Дни шли за днями. Теперь Наташа уже не ждала писем. Лёша часто звонил ей по телефону на работу. В разговорах не было напряжения, когда время и расстояние отдаляют людей друг от друга, они говорили так, будто расстались только вчера, а перед этим знали друг друга всю жизнь. Господи! О чём они только не говорили! О мелких сиюминутных событиях, о поэзии, об искусстве, о музыке, шутили, вспоминали новогоднюю ночь, словом, обо всём, что вдруг приходило в голову.
Сотрудники отдела с интересом слушали эти разговоры, а потом в них проснулось чувство такта, и они стали выходить из кабинета, уважая чувства Наташи. О её домашних делах все знали, и раз один из коллег подошёл и спросил в лоб:
- Я, конечно, понимаю, что у тебя любовь, но ты же в Москву не сможешь поехать. Мать не оставишь. Завязывала бы с этим. Тебе что, парней в Уральске мало?
- А ты что? Ревнуешь? Сам бы хотел быть на его месте? Не выйдет. И вообще, я сама разберусь, не лезь.
Этот короткий разговор расстроил Наташу. Она старалась не думать, как и что будет дальше. Сейчас хорошо, и слава Богу, а там будет видно.
Приближалось Восьмое марта. Седьмого в управлении, где работала Наташа, было шумно. Мужчины ходили с озабоченно-загадочными лицами, собирались кучками, что-то обсуждали, и резко замолкали, когда рядом проходила женщина. Женщины, причёсанные и принаряженные, пересмеивались, шутили, строили глазки. Никто не работал. Одни готовились поздравлять, другие ждали, когда их поздравят.
Наташа сидела на своём рабочем месте и ждала звонка, не мог же Лёша не поздравить её с праздником. В комнату заглянула сотрудница одного из отделов.
- Наташа, там тебя на вахте какой-то мужчина ожидает. С цветами.
«Вдруг Лёша», - промелькнула в голове шальная мысль. Но рядом с вахтёром стоял совершенно незнакомый человек.
- Вы Наташа?
Девушка кивнула.
- Я только прилетел из Москвы, вот Алексей просил Вам передать.
Мужчина протянул ей букет роз, тщательно упакованный от мартовского ветра и морозца, и небольшой свёрток.
- С праздником Вас! Извините, я тороплюсь, такси ждёт.
Совершенно ошарашенная Наташа вернулась в кабинет. Цветы на Восьмое марта прямо из Москвы…. Это казалось таким нереальным. Это было слишком хорошо, чтоб быть похожим на правду, но это была правда. Вот они – цветы, а вот и подарок. Наташа развернула бумагу, там были пластинки: Оркестр Поля Мориа, Песни Булата Окуджавы и концерты Вивальди, именно те, которые они слушали вместе в Москве.
Зазвонил телефон, Наташа сняла трубку.
- Таша, ну ты уже получила мой подарок? – раздался любимый голос, - Тебе понравилось?
- Лёша! Лёша! У меня слов нет, я так счастлива! Спасибо!!!
- Я рад, что тебе понравилось,- в голосе Алексея появились нежные бархатные интонации. – Вот теперь будешь слушать музыку, и думать обо мне.
- Я и так всегда о тебе думаю!
- А теперь будешь думать ещё больше! Видишь, какой я эгоист, так и хочу, что б ты только обо мне думала. Кстати, ты не хочешь прилететь ко мне на Первомайские праздники?
- Конечно, хочу! Но пока не знаю, как получится.
- Обязательно получится! Не может быть, чтоб не получилось! Я слишком сильно хочу тебя видеть, слышать, говорить с тобой…
- Я тоже.
- Ну, значит, наши желания совпадают. Ещё раз с праздником тебя, моя хорошая, добрая Таша!
- Наташа, ну ты идёшь, нас сейчас мужчины поздравлять будут, заглянула в комнату коллега.
_ Сейчас буду, откликнулась Наташа.
- Тебя зовут праздновать?
- Да, тут наши мужчины что-то готовят
- Ну, тогда давай прощаться. Я не смогу тебе звонить некоторое время, только когда с командировки вернусь. Целую тебя, моя хорошая, до встречи в мае!
На первомайские праздники Таша полетела в Москву. Алексей встретил её в Домодедово, и они поехали в уже знакомую квартиру. На сей раз родители Алексея встретили её более приветливо.
Три дня праздника пролетели как один миг. Они ездили в Новодевичий монастырь, и Таша любовалась на его красоту, представляла, как металась в этих стенах царевна Софья – сильная и неординарная женщина, сестра Петра Первого. Проникалась особой атмосферой намоленного места, рассматривала древние иконы и росписи. Они хотели пройти ещё на мемориальное кладбище, но туда их не пустили, вход был дозволен только родственникам усопших.
Лёша любил Москву, и с удовольствием показывал её Таше. Они бродили по московским улочкам, гуляли по Арбату, кормили лебедей на Чистых прудах и уток на Яузе, рассматривали крошечные, но такие гармоничные церквушки Зарядья, гуляли по бульварам. Иногда он вдруг останавливался и показывая на какое-либо дерево говорил:
- Ты посмотри на него! Видишь, какая красота, как здорово сплелись ветви! А эти наросты? Много ему пришлось пережить и повидать. Вот бы узнать, кого оно помнит, кто бывал здесь, когда оно было молодым? Ему ведь больше ста лет.
