Глава 38. Дельфины
7 мая 2016 года
Было утро субботы. В очереди в «Азбуке вкуса» перед нами стояли две девушки, с корзиной, полной бутылок вина. Тони не спешил, я тоже, началось первое утро моих тридцати восьми.
Тридцать восемь, – стоя на кассе, я чуть боялся этой цифры. Мне вдруг пришла в голову сцена флирта Кисы Воробьянинова с Лизой в «Двенадцати стульях» Ильфа с Петровым: «А сколько вам лет, простите за нескромность? ¬Тридцать? Сорок? – Почти. Тридцать восемь!» – сказал тогда старый ловелас. Последний год молодости – это почти общепризнанно, – думал я.
В «тридцати плюс» годах есть два возраста, «за 30» и «к 40». В возрасте «за 30» вам в душе еще 20, можно вздыхать о том, как быстро бежит время, но оно в скуке, и бытовой суете.
«К 40» – это вы понимаете, причем не умом, а шкурой, что суть два разных типа понимания, что каждый день рождения приближает вас к некоей неприятной дате, – так однажды выразился президент Беларуси.
Маннергейм в свои 38 лет, в 1906 году, в мемуарах признался, что позади «лучшие психически и физически годы». Потом он пытался придушить Петроград и большевизм, в 1919 году он, отец дочери Сони, стал президентом Финляндии, ездил в 1930-е в Бенгалию охотиться на тигров, сохранив молодость духа.
В общем, всем знакомое чувство «замер перед спуском», на американских горках.
Мы вышли с двумя пакетами пива, я, чуть пьяный, и да, счастливый, прищурился от ударившего в глаза солнца. Мы направились к машине.
Тони был моим соседом и таким же коренным жителем исторического района Москвы. Ему было за сорок, высокий, жилистый, бойкий, полный прибауток, хитрый. Мы не дружили, и встретились утром случайно, в магазине.
Навстречу нам шел отец Тони, важный, дородный, крупный дипломат, некогда «чрезвычайный и полномочный посланник», и примите, прочее.
Он взглянул на двух мужчин, меня он не знал, он был чертовски похож на покойного Уго Чавеса, в российском, белом исполнении. Меня, пьяного, эта мысль рассмешила в голос.
– Что, с утра, уже? Зазнаетесь, сучата, вам до лопаты недалеко будет, – он одернул воротник рубахи сына-неудачника, с его рекламным агентством, полиграфия, визитки, буклеты, и прошел в двери магазина.
Девушки сели в красный спорткар, и, счастливые и гордые, умчались прочь.
Тони то сидел в кафе с ноутбуком, с кем-то обсуждая макеты своей макулатуры, то пил шампанское из термоса на скамейке, отвинчивая, пять раз крышку и наслаждаясь хлопком.
Тони, несмотря на обилие выпитого, пребывал в рабочем раже, поисках, ему все было кому-то позвонить. Сейчас мы сидели на скамейке, в укромном дворике фонтанчика, с двумя дельфинами.
– С днюхой, – сказал Тони, – бегу, мне к метро.
Ему иногда везло – однажды его агентство обратился армянин, живший на улице маршала Бирюзова:
– У нас тут каждый год проходит «русский марш», мне смотреть противноОписать русский марш со слов армянина (который живет там, и работает вице президентом банка. Входящего в десятку.
– Ну так пишите в мэрию.
– Нет, я не об этом все. Просто идут толпой, одеты скверно, впереди какой-то кретин орет ахинею. Сзади машин десять полиции, но я хочу любоваться этим маршем, а не терпеть его, я хочу, чтобы полиция выглядела, как эскорт, ну ты знаешь, когда там кино то-се, фестиваль, а не как за сбродом следят.
Мне нужен, ну, как это у вас – сценарий, и смета.
– Не вопрос, – и Тони накидал все за час, потерпел три дня, денег не было совсем, попросил знакомую позвонить Арсену.
