«О чём грустишь, сынок?» - спрашиваю младшего сына, вздыхающего у окна.
Он разжимает кулачок: «Зуб выпал. Буду теперь совсем беззубый».
«Не переживай, - успокаиваю я. - Это пока был молочный зуб. Видишь, у него и корней-то нет. Все молочные зубы выпадают в положенное время, а вместо выпавших вырастают постоянные зубы».
Сын обрадовался: «Постоянные — это, как у тебя, золотые? Вот здорово!»
Я смеюсь: «Если бы золотые зубы росли сами, это было бы слишком хорошо. К сожалению, их приходится вставлять, когда выпадают уже постоянные, и новых зубов ждать не приходится. И проблема эта — очень даже непростая, скажу я тебе».
*
Настала моя очередь призадуматься у окна. Непросто, очень непросто достались мне эти золотые зубы — об этом можно отдельный триллер создать.
Рассказала бы я, как на восьмом месяце беременности, с четырёхлетним сыном (сейчас он старший, а на ту пору был ещё единственным), летела на перекладных через полстраны, из Забайкалья в Среднюю Азию, вставлять эти самые, золотые. Летела не потому, что искала приключений на свои челюсти, а потому, что подошла очередь, потому, что с опозданием поступило золото, потому, что другого шанса озубастеть просто не было. Ведь очередь записана была на моего папу, ветерана войны, обладающего льготами. И льготы пробиты были по суперблату.
Могла бы рассказать этот триллер зубовставительный. Но заслуживает он отдельного повествования. А пока скажу только, что вернулась я за три дня до родов, измученная, но абсолютно счастливая, сияя своими золотыми, не скажу сколькими зубами и коронками.
И не надо мне говорить о том, что только советские граждане вставляют золото, и это дурновкусие, и бла-бла-бла. В наше время даже железные зубы без блата было не вставить. Альтернатива — только пластмассовые, синеющие и жуткие, недолговечные, и тоже по блату. А уж золотые — это вообще для избранных, ну, и для ветеранов со связями. Про фарфоровые мы тогда только слышали. Такая вот ситуация в стране была со стоматологическими услугами. Даже просто вылечить было непросто, а уж протезирование... А в Европы мы тогда лечиться не ездили — не пускали нас, да и не на что было.
В общем, стала я золотозубая, счастливая и сияющая. Но не очень долго зубное счастье длилось. Позавидовал, что ли кто и сглазил, или ещё что. Через три года сияние едва не померкло. И орудием избрала судьба-злодейка именно младшенького, было ему тогда три года.
Как-то разыгрались мы с ним, я наклонилась к нему, чтобы подхватить на руки, а он подпрыгнул навстречу. Квадратура его черепа непостижимым образом (кому расскажи — не поверят) встретилась с моей верхней челюстью и О-О-О-!!! свет померк в моих глазах в самом прямом, а никаком не переносном смысле — и от боли, и от горя, причём от горя сильнее.
«Всё, сынок, ты меня убил», - и я рухнула на оказавшийся по счастью рядом табурет.
Сын закричал: «Караул! Спасите-помогите, я маму убил», и вокруг меня немедленно собрались встревоженные домочадцы.
Как убил?
Как-как!!! Насмерть убил, напрочь убил. Уничтожил! А-а-а! Зуб сломал, самый передний.
Оставалась слабая надежда, что только ушиб, но не сломал. Нет, оказалось, сломал, причём как-то очень сложно, треснул корень, да в глубине, да наискосок.
К счастью, мы к тому времени уже перебрались из Забайкалья в Среднюю Азию, где имелись кое-какие связи, и по зубному делу тоже.
Папы уже не было, так что пришлось искать пути в обход закона (золото же). Я была согласна на всё. Работала я ревизором, 200 организаций поднадзорных по району, и лет мне было 33, когда внешность очень важна.
При мысли о том, как я появлюсь после удаления переднего зуба, мало того, что шепелявая, но ещё и на Бабу Ягу похожая, приводила меня в такую тоску, что хотелось пойти и застрелиться.
