Безвинно убиенные

 
ЧАСТЬ 1

 Великая Октябрьская Социалистическая революция победила. Молодая страна Советов медленно, но неуклонно набирала силу. Чтобы удержать и обезопасить власть, Высшее руководство молодой республики Советов распорядилось очистить страну от всякого рода опасностей в лице внутренних врагов.
Товарищ Сталин  не желая рисковать и ставить под угрозу Великие завоевания, не скупился на указы и распоряжения относительно методов силового воздействия на «врагов Революции и народа».
 А кому не известно, что главными «врагами» являлись в  то время, враги не только физические, но и духовные.
Священники всех рангов от простого послушника до высших сановников, были объявлены вне закона.  Повсеместно закрывались церкви и соборы. Часть  строений была разрушена, часть приспособлена под хозяйственные постройки.  В ранее  Святых местах устраивались конюшни , свинарники, склады. Но чаще всего,  особенно в селах, бывшие церкви отводились под  клубы и Дома Культуры.  Там, где раньше звучали церковные песнопения, уверенно зазвенели гимны, восхваляющие Союз Нерушимый. 
  Чаще всего Дом Культуры носит такое название лишь чисто символически. Ибо о какой культуре может идти речь? Повальная матерщина малообразованной сельской молодежи постреволюционного периода. Или «пьяные» танцы? Изредка, в дни Советских праздников нарушаемые концертами местной самодеятельности.  Репертуар тех концертов на 90 процентов состоял из песен и постановок, восхваляющих Советскую Власть.

Особо преданных своему сану священников расстреливали на местах без суда и следствия. Большинство их вместе с семьями  вывозили  в отдаленные, холодные края и бросали там на милость Бога и местных аборигенов.
На краю Западно Сибирского региона, более чем в 330  километрах от Новониколаевска   (нынешнего Новосибирска), в сердце Барабинских лесостепей, приютился  крохотный городок  Каинск.
Хотя городом в  те годы его назвать было трудно.   Так себе, большое село с десятком каменных особняков, принадлежащих местным чиновникам и  богатеям.  Правды ради надо сказать, что  с середины 19 века, городок значительно расстроился. В центре его появилось много двухэтажных каменных домов, принадлежащих местному купечеству.
Основная часть рабоче- крестьянского населения ютилась в небольших частных домишках.  Выживали за счет работы  в небольших местных предприятиях. Больше всего в Каинске и его окрестностях было маслобойных заведений. Качество  Барабинского и Каинского сливочного масла славилось даже за рубежом.
 Не мало в городке и  вокруг него было, так же ветряных и водяных мельниц.
 Крестьяне трудились в поте лица на  своих участках, занимались рыбной ловлей, разводили мелкий и крупный рогатый скот.
 Имел Каинск так же и свою мрачную «славу». Здесь было не мало тюрем. Сюда же  при царской власти ссылались политические ( и не только), заключенные.
Известный в свое время революционер Валериан Куйбышев отбывал  царскую ссылку в Каинске  в 1906  - 07 году. 
 В 1935 году город Каинск был переименован   в честь революционера и по сей день носит название -  город Куйбышев. (Прошу не путать с  бывшим Куйбышевым на Волге).
 Но все это лишь маленькая предыстория.

У священника одной из Каинских церквей ,  построенной  на крестьянской окраине города, была большая семья.
Сам  Иван Лукич Сухорев руководил небольшим своим приходом.  Трое его сыновей,    Никита, Матвей и  Гурьян  имевших свои семьи, занимались  крестьянским трудом, извозом и рыболовством. 
Трудолюбивые, непьющие они быстро «встали на ноги». И жен парни взяли себе из хороших семей. Таких же трудолюбивых и добрых, как и сами.
 У каждого был свой дом, построенный  по соседству с родительским.  Братья и их жены очень дружили меж собой, помогая друг другу в любых делах и начинаниях.
 Две младших их сестры Дарья и Меланья 17 и 15 лет  , закончив церковно — приходскую школу, помогали матери по хозяйству, содержали в порядке и чистоте церковь, занимались вышивкой, вязанием  и белошвейством.
Из-под искусных ручек молоденьких поповен выходили прекрасные, шитые бисером иконы, пуховые платки и жакеты.   Жены братьев тоже не отставали  от своченниц.
 Эти изделия охотно принимали Каинские лавочники для продажи, выплачивая рукодельницам хороший процент.  Так что большая и дружная семья  священника жила безбедно. Еще и  нуждающимся прихожанам помогали. 
Советскую Власть  семья Сухоревых встретила хоть и настороженно, но без явной враждебности. Ибо, - как рассуждал  священник, - всякая власть  от Бога.
Первое время  представители новой власти  семью священника не трогали. Лишь обложили  обязательным продуктовым налогом.
И хотя налог этот был достаточно ощутимым и грабительским, Иван Лукич и тут проявив понимание, не воспротивился, не возроптал. Наоборот, он призвал сыновей и их семьи  не нарушать заповедей Господних и не ропща на власть, выполнять  ее приказы.
 Но все же, попадье, супруге своей Матрене   посоветовал прятать   дочерей от  глаз     полномочных представителей, частенько посещавших их дом.
 Но такое «благодушие» со стороны  новых властей продолжалось недолго. В начале 1929 года  на пост Председателя Городского Ревкома был назначен новый представитель.  А вместе с новым начальством появились и новые его халуи и родственники.  Многие из них были выпущены из Каинской тюрьмы.
 Наряду с политзаключенными из тюрем вырвались на свободу немало уголовников.  Были среди них в основном  разного рода воришки и аферисты. Но попадались и более серьезные и опасные преступники.
Один из таких  и «положил глаз» на крепкое подворье священника и его сыновей. Сам он был  родом с самого «дна» жизни. Родители «представителя новой власти»  сгорели в своем дырявом домишке будучи в пьяном угаре.
Семен, как звали  уголовника, рано познал вкус «свободной жизни».  Рано пошел по тюрьмам. Числился он вором домушником. Но на нем так же, висело недоказанное следователями  изнасилование и убийство малолетней девочки.
 Не хватило, как принято говорить, «доказательной базы»  Если бы этой «базы» хватило,  Семен, скорее всего, был бы казнен или отбывал наказание на далеких каторгах Севера. Но он сумел вывернуться и попал за решетку как простой воришка.
 За свое освобождение Семен готов был за новую власть на любое, новое преступление.  Он охотно пошел служить в личную команду Председателя Ревкома.  Но и отказать себе в уовольствии стать обладателем собственного  хорошего дома,  Семен никак не мог.
Уголовник,  выслуживаясь перед Ревкомовцем выполнял самые неблаговидные его приказы.
 Стояла  жаркая летняя пора 1930 года.  В одну из таких ночей, по в негласному согласию  главного Ревкомовца города,  арестовали всю семью  священника Сухорева. Его самого, жену Матрену, сыновей, дочерей, невесток и четверых  детей . От одного и до восьми лет.  На задержание Сухоревых прибыл Семен в сопровождении двух десятков  своих  верных «легавых». Среди которых большая половина были набраны лично Семеном из числа бывших тюремных его сотоварищей.
 В ночь ареста семьи священника, верные «шестерки» уголовника Семена  Панкина собрали  домочадцев всех четырех домов в большой горнице Ивана Лукича.
Семен, войдя в комнату к задержанным, самодовольно, на правах будущего хозяина дома, осмотрелся.  На свежевыбеленных стенах тут и там висело множество икон Святых Православных.
 По скудости ума, не имея ни малейшего представления о ценности  икон, Семен насмешливо изрек- «Собирайтесь, господа мракобесы в путь дорожку. С собой можете своих идолов прихватить. Пусть они вас поят и кормят в дороге. Сундуки с добром не трогать.  Все ваше  незаконно нажитое  переходит во власть законной власти».  Довольный собственным каламбуром, Семен визгливо захохотал.
Младшая дочь  священника , пятнадцатилетняя Меланья, подняв заплаканные глаза с удивление посмотрела на грабителя, словно желая спросить, что же того так сильно насмешило. Наткнувшись глазами на взгляд глубоких, темно -синих глаз девушки, Семен резко оборвал смех. «Чего вылупилась, красотка» - цинично шаря взглядом по тоненькой фигурке девушки, ощерил гнилые зубы «представитель власти».
Позволив взять с собой несколько икон и небольшой узелок с хлебом и необходимыми вещами,  всех задержанных вывели во двор.
«Прости их, Господи! Ибо не ведают, что творят»- широко перекрестившись, Иван Лукич,  последним  покидая родной порог.
 Пока арестованные находились еще в доме, верные «шестерки» Семена, успели запрячь в повозки лошадей хозяев.
  Арестованных плотно усадили в три повозки.
 Городок крепко спал, когда со двора  священника Сухорева выехал  обоз из трех повозок и толпы вооруженных   верховых бандитов. Под каждым из них была хорошо откормленная , изъятая у крестьян лошадь.
На первой  самой большой повозке, запряженной парой жеребцов, сидел священник с женой, двумя снохами и дочерьми.
 Следом ехали  в дребезжащей телеге трое его сыновей. Руки их были крепко связаны.
 Третья повозка, запряженная старой кобылкой везла в себе глубоко беременную младшую сноху священника. Рядом с тетей сидели  четверо ее племянников  Своих детей у младшего сына еще не было.
 Бандиты, вооруженные  солдатскими винтовками, плотно окружив повозки  сопровождали арестованных. Они были именно бандитами, а не конвоирами.
Арест священника не был законным. Никто  кроме председателя городского Ревкома, не знал о задержании семьи священника.  Для  ареста подозреваемых и прочих «антисоветских» элементов требовалось хоть какое-нибудь постановление.  А  Сухоревых арестовали просто потому что  и Семен и его непосредственный начальник знали, что никто из вышестоящей власти искать  арестованных не станет. Не станет  дознаваться кто и зачем а так же куда  вывез заключенных.
Все равно, не сегодня, так через месяц всех неугодных новой власти должны были выслать на «севера».    Днем раньше, днем позже. Какая разница?
 А если дожидаться официального постановления на арест  Сухоревых, то вполне можно было потерять возможность   Семену самому завладеть  имуществом арестантов. А так и себя любимого обеспечит и начальнику прямая выгода. 
 Пришлют какого-нибудь «важняка»  в город, а для того крепкий дом вот он. Даже три. Семен не жадный. Ему и одного хватит.
Правда, Панкин командир конвоиров- бандитов, не знал куда отправить арестантов. У него не было никаких сопроводительных бумаг.  Поначалу он собирался сдать их в  Барабинскую комендатуру.  Наплести там, что  семья священника является в полном составе «врагами народа». А там пусть разбираются. Ведь любому начальству от новой власти достаточно озвучить, что  вся семейка — святоши. А такое сословие на любого революционно сознательного  представителя власти, как красная тряпка для разъяренного быка. Но чем  чаще он кидал взгляды на  дочерей Сухорева, тем быстрее гасло в нем  желание доставлять арестантов до комендатуры.
 