– Здравствуйте, я – секретарь Антона, у нас готовы документы, сценарий и смета.
Сценарий, очень понравившийся армянину, был следующий.
Итак, русский марш. Впереди на черной лошади – главный, пожилой, худой, высокий, нос с горбинкой, он в синем мундире, вышивки минимум, золотой вензель у правого плеча, с маршальским жезлом, который он держит наискось, орденская подвязка, на нем висит бляха – мальтийский крест, лосины из белой кожи, черные сапоги, на голове – берет.
Все, он лаконичен, не будем уподобляться тем, увешанным орденами.
Сзади два ряда по четыре всадника, на белых конях, в малиновых фартуках с золотыми лилиями и в белых рубахах со свободными рукавами, в высоких шапках с темной конской гривой назад.
Дальше пешая группа. Ну все, кто пришел, идут маршем.
Вот здесь танцор один (всем известное по Большому театру имя) даст им видеоурок.
Сзади кающиеся грешницы, изменившие белой расе, идут в один ряд в купальниках и кроссовках Adidas Yeezy 350 Boost Pirate Black.
За ними монахи с плетьми. Стегают их – вскрики, «Не надо, больно», «Я больше не буду трахаться с неграми (турками и так далее)», и еще просто стоны. Это единственный звук марша.
Замыкают два всадника, в советской милицейской форме 70-х, пожилые.. На спинах наклейки – «Тогда мы были честными», обращены к полиции, это бесплатный элемент шоу.
– Отлично, – сказал пораженный армянин. – Только можно, купальники прозрачные, и девочек ряда три?
– Конечно, сам думал предложить, вот там ниже сумма взятки в префектуру, за голых дам
– А смета? Так, это нормально… хм… нормально. А кроссовки, сколько для них, черные?
– Adidas Yeezy 350 Boost Pirate Black стоят 800 долларов пара. Ну вот. Смотрите, на мне.
– Хм, – сказал Арсен, а если все увлекутся,такой красотой, нам не накипит?
- Вы не дочитали, просто участие, билет 300 рублей, те кто ближе к дамам, последние ряды, - 1000.
- Прекрасно… А те, кто «монахи». Ну котроые дувочек, плетьми?
- Думаю, тысяч пять? Там почитайте, где монетизация, перед разделом «мобильное приложение Russian March»
– За сценарий сразу, – достал красный кирпич. – Вскрыл его, и навскидку дал половину. – По смете позвоню, завтра. Но так и не позвонил…
Деньги Тони прогулял в кабаке на Патриарших. В два захода, c толком, с нужными людьми…
А сейчас – я остался один. Страница перевернута. Рука сгибалась свободно, она уже не помнила тугой перевязки. Я осмотрелся, открыл пиво. Мы делаем первый глоток, в определенном настрое, в кампании, или одни, обманчиво кажется – вот сейчас все обдумаем, обстоятельно отнесемся, запомним и сохраним на завтра.
Но мысли скачут дальше, и у всех по-разному, «Но, Костик, титановый лист, сварной, он же не теряет пластичности» или «За эти четыре года я сменила три пальто и три пуховика…». А если нет собеседника, то руки тянутся к телефону звонить, и, скорее всего, новому знакомому или знакомой.
С тем, чтобы оттолкнуть навсегда, не чувствуя во хмелю невидимой стены личной крепости. Или, что крайне редко, вдруг расположить. Теплой волной, поставленным голосом.
Пиво ласкало мозги, и запах доцветающей сирени ласкал, и утро, и прожитые годы. И всю жизнь впереди.
И хочется позвонить, хоть кому-то, поделиться нахлынувшим счастьем.
Я листал контакты в телефоне. Катя. «Екатерина, Белорусская, февраль», как же, как же…
«Без странного тогда нет прекрасного сейчас».
Я отхлебнул пива –
Have a wonderful life,
и позвонил.