На прощание обнимаемся. Расставаться всегда не хочется.
- Ну, не тужи. Ты же знаешь, что у меня работа опасная, ответственная. Что я занимаюсь интернациональными перевозками. Водитель рефрижератора должен быть отдохнувший, довольный, полный сил. Так обеспечивай мне всё это. Я приношу хорошую зарплату, а ты устраивай быт нашей семьи.
Напутствия так и сыплются на мою голову. Мозг почти отказывается запоминать, а руки и ноги – выполнять. Я не имею ни минуты свободной.
И -и-и, начали. Мчусь заводить стиральную машину. Готовлю завтрак. Антошке всего одиннадцать месяцев. Ему развожу кашу в бутылочке. Александре четыре года, она любит бутерброт с вареньем и какао, Егору уже девять лет, он предпочитает по утрам гречку с молоком. Пока кормлю малыша, Александра решает отказаться от привычного рациона и канючит дать ей бисквит с мёдом.
- Доченька, ты видишь, что у меня не десять рук. Ешь то, что тебе приготовлено, – убеждаю её, но понимаю, что тот, кто управляет сегодня её желаниями, очень несговорчивый. Не отрывая бутылочку изо рта Антошки, тянусь второй рукой за бисквитом. Ножки стула скользят, и только немыслимый кульбит моего сильного тела спасает нас от падения. Доброжелательное настроение, сопутствующее моему пробуждению, начинает понемногу разворачиваться, чтобы покинуть меня. А время мчится, как угорелое. Антона нужно закинуть в детский сад, Александру - в школу при консерватории, Егора - в частную английскую. Все три заведения расположены совсем не близко друг от друга.
Детей надо умыть, одеть, рассадить в кресла машины. Если вы думаете, что одеть - это так легко, как хлопнуть в ладоши, то глубоко заблуждаетесь.
- Это платье сегодня не хочу, - кричит дочь. – Только юбочку с красной оборкой и белые колготки.
Мои доводы, что сегодня холодно и что все детки оденут брючки, не нравятся и не принимаются к руководству. А время так и скачет подобно непоседливому жеребёнку.
- Ладно, одевай, что хочешь, - соглашаюсь, - лишь бы быстрее.
- Егор, не забудь поделку из дерева и шишек! – кидаюсь к сыну. – Как какую? Которая вчера была сделана моими руками, хотя задавали тебе.
- А вот мы маленькому оденем курточку, - наклоняюсь к Антону. Но характерный запах не оставляет никаких сомнений: надо менять памперс.
- Как некстати! - восклицаю, - уже опаздываем!
Однако делать нечего. Быстро бежим в ванную. Там стол для переодевания малыша.
- Ой, да тут не только памперс, а и вся одежда пропиталась, - моей досаде нет конца. – Егор, - зову на помощь старшего сына, - подержи Антошку, чтобы не упал.
Антон, между тем, совсем не согласен лежать, как кукла, он же не бэбэ, а почти мужичок, умеет и переворачиваться и садиться. При этом содержимое памперса вырывается наружу, словно мусор из контейнера.
Пока раскрываются все ящики в шкафу спальни и набираются чистые вещи, слышу крик Егора: «На помощь! Он сейчас свалится! Не могу больше удерживать! И дышать нечем!»
Наконец-то, я рядом, малыш помыт так, что почти искупан, переодет и готов к выходу из дома. Тут раздаётся рёв Александры: пыталась сама собрать себе волосы в хвост и запутала резинку так, что хоть выстригай ножницами клок светлых кудряшек. А слёзы выскакивают из глаз, как огромные спелые горошины из стручков. На помощь приходит губная помада. Почему? Потому что любые слёзы её слушаются. Как вы думали? Девочке в четыре года неприлично выходить из дома с ненакрашенными губами. Вот так.
- И братика я расчешу, - Александра запускает расчёску в спутанные кудри малыша. Он недоволен, дёргает резко головой, не удерживает равновесие и падает. Из разбитой нижней губы ручейком, не сильным, но настойчивым, течёт кровь. Кофточка под незастёгнутой на молнию курткой моментально оказывается в красных пятнах.
- Снова менять, - еле сдерживая себя от нервного срыва, поясняю дочери и сыну. – Стойте спокойно и ждите.
Выйдя с малышом, вижу, что дочь не вытерпела и высыпала большую коробку с игрушками, чтобы не терять напрасно времени. Чувствую, что не хватает только капли, которая переполнит чашу моего терпения.