 Над притихшей землей поднималось  ранее солнце.  Конный обоз неторопливо двигался по пыльной дороге.   Связанные сыновья священника все чаще подавали признаки недовольства.  У арестантов затекли руки, хотелось пить, справить естественную нужду.  Дети для  отправления таких нужд могли  свободно сойти с телег. 
 Чем больше роптали арестованные, тем сильнее злился Панкин. 
  Он еще в начале пути решил, что арестанты  должны просто бесследно исчезнуть.
 Железнодорожная станция Барабинск находилась всего в 12  километрах от Каинска.  Но обоз двигался уже несколько часов по пустынной, малонаезженной дороге.
 « Гражданин начальник, куда мы едем. Вы нас разве не в Барабу везете?» - подал голос Иван Лукич. Он в отличие от связанных сыновей до сих пор молча  терпел все неудобства  , связанные с их положением. 
«Тебе что святоша долбаный, не все равно где сдыхать? Торопишься?»- зло ощерился Семен.
 Часам к 10 утра обоз остановился неподалеку от глубокого оврага, по дну которого  бежал узенький чистый ручеек. По краю  оврага тянулся   ровный ряд молодых березок.   «Господа товарищи- робко подала голос Матрена, - отпустите нас  водицы испить. Умыться бы у ручья.»
 «Валяйте — благодушно разрешил Семен. - я баб чистеньких люблю. Сопляков с собой возьмите».  Со страхом поглядывая на конвойных, женщины с детьми спустились в овраг.
 Сопровождавшие арестованных конвоиры радостно заржали.  Сердце  священника болезненно сжалось. Он с ужасающей ясностью вдруг окончательно понял, что ждет его дочерей и снох. Понял так же, что  и ему самому и всем родным его жить остается  скорей всего, немного.  «Господь наш Великий и  всемогущий, прости их несмышленых» - в изнеможении пробормотал старый священник, вытирая обильно бегущие из глаз слезы. 
Даже сейчас, в минуты  смертельной опасности, нависшей над его семьей, старый священник просил прощения у  Господа для тех, кто потерял человечность в самом начале своей никчемной жизни.
  Панкин  переглянувшись с ближайшим к нему бандитом, кинулся на священника и мгновенно скрутив старика, примотал его вожжами к телеге.  Другие  бандиты привязали к оглоблям телег сыновей священника. 
«Бабы, убегайте, спасайтесь» изо всех сил закричал Матвей.   Взбешенный Семен выхватив наган выстрелил ему в голову.  Опьяненные видом брызнувшей  из пробитого виска крови    арестанта,  бандиты открыли беспорядочную стрельбу. Через минуту   все четверо были мертвы.
Крик  Матвея, беспорядочная пальба, вопли умирающих,   совершенно лишили женщин  рассудка. Матрена кинулась   туда,  где были ее дети и муж.  Едва ее голова показалась над краем оврага, один из бандитов с силой опустил  приклад винтовки на  голову старой  попадьи.
  Попрыгав на дно оврага, бандиты во главе со своим предводителем быстро настигали убегающих, громко вопящих от ужаса молодых женщин.
 Цепляющихся за матерей  малолетних детей негодяи забивали прикладами.  Матерей их, одуревших от горя и ужаса, бандиты за волосы выволокли из оврага.
  В тени берез, не удаляясь от места расстрела неповинных ни в чем  людей, бандиты с садистским удовольствием долго и изощренно насиловали беззащитных женщин.  Не пожалели они даже беременную  сноху священника.
 Вдоволь поизмывавшись над несчастными, негодяи застрелили  всех. Побросав трупы в овраг, довольные бандиты ,  прихватив   повозки с лошадьми, вернулись в Каинск.
 Спасся один лишь  восьмилетний внук  священника . Звали его Василек.  Мальчик охваченный паникой, с самого начала расстрела отца и его братьев, потерял сознание и упал  рядом с ручейком.
 На лежащего в овраге ребенка никто не обратил внимания, посчитав его убитым.
Придя в себя, Василек долго  рыдал над телами родны,  Он то  впадал в полуобморочное состояние, то снова приходил в себя.
  Ночью,   покинув тела родных, мальчик побрел по дну бесконечно длинного оврага пока не упал без сил. 
 А  утром следующего дня, лежащего без памяти ребенка нашла  пастушья собака . Умная сука привела  к  Васятке своего хозяина.
 Пастух овец  Николай Симаков , недавно схоронивший примерно  подходящего по годам найденышу сына, принес  Васятку в свой дом. Детская психика мальчика не выдержав испытаний, посланных ребенку, заблокировала все  его воспоминания связанные с прошлым. Вася потерял память, потерял способность говорить. Поначалу Симаков пытался разузнать что-нибудь о родителях мальчика. Но шло время и никаких новостей на этот счет у Симакова не появлялось. Едва ли ребенок сбежал из Детского Дома. На детдомовских ребятах не могло быть крестиков Советская власть непримиримо боролась с «мракобесием».
 Шло время. Родные мальчика так и не объявились. Супруги Симаковы решили оставить ребенка у себя.
 
Жена Николая Елена  , от греха подальше, сняла с шеи мальчика крестик на простом шнурке. Мало ли чего.  Пойдут снова  непонятные комсомольцы шарить по домам. Увидят крестик на шее ребенка , того и смотри в «антисоветские элементы» запишут. 
В годы единоличной Сталинской власти, в самый разгул   диктатуры Советского терроризма, люди были настолько запуганы, что боялись глаз поднять на любого представителя властей.  Не дай Бог, усмотрят в испуганных тех глазах признаки недовольства, не дай Бог икону или прочие атрибуты веры в доме обнаружат. И еще сотни «не дай Бог».  Пряча крестик в надежное место, Елена перекрестилась с оглядкой.  На днях соседа их Михаила Кузовкина, простого крестьянина работягу увезли невесть куда. И добро все крестьянское порушили. А Михаил и провинился лишь в том, что  замахнулся палкой на  одного из комсомольцев  за то, что тот с шеи его сынишки крестик грубо сорвал и  сапогом его в землю втер.
Со временем, речь мальчика немного восстановилась. Но  всю свою последующую жизнь,  Вася оставался  косноязычным и немногословным.
Приемные родители ребенка, не сумев добиться от него ни одного слова, назвали мальчика именем своего умершего сына.  И стал  Васятка Федором Симаковым.  Метрика, выданная при рождении настоящему Федору, пригодилась приемышу.
Зверски убитых людей никто не обнаружил. Отчасти  потому, что  место расправы над семьей священника было далеко и от города, и от ближайшего поселка.   Место то было высоким. Трава в округе к середине лета выгорала полностью.  Скот здесь не пасли, сено, тем более, не косили.  Так и остались трупы безвинно убиенных на растерзание хищным зверям и птицам.
Весной, под натиском  ручья, разбухшего от талой воды, берега оврага  сползли вниз, частично похоронив под собой обглоданные  кости людей.
Со временем    оседающий грунт надежно спрятал трупы страдальцев от посторонних глаз.

