Как-то весной я поскользнулась и упала на улице, повредив руку. Подумала это вывих, вот привезут меня в травмпункт, вправят руку, наложат гипс, и я пойду домой. Оказалось, это не вывих, а перелом и нужно какое-то время полежать в больнице в отделении травматологии. Так, что отправили меня в палату. Там было шесть коек по три в ряд. Свободной оказалась средняя койка в одном из рядов. Я сразу же познакомилась с соседками по палате.
В моем ряду у окна лежала Галя, женщина немногим старше меня. Она тоже в этот же день попала в больницу. Упала, когда выходила из автобуса, думала, что просто ушибла ногу, позвонила сыну, что бы он отвез ее домой. Тот, зная, как легкомысленно его мать относится к своему здоровью, отвез ее в травмпункт, где и выяснили, что нога у Гали сломана. В другом ряду у окна лежала Таня, моя ровесница. Она дольше всех пробыла в больнице. Делала она дома уборку, захотела вытереть пыль с очень высокого шкафа. Подставила к шкафу стол, на него поставила стул, ну и упала со всей этой конструкции, заработав тяжелый перелом стопы. Таня очень жалела, что с ее переломом нельзя было делать операцию, а пришлось лежать с ногой на вытяжке. Она рассказывала, что всех женщин, которым операцию делали, выписали домой через десять дней, а она уже месяц лежит. При мне Таня, впрочем, недолго пролежала, ее вскоре выписали.
В одном ряду с Таней, у двери и в середине соответственно, лежали баба Маша и Юля, женщина лет тридцати пяти обе с артрозами. Юля была веселой, разбитной женщиной. Баба Маша – очень тихой, все время беспокоящейся о сыне. Была она очень стара и у нее уже были проблемы с памятью. На следующий день нас с ней отправили на первый этаж сдавать анализы на первый этаж (наше отделение было на четвертом), она свои анализы сдала первой, мне же еще нужно было довольно долго дожидаться своей очереди. Баба Маша растерялась, одна без меня, она не помнила, как вернуться в свою палату. Я проводила ее. Меня поразило, с каким удивлением и благодарностью смотрела она на меня и все повторяла: «Благодарю вас, вы очень любезны!» И это все из-за ничего не стоящей мне услуги.
Моей же соседкой, лежащей у двери, была молодая женщина, назвавшаяся Иркой. Она рассказала о себе, что упала с балкона пятого этажа и сломала обе ноги. Мы с Галей только подивились, как Ирка вообще жива осталась.
В тот же день мы с Галей познакомились с еще одной молодой женщиной, которая назвалась Машкой. Она лежала в коридоре, вместе с двумя пожилыми бомжихами. Нас удивляло, как она умудряется передвигаться, учитывая, что у нее были сломаны одновременно рука и нога, но она весело прыгала, опираясь на один костыль здоровой рукой. Руку и ногу, как Машка рассказывала, ей сломал, побив железной палкой, ее парень Толик. Мы заинтересовались: а за что? Она рассказала нам, что отпросилась у него на пару часов к подруге сходить. Пошла-то и на самом деле к подруге, но потом они вместе отправились в клуб, компания парней попалась, водкой девчонок угостили, и в конечном итоге, Машка вернулась домой через трое суток. Толик уже поджидал ее с ломом в руках, им и начал избивать Машку: перебил руку и ногу. Решил, что на первый раз этого достаточно, и сам вызвал скорую.
Ее отправили в травматологическое отделение, там Машку тут же отправили на операционный стол. После операции стали соображать, в какую палату ее положить. Вот тут и выяснилось, что у Машки и прописки никакой нет и работы постоянной нет. Вот и решили положить ее в коридоре вместе с двумя бомжихами.
Бомжихи Машке очень не понравились: она была очень аккуратна, а этих женщин с трудом уговорили, и то только один раз, помыться. К тому же вскоре выяснилось, что они еще и на руку не чисты. Не дай бог, кому-то в холодильник, стоявший в коридоре, что-то положить, обязательно сопрут. Машка же никогда ничего чужого без спросу никогда не брала.
