Глава 17. Время собирать...

Ганди
Куполообразная крипта, обустроенная в подземелье дворца Нумы Помпилия, ставшего резиденцией римских царей, тускло освещалась пламенем горящего масла в медном блюде, установленном на треноге в центре крипты. По ее периметру, медленно и плавно, словно тени СИЛЫ, разделенные пламенем, сквозь которое они пристально вглядывались друг в друга двигались, распустившая факел густых огненно-рыжих волос, Танаквиль и, окруженная блеском иссиня черного ореола, Окризия – царица и рабыня, Рыжая Ведьма и Темный Ангел. Тишина крипты была звенящей, «наэлектризованной», пронизанной слышимой им одним вибрацией, без слов, без выпадов, глаза в глаза, поединка. И, будто вторя динамике этого противостояния, языки пламени, вдруг взмывали к вершине свода, словно озаряя их лица огнем преисподней. «Ты читаешь ему Книгу…» - «Мы читаем много книг…» - «Не лукавь…» - «Греки зовут ее Екклесиаст…» - «Проповедующий?! Его бремя – быть царем, а не проповедником! Как зовёшь ее ты?! ...» - «Коhелет – Собрание Мудрости. Мудрости быть царем …» - «Откуда она? …» - «Из, покоренной персом Киром, Иудеи …» - «Зачем ему мудрость покоренных царей?! …» - «Это не мудрость царей. Это – мудрость ВРЕМЕНИ …» - «Ты спишь с моим мужем, рабыня …» - «Я сплю с царем! Ты спишь с моим сыном, колдунья …» - «Я сплю с ЦАРЕМ …» - «Да будет так …» - «Да будет так …»
Внезапно, приглушенный перекрытиями крипты, сверху донесся шум, в котором явственно различались встревоженные возгласы слуг. Взбежав по лестнице, они оказались в просторном атриуме. В дальнем углу, положив голову на руки, у небольшой мраморной подставки, спал Тулий. Вокруг склоненной головы юноши, ярким обручем светился огненный нимб. Властным жестом прекратив шум, все еще опасливо переминающихся в стороне, слуг, царица снова пристально посмотрела на рабыню.
- Да будет так …
- Да будет так …
Тулий открыл глаза – нимб плавно растворился в мягком сумраке, не причинив вреда, но став СОБЫТИЕМ. Под своды атриума, громыхая доспехами, вошел Тарквиний.
- Ты спал, Тулий?! И тебя не страшит кровь твоего первого похода?!
- Нет.
- Ты либо глуп, либо дерзок. Смотри не проспи свою славу!
«Sic transit gloria mundi»  … Что ж это за место такое – Рим, где случайно брошенная кем-то фраза, отзывается эхом в истории цивилизации?! Что ж это за народ такой, Римляне, чья история – воплощение таинственной и неуловимой силы – ВЛАСТЬ.

* * *
- Что ж это за место такое – Рим, где случайно брошенная кем-то фраза, отзывается эхом в истории цивилизации?! – С искренним изумлением воскликнул Вадим, прочитав «Veni, vidi, vici»  на эмблеме пачки «Marlboro», прежде чем вернуть ее в нагрудный карман рубашки.
- Ну не кем-то, а Юлием Цезарем. – Улыбнулась Кьяра. – Хотя это еще одно удивительное свойство Рима – превращать своих правителей в цивилизационные символы, «иероглифические» понятия мировой культуры. Нигде, как в Риме …
Звенящий, «прозрачный», наполненный синим, до ультрамарина, небом и ярким весенним солнцем – Рим, воистину – Вечный Город, где ВЕЧНОСТЬ ощущается, как часть повседневности, обычных деловых будней. Они приехали в Рим из Флоренции, продолжая свое свадебное путешествие, которым завершилось их первое совместное «дело» - проявление, через новые сетевые инструменты, таинственного, мистического, непознанного. Востребованность ее СИЛЫ и его таланта, создали то «волшебство», ту «химию», что позволила им справиться с угрозой, но и наполнила жизнь ощущением естественности их единства. Они больше не могли, просто не представляли себе быть друг без друга и гармоничность этого союза, казалось, наполняла гармонией окружающий их мир. Он не был прост, но он был логичен – в нем были причины и, обусловленные ими, следствия, что создавало незыблемо (как тогда казалось) необратимый порядок течения ВРЕМЕНИ. В лаборатории уже появился Йорам, но в их жизнь еще не вошла тень ХАОСА, в котором причины и следствия, как в каком-то театре абсурда, постоянно меняются местами – непредсказуемо и жестоко.
- Ты знаешь, у меня странное чувство. – Кьяра внимательно посмотрела на Вадима. – Дежавю наоборот. Будто все это будет в каком-то прошлом.