К счастью, у сестрёнки моей был друг, который вошёл в моё положение, пошёл навстречу моим чаяниям и застрелиться мне не позволил. Да и не из чего было мне стреляться, если честно. Друг работал зубным техником и, как водится, иногда подпольно делал золотые коронки.
Рассчитали мы всё до миллиметра — я беру отпуск и немедленно удаляю зуб. За время отпуска рана заживает и мне немедленно ставят мост. Золотой. Отпуск я сижу дома в подполье, а на работу выхожу уже с новым зубом, ослепительная и сияющая. Кстати, Средняя Азия — это вам не Европы всякие. Здесь наличие золотых зубов говорит о богатстве и престижности. Некоторые граждане ухитрялись на здоровые зубы коронки золотые надевать, представляете? Ничего не попишешь — понты дороже зубов.
Процедура обхождения закона должна была производиться в кишлачной амбулатории, где работал мой спаситель, и куда я явилась в назначенное время, полная решимости перенести испытания стойко и достойно. Для начала предстояло зуб удалить.
Если кто-то при словах «кишлачная амбулатория» представит себе глиняную мазанку с сидящим внутри зачуханным бабаем в тюбетейке, чапане и с плоскогубцами в руках, тот окажется неправ, глубоко неправ.
Во-первых, здание амбулатории оказалось небольшим, но вполне приличным. Во-вторых, сам протезист наш знакомый был красавец-мужчина, высокий, очень стильный. Такими же высокими и очень даже представительными оказались врачи, которые зубодёры. Ну, может, зубодёром (в смысле хирургом-стоматологом) был лишь один из них, а второй был лечащим, скорее всего, стоматологом. Но это детали, потому что зубодёрами пришлось стать им всем троим, включая и нашего друга-протезиста.
Но это я уже забегаю вперёд.
Явилась я в кишлак с утра пораньше, друг-спаситель встретил меня у дверей амбулатории и сразу же проводил в зубодёрный кабинет. Уж не знаю, как сей кабинет правильно называется, называю по сути в нём происходящего.
Перед кабинетом, естественно, сидела многочисленная очередь — в лучших традициях советского здравоохранения. Мы мимо этой очереди продефилировали гордо и независимо. Очередь молча посмотрела нам вслед, даже не пытаясь возмутиться. Совсем не потому, что сельские жители — народ смирный и забитый. Очень даже нормальный народ, как и везде, и скандалить умеют не хуже городских. Просто кабинет стоматолога — единственное место, куда без очереди пропускают почти с облегчением, радуясь тому, что мучения лечения откладываются, пусть и ненадолго.
В кабинете меня представили двум моим будущим палачам, то есть врачам. Увидев таких представительных мужчин, в белоснежных крахмальных халатах и шапочках, я подтянулась и ещё раз решила перенести всю процедуру максимально достойно. Не надо намекать на мой моральный облик, у меня с нравственностью всё в порядке. Просто опозориться перед такими красавцами было бы особенно стыдно.
Из обезболивающих препаратов в распоряжении советских стоматологов в те годы имелся лишь новокаин, его мне и вкололи. Узнав, что мой организм на новокаин реагирует наплевательски, вкололи второй укол (по блату же).
И понеслась душа в рай, как говорит моя подруга.
Ту часть зуба, что была на виду, удалили быстро и терпимо. А теперь надо было извлечь тот малюсенький осколок, причём извлечь максимально аккуратно, не нарушая и не разрезая десну, чтобы потом красиво запротезировать.
И началось.
Держали они меня все трое — кто за голову, кто за руки-ноги. Я, забыв о приличиях и о данной себе установке, рычала и выла. И дралась так, что разлетались мои красавцы-зубодёры по углам амбулаторной зубодёрни. Не помогли ещё несколько уколов новокаина — не брал он меня, окаянный. В периоды затишья я каялась и обещала потерпеть, но начинался процесс, и я вновь рычала и завывала — как лев в пустыне, и дралась тоже.