Таша разглядывала старое дерево новыми глазами, перед ней будто открывался другой мир, Алексей учил её видеть красоту обыденного мира, обращал внимание на привычное, казалось бы, ничем не привлекательное, но такое прекрасное при ближайшем рассмотрении. Она впитывала в себя впечатления, открывала для себя этот шумный безалаберный город в его потаённости, в том, что не бросается в глаза туристам, а часто не замечают и сами москвичи со своими сиюминутными заботами, вечной спешкой и хроническими недосыпами.
Они бродили по городу, и вокруг них была музыка. Она звучала в городе, в кафе и ресторанах, куда заглядывали перекусить, в трамваях и автобусах, в окружающей природе, словом, во всём звучала музыка, потому что музыка была внутри них самих. Музыка наполняла их души, и вела к новым и новым открытиям и в окружающем мире, и внутри самих себя. Иногда к музыке присоединялась поэзия, и тогда Таша начинала читать стихи:
- Сегодня ночью я одна в ночи,
Бессонная, бездомная черница.
Сегодня ночью у меня ключи
От всех ворот единственной столицы, -
Таша читала любимую Цветаеву. Она не была «бессонной, бездомной черницей», но стих был проникнут такой любовью к Москве, такой любовью к человечеству, к миру, что она чувствовала эти стихи всем своим существом. И не только эти, во время прогулок на ум приходили самые разные стихотворения, и она читала их Лёше, и чувствовала, как музыка и в её и его душе начинала звучать громче и радостнее.
Уставшие, но счастливые они возвращались в свой «спальный район», где продолжали вести нескончаемые беседы. Вечера были ещё прекраснее, чем дни. Здесь тоже звучала музыка. Могучий Бах, то возвышал их души, пробуждая стремление к чему-то неизведанному и великому, то придавливал, напоминая о бренности всего земного, но тут же поднимал снова, прославляя величие Бога и человека. Вивальди, с его барочными изысками, витиеватостью и запутанностью, уводил в мир прекрасных дам в кринолинах и кавалеров в париках, наполненный то радостью, то печалью. Легкомысленный Моцарт заражал своей непосредственностью, а ноктюрны Шопена уводили в мир прекрасных романтических грёз.
Таша сидела и вспоминала сказку Экзюпери.
- Лёша, ты читал «Маленького принца»?
- Ты что, мысли мои читаешь? Я только думал про главу о Лисе, где тот рассказывает, что значит «приручить».
- Я тоже эту главу вспоминала.
- Надо же! Таша! Мне кажется, что я уже почти приручился. Мне так хорошо с тобой!
- Мне тоже, Лёша! Я наверное, тоже уже приручилась.
Другой раз Таша сидела на диване, листала новый журнал «Техника-молодёжи». Лёша его выписывал, а в голове у неё крутилась детская песенка:
- По роще калиновой, по роще осиновой, на именины к щенку
В шляпке малиновой, шёл ёжик резиновый
С дырочкой в правом боку…
И вдруг Лёша пропел:
- Ёжик резиновый шёл и насвистывал
Дырочкой в правом боку.
Такие моменты повторялись снова и снова. Стоило Таше мысленно захотеть чая, как Лёша говорил, что она, наверное, хочет чая и шёл на кухню. Иногда Таша зажигала свечу, доставала вино, а Лёша удивлялся, как она поняла, что он именно этого и хотел.
Вскоре они оба поняли, что мыслят в унисон. Они не делали глупых экспериментов по угадыванию мыслей, они просто мыслили почти одинаково, и это было непонятно, загадочно, и дано откуда-то свыше, но они принимали это как должное. Это было так естественно, без слов понимать друг друга, но в то же время подобного понимания ни у него, ни у неё никогда не было раньше ни с кем.
В Уральске рутинная работа, домашние заботы приглушили музыку души, но вскоре пришло письмо, и она зазвучала с новой силой. Лёша писал:
- После твоего визита меня вдруг потянуло посмотреть на мир твоими глазами. И в прошлое воскресенье я пошёл в музей им. Пушкина на Кропоткинской. Ты, конечно, помнишь, что одним из его создателей был отец твоей любимой поэтессы. Смотрел картины, мысленно обсуждал с тобой их содержание, стиль, манеру, колорит… Это так интересно, смотреть на мир твоими глазами и думать твоими мыслями. Странно, но у меня такое чувство, будто ты всегда рядом со мной… Ходил в консерваторию, слушал Бранденбургские концерты И.С. Баха. И снова ты была рядом со мной, я видел тебя, отрешённую, полностью погрузившуюся в музыку. И даже не обижался, что ты не видишь меня рядом.
В конце было написано: «Продолжение следует! Целую!! Обнимаю!!! До свидания!!!! Целую!!!!!»
Теперь Наташа жила в каком-то своём мире. Она выполняла скучную работу, с кем-то разговаривала, общалась, что-то делала по дому, но все её мысли были в Москве. Она пыталась представить, что сейчас делает Алексей, как он сегодня одет, о чём он думает. И сердце радостно замирало, потому что знала, что где бы он ни был, и что бы ни делал, он обязательно думает о ней, и пытается смотреть на мир её глазами.