Семен Панкин, завладевший домом убитого им священника, быстро рос по карьерной линии. Вскоре он стал  правой рукой  сначала Председателя Ревкома.  Спустя несколько лет, он выбился в заместители Секретаря Горкома по общим вопросам.
Обладая немалой властью бывший убийца и бандит, сумел избежать призыва на фронт.   Заведуя Комитетом по сбору средств на военные нужды, Панкин беззастенчиво присваивал себе все, что ему нравилось.  Советские люди отрывали от себя последнее для фронта и победы.
 Но  Семен  считал видимо, что имеет права на людское добро.
 Большая часть   его бывших товарищей из тех, кто  с ним вместе принимал участие в расстрелах семьи священника и других «врагов народа», ушли на фронт.
Семен связи с ними не поддерживал. Настоящих друзей он не имел. Не было у преступника ни семьи, ни родителей. Только дом убитого священника присвоенный им, согревал душу убийце. Панкин не мог знать о том, что ни один из тех, кто расстреливал семью Сухорва, с войны не вернулся.  Кто-то заживо сгорел в танке, кого-то завалило землей от взрыва. Одному оторвало ноги снарядом. И он, не дождавшись помощи, умер в мучениях от потери  крови.    Ни один не погиб без мучений. Судьба заготовила для каждого из убийц священника мученическую смерть.
  Те, кто на фронт, по какой-то причине не попал, так же  нелепо умирали один за другим.
Один, допившись до белой горячки, сам повесился в сарае старушки у которой снимал «угол».  Второй, свалившись с лошади, сломал шею. Третий сошел с ума от постоянно преследующих его голосов.  В состоянии безумия, молодой еще парень раздевшись догола, в зимнюю ночь ушел в поле и там замерз.  Еще один из «шестерок» Панкина, не попавший на фронт, элементарно подавился рыбьей костью. Прохрипев неделю, убийца малолетних внуков священника, умер от заражения крови, вызванной нагноением в пищеводе.
А Панкину ничего не делалось. Он лишь богател и рос по службе. Видимо,  Божий суд для него еще не наступил.
  Победу Панкин встретил в должности заведующего жилищной комиссией при Горисполкоме. Дом, отнятый у законных хозяев, с некоторых пор стал пугать Панкина. Все  чаще ему  стали  слышаться  невнятные, но явно человеческие голоса, плачущие и что-то бормочущие во тьме ночи.
 Пуховая перина, изготовленная попадьей
Матреной горела под ним огнем в такие минуты. И тогда он решил сменить  дом  священника на квартиру. Тем более, что сам имел прямой доступ к распределению новых квартир в строящихся домах.  Себе он присвоил  трехкомнатную удобную квартиру в центре города.  А дом священника Панкин «великодушно"  передал в Жилищный фонд города.
 Вовсе не потому, что в мародере действительно проснулось великодушие. Просто продать дом в послевоенном Союзе, было нереально.
 Ему перевалило уже за сорок и он решил наконец-то обзавестись семьей.
Ни о какой любви к женщине, Панкин не помышлял. Ему не было дано испытать такого чувства в своей жизни.
Решив жениться, он просто перебрал в уме всех знакомых ему, подходящих женщин. И остановил свой выбор на старой знакомой, не раз ублажавшей его в постели   «его» дома.  Это была секретарша в городской управе. Звали ее Зинаидой. Было  женщине, как и Панкину  лет уже немало. В молодости Зинаида слыла активисткой. Безжалостной ко всем «врагам народа».  Секретарша на предложение своего начальника ответила согласием. Пара получилась что надо.
На не очень скромной, вернее очень нескромной свадьбе,  один из руководителей, рангом выше Панкина, взял слово. Он высокопарно охарактеризовал молодоженов, как двух рьяных  и самоотверженных борцов за чистоту Советской Власти и  Коммунистической Партии.

Жена родила Семену  сына, которого назвали  Владимиром. Видимо, в честь вождя революции.


БЕЗВИННО УБИЕННЫЕ
ЧАСТЬ 2


Когда ребенку было  около десяти лет,  Панкина наконец-то постигло возмездие.
 
Произошло это  во время его охоты на  диких уток. Имея хоть и небольшую, но руководящую должность, Панкин мнил себя неприкосновенной личностью. Не придерживаясь никаких правил охоты, он бил дичь на гнездах.  Стрелял в самок с выводками и позволял себе еще многие преступные вольности.
В день своей гибели, Панкин  на Горкомовском УАЗе  отправился с утра подальше за город. Туда, где после запруды ручья, бежавшего в бесконечно длинном овраге, образовалось  небольшое озеро поросшее камышом.
Дамбу над оврагом соорудили перед самой войной.  Здесь должна была пролечь новая дорога, соединяющая  Куйбышев с Омском.  Но началась война. Горкому Куйбышева стало не до новой дороги. Стройку забросили. Ручей бегущий по дну оврага,  не находя выхода  растекался по округе.
 Совсем недавно здесь был  глубокий овраг на берегу которого стояло несколько чахлых березок. А сейчас  в летнее время вся округа звенела от множества птичьих голосов и кряканья поселившихся в камышах диких уток.
Остановив УАЗ неподалеку от высохших берез, Панкин отправился к камышам. Помнил ли он в тот момент, что ровно 25 лет назад, день в день, он самолично  убивал на этом месте беззащитных людей?   О том, как хрустнула под его руками тоненькая шейка изнасилованной им пятнадцатилетней девушки с синими глазами?  Едва ли. Слишком много было в его жизни подобных эпизодов. Слишком сильно прогнила его  преступная душонка.
Было еще очень рано. Солнце только что встало, заливая  землю еще не очень жаркими лучами. Раздвинув руками камыши, Панкин развернул раструбы болотных сапог и  шагнул в  покрытую ряской, пахнущую тленом воду.
 Последний раз он охотился здесь прошлой осенью.  И по опыту знал, что  озеро не глубоко. На свободном от камыша пространстве, кормилось несколько утиных семейств с совсем еще маленькими утятами. 
Пошире расставив ноги для устойчивости, Семен  прицелился из винтовки в крупную крякву с десятком  пушистых утят. Над озером прогремел громкий звук выстрела. Уточка забилась на зеленоватой поверхности воды. Испуганные утята, с паническим писком  быстро работая лапками, поплыли к камышу.
  Довольно похохатывая, Панкин прицелился в другую утку, уплывающую   в сторону стены камыша.   Ноги засасывал донный ил и Панкин невольно попытался переменить положение. Выстрел прозвучал вхолостую  Утки успели уйти из зоны досягаемости дроби. 
Матерясь, охотник с трудом вытаскивая ноги из ила,  побрел по воде, надеясь достать подстреленную утку. Охотничью собаку Панкин не держал из-за элементарной жадности.
 Мутная вода озера поднялась  выше колен. Но спасали  болотные сапоги.
 Он уже почти добрался до утки, когда вдруг нога его провалилась в ямку. Оступившись,  охотник не удержав равновесия, упал в воду.  Поминая в нелицеприятной форме  всех Святых, Панкин попытался встать. Он невольно, обеими руками  оперся на винтовку, держа ее дулом вверх. И в ту же секунду  раздался выстрел.  Патроны охотника были заряжены  дробью на мелкую дичь.
Но приклад винтовки, скользнул по неровности илистого дна. Дуло оружия  нацелилось прямо в глаза Панкина. Тот попытался выровнять винтовку. Но  в ту же секунду над озером прогремел новый выстрел.
От дикой, обжигающей боли, Семен на несколько мгновений потерял сознание. Рухнув в воду,  убийца многих, ни в чем неповинных людей, элементарно захлебнулся грязной, стоячей водой.  За несколько секунд до смерти, Панкин пришел в себя и попытался  приподнять голову над водой, чтобы вдохнуть кислорода.
Но какая-то неведомая сила  рванула его вниз к самому дну.  Он забился, пытаясь выбраться на поверхность воды точно так же, как недавно билась на воде умирающая уточка.   Все было напрасно. Что-то или кто-то держал убийцу под водой, не давая  выбраться. Через минуту все было кончено.
Раздувшийся от летнего зноя труп, с изуродованным лицом и пустыми глазницами нашли  через сутки случайные люди.   Во время похорон, гроб с телом погибшего при неудачном спуске в могилу, сорвался с веревок и упал на бок.
«Плохая примета» - прошептала одна из сослуживец Панкина.  «Заткнись чревовещательница  чертова, - шикнула на нее Зинаида, жена покойного -  сказок твоих еще тут не хватало.   Без них тошно.»
Но «сказки» «чревовещательницы» начали сбываться достаточно быстро. После рождения сына, Зинаида по настоянию мужа, не пошла больше на работу.  Заработка Панкина, приумноженного поборами и откровенным воровством хватало с избытком. Их личный сарай на задворках общественного дома, построенный на государственные средства, был под крышу набит всяким барахлом, оставшимся от семьи священника и приумноженном  во время войны.
 Не только барахла хватало в том сарае. Были там  вполне хорошие и даже очень ценные вещи. 
 После смерти Панкина  его небольшой семье стало не хватать средств к безбедному существованию.  Зинаида считая себя едва ли не дамой из Высшего общества, не привыкла себя ни в чем ограничивать. А со смертью супруга, ей поневоле приходилось, как обыкновенной гражданке СССР, стоять в очередях за продуктами. Приходилось отказываться от услуг дорогих портних и парикмахеров. А такого унижения самозваная «дама» пережить не могла.
Все шестерки Панкина, готовые при его жизни, едва ли не вылизывать пятки хозяина, куда-то подевались. 
Жить так, как жили в ту пору большинство граждан СССР, Зинаида не могла и не хотела.  Она с трудом подыскала себе место секретарши  в одной из рядовых контор. Но мизерная зарплата Зинаиду не удовлетворяла.
 Пенсию за потерянного кормильца  женщина получала. Но это были настоящие гроши. А жить хотелось на широкую ногу. Так, как она привыкла при  Панкине.
В добротном их, личном сарае оставалось еще много добра. И Зинаида решила извлечь из этого максимальную пользу.
Выбрав удобный день, она взялась за разбор  вещей в сарае.  Большая  часть заплесневевшего барахла  годилась лишь только для вывоза на свалку.
Обливаясь злыми слезами, Зинаида целый день перебирала сопревшие драповые пальто, покрытые плесенью валенки и  ушанки.  Расползающиеся от прикосновений женские и детские платья и штанишки.
Все более или менее ценное было продано ей еще при жизни мужа.
Зинаида в отличие от своего супруга, была женщиной расточительной и любила показушные выходы в «Свет». К вечеру ей удалось извлечь на белый свет несколько предметов хрустальной и керамической посуды, пару мраморных статуэток,  большой никелированный самовар и небольшую старинную этажерку, искусно украшенную резьбой.  Все это она решила  продать  коллегам по работе.
 Собираясь уже закрыть сарай, Зинаида вспомнила о том, что в сарае есть подпол.
Отбросив в сторону кучу плесневелого тряпья, она с трудом подняла разбухшую от сырости крышку подпола.  Вниз вели несколько ступенек.  Ничего стОящего кроме небольшого сундучка, набитого почерневшими иконами, Зинаида в подполе не нашла.
 «А этот хлам на кой припер,  безмозглый дурак?»  -  нелестно подумала она про погибшего мужа.  Но тут же мысли недалекой дамы переметнулись в другом направлении. Она вспомнила старого знакомого Соломона Яшмана. 
В конце двадцатых, совсем еще молоденькая комсомолка Зиночка принимала участие в  изъятии незаконно награбленного добра врагом народа . И был тем «врагом»   талантливый реставратор, антиквар Яшман Соломон Иосифович.
Несмотря на молодость, Зиночка уже в ту пору была девушкой  жадной до чужого добра.  Кто-то видимо  сообщил Соломону о предстоящем «раскулачивании»
 Ночью он постучался в окно домика на окраине Каинска, где в ту пору жила Зиночка со своей матерью. Девушка очень удивилась добровольному приходу  своего «классового врага».  Но в дом все же впустила. Соломон, долго не играя в прятки, предложил молоденькой комсомолке внушительную сумму  в царских золотых червонцах за  чистые документы.
 