- Я возьму с собой эту большую куклу, - заявляет Александра.
- Нет, ты же знаешь, что игрушки приносить нельзя, - убеждаю её. Снова покатились горошины из стручков. Да так обильно, что глаза покраснели, и ладошки стерли всю губную помаду. Пришлось опрометью нестись в ванную за новой порцией косметики. Есть же нормы: без помады нельзя. И всё.
Вот рюкзаки разобраны, поделка не забыта, кукле приказано ждать до вечера, малыш удобно оседлал меня. Можно выходить.
Уф. Дверь квартиры захлопнута, ключ надёжно спрятан в моём кармане. Важна каждая деталь, забыть что-либо никак нельзя. Кнопка лифта нажата. Как не работает? Лифт сломался? Этого только не хватало! А, было же объявление об отключении электричества на один час. Память стала подводить. От недосыпа, наверно. И поплелись бы мы с седьмого этажа спокойненько, не торопясь. Но времени в запасе совсем нет. Цейтнот. Пришлось нестись, сломя голову. А при слабом освещении из окон вместо одной ступени мерещатся две и наоборот. Первой упала дочка, и третий раз за утро пакатились горошины. За ней ударил колено Егор, завернув на следующий лестничный пролёт раньше, чем закончился предыдущий. Не остались в гордом одиночестве и мы с Антоном: шлёпнулись на ступеньку, как на стул. Вернее, я своим мягким местом, а сын с размаху лбом чуть не выбил мне передние зубы, от чего и он и я застонали.
В итоге к машине все подошли ранеными, как солдаты после учебного боя.
И вот я дома. Что? Отдохнуть? А бельё нам развесит серый волк? Игрушки на место водрузить надо? А с пылесосом побаловаться? И за продуктами в магазин не отправишь соседку. И только, было, решаюсь сесть за компьютер поработать, как будильник в мобильном телефоне безжалостно напомнил: время забирать детей. «Ладно, - успокаиваю себя, - ещё же ночь в моём распоряжении». Ноги подкашиваются, мысли лихорадочно скачут, уставшие руки и глаза недовольно пищат, но отправляю всем частям своего тела СМС: «Отдохнёте за рулём. Возражения не принимаются»
Пока Александра занималась после школы музыкой, мы с Егором и Антошкой в ожидании её часик бродили по соседним магазинчикам. Старший сын рассказывал, что его поделке в классе присудили третье место. «Будь у меня побольше времени, - подумалось мне, - могло бы и первое место быть. Да и детям не позавидуешь: столько уроков, что не приведи, Господи. А тут ещё какие-то поделки. Домашнее задание не успеваем делать. Хорошо, что я с английским языком на «ты» и всегда могу помочь сыну, а как другие дети - ума не приложу».
Вечер прошёл ещё хлопотливее, чем утро. Егор делил шестизначные числа на трёхзначные, а потом возводил в степень десятичные дроби (так и хотелось посмотреть на того, кто придумал такую программу для детей, которым только исполнилось девять лет), Александра непременно хотела захватить всё моё внимание. Она явно ревновала младшего братишку к родителям. Поэтому хотела перетащить на себя как можно больше: чтобы только ей читались книжки, только ей рассказывались истории, только её купали в ванне с мыльными пузырями.
- Давай рисовать жирафа, - оттесняла она рукой малыша, чтобы не мешал ей. – Нам рассказали, что есть животные позвоночные и беспозвоночные. Жираф - это какой?
У меня делались глаза, как блюдца: а кто его знает, того жирафа? И совсем непонятно, зачем детям в четыре года знать про позвоночник. А малыш тем временем хватал карандаши без деревянной оболочки, откусывал и весь перемазывался. Мы смеялись, глядя на его сине-жёлто-зелёную мордаху.
Александра принялась танцевать под музыку из телевизора и, конечно же, нечаянно сбила малыша. Оба ревели обильно и долго. Егор прибежал и поругал их, что мешают делать уроки. Было успокоившиеся, они снова заревели. У меня не было никакой возможности вырваться из кухни: суп тоже хотел быть со мной, да и каша не желала оставаться одна.
Сели ужинать. Александра ухитрилась затолкать в рот Антону большой кусок пирога. Малыш подавился и стал синеть. Моё сердце чуть не выскочило от страха. Вспомнился метод первой помощи при попадании пищи в дыхательные пути. Перегнув бедного ребёнка вниз, награждали его тумаками и я и Егор. Малыш сильно испугался и обиделся за удары. И долго ревел. Немного успокоившись, стали ругать Александру. Потом долго ревела она.