- Мне бывает трудно тебя понять.
- Я абсолютно уверенна, что история основания Рима связана с какой-то аномалией времени.
- Что ты имеешь ввиду?
- Римская письменная традиция связывает основание Рима с Троянским героем Энеем, чьи правнуки, Ромул и Рем, а точнее – Ромул, убивший Рема, 4 октября 754 года до Рождества Христова, заложил Город. Но Троянская Война датируется 13-м веком до нашей эры, а возможно (и даже, более вероятно), гораздо раньше. А это означает, что Эней должен был жить, как минимум, 400 лет! Но и это не все – такими же долгожителями должны были быть и его спутники! Вся история Энея пронизана ощущением некоего предназначения. Не только нарочито дидактическая Энеида Вергилия, но и многочисленные мифы, говорят о предначертанной ему СУДЬБЕ стать родоначальником нового народа, больше – новой ЦИВИЛИЗАЦИИ, которая должна начаться с основания ГОРОДА. Опираясь на туманные пророчества призраков умершей жены и отца, он решает основать город на Крите, но быстро понимает, что ошибся. И вот тут происходит СТРАННОЕ. Отплыв с Крита, корабли Энея попадают в СТРАШНУЮ бурю, которая прибивает их к берегам Ливии, во владения царицы Дидоны. Но Дидона основала Карфаген на территории нынешнего Туниса, лишь в 826 году до нашей эры. То есть, «буря» перенесла Энея и его спутников не в пространстве, а во времени. Карфагенские приключения Энея и основание Рима разделяют, примерно, 70 лет. Версия о правнуках, основавших Вечный Город, укладывается в этот временной промежуток гораздо лучше, чем в многовековую историю. И то, что «скачок» произошел именно у берегов Крита, тоже не случайно. Если принять за истину (а нет оснований полагать иначе) теорию отцов-основателей о существовании некоторых «энтропийных воронок» в четырехмерном пространстве-времени, одной из них должен быть Крит: вряд ли может быть случайным, что титанида Рея спрятала младенца Зевса от БОГА ВРЕМЕНИ Кроноса, именно на Крите. Именно Крит позднее становится родиной Микенской цивилизации.
- Красивая теория. Есть только одно «но». Ты говоришь о мифах, как достоверном историческом факте.
- Видишь ли, понятие «достоверности» в академической истории древнего мира, слишком недостоверно, чтобы на него опираться. Да и наше последнее «дело», показывает, что мифы могут быть куда «аутентичнее» академических теорий. Но и это не все! Не то, чтобы это «не давало мне покоя», но мне всегда была любопытна тайна близнецов Афродиты от бога войны Ареса, Фобоса и Деймоса. В мифологии они обозначены лишь именами, за которыми нет судьбы, нет хотя бы какого-то описания событий их жизни, что для персонажей такого ранга просто «противоестественно», если это слово применимо к мифам. Будто повесили таблички с именами на, обозначенные пророчеством, пустые ниши … пока Эней не попадает на Апеннины. Тезка титаниды – матери Зевса, внучка Энея – сына Афродиты, весталка Рея зачинает здесь сыновей, Ромула и Рема, от бога войны Марса (Ареса). Сбылось древнее пророчество – Арес наконец получает своих близнецов, в жилах которых течет кровь Афродиты!
Из парадного створа дверей церкви Санта-Мария-ин-Арачели вышла свадебная процессия, возглавляемая невестой – высокой, статной, «породистой», лет тридцати чернокожей женщиной, с правильными европейскими чертами лица, держащей на руках очаровательного, по-африкански, курчавого мальчика и женихом – поджарым, лет сорока, рыжеволосым белым мужчиной, на полголовы ниже своей избранницы, в дорогом, отливающем темно-синим, костюме и красном галстуке на фоне кремовой рубашки. Выстроившиеся по бокам, приглашенные радостно осыпали выходящих пригоршнями риса. Процессия была немногочисленной, но как-то достойно, без вызова, богатой, что вполне соответствовало месту (и, видимо, цене) церемонии. А с вершины Капитолийского холма открывалась величественная панорама развалин Древнего Форума, будто впитавшего энергию толпы, нет – НАРОДА РИМА, внимавшего, стоявшим здесь, полководцам и ораторам, составляющим с толпой элементы единого механизма, имя которому – ВЛАСТЬ, таинственная и неуловимая сила, творящая ИСТОРИЮ. Казалось, еще чуть-чуть – и им откроется тайна этого Города, где ВЕЧНОСТЬ ощущается, как часть повседневности, обычных деловых будней…

* * *
«Sic ERIT IN gloria mundi» . Я не посылал в бой воинов Рима – я их вел. В какой-то момент я не понял – я почувствовал, что ДОЛЖЕН встать во главе центральной манипулы, принявшей главный удар. Было ли мне страшно? Не знаю – я об этом не думал, как не думал о славе, о том, чтобы прослыть героем… И это не «кокетство» и, уж конечно, не «любовь к простому народу» - я просто сделал то, что диктовала логика ВЛАСТИ, здесь и сейчас. Я показал им, что я не «достоин» власти – я ВЛАСТВУЮ, властвую не только над ними – над СУДЬБОЙ, в яростном и азартном порыве вырвав у нее ПОБЕДУ – право на ВЛАСТЬ. И они, бывалые воины Рима, покрытые шрамами былых сражений, признали за мной это право, поставив триумфатором рядом с законным царем, Великим Воином, Луцием Тарквинием Приском. Так на одной колеснице, во главе триумфальной процессии, мы въехали в ворота Рима. Так осознал я свое призвание – властвовать!
