Радости и любови миддлрид

Авель Хладик
Дорогой дневник, иди сюда!

Дважды пять будет семь. Это известно каждому школьнику, но не все знают что, сумма первых чисел так же равна семи!
 
Накануне вечером я сидел на диване, смотрел в окно и читал "Антоновские яблоки".
В другое время на этом месте своего миддлрида я бы отложил в сторону книгу, по привычке закрыл глаза и подрочил бы на творчество Бунина, но не могу, ибо такова природа математического знания.
 
Поэтому ощущаю себя диалектично - немножко пифагорейцем и немножко Гиппасом.
 
2.
Для тех, кто не сведущ в истории мирового духа, сообщаю, что Гиппас был товарищем другого философа - Пифагора и одним из немногих, редких людей, кому пришлось умереть два раза.
 
О нем сообщает нам Ямвлих в сочинении «О пифагорейской жизни».
Все дело в том, что пифагорейцы были закрытым, тайным, религиозно-политическим обществом, чем то напоминающим современные масонские ложи. Оно называлось "Пифагорейский союз" И, кроме посвященных, там никого ни арифметике, ни прочим тайнам не учили.
 
То что «Пифагоровы штаны на все стороны равны», а также то, что Земля круглая, космос квадратный бесконечный, а орбиты планет находятся между собою в пропорциях, соответствующих интервалам тонов семиструнной кифары и что из этой пропорциональности расстояний и времен обращения планет возникает гармония вселенной знали только действительные члены пифагорейского союза и простым смертным они своих секретов  не открывали.
 
Более того за разглашение этих тайн можно было лишиться самого дорогого, если кто меня правильно понял.
 
Гиппас оказался не в меру болтлив, и он нарушал главную негласную заповедь пифагорейцев - не меняй привычек ради толпы. Он привычки поменял и открыл опарышам - простым гражданам древней Греции, недостойным посвящения и скреп, страшную тайну природы соизмеримости и несоизмеримости. За что и получил от пифагорейского союза сполна. Высшую меру без права на помилование и вечное забвение.
 
Хотя нам не стоит забывать, что пифагорейцы - это такие античные герои, которые похожи скорее на задротов из сериала Теория большого взрыва, чем на бесстрашных и беспощадных воинов света в сияющих доспехах, забрызганных кровью врагов ислама.
 
Бывшие сотоварищи по союзу, отомстили Гиппасу по своему, по ботански жестоко и беспощадно.
Вот что пишет известный доксограф о казни ренегата: "они прониклись к нему (Гиппасу) такой ненавистью и отвращением, что не только изгнали его из своего общежития, но и соорудили ему гробницу в знак того, что они считают своего бывшего товарища ушедшим из жизни». Т.е. виртуально похоронили заживо.
 
Его запрещено было называть по имени, и если надо было все же Гиппаса помянуть, то говорили следующее: «оный муж». Вот так он умер первый раз.
 
Воистину - страшна и непредсказуема была месть античных ботанов, не то что теперь
 
Вторая смерть, по свидетельству того же Ямвлиха, была более прозаичной.
«Оный муж», первый построивший, к слову будет сказано, сферу из двенадцати пятиугольников, погиб в море во время шторма КАК НЕЧЕСТИВЕЦ.
 
3.
Времена меняются. Слабые гибнут. Как, впрочем, и сильные. Толпами.
 
Утром я перечитывал то место в "Parerga und Paralipomena" где сказано:всё, что может приключиться с человеком от рождения до смерти предрешено им самим.
 
Отсюда следует, что всякое незнание или неведение - обычные уловки,
всякая случайная встреча - свидание,
всякая война - любовь,
всякое унижение - раскаяние,
всякая потеря - обретение,
всякий крах и падение - тайное торжество,
всякая смерть - самоубийство.
 
Такая, слегка устаревшая индивидуальная теология, позволяет обнаружить в нашем мире подспудный порядок и чудесным образом сближает нас с богами.
 
Все просто - когда в богов перестают верить, они перестают верить в нас. И для них нет большего удовольствия, чем созерцать борьбу людей с проблемами, которые они сами же и создают.
 
Ведь ничто так не греет сознание господина Высшего Существа, ничто так Его не утешает как мысль, будто все наши прозрения, несчастья, удачи, радости и ненависти, любови и увечья, пожары и слёзы  - добровольны.
 
А ещё, только Он один знает, что в жизни нечего побеждать, кроме страха перед самой жизнью