Вот и бегала она в гости по палатам. Чаще всего бывала в нашей палате, так как была ближе всего к ее месту в коридоре. Как правило, она садилась на стул рядом с Иркиной кроватью и начинала что-нибудь рассказывать, но кроме этого успевала что-нибудь подать лежачим больным, проследить за капельницей и вовремя позвать медсестру, а то и самой отключить систему. Несмотря на собственные переломы, была всегда весела. Вот за этот веселый, добрый нрав ее любили. А она молчком помогала всем нуждающимся в ее помощи и ничего не просила взамен.
Вскоре она рассказала нам о своей жизни. Когда Машка еще училась в школе, у нее умер отец. Мать вскоре снова вышла замуж. Вот тогда и стало плохо. Ладно, еще, что отчим каждый день пил, Машка не считала это чем-то дурным. Все взрослые, кого она знала, пили, ну может кроме ее бабушки. Отец тоже много выпивал, да и мать не отказывалась. Машка и сама уже водку пробовала, ей понравилось. В общем, с Машкиной точки зрения, пьянство было не страшно, хуже, что пьяный отчим кулаки распускал: и жену бил и падчерицу. К тому времени Машка, проучившись в школе кое-как девять классов, в десятый не пошла, решила, хватит с нее.
Пошли и для нее пьянки и гулянки с ровесниками. Как-то раз, вернувшись с одной из таких гулянок домой, Машка увидела, что отчим, совсем озверев, бьет ее мать так, что вот-вот убьет. Она немедленно вступилась за нее. Схватила что-то тяжелое и принялась бить отчима, била до тех пор, пока не поняла, что он уже мертв.
Стали думать, что делать. Ничего придумать не смогли, решили, что концы в воду спрятать все равно не получится, да и в милиции про убийство быстро узнают. Значит, Машку все равно посадят, а вот если она, добровольно, сама сообщит им об этом, то может срок меньше дадут.
Так и поступили. В милиции с сочувствием отнеслись к девушке. Видели, что и она вся избита, да и мать ее вся в синяках и ссадинах.
Расследовать тут было нечего, и так все было ясно, и дело передали в суд. Там тоже решили, что убийство такого урода, как Машкин отчим, небольшая потеря для общества, и ей дали всего два года.
На зоне очень быстро узнали, за что именно ее посадили, особо не обижали, да и не такая она была, чтобы дать себя в обиду.
Плохо Машке показалось только то, что водки там не было, но более опытные женщины научили ее делать чифирь, чай-то разрешался на зоне.
А когда вернулась с зоны, мать ее уже умерла, хотя и была еще совсем не старой. Сказались многолетнее пьянство и побои мужа.
Бабушка выделила Машке маленькую квартирку. Та была очень довольна. Работать девчонке не хотелось, но жить на что-то надо. Подрабатывала иногда то-тут, то там понемногу, да и бабушка, жалея непутевую внучку, время от времени денег подбрасывала.
Однажды Машка познакомилась с парнем по имени Толик, он тоже за что-то отсидел небольшой срок. Понравились друг другу, стали жить вместе в этой квартирке. У самого Толика никакого жилья не было, так что он был доволен таким знакомством. Вот он-то ее и избил.
Спустя какое-то время, она начала рассказывать, особо понравившимся ей женщинам, такую историю: был, дескать, у нее парень, еще до зоны. Красивый, богатый, вроде как даже олигарх, но его убили, а они уже пожениться собирались. Рассказывала, как он за ней ухаживал, как ей хорошо с ним жилось. Главное, упирала на то, как он был богат. Женщины с сочувствием выслушивали Таньку, кивали, да, вот мол, как бывает. А после ее ухода грустно вздыхали: надо же, как плохо девчонке, что она для своего утешения, такую нелепую историю придумала. Конечно, в Танькины рассказы о женихе-олигархе, никто не поверил. Все представления о богатой, счастливой жизни у нее сводились к тому, что она по нескольку раз в день меняла дорогие платья, на яхте с женихом каталась, да черную икру столовой ложкой ела.