Женщины, Танаквиль и Окризия, в белоснежных льняных хитонах, как две свечи, залитые солнцем, стояли на вершине парадной лестницы, ведущей к портику, обозначающему вход во дворец. Взбежав по лестнице, мы, повинуясь скорее порыву, нежели традиции, преклонили колена.
- Приветствуем вас, Великие Женщины Рима!
Погрузив свои длинные тонкие пальцы в мои волосы и слегка сдавив виски, мама потянула вверх мою голову, будто повелевая подняться. Краем глаза я увидел, как Танаквиль таким же жестом поднимает Тарквиния.
Погрузив свои длинные тонкие пальцы в мои, еще слипшиеся от пота под шлемом волосы, Танаквиль слегка потянула вверх мою голову, словно повелевая подняться. Я вдруг осознал, как я люблю эту женщину. Когда-то, будучи еще почти девочкой, со слипшейся на лбу прядью рыжих волос, в изнеможении, завершившем опустошающий, почти животный, за гранью рассудка, порыв страсти, опускаясь радом со мной на ложе, она предрекла мне быть царем. Это было забавно, казалось продолжением любовного бреда, но полнота ее искренности была приятной. Я еще не осознавал, какой силы колдунья осчастливила меня, презренного сына греческого политэмигранта, своим выбором. Со временем, страстность ушла из наших отношений, проявив чувства куда более глубокие и зрелые – благодарную привязанность, нежное восхищение ее силой. Я никогда не оскорбил бы ее связью с другой женщиной, если бы знал, что это ей неприятно. Но однажды я не понял – почувствовал, что ее тяготит физическая близость со мной. Я не мог позволить такой малости разрушить то великое и светлое, что нас объединяло. И она была благодарна за то, что я избавил ее от разрушительной необходимости выбора – она нуждалась во мне не меньше, чем я в ней. Взаимность этих чувств не потерпела бы лжи, ибо, каким-то непостижимым образом, составляла основу той СИЛЫ, что облекала меня ЦАРСКОЙ ВЛАСТЬЮ. Другим проявлением той же СИЛЫ стала в моей жизни Окризия, но иная и иначе – Рыжая Ведьма и Темный Ангел. Я счастливый человек!
- Приветствуем вас, Великие Воины Вечного Города!
Когда-то, будучи еще почти девочкой, я почувствовала избранность этого сына греческого политэмигранта, будто магические вихри Великого Сумрака сгустились над его тенью, которую он отбрасывал в НЕВЕДОМОЕ. Люди бывают отмечены этой удачей, как цветом волос, глаз, кожи – это часть их Вселенского Я, получаемая с рождения, а, возможно, и до него, а потому – это не их заслуга, это их СУДЬБА. Большинство обычных людей, лишенных этой избранности, способны ощутить ее у того, кто рядом. Общность, в которой это ощущение вызывает страх и зависть – обречена. Великий Ромул понимал это как никто другой, а потому изначально задал культ этой избранности, обозначив родовые курии ею отмеченные, как патрицианские. Инерции этого посыла хватит на тысячу лет. Я это знаю! Я это чувствую!!! Так же, как я почувствовала пустоту вокруг тени Тарквиния. Я не знаю, когда и как это случилось и вряд ли он сам в этом повинен. Мужество и навыки искусного воина позволяют ему оставаться царем, но магия СУМРАКА покинула его. Может быть, потому что рядом появился другой, кому суждено занять его место? Он не лучше и не достойнее – эти чисто человеческие понятия здесь смехотворно нелепы! Он тот, кто отмечен СУДЬБОЙ! Я слегка потянула вверх голову Тарквиния, повелевая ему подняться. Краем глаза я успела увидеть, как Окризия таким же жестом поднимает Тулия.
