Осознать себя

Валентин Спицин
Не будет открытием, если я скажу, что все народы хоть чуточку, но отличаются друг от друга, и русские тут не исключение. Более того, насчет русских с незапамятных времен установилось мнение о загадочности их души. В качестве примера могу привести записки маркиза де Кюстина, в значительной мере посвященные этому феномену.

Не знаю, была ли русская душа менее загадочной, когда мы жили в причерноморских степях, но после бегства на Север, она становилась все более непонятной лицам других национальностей. Проблеме этой посвящены труды многих философов, в том числе и русских. К моему стыду, я трудов этих не читал, знаю о них исключительно по комментариям. Не скрою, это от того, что философские труды, а особенно русские, нудны и велеречивы до жути, а у меня математический склад ума, где высшей доблестью считается отточенность формулировки и краткость, которая, как известно, сестра таланта.

Но порой качества души народа приобретают решающее значение в судьбе этого народа. Так было с Японией, США, вот совсем недавно с Китаем, это примеры ускорения развития стран благодаря специфическим качествам населяющих их народов. С Россией всё наоборот: менталитет ее народа является едва ли не главным тормозом развития. Почему так?

«Французский историк русского происхождения Антуан Аржаковский в прошлом году отправился в долгую поездку по России. Там уже вовсю обсуждали предстоящие президентские выборы и их заведомо предсказуемый исход, но французского специалиста по России и православию интересовала отнюдь не политика. В нем говорили русские корни и стремление понять сущность русского народа, которую на Западе принято называть загадочной русской душой. Результатом поездки стала книга «Путешествие из Петербурга в Москву: анатомия русской души».

«Русская интеллигенция родилась после публикации «Путешествия из Петербурга в Москву» А.Н.Радищева, – говорит Антуан Аржаковский. – Как в среде либеральных интеллектуалов, так и среди интеллектуалов-марксистов, Радищев – непререкаемый авторитет. Я повторил его маршрут, встречал местных жителей, беседовал с ними и пытался понять – что же не так. А не так в России очень многое. Но цель моя – не критиковать. Цель моя – попытаться понять и найти путь к исцелению.

Так родился этот путевой дневник. «Путешествие из Петербурга в Москву: анатомия русской души» вышло в марте в издательстве Salvator.

«Этап за этапом, в Петербурге, потом в Угличе и в других городах, до самой Москвы я встречался с людьми, среди которых были и старые друзья, как, например, историк Андрей Зубов. Я беседовал с таким количеством народа, что, вернувшись во Францию в июле прошлого года, решил изложить все это в книге», – все еще по-французски рассказывает Аржаковский.

«Я повествую о своем путешествии. Но в реальности говорю о русской душе, которая во Франции воспринимается как некий миф, но которая и для самих русских остается загадкой. С позиции путешественника, стороннего наблюдателя, я пришел к выводу, что ДУША ЭТА БОЛЬНА. Я говорю о причинах этого недуга. О его исторической подоплеке. Я пытаюсь продемонстрировать те эпизоды истории, которые являлись поворотными, как, например, эпоха Ивана Грозного, когда зародился имперский менталитет. Я пытаюсь понять, как исцелить это ложное восприятие прошлого, ложное восприятие власти, суверенитета, но и ложное представление о Боге, потому что есть у этого и теологическое измерение».

После того, как я прожил 17 лет в России и на Украине, я понял, что проблема эта – не только политическая. Это связано не только с Путиным. Проблема более глубокая. Антропологическая. Речь идет как раз о душе. О том, как исцелить раны прошлого, а вместе с тем – раны этой души.

Аржаковский цитирует поэта и мыслителя Владимира Вейдле, который напоминает в своем эссе «Мысли о Достоевском» фразу митрополита Филарета: «В РУССКОМ НАРОДЕ ТЕПЛОТЫ МНОГО, А СВЕТУ МАЛО». «Мне кажется, в этом есть большая доля истины. Действительно, русская душа очень открытая и щедрая, но часто ей не хватает понимания прошлого», – говорит историк. Это как раз то, о чем часто говорит Андрей Зубов или мой любимый философ, которого я цитирую в книге, Николай Александрович Бердяев. Он основал интеллектуальное движение персонализма, где вся основа – это личность. Личность – это не только индивидуальность, которая имеет гражданство, которая может покупать или выбирать. Личность – это человек, который имеет отношение, который может самореализоваться через общение, через отношения не только с Богом, но и с другими людьми. Он имеет функцию, миссию в общественном проекте».

