Уж много лет ищу отгадку – я заинтересована во всех религиях, копаюсь в них без конца, составляю по кусочкам свою собственную веру, без церквей и ритуалов… Воздвигаю, так сказать, свой собственный храм Любви.
Какие, интересно, слова нашёл Иешуа, чтобы рыбак, посвятивший всю свою нехитрую жизнь еврейскому Богу, сердитому и строгому, вдруг поверил странному этому человеку с глазами ребёнка, и первым пошёл за ним?.. Ушёл прочь от всего привычного. Почему-то услышал в зове высокую поэзию истины, узрел свет, невидимый дотоле... Доныне.
Взгляд третий
Привычный моим глазам вид Иерусалима, самого что ни на есть центрального района нашей Планеты и моего сердца, казалось бы, уже не должен меня так сильно волновать каждый мой приезд, но не тут-то было. Включается какое-то специальное зрение души, выхватывающее из общей картины то, что ей, душе, необходимо – всякий раз что-то новенькое, и всегда щемящее.
Очень хорошо, если с вами такие попутчики как у меня сейчас – немногословные, заинтересованные… Иерусалим очень выигрывает, если ваши спутники не трещат без умолку – город сам звучит редким по красоте разноголосием, и обязательно нужно слушать эту песнь. Я люблю слушать.
Стандартные экскурсии по Иерусалиму мне обычно не нравятся – я люблю неорганизованно! сама! – но сегодня без этого никак, если хочешь побывать со своими подругами во всех здешних местах силы за один день. Нужна экскурсия.
Гид немного раздражает меня: мало того что мне есть с чем сравнить, так ещё и ответственность колет меня иголочкой в область сердца – я очень хочу, чтобы Город понравился моим подругам! Увы. Бесконечно долго обсуждаются какие-то организационные моменты – сначала посещение магазина сувениров в виде крестов и икон, потом предстоящий обед в деталях, потом замена неработающих наушников… А автобус наш в это время проезжает всё любимое мною. Всё любимое остаётся незамеченным, волнуюсь я. «Не волнуйся, – говорят мои внимательные подруги. – Мы всё видим, всё запоминаем и чувствуем. А ты нам расскажешь потом своими словами».
Ну вот, высадили нас.
Оливы очерчивают место человеческой трагедии – именно здесь, в Гефсиманском саду, в молитве, страхе, вере, любви и предательстве одновременно, строго по написанному в книге судьбы свершилось то, что не даёт покоя человечеству уже пару тысячелетий. Так или иначе, покоя не даёт.
Лица моих подруг светлеют от причастности и торжественности – оливы умело поддерживают причастность и торжественность всем своим видом… где вы найдёте ещё такие оливы?! Нигде. «Я буду верить, что это те самые деревья, – говорит одна из подруг. – Это ведь ни на что не повлияет, если я буду верить?»
Мы заходим в храмы – совсем недавно поставленные и очень древние, светлые и закопчённые временем и молитвами. Я знаю здесь каждый угол, так мне кажется. «Богородица Дева, радуйся», – нежно здороваюсь с иконой Божьей Матери в гроте с её, Марии, пустым гробом, и сажусь на лавку. Люблю здесь посидеть и понаблюдать. Храм Гроба Богородицы – один из сильнейших на свете, я чувствую его силу. Сюда приходят разные люди, и мусульмане тоже. Мария, или Мириам, любима всеми. Все хотят её помощи.
Мои подруги счастливы – тоже почуяли необыкновенную мощь места… Кроме того, всегда полезно узнать что-то новое. Например, что здесь похоронена вся семья – и старые родители Марии, и её муж Иосиф… Все они здорово настрадались при жизни, страшно представить.
Храм тёмный; лампады и свечи дают приглушённый спокойный свет, но учащают сердцебиение. «Нужно на воздух, – предлагаю я, – хорошего понемногу». Поднимаемся из подземелья по широкой лестнице, медленно, всё время оглядываясь, всматриваясь в темноту с мерцающими всплесками света…
У нас еще минут пятнадцать до общего сбора группы – ничего страшного, постоим в тени церковного дворика, водички попьём. «Смотрите, какие красивые люди…» – говорит одна из нас. О Боже, и правда…
В углу, рядом с входом в грот, расположившись молчаливым табором, сидят женщины в белых одеждах. Головы покрыты марлевыми покрывалами, прекрасные лица строги, и нет сил оторвать от них взгляд, так они картинно-экзотичны и в то же время реальны… Это эфиопы, говорю я, их здесь много… как, впрочем, и всех остальных.
Глаза, угольно обведённые ресницами, тёмная оливковая кожа, чёткие контуры лиц, молчаливость аскеток… хотя у некоторых видны золотые украшения… А у некоторых татуировка на лбах – маленькие крестики. Несколько женщин с детьми на руках. «Наверняка ждут своих, чтобы всем вместе идти вниз к Мириам за помощью», – предполагаем мы.
Сидящая с краю – совсем юная красавица, лет шестнадцати на вид, а то и младше… – держит годовалую девчушку в таком же белом платье как у всех остальных. «Ой, – тихонько говорим мы, улыбаясь малышке и её маме, – можно с ума сойти, какая же она хорошенькая… Какие глаза огромные! Волосики спиральками…» Девочка, и правда, словно нарисована талантливой рукой, хочется смотреть на неё… рассматривать… но мы не в музее. Юная мама не улыбается в ответ, только чуть кивает нам в знак благодарности за внимание.
«А посмотрите, какой мальчик! – шепчу я, выбрав новый объект для восхищения, и… мгновенно осекаюсь, одновременно соединившись глазами с подругами. У ребёнка водянка или что-то в этом роде – лысая голова вытянута страшным образом… При этом лицо его красиво той же эфиопской красотой – глубокие чёрные глаза, грустные, притягивающие. Мать крепко держит его обеими руками, прижав к себе…
Не успеваем даже оформить словами своё понимание – какое несчастье, когда дети так больны... И какая вера в Деву Марию: ведь скорее всего это паломничество – последняя надежда для матери… Вот что мелькает в наших головах и сердцах.
А дальше в одну секунду переворачивается мир, и я не верю… и хочу проснуться! – мальчик выгибается, начиная плакать, и его мать сначала встряхивает его изо всех сил, наверное, так она его успокаивает… и, не добившись чего хотела, бьёт его по лицу – коротко и резко. Через мгновение бьёт второй раз. Так же коротко и резко. Отработанным ударом. Мальчик замолкает, и она снова прижимает его к себе обеими руками…
Окаменев, словно жена Лота, мы стоим столбами. Мать больного мальчика, почуяв опасность от нас и ещё крепче прижав к себе ребёнка, поворачивает лицо в нашу сторону… и мы вздрагиваем, если соляные столбы могут вздрагивать. Лично я вижу лицо рептилии – змеи или ящерицы… скорее, змеи. Раскосые узкие глаза, рот ниткой. Злое лицо. Она смотрит с вызовом не только на нас. Даже вообще не на нас. Она медленно сканирует пространство вокруг, а огромная лысая голова сына прижата к её плечу…
Ничего не изменилось. Никто не удивился. Женщины с покрытыми головами, в белых одеждах, с прекрасными строгими лицами всё так же молча сидят у входа в Храм, ожидая милости Богородицы.