Я оказалась на улицах осажденного римлянами Корникула, когда Спурий со своими телохранителями обходил город. Он забрал меня во дворец, просто, будто подобрал монетку на улице, а затем попытался взять силой, силой похоти, порожденной сознанием обреченности. Я отразила его силу своей – СИЛОЙ СУМРАКА. Я убила его. Наверное, я должна была испытать шок – убийство есть убийство, даже по понятиям этого времени, но я его не испытала. Впервые в жизни, ощутив власть над СИЛОЙ, я испытала восторг, будто трансформация ПЕРЕМЕЩЕНИЯ открыла во мне некий шлюз, наглухо задраенный условностями моего мира. А моего ли? Затем я открыла римлянам крепостные ворота. Тарквиний (он еще не знает, что в истории его назовут «древним», в отличие от его сына – «гордого», хотя тому больше подходит эпитет «подлый») не пощадил город, но пощадил меня. Оказавшись в его дворце, я почувствовала странную тревогу. Это не был физический дискомфорт и даже не предчувствие, но ПРЕДОЩУЩЕНИЕ. Впервые я испытала его еще у подножия Кайласа, но отмахнулась от этого чувства, приписав его проявлениям странностей МЕСТА. Несколько позже я поняла, что беременна, так же, как я поняла, что это будет сын и под каким именем он войдет в историю – шестой царь Древнего Рима Сервий Тулий. О нем будут слагать легенды! Его назовут богом или полубогом! Но все эти легенды, вместе взятые бледнеют перед истиной тайной его рождения: его отцом БЫЛ человек, который БУДЕТ жить через 2,700 лет после его рождения. Даже выговорить это тяжело, а каково было принять?! Но и это оказалось возможным. Я приняла невероятность этой реальности и реальные условности этого мира, будто заняла некую нишу … Предназначенную мне судьбой?! Вселенской необходимостью?! Провидением?! Слова … слова … Просто в этой нише, кроме моего сына, нашлось место еще одному – искусному воину, Римскому царю, растерянному и одинокому человеку с душой заплаканного ребенка – Луцию Тарквинию Приску! Он так и не понял, что же с ним произошло, когда и как он потерял любовь единственной дорогой ему женщины! Было ли мне его жалко? Возможно. При других обстоятельствах, этого могло бы оказаться достаточно, но нас свело нечто гораздо большее. Сама принадлежащая СИЛЕ, Танаквиль, Рыжая Ведьма, была неудержимо влекома к любым ее проявлениям в видимом ею мире людей. Она не могла ни осознать, ни контролировать этого тяготения, как мы не можем контролировать силу тяготения Земли! Моя ПРИЧАСТНОСТЬ имела диаметрально противоположное эмоциональное воплощение – меня восхищало спокойное мужество людей, способных сохранять Достоинство, даже будучи лишенными мерцающей магии СУМРАКА, но «осиянными» блеском ТАЛАНТА.
- Омойте грязь крови с ваших тел. Все готово к триумфальному пиру. – Ровным властным голосом произнесла царица.
- Будет много вина и много бахвальства. – Усмехнулся Тарквиний.
- Ваш триумф – свидетельство их права на эту маленькую слабость. – Ответила Окризия.
- Я распоряжусь о раздаче даров плебсу. – Сказал Тулий.

* * *
Площадь вокруг фонтана Треви обладает, трудно передаваемым словами, но явственно ощутимым, изысканным шармом, неотъемлемой частью которого является пестрое туристическое многолюдье. Величественный Океан, выезжающий на раковине-колеснице, запряженной гиппокампами, в сопровождении тритонов, каким-то невероятным образом образует гармоничное сочетание с обилием больших и малых бутиков и ресторанчиков, его окружающих. Нарочитая наивность праздной толпы, заполняющей фонтан монетами в надежде на лучшую жизнь, чем-то сродни радостной наивности Рождества, которое здесь никогда не кончается. Вечный Город, где ВЕЧНОСТЬ ощущается, как часть повседневности, обычных деловых будней!
- Странное, какое-то «радостное» место.
- Ты тоже это почувствовал? – Кьяра скосила глаза на Вадима.
Они сидели на парапете фонтана, с бездумным любопытством разглядывая живописную толпу.
- Между прочим, муниципалитет города собирает здесь полтора миллиона евро в год. Неплохой «малый бизнес»!
- Ты слишком прагматична, что особенно нелепо в таком месте – по всем законам логики, его просто не должно быть!
- Что ты имеешь ввиду?
