать: «Петр умер, пару лет назад», – это страшно. Она же каждый вечер будет заново переживать смерть сына.
– Это хороший сюжет для рассказа, не бойся, шизоид, все будет хорошо, – сказал я. Не мои слова! Я улыбался, глядя влево, за его плечо, на старуху, – у тебя же нет эмпатии, ты и пьяный фальшивишь.
Он не фальшивил, а я вдруг стал воспитателем больного ребенка.
Я ловил ему машину, никто не останавливался.
– В тебе зажили два разных человека, говорил Петя, - Один из них – ты, тот старый циник, а второй . второй…, - это девушка-подросток. У тебя началось раздвоение личности, старик! Дважды менялось выражение лица, и скорость речи. Сейчас другая походка и осанка, спортивнее и сильней. Разные личности, разный возраст, навыки, я смотрел на тебя в кафе. Ты не допил пиво, и убрал руки вниз, под стол. Ты не курил с тех пор. И конечно, у твоего второго «Я» большая физическая сила. Смотри, как ты меня держишь. В тебе двое. Но у них должен быть хозяин. Хозяин.
– Какой хозяин?
– Тот, кто переключает личности. Вот сейчас ты совсем красавчик, «я люблю твою улыбку»
– То есть, я того?
– Да чушь, да шучу. Я сейчас читаю книгу про раздвоение личности, и сидел любовался, как ты… Нет, вы, красуетесь, живая иллюстрация. Влюбленный, мля. С двумя разными походками.
– А ты, Петя, – мальчик-робот, умница, но если тебе нажать на кнопку на животе, ты превращаешься в крысу, на аукционе своих алкашей.
Он поскользнулся, я его легко поймал, без усилий удержав за руку расклеившегося невысокого каменотеса.
– Спасибо! Ладно… Ты стал необычно ловкий, подумай об этом.
Подъехало такси. Я остановил очередной порыв Пети, запихнул его на заднее сиденье и положил на колени сумку.
– Мне в гости, к жене, – сказал Петя таксисту, – к жене в гости! У меня гостевой брак, ты понимаешь?
– Ему в Беляево, улицу вспомнишь по дороге, – и он уехал.
Я посмотрел на часы, оставось два часа взаимности, – последнее прости?
И сердце стало обливаться горечью, опьянение отпускало. Что делать?
«Что ж, – сказал во мне пожилой джентльмен. – У банкира есть оперативная перспектива, это лишь набор действий на месяц. Но есть и долгосрочная –о том, что он будет богат и велик, через годы. Но в ней он не расписывает себе действий. Не важно, что делать, главное, чтобы все, и он, верили в благополучие банка.
Там, на листке, ты написал оперативную перспективу. Ты приехал за планом немедленных действий, которые ты исполнил бы, - после инвеституры силы. Но Вечный Друг она настоящая, она выписала тебе долгий билет, и сил – надолго. И дала сутки, чтобы ты ей поверил».
И я поверил. Во все.
«Наверное, ты и есть Хозяин?», – спросил я вслух, зная, что ответа не будет.
Я стоял, летним утром на пустой дороге.
…И я понял загадку катка.
Однажды вечером, в начале марта, я шел мимо катка на Патриарших прудах.
Гремела музыка, сверкала лазерами дискотека на льду. «Вот черт, я и кататься не умею, да и рука… А так позвонил бы Соне». Народу было немного, это был последний день зимы.
Я никогда не улыбался своим обстоятельствам жизни, но в те дни началось! Я часто шел по улице, улыбался, странно и нефальшиво, и мне любезно уступали дорогу.
Я смотрел на каток, на резвящихся одиночек и пары.
Не думая ни о чем, кроме приятного жеста девушки, резко затормозившей передо мной – «Присоединяйтесь к нам!», я так и сделал.
Я вспомнил, как еще вчера Соня улыбалась мне, останавливаясь в брызгах льда, у бортика катка в Сокольниках.
Дойдя до палатки проката коньков, я взял пару, зашнуровал и вышел на лед. Разогнался сразу и затормозил.
Потом сделал два круга, резко свернул у приглашавшей девушки. Я катался минут пятнадцать. Держался уверенно, я не думал, почему у меня так хорошо выходит. Но вдруг я поднял взгляд на угол Патриарших прудов, на крышу дома и вспомнил бар в нем. Я там сидел, и с этим, и с теми. С этой мыслью, возвращаясь в себя, я летел по катку, по длинной стороне.
И я вдруг вспомнил, – я же не умею кататься! И проклятые коньки разъехались. Рука! Я упал на колени, выставив вперед здоровую руку в кожаной перчатке, Меня тянуло еще метра три. Я снял коньки у бордюра и в носках дошел до гардеробщика. Он изумленно сказал:
– Что случилось, вы же отлично катались?
– Нога! Подвернул, наверное.
Я надел ботинки, дошел до бара и там осмотрел себя в туалете – ни одной ссадины.
Я был поражен. Я только что был другим. Я был ей. Я взял меню. Открыл заднюю страницу, пиво? Нет.
– Глинтвейн, пожалуйста, – но она не вернулась.
А я тогда забыл про каток.
А сейчас, летним утром, я стоял несчастно, и уже почти не взаимно влюбленный, с кашей мыслей:
– «Раздвоение».
– «Время вышло».
– «Но длинный билет».
– «Инвеститура силы».
– «Я не Дед Мороз, но желаю тебе…».
– «Ты будешь когда-то сверху смотреть на это кафе, на стол, на счет, на нее. И на меня».
Что-то надо с этим делать?
СМС, «Моя Любовь, ты помнишь первый поцелуй, через стол? Я хотела пригласить тебя в туалет. Эх, черт, ты же скоро все забудешь, Мой любимый джентльмен » Забуду, ну конечно.