При виде таких, никогда не обесценивающихся денег, Зиночка дрогнула.   Она спрятала Соломона у себя в доме, где никому бы не пришло в голову разыскивать  беглого кандидата в ссыльные.
 Соломон обратился именно к ней потому, что Зиночка в те годы работала при Городской Управе.  Достать чистые документы для своего подопечного девушке не составило никакого труда.
Основательно обобрав  Яшмана , она выпроводила его из города, снабдив надежным паспортом на чужое имя. Соломон под видом сопровождающего, выехал в г Новосибирск с обозом награбленного комсомольцами зерна.
Зинаида потом долго еще вздрагивала при любом стуке в ее дверь.  Очень боялась алчная комсомолка что  Яшмана могут поймать и тот выдаст ее. Боялась и сожалела, что попросту не догадалась убить Соломона, когда тот  прятался в ее доме.
 Но шли годы и Зиночка успокоившись, забыла о том случае.   А несколько лет назад, уже после победы   СССР над фашистами, Соломон сам напомнил о себе.
 Зинаида не сразу узнала в потрепанном старике некогда моложавого, холеного антиквара. А узнав, обмерла и в  сотый раз пожалела о том, что вовремя не нашла способа навсегда избавиться от Яшмана.
 «Смотрю, жизнь у вас  хорошая, Зинаида Павловна. Так помогите старику по старой дружбе. Поди и мое добро  помогло   вам  жизнь наладить?» -  пряча глаза проговорил Соломон Иосифович.  Немного придя в себя, Зинаида поинтересовалась, чего ему от нее надо. Соломон не пригрозил ей разоблачением, не попросил денег. Он  стараясь сохранить на лице угодливое выражение, лишь смиренно попросил Зинаиду помочь ему  получить хоть какое-нибудь жилье в городе и работу типа сторожа или дворника.
По паспорту,  когда-то  раздобытому для него Зинаидой, старый еврей был русским и носил фамилию Прокопов. Зинаиде ничего не оставалось делать, как представить Соломона мужу, выдав того за дальнего родственника.
Семен, не желая держать в собственной квартире никаких родственников,  сумел быстренько оформить  старика дворником с предоставлением тому небольшой квартирки в полуподвальном помещении соседнего дома.
И вот сейчас, Зинаида уверенная в том, что Соломон  негласно продолжает свое хобби антиквара, решила попробовать   сбыть старику иконы, найденные в сарае.
 «Сколько даст, столько и ладно. Много за эти деревяшки не выручишь. Но хоть на литр масла да на конфеты Вовочке.» думала она, раскладывая на столе иконы.
 В это время, ее десятилетний сынишка вошел в квартиру,  наигравшись во дворе их дома.
 « Что это, мама ? -  мальчик ткнул  пальцем в лико Святого  Николая Угодника. - Дядька какой-то на картинке.  Злой какой-то. Зачем это тебе?»
 «Не знаю, сынок - Зинаида протерла столовой тряпкой лико Святого,  - может сгодится. Может нет. Если сгодится, я тебе помадки куплю. И пряничков. Ты же любишь помадку?»
 «Помадку люблю. - капризно протянул Вовочка   — А дядька этот при чем? Чего он на меня смотрит? Пусть не смотрит. Он мне не нравится»  Мальчик с силой шлепнул ладонью по лику Святого.
 Володя рос капризным и недобрым. Учился плохо, задирал тех, кто был младше и слабее него . Но откровенно трусил перед теми, кто сильнее. Прикрываясь своим  отцом, Вовочка откровенно пакостил где только мог. Видимо не самые лучшие   гены  родителей крепко пустили корни в душе маленького монстра.
Зинаида, наказав сыну не баловаться без нее, вышла из дома с большой брезентовой сумкой, набитой Святыми иконами.
Соломон жил рядом, в соседней трехъэтажке.  Спустившись в полуподвал дома, Зинаида впервые вошла в комнатушку бывшего антиквара.
Чистота и уют маленькой комнатки поразили ее.   Соломон встретил ее без видимого удивления. «Присаживайтесь вот сюда, Зинаида Павловна — Яшман придвинул женщине  табурет покрытый чистой дерюжкой. - Чем вас персона моя заинтересовала?»
Панкина неожиданно оробела. Когда-то не только благополучие, но и жизнь этого человека были в ее руках. А сейчас она вдруг почувствовала его превосходство над собой. И это ей  совсем не нравилось.  «Чертов жид. Да он  смеётся надо мной - мелькнула злая мысль. - Сталине на тебя нет, рожа еврейская»
 С трудом справившись с внезапным приливом ярости, Зинаида  молча вытащила из сумки пару икон.- «Вот, взгляните, уважаемый. Что это стоить может. Вы вроде бы чуть ли не эксперт в таких вопросах.» -  проговорила женщина, стараясь чтобы слова ее звучали непринужденно и с усмешкой.
Подняв глаза на Яшмана, Зинаида уловила  искру явного интереса в глазах антиквара.
 «Так, значит доски что-то стоят. И немало наверное»- поняла Зинаида.
«Покажите все иконы  -  кивнул на сумку Соломон. - Откуда это у вас?» 
«А тебе какое дело? - цинично  парировала Панкина. - Моё это личное.  Матери моей иконы. Ясно?»  И  не давая Соломону опомниться, Зинаида назвала сумму, в десятки раз превышающую ту, что собиралась озвучить когда шла к антиквару.
«Однако…. -Соломон усмехнулся. - возможно  они и стоят этих денег. Но вы, голубушка, обобрали меня в свое время. Нет у меня таких денег. Могу дать ровно половину от твоего запроса Не нравится, иди к другим. Там тебе и треть того, что я предлагаю, не дадут . Да еще и к суду привлекут, как коммунистку, торгующую церковной атрибутикой».   Яшман перейдя на «ты» , видимо почувствовал свое превоходство над этой женщиной, некогда обобравшей его до нитки.
Прекрасно осознавая правоту слов  антиквара, Зинаида с затаенной радостью, согласилась. В свою большую, трехкомнатную квартиру на третьем этаже ,  женщина вернулась с  набитой продуктами сумкой. Для сына Вовочки Зинаида купила большой кулек пахучих конфет «помадка» и килограмм мятных, свежих пряников. Володя  очень их любил.
Если ей по какой-то причине, приходилось оставлять сына одного, он обычно встречал ее недовольными возгласами и упреками. Но на этот раз, в квартире стояла тишина.  Было уже достваточно темно. Сын не мог гулять в такое время во дворе. Близких товарищей, к которым он мог уйти, у него тоже не было. И к этому приложили руку его родители. Не любили Панкины гостей, так же как и не любили сами ходить в гости. И Вовочка рос таким же.
 «Спит наверное». - решила Зинаида, проходя в кухню.   Разгрузив сумку, она открыла дверь спальни сына. Вовочка действительно лежал в постеле.  Но ребенок был одет и постель его была не разобраной. Несмотря на свой капризный нрав, Вовочка никогда не ложился спать одетым.
«Заболел что ли?» Мать подошла к сыну и положила руу на его лобик. Мальчик был необыкновенно горяч. Зинаида заметалась по квартире. Несмотря на многие свои негативные качества, сына она любила самозабвенно. Он был ее единственным, поздним ребенком. А после гибели мужа , кроме Вовочки у нее никого не было.
И  хотя со смертью Панкина, все ее былые привилегии ушли в прошлое, оставались еще кое-какие знакомства.  В больницу сына Зинаида устроила в ту же ночь И сама осталась в коридоре приемного покоя до утра.
 Диагноз докторов прозвучал для несчастной матери, как удар молнии. «Конъюктивит, осложненный инфекционным заболеванием головного мозга».
Старый доктор невролог озвучивая диагноз Вовочки, отвел глаза в сторону. Зинаида плохо разбиралась в медицине, но устрашающее название болезни, поведение доктора  испугали ее до полной потер  самообладания.
«А что это, как это, что будет? - заикаясь бормотала она, пытаясь поймать взгляд доктора.  Невропатолог  осторожно объяснил матери, что сын ее вполне может остаться инвалидом. - «Мы обследовали мальчика на предмет укуса его насекомыми или животнымию Ничего не выявили. Скорей всего у ребенка энцефалопатия на почве простуды. Будем надеяться и сделаем все возможное, чтобы ребенок поправился без осложнений на мозг.» - заключил врач.
Потянулись невыносимые дни ожидания. Зинаида полностью переселилась в отделение больницы. Чтобы ее не выставили за порог, она добровольно взялась ухаживать не только за сыном, но и за парочкой тяжелых больных в палате, где лежал Вовочка.  Первую неделю мальчик беспробудно спал, лишь время от времени в панике выкрикивая непонятные слова типа - «Пусть он не смотрит! Мама, пусть он на меня не смотрит».
В такие моменты Зинаиде становилос особенно страшно. Она гнала от себя мысли о том, что ее сынок повторяет те слова, что произнес, глядя на икону Святителя Николая.  Бывшая комсомолка и коммунистка со стажем, самолично грабившая церкви и монастыри,  принимавшая участие в арестах и ссылках служителей Христовой Веры, Зинаида не могла даже мысли допустить о том, что причиной заболевания ее сына, стало непочтительное отношение  того к иконам, найденным ей в подполе сарая.   Такого не могло быть и все тут!
 