- Логика – это наука, которая говорит: «Если так было, значит так будет». Как такое может быть, что в столице Католицизма, пустившего по ветру (в буквальном смысле – на кострах инквизиции) миллион человек в борьбе с языческой ересью, с бессмысленной жестокостью преследовавшего даже монотеистический Иудаизм, с которым связан «генетически», возникает этот, воплощенный в камне, на века(!), апофеоз языческой мифологии?! А «монетарная» традиция этого места, так и вовсе – идолопоклонство.
- Ну все эти события очень сильно разнесены в пространстве и во времени. Борьба с Альбигойской ересью отстоит от сооружения этого фонтана примерно на пятьсот лет, а антисемитская кампания испанской инквизиции, возглавленная марраном Торквемада – лет на двести. Кто-то из великих сказал: «Горе той стране, у которой даже антисемиты и те – евреи». За это время Католицизм нашел в себе силы преобразиться. Ко времени этого строительства, одной из целей инквизиции, как она их формулировала, было предотвращение еврейских погромов, устраиваемых протестантами. Любопытно другое: как такое стало возможным, что, вышедшее из Иудаизма, Христианство исключило Иудаизм из культурного контекста западной цивилизации?! В Храме апостола Петра, урожденного еврея Шимона, ставшего первым Папой Римским, мы видели мраморных херувимов, держащих книги, на развороте которых начертаны ивритские письмена, цитирующие начало книги Бытие. Ивритские, а не греческие и не латинские. Иврит был широко распространен, как язык сакральной терминологии и шифровальной системы военизированных католических образований, самым одиозным из которых был Орден Тамплиеров. Но фактом открытой, массовой культуры Иудаизм так и не стал. Очень немногие из этих правоверных христиан ассоциируют героев Ветхого Завета с евреями. Вспомни полотна старых мастеров: одежды Ветхозаветных персонажей на них, в «лучшем» случае стилизованы под арабские, а в худшем – воспроизводят европейские наряды средневековых щеголей. Тем более удивительным и ЗАГАДОЧНЫМ представляется шестой царь Древнего (языческого!) Рима – реформатор Сервий Тулий. Многие из его реформ открыто перекликаются с религиозными текстами в традиции Иудаизма. Например, установленный им порядок освобождения рабов и клиентов от патронажной зависимости в точности соответствует аналогичному «механизму», описанному в Торе.

* * *
Пир был в самом разгаре и в точности соответствовал «предсказанию» Тарквиния – обилие пьяного бахвальства уже давно перестало соотноситься с реалиям похода, но его искренность вызывала скорее улыбку, чем раздражение. Тулий ощутил на плече легкое прикосновение и, еще не оборачиваясь, понял, что это – мама.
- Ты задумчив в разгаре пира. Тебя что-то тревожит?
- Помнишь, я уснул здесь, в атриуме, накануне похода?
- Да, конечно! Тебе что-то снилось?
- Это был необычный сон. Я помню каждую его деталь, цвет неба, людей, одетых в странные цветные одежды, статуи Лучезарного Старца и изваяния наших богов. Я видел, как из ворот странного строения на месте храма Юноны Монеты, вышла нубийская царица, обернутая белой тканью, сшитой как ионийский хитон, но слишком откровенно облегающей ее тело. Рядом был римлянин в отливающей тёмно-синим одежде, которую мне трудно описать. Я видел тебя. Ты была с мужчиной. Вы казались счастливыми.
- Я не казалась – я действительно была счастлива. Думаю, ты уже понял, что это был не сон. Это было ВИДЕНИЕ. Ты видел то, что БЫЛО в очень далеком БУДУЩЕМ. Как бы нелепо это не звучало, но это так. Мужчина, что был рядом со мной – это твой отец …
- Разве мой отец не царь Корникул Спурий, которого ты убила, чтобы спасти город?!
- Это то, что я рассказала всем, когда римляне вошли в город и то, что они пересказали тебе, когда ты повзрослел. К счастью, Спурий не имеет к твоему рождению никакого отношения – я убила его раньше, чем он смог овладеть мной. Правда столь невероятна, что я не смогла бы ее рассказать, даже если бы захотела. Дата моего рождения отстоит от этого вечера на 2,700 лет в будущем! Череда странных и загадочных обстоятельств привела меня и твоего отца к подножию магической горы, обладавшей свойством менять время. Магия горы разделила нас: твой отец оказался в будущем а я – в прошлом.
- И ты никогда больше его не видела?!
- На острове Крит есть магический камень, который позволил мне, в последний раз, связаться с твоим отцом и даже увидеть его, незадолго до твоего рождения.
- Ты рассказала ему обо мне?
- Прости! Я не могла этого сделать: он смирился с тем, что никогда больше не увидит меня, но не смог бы смириться с тем, что никогда не увидит своего сына! Он бы просто сошел с ума …
- Значит ты «перепрыгнула» через время, как когда-то Эней?