«Я неоднократно слышал, как Путин цитирует Бердяева, – рассказывает Антуан Аржаковский. – Но в этом не было понимания. На политический курс в России скорее влияет Иван Ильин и те мыслители, которые были пропагандистами фашизма. Ответ, который Бердяев дал Ильину [см. ниже -ВС], в России не цитируют».

По мнению Аржаковского, необходимо вернуться в эпоху Ивана Грозного, понять и осознать события того периода, как то предлагает школа возрождения русской философии и историографии Бердяева, Федотова и других:

«В России политика как будто не зависит от человека. Это – политика государства, или общественные отношения. Здесь влияет то, что нет уважения к гражданину. Это первое. Второе. История XX столетия в России трагическая. Более 60 миллионов человек погибли – от войны, но также и от коммунистической идеологии. А это означает, что в каждой семье есть трагические истории. Об этом нужно говорить. Нужно дистанцироваться, через воспоминания и критическое повествование. Иногда нужно просить прощения. Эта работа началась [в России] в 90-е годы, но потом прекратилась».

Последствия этой коллективной амнезии можно наблюдать в ментальности людей, говорит французский историк. «Во время моего путешествия я заметил некий скрытый смысл в том, что мне говорят некоторые люди. Они говорили одно, но в случае негативной реакции собеседника всегда имели запасной вариант. Такой подход не позволяет отстаивать свои убеждения», – считает он.

Свидетельством «болезни» русской души Аржаковский называет также такие социальные проблемы, как алкоголизм и семейное насилие: «По статистике, 14 тысяч женщин в год погибают от рук своих партнеров. Это – одна женщина каждые 45 минут. Это трагедия. И если в дополнение к этому принимаются новые законы, которые не призваны защитить страдающих от семейного насилия женщин, создается ощущение тотальной незащищенности». Он цитирует доклад Владимира Милова и Ильи Яшина «Путин. Итоги. 2018», согласно которому за 18 лет нахождения Путина у власти российское государство получило более трех с половиной триллионов долларов с продажи природных ресурсов, но за этот же период количество больниц в России сократилось вдвое:

«Ситуация трагическая. Государство, которое строится, это мафиозное государство, совсем не правовое государство. Эти выборы – не настоящие выборы, это имитация, не настоящая демократия. Ситуация болезненна, и это связано и с пониманием суверенитета. Какова миссия государства? Какова миссия церкви? Бог участвует или не участвует в этом мире? Как понимать зло? Эти вечные вопросы, которые есть у Достоевского, должны сейчас вернуться для обсуждения».

Только вернувшись к таким вечным вопросам и отказавшись от ложной теологии, считает французский историк, русские смогут написать новую, более открытую историю прошлого, исцелить недуги общества и государства, отречься от имперского менталитета и создать для России прекрасное будущее, которого она достойна». https://www.svoboda.org/a/29140009.html

А теперь, как и обещал, о споре Бердяева с Ильиным.

«В 1926 году Бердяев написал рецензию на книгу Ильина «О сопротивлению злу силою» и назвал ее «Кошмар злого добра». Бердяев пишет о заражении русской православной эмиграции ядом большевизма. Дело, конечно, не в Ильине, а в вечной опасности превратить крест в оружие понуждения и насилия. Когда «злое добро», кажется, становится мейнстримом, статья актуальна как никогда.


Никакая жизнь не может цвести в этом царстве удушающего, инквизиторского добра. Такого рода демоническое добро всегда есть моральное извращение. Напрасно И. Ильин думает, что он достиг той духовности, отрешенности и очищенности от страстей, которые дают право говорить от лица абсолютного добра. Добро И. Ильина очень относительное, отяжелевшее, искаженное страстями нашей эпохи, приспособленное для целей военно-походных.

Он ныне отдал дар свой для духовных и моральных наставлений организациям контрразведки, охранным отделениям, департаменту полиции, главному тюремному управлению, военно-полевым судам. Может быть, такие наставления в свое время и в своем месте нужны, но они принижают достоинство философа. «Чека» во имя Божье более отвратительно, чем «чека» во имя дьявола. Во имя дьявола все дозволено, во имя Божье не все. Это причина того, что дьявол всегда имеет в нашем мире больший успех.

Книга И. Ильина громко свидетельствует о том, что автор не выдержал духовного испытания нашей страшной эпохи, что он потерпел в ней нравственное поражение. Книга эта есть болезненное порождение нашего времени. И. Ильин заразился ядом большевизма, который обладает способностью действовать в самых разнообразных, по видимости противоположных формах, он принял внутрь себя кровавый кошмар, не нашел в себе духовной силы ему противиться. Большевики сознают себя носителями абсолютного добра и во имя его сопротивляются силой тому, что почитают злом. Именно им свойственно резкое разделение мира и человечества на два воинствующих лагеря, из которых один знает абсолютную истину и действует во имя абсолютного добра, другой же есть предмет воздействия силой, как находящийся во тьме и зле.