Спустя неделю, болезнь казалось, отступила от Володи. Температура спала, бессвязные выкрики его прекратились. Но вскоре мать поняла, что не менее страшная беда может ожидать ее сына. Вовочка ослеп. И было ли это временным явлением, ей не могли ответить даже лучшие доктора.  С головой у мальчика к счастью все наладилось, а вот зрение к нему так и не вернулось. Несмотря на то, что Зинаида объехала с сыном всевозможные клиники и больницы областных центров.   
Деньги вырученные за иконы давным давно закончились. Зинаида продала все свои  вещи, оставив лишь  самое необходимое.
 И хотя медицина по тем временам,  была бесплатной, дорогу, питание проживание приходилось оплачивать ей из своего кармана. Несмотря на все старания,  Зинаида ничего, кроме небольшого пособия для сына инвалида, добиться не сумела. Ее ребенок остался слепым.
 Как ни  странно,  но характер Володи со слепотой, сделался как-будто лучше. Мальчик почти перестал капризничать и требовать от матери чего-либо.  Он потускнел, замкнулся в себе. Вовочка полюбил сидеть  в плетенном кресле у окна, глядя незрячими глазами в одну точку. Губы его беспрестанно шевелились.  Создавалось впечатление, что мальчик  беззвучно молится чему-то.
Непривычное и  даже странное поведение ребенка Зинаиду не радовали. Частенько в его  почти  неслышном бормотании, она улавливала панический шепот «Не смотри на меня. Я боюсь»
В такие минуты, глядя на сына, Зинаида  готова была  отдать собственную жизнь, лишь бы у ее ребенка все стало хорошо.
 Но хорошего ничего не было.
Убедившись в том, что зрение к ребенку едва ли вернется, Зинаида решила, что сделает все ля того, чтобы ее Володя не нуждался ни в чем. Она устроилась на работу дворником в своем квартале. По ночам она работала сторожем в конторе, где раньше служила секретаршей. Кроме того, мыла полы в двух магазинах. Бывшая заносчивость сошли с нее, как шелуха с созревшего зерна. 

 Шли годы.  Вовочка по прежнему ничего не видел. Но он  на ощупь освоил по- новой собственное жилье. И даже на улицу научился выходить самостоятельно. Друзей у мальчика по прежнему не было. Но и те, кого он обижал раньше,  Володю не трогали.  Даже жалели по своему. Но предпочитали подальше держаться от инвалида.
Однажды, сидя в своем  старом кресле, и незряче глядя в окно, Вовочка огорошил мать, испугав ту не на шутку- «Мама, а почему папу никто не любит?  Все от него отворачиваются. Он такой худой. Почему его не кормят?   И почему он все время в воде?   Там дядька такой большой и с бородой. Он  не дает ему на берег выйти. Назад сталкивает в воду  »
 «Ты о чем, сыночек? - с трудом прохрипела Зинаида, - Папа давно умер.  Тебе сон наверное приснился про папу? Не обращай внимания, Вовочка. Это просто сон».
 «Может и сон» - согласился мальчик и снова надолго замолчал. Зинаида сознательно гнала от себя мысли о Вовочкином «сне». Хотя ее уверенность в том, что  ТАМ ничего нет, заметно поколебалась.
 Представители местной Соцопеки не раз предлагали женщине пристроить ребенка в дом инвалидов. Но  Зинаида даже слышать не желала об этом. Несмотря на  все трудности жизни, она сама ухаживала за сыном.
Когда пареньку исполнилось 15 лет, Зинаида погибла. Невыспавшаяся после очередного дежурства в конторе, она отправилась мыть полы в магазине. Переходя дорогу, Зинаида по невнимательносте попала под колеса тяжелого грузовика. Умерла женщина на месте.
Квартирой Панкина завладела местная Городская Управа. А мальчика по быстрому оформили в Новосибирский Дом Инвалида.  Но задержался он на белом свете недолго. Спустя всего пару лет, Володя разбился насмерть,  свалившись с  лестницы  в Доме Инвалидов. Толи сам оступился,  о ли помог кто из сирот, разбираться никто не захотел. Пятнать репутацию Государственного Муниципального учреждения из-за какого-то безродного слепого, никто не посчитал нужным. 



Совсем по другому сложилась судьба  единственного, оставшегося в живых, представителя рода священника Сухорева.  Василек Сухорев, с некоторых пор носящий имя Федора Симакова,   относительно спокойно жил в семье приемных родителей.  Речь мальчика полностью так и не восстановилась. 
Приемные родители его быстро поняли, что несмотря на потерю памяти и заметное косноязычие,  их Феденька вовсе не «блаженненький» как окрестили ребенка соседи. Со временем мальчик показал себя совершенно адекватным ребенком.
Но своего прошлого, он так и не смог вспомнить.
 Федя быстро освоился в семье  Симаковых. Но вот подходить близко к оврагу, что тянулся  рядом с их селом, он почему-то  очень боялся.
Мальчик охотно помогал родителям по дому и хозяйству. Он многое умел из того, что умели в то время, все крестьянские дети. А еще Елена Потаповна заметила, что ее Феденька  долго еще оставался набожным. Хоть его нательный крестик был тщательно спрятан от посторонних глаз, мальчик то и дело  крестился. Причем так, будто  это было неотъемлемой частью его жизни.  «Может быть он из семьи какого-нибудь батюшки?»- глядя на приемыша, высказала как-то предположение Елена. - Сейчас ведь их, бедных почти всех с земли согнали.»
 «Ты потише Алена- , хмуро отозвался Николай, - Тут уши и у забора имеются.  Мальчонка то поди сбежал из ссылки. Говорят, всех   их бедолаг  угнали на севера. Или постреляли по чем зря»- добавил Николай, тревожно оглядываясь.
«Может потому и молчит Феденька, что боится чтобы его не нашли да  в холодные места не спровадили. Или в Детдом. Давай-ко Николай всем говорить станем, что  Феденька вспомнил себя. Мол побили его родных  белые. Надо говорить всем, что из красных Феденька наш. Родители, мол комсомольцами были. И мальчонке то же самое втолковать надобно. И ему в будущем, и нам легче жить станет».
 Как бы то ни было, но  к счастью для Симаковых,  мальчика никто не искал.
Со временем, Федор превратился в обыкновенного Советского парня с соответствующими взглядами и понятиями.

 Мать его Елена, потеряв  родного сына, так и не сумела больше родить  Феденьке  братика или сестренку. Надо ли говорить, что приемный их мальчик был для Симаковых не просто светом в окошке.  Они полюбили мальчика самой настоящей родительской любовью.
Федя естественно знал о том, что он не родной Симаковым.  В маленьком селе невозможно было сохранить тайну. Да и не совсем несмышленышем попал он к своим новым родным. 
Легенда  о родителях  комсомольцах, погибших в борьбе за Советскую власть, вполне удовлетворяла  найденыша.
Ему совершенно не хотелось "копать глубже» и наверняка узнавать о том, кто его настоящие родители и где они сейчас.
Едва подобные мысли приходили в голову Феди, с ним начинало твориться что-то непонятное. Мальчик впадал в явную панику. Что-то темное и страшное вставало перед его мысленным взором. В такие минуты Феденьке хотелось спрятаться, забиться куда-нибудь подальше от любых посторонних глаз. Им овладевал непонятный ужас.
 И вскоре мальчик научился гнать от себя мысли о прошлом.