- Да, вот только направление и дальность «прыжка» очень разные.
- Но если во времени можно перемещаться, почему мы не можем быть с ним, или он с нами?
- Людям не дано управлять этой СИЛОЙ. Эней не выбирал в каком времени ему жить. За него это решили боги, ибо у него было предназначение – заложить новый город, в котором будет жить новый народ.
- Значит у нас есть предназначение?!
- Да!
- Но какое?
- Не торопись, сын. «Ибо во многия знания много печали; и приумножающий знания, умножает скорбь» (Екклесиаст. 1:18).  Оно откроется тебе в свое ВРЕМЯ.
- «Время убивать и время врачевать; время разрушать, и время строить» (Екклесиаст. 3:3). «время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий» (Екклесиаст. 3:5). «Время любить, и время ненавидеть; время войне и время миру» Екклесиаст. 3:8). Но как понять, и кто подскажет, чему время сейчас, чтобы от великой мудрости не оказаться глупцом, наслаждаясь триумфом, когда война при дверях?!
Внезапно, со стороны внутреннего двора раздался истошный женский крик, продолженный глумливым мужским гоготом, в котором угадывались голоса сыновей Анка Марция
- Опять это отребье! – Поморщился, вставая, Тарквиний. – Позор памяти Великого Царя Рима. В бою бы такую наглость!
Пошатываясь, он пошел к выходу. Тулий поднялся вслед за ним.
- Останься! – Мать схватила его за руку. – Это ответ на твой вопрос!
- Он один, а их – трое. – Улыбнулся Тулий, мягко, но решительно освобождая руку. – К тому же, он пьян.
Позднее он не раз спрашивал себя, что было бы не замешкайся он тогда в атриуме? Он опоздал на какие-то мгновения. Оказавшись на пороге внутреннего двора, он успел увидеть, как один из Марциев, стоявший в тени и сзади, занес над головой царя шипованную клаву. В следующий момент осколки черепа и брызги мозгов окрасили лицо нападавшего абстрактной палитрой оттенков красного. Несколько капель долетели до Тулия. Ощутив их на своем лице, еще раньше, чем успел осознать, что это, Тулий, с диким воплем, рванулся вперед. Он любил Тарквиния, заменившего ему отца, но не боль утраты заставила его сейчас броситься навстречу сыновьям четвертого римского царя, Анка Марция, считавших Тарквиния виновным в том, что не они унаследовали курульное кресло. И не холодная, расчетливая ярость боя двигала им. Это был гнев, взорванный в крови отвращением к подлости, которому его научил Тарквиний. Он успел многому его научить! Ударом ноги в грудь с разбега, он отбросил шагнувшего навстречу и боднув другого в подбородок, так, что его голова со слышимым хрустом откинулась назад, устремился к тому, который нанес роковой удар. Он продолжал бить в его лицо, когда оно уже давно превратилось в кровавое месиво. Чьи-то руки, множественной оберегающей силой, оттащили его в сторону. Уцелевшие сыновья Анка Марция, с робкой, пугливой надеждой оглядывали, сбежавшихся на шум, от пиршественного стола, воинов.
- Они убили Царя! – Сказал ровным голосом, в котором, однако чувствовалась негодующая ярость, эквит Клавдий.
- Пусть забирают того поганца, над которым поработал Тулий! – Произнес, сжимая огромные, как кувалды, кулаки, центурион, Гней Марк Курций. – Если богам будет угодно, чтобы он выжил, пусть это произойдет не здесь! Рим – слишком чистое место для такой грязи! И да здравствует Царь Великого Рима, триумфатор, Сервий Тулий!
- «Сервий» значит – «раб», ибо он и есть раб, сын рабыни. Но раб не может быть царем! Пусть это решает царица, родившая наследников!
- С каких это пор ты, внук этрусского медника, Публий Ветурий, стал так радеть о чистоте патрицианской власти?! – Танаквиль слегка прищурила глаза, отчего они стали похожи на лезвия бритвы. – Или ты забыл, что наследники – еще дети. А может быть, напомнить тебе, что означает имя «Публий»? Но ты прав – это решать мне!
Подойдя сзади, она мягко положила руку на плечо Тулию.
- «Сервий» значит – «служитель». Так пусть же будет царем Великого Рима достойный служитель, чем недостойный плебей! – Танаквиль в упор, не мигая, посмотрела на Окризию. – Да будет так!
- … да будет так! – Эхом отозвалась побледневшая Окризия.