Как и все инквизиторы, И. Ильин верит в принудительное и насильственное спасение и освобождение человека. Он придает принуждению, идущему от государства, благодатный характер,— оно превращается в непосредственное проявление любви и духа, как бы действие самого Бога через людей. Все реакционные и революционные инквизиторы, начиная с Торквемады и до Робеспьера и Дзержинского, почитали себя носителями абсолютного добра, а нередко и любви. Они убивали всегда во имя добра и любви. Это — самые опасные люди. Дух этих людей гениально изобличил Достоевский.

В действительности и христианская вера, и всякая здоровая этика должна признать не только свободу добра, но и некоторую свободу зла. Свобода зла должна быть внешне ограничена в своих проявлениях, но эту свободу зла нужно признать во имя свободы добра. Отрицание свободы зла делает добро принудительным. Абсолютный кошмар коммунизма в том и заключается, что он хочет принудительной организации добра, хочет принудить к добродетели.  Безблагодатное законничество И. Ильина сказывается в том, что он не столько хочет творить добро, сколько истреблять зло. По этому узнается законник. Тонкие различия, которые он устанавливает между насилием и понуждением, есть казуистика и софистика законника. Отвратительнее всего в книге И. Ильина его патетический гимн смертной казни.

Вопрос совсем не в том, оправдан ли меч и действие силой, а в том, что есть добро и что зло в эпоху мирового кризиса, эпоху конца старого мира, «новой истории» и рождения новых миров. Спор с И. Ильиным совсем не формальный — это есть спор о самом содержании добра, об осуществлении в жизни Христовой правды. Любовь к человеку, милосердие и есть само добро, неведомое отвлеченному идеализму И. Ильина».  https://orthodoxspain.livejournal.com/200970.html

Возвращаясь к русской душе, мне кажется, что в ней спор между Бердяевым и Ильиным не угас. Как пишет Д.Быков: «Сегодня мы сталкиваемся с типично отечественным явлением: извлечением из тьмы веков какого-то одного, пусть и чрезвычайно одарённого автора в ущерб всем прочим. Между тем в русской жизни главное – контекст, самое интересное – дискуссия, и пусть в спорах почти никогда не рождается истина, но само состояние спора приближает нас к её пониманию куда лучше, чем зазубривание официально разрешённых цитат. Величие Ильина именно в том, что он поставил вопрос, а вовсе не в том, что он весьма субъективно на него ответил. Главное событие в русской философии двадцатых – именно спор Ильина с Бердяевым: один призывает покончить с интеллигентскими слабостями и метаниями, другой пугает новой инквизицией и возвращением средневековья. Лично я не люблю Бердяева – по мне, он демагог и путаник; но он наглядно представлял важную часть спектра. Сегодня Бердяева не видно, а без него Ильин не столько полезен, сколько опасен. У нас нет сегодня внятного и последовательного либерального мыслителя, который защищал бы свободу не с позиций разнузданного потребителя или развинченного жлоба, а с точки зрения последовательного гуманиста».

Русская душа, как правильно подметил о. Филарет, больна, в русском народе теплоты много, а свету мало. Доброта в ней отлично уживается с любовью к насилию, сталинизму и имперским раболепием. И такой «букет» сложился не случайно, русская душа складывалась «по Ильину» не одно столетие, и происходило это под безальтернативным влиянием природных условий, в которые попал наш народ. В отличие от европейцев, наши производительные силы прекратили развитие, рыночные отношения стали чем-то вроде фигуры речи, а единственной формой государственности стало самодержавие, насилие и мафиозное государство. Несокрушимая логика Зимовья приучила к двоедушию и рабскому почитанию барина, царедворца и самого самодержца, чин стал важнее человека. А все либеральные ценности вроде свободы и гуманизма – пустым звуком. Народ превратился в быдло, а правители в полусумасшедших бандитов.

Наверное, пора осознать, что со времен Бердяева с Ильиным прошло без малого сто лет, а поезд и ныне там, мы до сих пор мусолим одни и те же слова: это ли не неопровержимое доказательство давно прекратившегося развития? Увы, еще ста лет у нас нет, и в полном соответствии с законами природы страна в тундре должна исчезнуть, а ее народ раствориться в иных народах, и наш след останется только в исторических судьбах этих народов.

Валентин Спицин