БЕЗВИННО УБИЕННЫЕ
ЧАСТЬ 3


 
К началу Великой Отечественной войны, Федору исполнилось 18 лет.   К этому времени, мальчик закончил 7 классов  школы  и  следом выучился на  тракториста и водителя   любой техники, имеющейся в  колхозе.  На фронт его не призвали. Отчасти из-за   плохой речи, но в основном потому, что молоденький парнишка был единственным механизатором небольшого колхоза, откуда почти все работники   ушли на фронт. Ушел на войну и отец Феди — Симаков Николай  Сергеевич .
 Провожая мужа на фронт, Елена умолила того взять с собой  нательный крестик, принадлежавший их приемному сыну.  - «Спрячь, Николушка крестик от глаз чужих подальше. А как на какое задание идти придется, в бой там или как, ты про себя у Заступницы Девы Марии, благословения испроси. Даст Господь, живым вернешся. Не верю я в это вранье о том, что к осени фашиста погоните. Боюсь что и год, и два война продлится».
Николай не стал возражать жене и  положил крестик  в карман  ближе к сердцу. А получив обмундирование, так же бережно   перепрятал крестик во внутренний карман гимнастерки.
Что спасло мужчину во многочисленных боях за Родину, неизвестно. Крестик ли, горячие молитвы Елены и  старенькой матери Николая, судьба ли, но домой   Симаков вернулся без единой царапины на теле. 
За время его отсутствия Федя возмужал и превратился в симпатичного, статного парня. К тому же — работящего, ответсвенного с отзывчивым и добрым нравом.
 Несмотря на его плохую речь, сельские девушки так и льнули к Федору.
А он выбрал себе самую маленькую, самую худенькую девушку — сиротку.  Отец и брат Анюты погибли на фронте, мать умерла еще до войны.  Скромная , светленькая, как весенний день девушка,   тоже потянулась к  парню всей душой.   После победы над фашистами, дождавшись с войны отца Николая, Федор привел в дом свою Анютку.   Вскоре, с помощью односельчан,  Симаковы построили для  молодой пары  отдельный, небольшой, но добротный дом. 
Одну за другой Анюта произвела на свет двух дочек погодок.   Девочек называла  Анюта. Варвара и Алена. В честь  матерей самой Анны и  матери  Феди. А  когда младшей Аленке исполнилось три года, на свет появился Ванюшка.
Анна хотела назвать сына Григорием в честь погибшего на войне брата. Но тут впервые за всю их совместную жизнь,  воспротивился Федя.  «Иван»- достаточно четко произнес отец ребенка. Почему  он назвал сына именем погибшего своего отца, он никак не смог бы объяснить. Но  имя это  настолько засело в его мозгу, что не смотря на робкие возражения жены, Федор настоял на имени Иван.
Быстро налаживалась послевоенная жизнь. Колхоз в котором работали  Симаковы и их односельчане, заметно  разросся . Увеличилось  и поголовье   колхозного скота .  По решению Районного Комитета Партии,  руководству колхоза, а впоследствии — совхоза, были выделены дополнительные  земли.  В довоенное время эти площади , никогда не знали плуга.   Весной  на поднятие  новых земель  вышла целая тракторная бригада, возглавляемая Федором Николаевичем Симаковым.  Землю подняли до самого озера, заросшего по берегам густым камышом.
Того самого, где 20 лет назад   «случайно» утонул  видный чиновник Куйбышева  Панкин Семен.
На самом высоком месте у озера стояли несколько засохших берез. Никто не задавался вопросом,  отчего эти березки потеряли связь с жизнью. Отчего им вздумалось высохнуть.
 Здесь, рядом с этими сухостойными стволами  решено было  возвести какое-нибудь строение.  В  разгар крестьянской страды    на ночевку  домой за десяток километров не наездишься. Вот и возвели колхозники общими усилиями достаточно добротный и просторный дом. Здесь ночевали после напряженного трудового дня. Здесь хранили  рабочий инвентарь и запасные части для тракторов.
В десяти метрах от основного жилища, построили небольшой сарайчик для хранения бочек с солярой.
 Подальше от сарая , с другой стороны дома,  возвели своего рода полевую кухню. 
В летнее время Федор  Симаков едва ли не полностью переселялся в  это жилище, прозванное колхозниками Летней Бригадой.
  К тому времени Федору  перевалило за пятьдесят. Две старшие дочери закончив институты, вышли замуж и обе жили и работали в г Куйбышеве, бывшем Каинске.  Младший сын его , двадцатилетний Ванюшка недавно вернулся из армии. Паренек работал вместе с отцом на тракторе и  заочно учился в СХИ. В будущем он мечтал стать  председателем  колхоза.  Жена Федора Анна   и к пятидесяти годам оставалась все такой же худенькой, кроткой и тихой домохозяйкой.
  Супруги более 25 лет прожили в дружном браке.  И Федор прекрасно знал, что для его Анны нет большего счастья, чем забота о своей семье.  Несмотря на то, что он до сих пор по мальчишески нежно любил свою жену, Федора непреодолимо тянуло   в летний дом под  высохшими  деревьями.
И он нередко оставался здесь на ночь даже тогда, когда этого не требовала  работа.
Прошло много лет. В преклонном возрасте умер отец Федора, Николай Сергеевич Симаков. Они с женой продолжали жить в своем доме, отклоняя  предложения сына переехать в его дом.  «Я еще не хожу под себя и ложку мимо рта не проношу - сердился старик - Мы с Еленой еще сами хоть куда» 
Умер Николай во сне,  спокойно  и тихо. Елена  Потаповна не надолго пережила мужа.  Через полгода в начале  лета 1981 года  мать Федора   ушла вслед за супругом.
Весенне - посевные работы в совхозе «Путь к коммунизму» были закончены.  Наступило то временное затишье в селах, когда все посеяно, а пора покосов еще не подошла.   Сам Федор Николаевич и все члены его тракторной бригады занимались ремонтом и профилактическими работами  техники, готовя ее к уборочной страде и покосам.
В тот вечер, как впрочем и другие вечера, Федор допоздна задержался в  гаражах.  А когда пришел домой, увидел встревоженное лицо Анны. - «Федюшка, что-то маме совеем плохо. Я уж Ванюшку-то за тобой собралась послать» - кинулась она ему навстречу.
Федор прошел в комнату, где последние полгода лежала его мать, почти не вставая с постели.  Елена  Потаповна бледная как простыня, на которой она лежала, казалось спала. Но едва Федор подошел к ее постели, старая женщина открыла  совершенно потускневшие глаза..
«Пора мне сынок, к папке твоему - тихо прошелестела старушка.   - « Ждет он, зовет каждую ночь.»   Сердце Федора охватила нежность и жалость к беспомощной матери.  «Ну что ты,  мамочка дорогая. Ты же у нас еще крепкая.  Поживи еще, на правнуков порадуйся. На свадьбе Ванюшкиной  погуляй. А там уже посмотрим» -  Федор пробовал говорить бодро, с юмором, но голос дрогнул и он торопливо кашлянул, чтобы скрыть смятение. Уж слишком жалок был вид умирающей старушки.
 Свою, непривычно длинную речь Федор выговорил почти не заикаясь. И сам запоздало удивился этому. Видно  потрясение его было слишком сильным . Хоть и раньше Елена  лежала больной, но не такой бледной и  потухшей, как в данный час.
«Сядь сынок. Трудно мне.  Помру сегодня. Сказать тебе кое-что надо.» - голос умирающей был настолько слабым, что Федору пришлось нагнуться почти к самому лицу матери.
«Ты знаешь, что не кровный сын нам. Но люблю я тебя больше жизни. И Коля любил.  Бог дал нам хорошего сына. И внуков хороших, и правнуков здоровеньких. Чей ты, я не ведаю. Но не сын красных бойцов. Те крестов не носили. А на тебе крестик был, Феденька. Так сына нашего звали, того, что умер за год до твоего появления у нас. Тебя Коля на руках принес из оврага.    Нынче ровно  пятьдесят годков тому назад это было. Ты там без сознания лежал. И не говорил еще ничего потом почти год.  Очень сильно был напуган ты чем-то , сыночек мой. А крестик свой забери и носи.  Его наверное тебе родная матушка одела. И крещенный ты, по всему видно. За божничкой крестик твой лежит. В старом доме нашем. Ты же у нас коммунист. Вот я  раньше крестик тебе и не отдавала.
 Батюшка Сталин наш, народец в большой строгости держал. В то время мы не только крестики от глаз людских прятали. Головы поднять боялись. Сейчас  за веру никто не гоняет.   А крестик твой на фронте Николая моего от пули и плена хранил. И тебя от недугов сохранит. Одень крестик, сыночек. Последнее мое желание такое. От кровных твоих родных он даден. А матушка с батюшкой твои, похоже крестьяне были набожные или  из священников.   А может быть ты из купеческих. Кто ж знает. Очень ты долго не мог отучиться от молитв. Кто ты, откуда, не помнил. А лобик свой крестил постоянно.» 
   Елена Потаповна шептала  эти проникновенные слова задыхаясь и останавливаясь на каждом слове.
 Она замолчала и кажется уснула, а потрясенный Федор долго еще сидел рядом с матерью, держа ту за руку.
 Он знал, что не родной сын  своих родителей. Но Федор привык думать о том, что настоящие его мать и отец погибли, защищая Советскую власть. Нельзя сказать, что  Федор был разочарован. Просто непривычно было как-то осознавать себя сыном каких-нибудь «врагов народа».    
Хотя он давно уже знал кто они на самом деле. Те люди, высылаемые властями в холодные, отдаленные места  в годы становления Советской власти.  Те, которых расстреливали без особого разбирательства.
Той же ночью Елена Потаповна тихо отошла в мир иной.
 После похорон, Федор сходил в старый дом родителей и забрал  крестик о котором ему сообщила мать. Ничуть не раздумывая, он  одел его на шею и спрятал от посторонних глаз под  рубашкой.
Той же ночью Федору приснился странный и очень ясный сон, который он потом еще долго помнил так, будто все происходило наяву. Он видел  какого-то старого человека в одеянии церковного батюшки. Тот  держал в руках младенца и что-то шепча, несколько раз окунул  ребенка в деревянную лохань , наполненную водой.
Рядом стояли какие-то люди. Горели лампады и позади священника из полумрака прорисовывались десятки икон, висящих на стенах. В момент погружения младенца в воду, Федор во сне почувствовал себя совершенно мокрым.   Потом священник одел на шею ребенка крестик на  тонком шпагате. Точь в точь такой же, какой был на шее самого Федора.
«Именем Господа нашего Иисуса  нарекаю тебя Василием» - прозвучало в мозгу Федора.
Сон был настолько реалистичным, что проснувшись, Федор еще несколько мгновений чувствовал себя  совершенно мокрым, будто только что вышедшем из воды.
Чем ближе подходил к концу июнь того лета, тем сильнее хотелось Федору посетить дом на полевом стане, в котором он не был уже пол месяца. Причин для визита на полевой стан вроде бы не было. Ни посевная, ни покос. Дом стоял запертым на огромный (амбарный) замок. Горючее для тракторов во избежание пожаров,  из сарая  перевезли в поселок сразу же после окончания посевных работ.
Жизнь на полевом стане ненадолго проснется во время покосов. Но покосных угодий рядом с озером немного. На два-три дня работы.
А вот в уборочную страду снова забурлит все в добротном  доме. И горючее завезут И продукты для кухни.  Работ  на дальнем участке том на десять дней, а то и больше будет.