«Да здравствует Царь Великого Рима, триумфатор, Сервий Тулий!» - прогремело в, тускло озаряемой факелами, черноте ночи, многократно отраженное стенами двора, ПОСВЯЩЕНИЕ ВО ВЛАСТЬ!

* * *
Вадим и Кьяра не сразу нашли, похожую на тоннель, нишу в центре Виа Кавур, которой начинается Виа Сан-Франческо-ди-Паола, представляющая собой узкую, крутую лестницу с кривыми ступенями, ведущую на площадь Сан-Пьетро-ин-Винколи, над которой возвышается знаменитая церковь, за умеренную плату, «милостиво» предоставляющая возможность любоваться величайшим мировым шедевром – скульптурной композицией, изображающей Моше Рабейну (Пророка Моисея), работы Микеланджело.
- Помнишь наш разговор у фонтана Треви? – Вдруг спросила Кьяра, глядя на, исполненную грозной динамики, мраморную скульптуру пророка.
- О том, что Иудаизм не стал фактом массовой культуры? Вот тебе зримое доказательство обратного.
- С точностью до наоборот! Рогатый Моше Рабейну Микеланджело имеет такое же отношение к Ветхому Завету, как Буратино – к андроиду.
- Не хочу показаться банальным, но его «рогатость» - следствие известной ошибки. В книге Исход говориться, что после общения с Всевышним, лик Пророка испускал лучи света, то есть – светился. Да так ярко, что окружающим было больно на него смотреть. Слово «керен», на иврите, обозначает и луч, и рог…
- Ерунда! Блаженный Софроний Евсевий Иероним, составитель Вульгаты – канонического перевода Ветхого Завета на латинский, великолепно знал иврит, а потому, никак не мог допустить такую ошибку. Доказательство – многочисленные статуи Лучезарного Пророка по всему Риму, которые, опять-таки, мало кто ассоциирует с Пророком Моисеем. Что касается этого мраморного изваяния, то благодаря гению Микеланджело (а он действительно – гений), о нем знают, практически, все, однозначно ассоциируя его с Библейским Пророком. Снабжая Моисея языческими атрибутами власти – рогами, Микеланджело СОЗНАТЕЛЬНО использует это игру понятий, демонизируя образ: в контексте Христианской хтонической мифологии, рогатый могучий старец, с исполненным гневом лицом, приобретает совершенно иную коннотацию.
- Любопытная теория, но думаю, ты лукавишь. Посмотри на него! Разве он гневается? Он страдает! Микеланджело удалось уловить самую суть, определяющую «драматургию конфликта»: Пророк Моисей, Моше Рабейну, самый ТРАГИЧЕСКИЙ образ мировой культуры. Подведя народ Израиля к границе Земли, «текущей молоком и медом», о которой мечтал, которой грезил, заочной любовью к которой сплотил целый народ, превратив толпу рабов в армию искусных воинов, сам он не мог в нее войти. И несмотря на эту обреченность, зная о ней, он исполнил ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ. Ничего не напоминает? Разве не предвосхищает эта составляющая его судьбы, судьбы многих поколений галута?! Но есть в этом образе еще нечто, что всегда наполняло меня, как бы это сказать – сентиментальной гордостью, что ли. Старая шутка: «Чего хочет раб, получивший свободу? – Купить рабов!». В каждой шутке есть доля шутки, но эта содержит нечто большее: психологическая преемственность, на которую она указывает, это ведь не просто традиция, это – система аксиом современного ему мира. Сломать существующую систему аксиом, выйти за ее пределы, удалось лишь очень немногим, даже из числа тех, чьи имена запечатлелись в истории. Моисей первым сумел преодолеть этот постулат рабства не только в своем сознании, но и в сознании последовавших за ним людей. На это ушло сорок лет, но ему это удалось! Наверное, поэтому он определил ВЛАСТЬ не как повод к самообожествлению, в противовес Египетской традиции, из которой вышел, на которой воспитывался, но как тяжкое БРЕМЯ.