Даже и в больнице, несмотря на переломы, она нашла себе сразу трех любовников: Витьку, лежавшего в том же отделении, Пашу медбрата и охранника Виталика. Виталика она пыталась уговорить принести водки, тот не согласился, тогда попросила побольше чаю принести. Чаю принес, хотя и понимал, что Машка из него чифирь сделает.
Машку спрашивали про Толика, собирается ли она подавать на него в суд. Она отвечала, что если он согласится жениться на ней, то подавать в суд не будет, а вот если не согласится, тогда подаст. Женщины удивлялись: зачем ей за него замуж, ведь рано или поздно, учитывая ее характер, он ее убьет. Но Машке очень хотелось замуж.
Вообще к ней, несмотря ни на что, относились с сочувствием, но больше всех Машку жалела Ирка. Жалела потому, что ее собственная жизнь была несколько похожа на Машкину. Она, когда в палате не было Машки, рассказала нам с Галей про свою жизнь. У нее, так же как и у Машки, рано умер отец, мать также вскоре вышла замуж за другого, и даже отчим был таким же, как у Машки. Он тоже был убит, но не Иркой, а одним из собутыльников в пьяной драке. Точно так же как и Машкина мать, Иркина мама ненадолго пережила своего мужа. Ирка в то время только что закончила школу. Но у нее, в отличие от Машки не было уже ни одной бабушки, зато была младшая сестра Женька, которая в то время училась в пятом классе. Ирка не хотела отправлять сестренку в детдом, а это значит, ей самой нужно было на какие-то деньги кормить, обувать, одевать девочку. Ирка устроилась работать кондуктором на частный автобус. Ей понравилась эта работа, да и платили неплохо, определенный процент с дневной выручки. Так что зарплату она получала ежедневно. Годам к двадцати Ирка познакомилась с симпатичным пареньком, Сережей. Стали встречаться. Она забеременела, парень, узнав об этом, тут же исчез. Родился сын, Павлик, так что заботиться Ирке нужно было теперь уже о двоих. Правда сестренка помогала возиться с племянником.
Женька подросла, все чаще и чаще стала приводить домой друзей. Ирке ее друзья не нравились: как правило, друзья устраивали в квартире пьянку. Сказалось то, что Ирка, занятая работой и сыном, слишком мало уделяла внимания сестре, да и сама была еще очень молода.
Однажды Ирка, придя с работы, как всегда, принялась подсчитывать выручку. Выяснять сколько причитается на ее долю, сколько на долю водителя, на бензин, и сколько нужно отдать хозяину. У Женьки в это время были полупьяные гости. Ирка вдруг почувствовала себя нехорошо, вышла на балкон подышать свежим воздухом, потеряла сознание, очнулась только в больнице. Очень болели ноги. Как ей рассказала, пришедшая утром Женька, Ирка упала с балкона и сломала обе ноги. Аленка не поверила этой истории, по всем расчетам, должна она была упасть прямо на кучу ржавого железа, лежавшего под балконом, а значит, должна была очень здорово покалечиться, даже вряд ли могла остаться в живых. Врач тоже не верил в падение с пятого этажа. Он по опыту знал, что такими переломами Ирка в этом случае не отделалась бы. К тому же у нее пропала вся выручка, так что врач считал, что ее просто очень сильно избили и ограбили. В чем тут было дело, так и не выяснили. Милиция этим заниматься не стала, там решили, что нет состава преступления. Ирка подозревала, что в этом замешаны Женькины друзья, а может и сама Женька. Поэтому не стала требовать разбирательства, жалея сестренку.
Мы втроем пытались разобраться, что же произошло на самом деле, всяких предположений было много, но так ни до чего и не додумались.
А вообще, несмотря на такие страшные истории, в палате было весело. Смеялись то и дело над самыми незамысловатыми шутками. Галя, после очередного взрыва смеха, весело говорила, что лучшее лекарство от всех болезней это смех, а то что мы часто смеемся, так это смехотерапия.