Дети уснули. Не смотря на усталость меня радовало одно: хоть все здоровенькие, и это главное. А дроби мы осилим, и на английском заговорим, и на гитаре будем играть.
Но вместе с тем промелькнула, как маленькая трусливая мышка, испуганная мысль: «А ведь с таким ритмом я неизбежно начну деградировать. У меня нет времени на чтение классической литературы, на поход в музей, концерт, даже на общение с друзьями и родственниками».
Наконец-то засветился огонёк процессора. Я работаю программистом на полставки. Далеко за полночь выпрямляю натруженную спину, потираю уставшие глаза и плюхаюсь в кровать. Чувствую, как ноет всё тело, но сон почему-то не желает овладевать мной, уступая место воспоминаниям.
Познакомились на дне рождения друга. Она привлекала сначала внешностью: высокая, стройная, крепкая, как спортсменка. А потом с ней оказалось интересно разговаривать. Выяснилось, что увлекается подводным плаванием и альпинизмом. Он, напротив, был представителем интеллектуального труда. Как противоположно заряженные частицы, они притянулись друг к другу быстро и прочно.
- Как приятно лежать на свежей траве и смотреть в небо, - размышляла она, раскинув руки и расслабленно улыбаясь. Нега завладела всем существом.
- А деревья машут ветками над нашими головами, словно мы и они – добрые собеседники, - поддерживал он, лёжа также на спине и наслаждаясь свежим ветром, благоуханиями парка и бесконечным щебетанием птиц.
-Наши души всегда будут на одной волне? – спрашивала, одновременно утверждая, она.
- Всегда, - заверял он. –Мы осилим все преграды.
- И всё будем делать вместе, находя компромиссы в трудных ситуациях.
- Конечно! – соглашался он. – Выход можно найти всегда. Мы же равные в правах частицы общества.
Сияющие радостью его глаза тонули в искрящихся счастьем её глазах.
Совершенно незаметно пролетели десять лет после свадьбы.
- Моя жена не работает, - хвастался он друзьям. – Я хорошо зарабатываю и могу содержать свою семью.
Однако каждый день, приходя после работы домой, видел, что жена так измотана бесконечной домашней рутиной, что язык не поворачивался хвалить себя. Важная, но однообразная работа по дому не приносит радости, а только угнетает.
- Вспомни, до свадьбы ты говорил, что мы равны в правах, - как-то высказала жена.
- Помню, - не отрицал он, чувствуя, что сейчас услышит что-то необычное и не совсем приятное.
- Так вот, я так больше не могу, - слёзы наполнили глаза, как вода их маленький бассейн во дворе дома. – Давай поменяемся. Ты – с детьми дома, а я – заработывать деньги. У меня прекрасная профессия. Ты не дал мне работать в первый же год совместной жизни. И теперь я чувствую себя выброшенной из жизни. Если так продлится ещё немного, я не выдержу от самоуничижения.
Муж промычал что-то нечленораздельное и ушёл гулять с детьми. На другой день они пришли к компромиссу, предложенному женой.
«Мама», - зовёт во сне Александра и что-то лопочет.
«Через пять дней приедет из рейса твоя мама, - мысленно отвечаю ей. – Звонила из соседней страны. С её рефрижератором всё в порядке. И с ней – тоже. Три дня мы благополучно прожили. Надеюсь, и остальные как-нибудь не хуже пройдут».
"Родная, - скажу жене, как только вернётся, - ты была абсолютно права. У нас в стране равные права у женщин и мужчин. А я был болваном, когда не верил, что сидеть дома с детьми – это не просто работа, но и одна из самых тяжёлых работ в мире. Как хорошо, что я набрался такого опыта. Спасибо тебе. Теперь уж никогда не стану гордиться тем, что моя жена не работает".
Не работать - значит не выходить в социум, не загружать мозг нужной информацией, отставать от жизни, опускаться всё ниже и, как результат, превращаться в непривлекательное, неинтересное существо, которое и само себя не уважает.
Раз по закону равноправие, то и на деле не должно быть по-другому. Мы справимся. Да, будем всё делать вместе. Выход всегда можно найти. И деградация к нам не придёт. Мы просто не откроем ей дверь.