Наверное, врачам хотелось меня убить, забыв о милосердии. Я бы на их месте меня просто придушила, чтобы не мучиться.
Но они держались, сами терпели и успокаивали меня, уговаривая потерпеть «ещё немного, ещё чуть-чуть». Уж не знаю, что их сдерживало больше — то ли, и правда, жалели меня, то ли то, что я по знакомству и не бесплатно.
Бедному главному зубодёру приходилось не просто меня удерживать, но ещё и защищать прожектор, который я пыталась разбить, и кресло, которое я чудом не раскурочила.
Зато как искренне счастлив он был, когда удалось извлечь, наконец, этот осколок корня. Врач поднял руки с вынутым кусочком корня к небу, и стал молиться, даже едва не заплакал.
Потом сказал моему другу что-то по-таджикски, но я всё поняла: «Уводи её, мне ведь ещё больных принимать», или что-то вроде того.
«Спасибо вам, - прошептала я. - И простите. Это оказалось сильнее меня».
Они ничего мне не ответили — сидели измученные и растрёпанные, в растерзанных халатах, местами без пуговиц, утирая пот со лбов своими крахмальными шапочками.
Мой друг, тоже изрядно потрёпанный, вывел меня в коридор, поддерживая под руку, и предложил пересидеть в его кабинете, прийти в себя, так как видок у меня был не слишком.
Следом за нами в коридор вышел отдышавшийся врач, пригласить очередного больного, и удивлённо воскликнул: «А очередь куда делась?»
Я подняла голову — коридор был пуст, ни единого страждущего.
Лишь две замешкавшиеся женщины торопливо выходили из амбулатории, испуганно оглядываясь.
Женщина постарше быстро перешагнула через порог и, придерживая дверь, сказала своей молоденькой попутчице: «Тез-тез!» (что означает «побыстрее»).
Спутница её с любопытством и ужасом оглянулась на нас, запнулась о высокий порог и приземлилась на четвереньки. Так, на четвереньках, она и рванула за угол, видимо, опасаясь, что её поймают и заставят вернуться.
Дверь захлопнулась, в наступившей тишине пустого коридора раздался голос моего друга: «Это ведь ты их разогнала своими воплями», а я подумала, что это неплохо - бедным моим врачам хоть отдохнуть после меня удастся.
Позже, когда мы сидели в кабинете зубопротезном и мирно беседовали, друг-протезист вдруг подбежал ко мне, схватил меня за голову и стал меня энергично наклонять, что называется, мордой в пол.
Я даже на минуточку подумала, что он хочет меня побить в отместку за пережитое, но оказалось, что я посинела и стала терять сознание, и он таким образом меня приводил в себя. Очевидно, лошадиная доза новокаина сильно снизила мне давление, вместо того, чтобы заморозить нерв.
Ничего удивительного в том, что предобморочный момент я не прочувствовала — так настрадаться! Зато я испытывала необычайную эйфорию от того, что самое страшное позади. Конечно, ещё предстояло пилить, точить, вставлять, но это же через месяц, и всё-таки полегче.
Было, конечно, ещё чувство неловкости за своё недостойное поведение, но не очень сильное. Я же старалась изо всех сил. Но вот такой у меня болевой порог.
Вся история закончилась благополучно. Мост мне поставили почти своевременно, золотой, лучше прежнего, и стала я петь и шагать. И сиять.
Зубы я с тех пор при необходимости лечу только у знакомых, за дополнительную плату, с максимальным обезболиванием, благо, сейчас это доступно. За последние годы многое улучшилось в этой самой зубодробительно-лечительной области — и эффективные обезболивающие применяют, и наркоз общий, и лазер, и всякие там фарфоровые зубы и керамопластику вставляют. Но это только в частных, платных клиниках. В государственных почти ничего не изменилось - и новокаину не допросишься, и насчёт сострадания тоже не очень.
А в кишлачной той амбулатории, я думаю, меня вспоминали ещё очень долго.
Как мне однажды сказал знакомый стоматолог: «Вас забудешь,пожалуй».
Картинка из интернета.