Попали мы с Галей в больницу в конце апреля, и уже перед первым мая нам обеим сделали операции. Мне, наш доктор Роман Николаевич, восторженно объяснял, какую хорошую штуку он придумал, чтобы моя рука быстрее срослась, я из его объяснений ничего толком не поняла, но решила, что раз он говорит, что будет хорошо, то так оно и будет. Наш врач считался одним из лучших в отделении. Больные его любили, за глаза называли Ромкой, это не из-за неуважения, просто он был очень молод. После операций, нам с Галей стало не до смеха. Таня с Иркой нас утешали, что так плохо только в первый день. Но к вечеру пришла сестра, сделала уколы обезболивающего лекарства, и нам стало полегче. Да еще пришла операционная медсестра, сделала инъекцию промедола, Галя сразу с него заснула, а на меня он никак не подействовал. Так, что, когда операционная сестра пришла в очередной раз делать промедол, я от него отказалась, та не возражала. Не надо, так не надо.
На следующий день после операции, выписали Таню, за ней приехал ее муж, и она счастливая, поехала домой.
А потом пошли праздники, во время которых, к больнице то и дело подъезжали машины скорой помощи. Врачи и медсестры, вздыхая, говорили, что у всех нормальных людей праздники, только у них, да еще у милиционеров, самые напряженные рабочие дни.
Танина койка пустовала недолго, третьего мая привезли к нам женщину лет сорока, назвалась она Ритой. У нее был перелом позвоночника, и первым делом она попала в операционную, а потом уж к нам. Конечно, мы полюбопытствовали, как она заработала такой серьезный перелом. Та ответила: «С балкона третьего этажа упала». Ирка тут же закричала, что они подруги по несчастью, обе парашютистки, и что она тоже с балкона упала, только пятого этажа. О своих сомнениях Ирка Рите, конечно, рассказывать не стала.
В тот же день зашел к нам врач, наш Роман Николаевич, проинструктировать Риту, как ей надо себя вести, чтобы позвоночник быстрее сросся. Получалось, что для этого нужно месяц пролежать на спине, не вставая, сидеть тоже нельзя. Врач ушел, а Рита через полчаса вскочила с кровати и куда-то помчалась. Мы пытались ее остановить, говорили, врач сказал, что нельзя ей вставать. Она только отмахнулась: «А ну его, этого Айболита, к черту!»
Вскоре мы узнали подробности ее падения с балкона. К Рите пришел милиционер, и стал ее об этом расспрашивать. Оказалось, сама Рита живет на четвертом этаже, но в праздники сильно перебрала спиртного, к третьему мая у нее трещала голова, хотелось опохмелиться, но было нечем, они с мужем все выпили. Денег купить еще спиртного тоже не было, она пошла искать добрых людей, кто бы дал ей опохмелится. Услышала на третьем этаже в одной из квартир шум, там явно продолжали праздновать, позвонила туда и напросилась в гости. Милиционер спросил, как звали хозяина квартиры, Рита знала только, что зовут его Саша, а его собутыльников вообще впервые видела. Выпила с ними, потом ее зачем-то понесло на балкон, вот там она и свалилась на землю. Милиционер спрашивал, не помогли ли ей упасть с балкона. Та уверенно отвечала, что сама упала. Милиционер явно этому не верил, мы, впрочем, тоже. Она просто боялась, что Саша отомстит ей, поэтому не хотела сказать правду, как все было.
От того, что Рита вместо того, что бы лежать на спине, то и дело вставала, у нее были сильные боли в позвоночнике, ни кетарол, ни тем более, анальгин эту боль не снимали. Помогал только промедол. Инъекции этого лекарства делали всего четыре раза: первые две раз в день операции, а остальные на следующий день. Больше было нельзя, ведь промедол это наркотик. Рите, положенные ей четыре инъекции промедола сделали. Ей показалось этого мало, и на третий день она потребовала от медсестры сделать еще укол промедола. Медсестра отрезала: «За еще к цыганам иди!»
Конечно к нам всем, за исключением Ирки и бабы Маши, приходили родные. К Ирке, впрочем, однажды пришли ее сестра Женька и две знакомые кондукторши. Нам с Галей они не понравились: слишком были грубыми и развязными. К бабе Маше тоже только один раз пришла ее соседка, сын же, о котором она так беспокоилась, не пришел ни разу, даже ни разу не позвонил. Когда бабу Машу выписали из больницы, за ней пришла все та же соседка.