Ехать вроде незачем к засохшим березам, но Федор, как юноша перед свиданием с любимой, не находил себе места. Как сам он считал,  тоска по умершей матери, невольное  чувство вины перед ней гнало его из дома. Как-то в выходной день, уже под вечер, Федор  завел свой старенький «москвич» и отправился за 10 километров от дома. Туда,  куда его почему-то тянуло с неодолимой силой. А особенно после смерти матери.
 Надвигалась гроза.  Федор гнал свой дребезжащий «Москвич» по пустынной дороге, стараясь успеть на полевой стан до начала грозы. Ключ от  пустого дома лежал в его кармане.
 В дом он вошел  изрядно промокшим от дождя. Едва Федор закрыл за собой дверь, сверкнула  необычно яркая молния и раздался такой сильный разряд грома, что  оглохший Федор невольно присел у двери.
Пробравшись в темноте к топчану, покрытому сенным матрацем, Федор присел на его краешек. Вскоре  шум в голове, вызванный грозовым разрядом прошел. Появилась какая-то необыкновенная легкость и ясность ума.
Не осознавая своего действия, Федор просунул руку под ворот сорочки и тихонько погладил нательный крестик. Откуда-то из глубины сознания наружу вплыли   слова молитвы - «Отче наш, ежи еси на небеси….»
 Федор шептал слова молитвы, которую иногда мельком слышал от матери своей Елены Потаповны.
Слова эти лились из его уст легко, без привычного  заикания и заторможенности речи. 
Придя в себя, Федор с удивлением обнаружил, что лицо его было залито слезами, а на душе было радостно и светло. «Аминь!» - шепнул кто-то рядом, словно теплый ветерок пронесся по  помещению заставленному деревянными топчанами.
 Ничуть не испугавшись, Федор осмотрелся. Затем он  зажег спичку и засветил керосиновый фонарь, что стоял рядом на столике.
 Убедившись в том, что в доме он один, Федор подумал о том, что видимо, не ведомо человеку смертному того, что может быть там, где в данный момент находились его  самые родные люди. Его родители приемные и настоящие. Его друзья, знакомые и близкие , ушедшие с этого света.
Гроза  затихла. Лишь отголоски ее доносились откуда-то издалека. Шума дождя тоже не было слышно. Горизонт, за который совсем недавно закатилось солнце, заметно посветлел.
Федор  покинул дом и спустился к камышам на берегу озера.  Раздвигая их плотную поросль,  он неторопливо двинулся к воде.  Застоявшаяся вода  источала не очень приятный запах. Но Федор двигался дальше, пока не закончились камыши.  Он сам не понимал, зачем идет к воде. Просто захотелось и все.
Федор долго стоял по колено в воде, пристально всматриваясь в низкое темное небо. Что хотел увидеть он там?
Вернувшись в дом, Федор снял мокрые кирзачи. Размотал и выкрутил носки и портянки.  Отправляясь на работу, рыбалку или  в лес за его дарами, Федор предпочитал кирзовые сапоги с портянками всей прочей обуви.
Сапоги он  приспособил. вниз голенищами на специальные подставки у печи. Портянки  повесил за печью, которую тут же затопил.
Когда в доме заметно потеплело, Федор разделся и развесив одежду для просушки, улегся на топчан, натянув на тело старенькое лоскутное одеяло которое привез из дома в самом начале ночевок в этом месте.
Несмотря на некоторую необыкновенность этого дня, Федор быстро и крепко уснул.
 Снились ему уже знакомые по прошлым снам люди. Бородатый, крепкий старик,  пожилая  женщина в старинном одеянии. Какие-то молодые   мужчины и  женщины, совсем молоденькие девчушки и дети.
Взрослые чинно сидели  на длинной скамье, что стояла вдоль печи в доме, где спал в этот момент Федор. Дети тихонько перешептываясь, толкались у  теплой иечи и внимательно рассматривали  спящего Федора. И взрослые, и дети вели себя странно. Слишком скромно и чинно. У всех во взглядах, даже у детей чувствовалась глубокая печаль.
«Здравствуй, Васятка. Рад за тебя . Мольбами нашими не пропал ты, к хорошим людям попал. - голос старика был негромким, но Федор четко слышал каждое его слово. - Молись за нас Василий.  И за врагов наших молись. Ибо не знали, что творили. Мстить никому не надо. Да и некому мстить за гибель нашу страшную. Ибо предал их Господь суду преждевременному. Пропало семя их и не возродится более. А наше семя, продолжение рода нашего в тебя, Васятка.  Род наш вечно длиться будет. Хоть и под другим именем. Не беда это. Господь видит все, а людям необязательно. Ты главное, земле кости наши предай. Тяжко нам под водой гнилой.  Креста Господнего нет над нами».
С лавки поднялся   достаточно молодой мужик. И красивая женщина, что сидела рядом с ним поднялась за ним. «Сынок наш дорогой. Рады мы за тебя -  Федор не видел, чтобы губы женщины шевелились. Но слова ее он слышал  так ясно, что захотелось скорее встать, чтобы убедиться, что это не сон.  - Прощай Васенька. Крест нам сооруди и отпой в церкви. Много лет  тяжесть на грудь давит.»
Федор резко сел в постели.   
Взглянув в сторону печи, он  еще несколько мгновений наблюдал  неясные силуэты сидящих на лавке людей. Они медленно стушевывались, расползаясь по дому чуть заметным, голубоватым свечением.
 «Кто вы? Как фамилия моя? Отзовитесь» — прохрипел Федор, с мольбой протягивая руки к опустевшей скамье.
 «Ни к чему, Василий. Что надо, сам вспомнишь.  Главное, схорони нас по христиански»- снова зазвенело в голове.
Выбравшись на крыльцо, Федор громко, совсем по детски зарыдал, прижимая к груди руки. «Батюшка, матушка, братик мой  Петруша, тетушки, дядюшки мои родные   »- болью билось в груди.
 Он вспомнил почти все. То ,что помнил  в прошлой жизни восьмилетний мальчик Вася Сухорев.
И сейчас,  не в силах унять острейшей боли и смятения сердца, Федор вновь, как и пятьдесят лет назад, переживал события того, страшного июньского дня 1930 года.
Вернувшись домой в село, Федор не откладывая задуманного, вернее подсказанного ему во сне, отправился к председателю  совхоза, в котором проработал много лет.
Председатель,  услышав его просьбу о  необходимости почистить дальнее, практически ничейное озеро, удивился.    -  «Ты что это, Николаевич выдумал? Делать нам больше нечего, как ил со дна поднимать?. Технику гробить, горючее жечь. Ради чего? Объясни мне, старому дураку. Иль ты и сам под старость лет из ума выживать начал». Случись такое  двадцатью годами раньше, Федору пришлось  бы несладко.  Но годы Сталинских «перегибов» остались далеко позади.
Многочисленные «враги народа»  в большинстве случаев были реабилитированы. 
И несмотря на то, что Федор являлся все еще членом КПСС, он  рассказал председателю  совхоза почти правду о том, что с ним произошло. Умолчал лишь о своем «разговоре» с призраками родных людей.
«Молния вчера рядом со мной  так в землю шарахнула, что  память мне поначалу отшибло. А как пришел в себя, так и понял, что вспомнил я все о себе. Детство свое, родителей, деда с бабкой, тетушек своих молоденьких, дядек, братишку своего лет шести.   Ну и всех остальных. А самое страшное, что вспомнил я где и как их положили  не то Чекисты, не то бандиты какие. Мал я еще на ту пору был. Не разбирался особо ни в чинах, ни в званиях. Побили их всех с детьми малыми. Там, на том самом месте, где сейчас совхозный дом на полевом стане стоит.   Один я случайно выжил.   По березам признал я то место.»
 Пораженный услышанным, председатель сдался не сразу, мотивируя это тем, что вполне мог ошибиться малый ребенок. И попутать место расстрела родных. Или вообще насочинять, приняв желаемое за действительное.
 Но Федор уверенно стоял на своем и председатель сдался. -  « Технику я тебе дать могу всего на день. Проведем, ка очистку берега для удобства водопоя для скота. Я тебе Федор так посоветую. Соберем собрание, а ты сам к людям с поклонам подойди. Иначе, ни как . По какой статье расходов я должен людям оплатить эту работу?  Планом не предусмотрено. В выходные  чистить озеро должны добровольцы.   Сразу же озвучь, что работать они будут бесплатно и по  личному желанию».
Так и поступили. Большинство односельчан Федора, уверенные в том, что на предстоящем собрании будут решаться вопросы о  покосах, дружно пришли в контору.
 Правда раньше  собрание на такую  щекочущую всех тему, проходило в самый канун покосной поры. А в этом году,  дней на 10 раньше.
 Федор  замирая  от предстоящего  , вышел к людям и став лицом к сидящим в «Красном уголке», глубоко поклонился.  Волнуясь и заикаясь, он поведал людям все ту же историю, что озвучил  председателю совхоза двумя днями раньше.
Оглушенные известием о том, что уважаемый всеми Федор Симаков, вовсе и не Федор, и не Симаков, люди некоторое время молча переваривали сенсационную информацию. Большинство  пришедших на собрание, знали историю Федора. Просто  подзабыли со временем и привыкли к факту , что Федор, это Федор Симаков и есть.
 А тут такое известие. Бомба для  сравнительно небольшого села.
 Первой опомнилась престарелая соседка Федора, хорошо помнившая, как  50 лет назад, Николай Симаков принес на руках в свой дом маленького неизвестного мальчика. «Ой, люди добрые. Так ведь не знал он и не помнил чей. А теперь выходит вспомнил! Это ж надо! Через столько лет. И люди там, в озере точно есть.  Внук мой в еще лет десять назад говорил, что череп человеческий блесной выудил. Со страху закинул снова в озеро и больше ни ногой туда!  Получается, что Федоровы родичи там побиты были? »
Вслед за  женщиной зашумели,  заволновались все жители. Изо общего гула голосов донеслись слова. «Какая разница, кем были его родные. Купцами,  попами или наоборот красными революционерами. Похоронить по человечески надо, а то беда. Всему совхозу удачи не будет.»
 В первый же общий выходной, с утра у дома  Симакова собрались едва ли не все жители поселка. С лопатами, ведрами, секачами для камыша.  Директор, как и обещал, выделил трактор с бульдозерной лопатой и  телегой для вывоза  груза.
Весть о необыкновенном случае в совхозе,  дошла и до районного города. Для помощи Симакову в поисках останков родных, из Куйбышева прибыла специальная комиссия из трех человек.  Две женщины среднего возраста и моложавый мужчина, до поры, до времени не вступали в контакт с жителями поселка. Приехали они на райкомовской Волге. На ней же и к месту работы отправились.  Большинство добровольных помощников  загрузились в тракторную телегу. Остальные добирались до озера кто на чем. На мотоциклах, "Москвиче» Федора,  на телеге, запряженной совхозными лошадьми.
 После того, как  все прибыли на место, образовался небольшой, стихийный митинг. И тут слово взял мужчина из районной комиссии.
 «Товарищи — громогласно  провозгласил он — я и мои коллеги   в той или иной мере являемся антропологами. Я лично изучаю ископаемые кости и черепа людей. Определяю их возраст и прочее. Если здесь, как утверждает руководство совхоза, мы найдем останки людей, их необходимо будет доставить в областной институт для изучения. Поэтому я прошу всех быть очень осторожными при  работах трактор не должен    работать на месте предполагаемого захоронения. Работать только руками.  Осторожно набирать донный ил в ведра. Выносить на сухое место и промывать. Любые останки мы собирать будем сами. Едва ли  здесь будут  трупы  расстрелянных.  Если и вправду здесь что-то есть, то скорее всего, это  древние цивилизации. А они являются собственностью Государственных музеев ».