К Рите приходил при мне несколько раз ее муж, приводил детей: младшую дочку, девочку шести лет и мальчиков близнецов восьми лет. Был он, как правило, навеселе. Однажды он пришел к Рите с дочкой, сколько-то поговорил с ней, потом они ушли, немного погодя муж снова зашел в палату уже один и спросил: «Я сегодня один пришел или с дочкой?» Мы пришли в ужас: он где-то потерял ребенка. Правда девочка скоро отыскалась, ее привел к нам в палату один из врачей.
Перед девятым маем выписали бабу Машу, на ее место положили на плановую операцию молодую женщину Наташу. Она год назад сломала ногу, ей, как и Гале, поставили пластину, теперь же пластину нужно было удалить, что и сделали на следующий же день. С уходом Тани и бабы Маши, в палате стало не так весело, как раньше. Должно быть, это было из-за того, что мы успели к ним привыкнуть и полюбить их. Это были очень хорошие женщины.
Девятого мая, как и в первомайские праздники, опять одна за другой к больнице подъезжали машины скорой помощи. В этот день дежурил наш Роман Николаевич, он с утра заглянул к нам, сказал, что сейчас ему пока некогда делать обход, поэтому зайдет позже, после обеда.
Перед обедом мы, ходячие больные, заметили около нашей палаты женщину средних лет. Она была вся в слезах, на пациентку нашего отделения, однако, похожа не была. Мы с участием начали расспрашивать ее, что случилось. Женщина рассказала, что ее сын Дима сломал руку и сейчас ему делают операцию. Она очень боялась за сына. Рассказала, что эту руку он уже раньше ломал два раза: один раз поскользнулся и упал, а второй раз упал, катаясь на сноуборде. Сегодня же он катался на скейтборде и тоже упал. Вот только при прежних переломах операция не требовалась. Мы стали утешать ее, объясняя, какой хороший хирург сегодня дежурит, что операция непременно пройдет успешно и ее мальчик поправится. Женщина несколько успокоилась. Немного погодя медсестра провезла мимо нас каталку с мальчиком, женщина, разглядев, что это ее сын, бросилась за сестрой вдогонку, расспрашивая, что и как было на операции. Медсестра, конечно, ничего не знала, потому что была нашей дежурной, а не операционной сестрой.
В том, что с Димой все в порядке, мы убедились вечером этого же дня, когда он на большой скорости помчался на девятый этаж смотреть салют.
После обеда к нам, как и обещал, зашел врач. Устало сел, на первый попавшийся стул и произнес: «С ума сойти! Девять операций сделал!»
Машка много помогала Ирке, той долго не разрешали вставать с постели. А когда Ирка все же потихонечку стала передвигаться на костылях, Машка запросилась домой. Врач разрешил, только предупредил, чтобы пришла через три дня снять швы, Машка согласилась, и тут же умчалась домой. В больнице она ни через три дня, ни позднее так больше и не появилась. А вскоре выписали и Ирку, за ней пришла ее сестра. Выписали и Юлю. Мы с Галей совсем заскучали: Рита все больше молчала, Наташе с нами было скучно, и она тоже с нами не разговаривала.
В тот же день, что и Ирку, выписали из больницы обеих бомжих. Обе они попали в отделение с переломами ног, теперь же уходил из больницы почти не хромая. Но и в больнице они провели очень много времени. Их, хоть и не любили за нечистоплотность и вороватость, но вылечили до конца. Медики понимали, что проходить дома курс реабилитации эти женщины не смогут, за неимением этого дома. Они уходили, а следом за ними шла пожилая санитарка, бдительно следя за тем, чтобы они напоследок ничего ни у кого не украли. При этом она, довольно громко, высказывала им все, что она о них думала.
Нас тоже вскоре должны были выписать из больницы, чего мы с Галей с нетерпением ждали. Наконец этот день наступил, нам сняли швы (Галя к этому времени потихоньку передвигалась на костылях). Нас уже ожидали мужья, чтобы идти домой. Галя быстро ушла, а мне пришлось подождать, пока оформят больничный. Наконец все формальности были позади, и мы с мужем пошли домой.