 Возмущенный Федор  торопливо подошел к антропологу- . «Вы чего распоряжаетесь здесь, товарищ- сердито спросил он. - Пятьдесят лет вас не тревожило  где и как лежат расстрелянные люди. Теперь вы на них права заявляете. Это мои близкие родные. Родители и прочие родственники. Их при мне расстреливали. Я — прямой  наследник их костей. И вам  их изучать не дам. Ищите свои древние цивилизации в другом месте.  Все останки моих родных будут похоронены на кладбище под крестом. А насчет трактора, я и сам считаю, что бульдозер может только камыш на берегу  расчистить.»
Поднялся неимоверный шум. Все односельчане Федора встали на его сторону. Присоединился к ним и подъехавший на «Запорожце» батюшка из единственной действующей в округе церкви. И несмотря на то, что мужчина из  районной комиссии пригрозил  людям милицией, те дружно  потребовали , чтобы «антропологи»  убирались восвояси.
 Люди разделились на несколько групп и началась торжественная и грустная работа. Вначале   бульдозер очистил подступы к озеру , затем люди с лопатами и ведрами осторожно вошли в озеро. Вскоре на берегу выросло несколько расползающихся кучек ила, с которого  обратно в озеро стекали потоки  грязной, затхлой воды.  Как ни странно, но первую находку совершил Федор.  Поднимая очередной раз лопату со дна, он увидел на ней часть маленького желтовато-серого черепа. Коротко вскрикнув, Федор упал на колени прямо в воду и осторожно принял на руки верхнюю часть детского черепа. Над озером повисла гнетущая тишина. 
Полсотни людей разных возрастов застыли в скорбном единодушном молчании, нарушаемом тихим всхлипыванием женщин. Печальную находку Федор вынес на берег и бережно опустил на чистую простыню, расстеленную на  траве его женой Анной.
  И сразу же после первой «удачи»,   подобные находки посыпались одна за другой. Люди  выносили и  складывали на простыню отдельные кости, фрагменты черепов и скелетов людей.
 Почти все женщины не скрывая слез,  тихонько плакали и крестились. Священник   , размахивая кадилом с курящимся ладаном, бормоча молитвы  оставался рядом с останками людей до самого вечера.
Люди работали до позднего вечера, не ропща и не разгибая спин. Когда уже порядком стемнело, односельчане Федора без лишней суеты  разъехались по домам. Федор остался в доме. А этот раз сын его Иван не оставил отца в одиночестве и остался с ним.  Найденные останки родных, Федор накрыл краем простыни и оставил до утра.
 Ночь прошла спокойно. Души мертвых не побеспокоили на сей раз своего родственника.
 Работа продролжалась и на следующий день до тех пор, пока  фрагменты скелетов совсем не перестали попадаться в ведра и на лопаты  людей. К вечеру кто-то из односельчан привез гроб. Федор самолично  уложил в него завернутые в простыню кости своих родных.
 
  Вчерашний священник исправно отпел над открытым гробом положенные гимны и молитвы. 
Простой гроб  с  останками зверски убитых людей  перевезли в поселок и до утра оставили в сенях  дома Симаковых. А наутро все, кто имел возможность передвигаться, все кто не был занят на самых необходимых работах в совхозе, потянулись ко двору Федора, чтобы  проводить его родных в тот путь, о котором те, похоже  не забывали все эти пятьдесят лет.
Милицейский наряд, видимо направленный из районного города «антропологами», не смея нарушать торжественную и печальную эту процессию,  двигался на своем УАЗе следом за людьми, идущими за гробом.
Гроб похоронили тихо, без митингов и речей. Безо всякой той суеты, которой больше всего опасались представители Правопорядка. Они не подозревали, что перед похоронами Федор лично попросил людей не шуметь и никого не обвинять в смерти воих близких . Ведь именно об этом его просили призраки родителей.  Последнее пристанище родных отныне охранял добротный крест.

Люди в поселке долго еще не могли позабыть о  таком громком происшествии. Но где бы не заводился разговор о бесчестиях и преступлениях бывших не то бандитов, не то «борцов за власть Советов» , Федор и его  близкие, спешили погасить любое громкое обсуждение.
 Он знал, что его деду священнику не понравилось бы осуждение его убийц.  «Любая власть от Бога» - говорил дед при жизни. Как ни странно, но  Федор помнил те слова, сказанные дедом Сухоревым Иваном Лукичем.
Кто его знает, от Бога ли любая власть , существующая на земле. 
 Судьба или что-то другое, о чем нам до поры до времени не дано знать, сами осудили и наказали преступников. Ни один из них не дожил до старости, ни один из их не оставил после себя продолжение свого рода.  А такие, как Василий Сухорев, его дети, внуки  , правнуки где-нибудь до сих пор счастливо живут в этом мире.  Преумножают свой род   и  дарят радость другим людям.