* * *
«Быстрее!.. Еще быстрее!!.» Горячий каппадокийский жеребец под ним словно стелился по каменистой равнине, создавая ощущение полета. Он любил это чувство, со свистом ветра в ушах, создаваемом, убегающей под копыта, безлюдной степью. Огромный оранжевый диск закатного солнца висел над горизонтом, удлиняя резкие тени одиноких камней, наполняя пространство тревожным предощущением сумерек. В Риме он будет только к ночи. И наконец увидит ее. Совершенная в своей красоте, истинная римлянка, Герсилия, гордая и неприступная в собраниях, бесстыдная на ложе любви. При одной мысли об этом у него темнело в глазах, а воспоминание наполняло тело сладкой истомой, ощущаемой как волна странного тепла, стихии, существующей как бы вне и более величественной, чем ты сам, накрывающей тебя всего, без остатка, причудливо и непредсказуемо меняющей окружающий мир. Или только его восприятие? Иллюзия, над которой снисходительно посмеиваются бывалые воины?! Слова! Какое ему до них дело, когда рядом окажется она?! Прекрасная тезка легендарной жены великого Ромула, удостоившая его своим выбором – разве это может быть случайно?! Разве может быть знак, более явный, чем этот, предрекающий великую судьбу?! Его великую судьбу, которая начнется сегодня ночью в Великом Городе, когда он встретится с Царем Великого Рима Сервием Тулием! Ну вот, наконец, и городские ворота. Проскакав по центральной мостовой Кардо, он спешился у одного из боковых входов во дворец Помпилия. Дорогу ему преградил стражник.
- Офицер Вейентского дозора, Ларс Герминий – к царю.
Сколько раз он повторял про себя эту фразу и вот, наконец, она воплотилась реальностью МИССИИ. Стражник трижды ударил тупым концом копья о камни мостовой. Неожиданно гулкий звук этих ударов, прозвучал в ночи, словно подхваченный эхом, повторяемый другими стражниками, по периметру дворца. Через некоторое время к нему вышел начальник караула.
- Открою тебе «страшную тайну», офицер Ларс Герминий! – Начальник караула был явно доволен поводом проявить свое остроумие в однообразной монотонности служебных будней. – Сейчас ночь, и ты, наверное, удивишься еще больше, когда узнаешь, что ночью люди имеют странное обыкновение спать. Даже цари!
Ларс молча показал ему перстень с царской печатью на среднем пальце, сжатой в кулак, руки. Так же молча, начальник караула провел его в атриум и, велев ждать, исчез под сводами одной из выходивших туда галерей. Насколько помнил Ларс, эта галерея вела в покои вдовствующей царицы. «Значит, это правда! – Подумал он про себя. – А, впрочем, какая разница?». Вскоре к нему вышел Сервий.
- Откуда у тебя этот перстень и где тот, кому я его дал?
- Достойный Кассий Вецеллин дал его мне, посылая к Царю Великого Рима, ибо это важно!
Сервий не мигая смотрел на юношу и от этого взгляда, почему-то, хотелось зябко поежиться.
- Мы перехватили гонца. – Продолжил Ларс. – Поначалу он казался немым, но Благородный Кассий «сотворил чудо», вернув ему дар речи. Фидены перешли на сторону Вейи и вместе они намереваются захватить Остию, оставив Рим без соляных копей и выхода к морю.
- Ну что ж, это действительно важно. Славная работа, офицер Ларс Герминий. – Сервий впервые назвал гонца по имени. – Что-то еще?
- Наш следопыт, варвар галл… - Замялся гонец.
- С ним что-то случилось? – Иронично улыбнулся Сервий.
- Он настоял, чтобы я передал царю это … - Ларс достал из походной сумки, обернутый воловьей кожей, сверток. – Он сказал, что это важнее слов плененного вейента.
Развернув сверток, Сервий увидел, пронзенного стрелой с отломанным оперением, голубя. Лицо его изменилось.
- Ты свободен, офицер. Насколько я знаю, тебе есть чем заняться в городе и честь увидеть царя не единственная причина, по которой ты так страстно ты сюда стремился. Пользуйся моментом – нам скоро выходить в Остию.
Услышав слова царя, юноша почувствовал, как щеки его предательски запылали. «Боги! – Подумал про себя Сервий. – Он еще не разучился краснеть – совсем ребенок. А ведь я ненамного старше его». Отпустив гонца, он склонился над убитым голубем. Основание правой лапки было обернуто лоскутком кожи. Развернув его, и внимательно прочтя начертанные на нем письмена, он вернулся к Танаквиль.
- Ты все видела?
- Да. Я была в потайной комнате. Как я понимаю, голубь оказался гораздо полезнее пересказа «откровений» пленного вейента.
- Да. И конечно «пленили» они его не случайно – для них он и предназначался. Для кого предназначался голубь, теперь тоже не «загадка Сфинкса». В послании сказано, что сигналом к выступлению будет выход легиона из Рима, а предназначалось оно для чрезвычайного собрания 12-ти  в храме Вертумна. Мне всегда не нравился этот гермафродит. Посмотрим, сумеет ли это двуполое этрусское божество противостоять армии Юпитера. Однако и недооценивать его не стоит.
- Потому ты отпустил этого мальчика со словами об Остии?
- Да. Я хочу, чтобы они поверили в нашу глупость – что мы «заглотили наживку». Герсилия не преминет поведать родителям о доблести своего избранника. А весть о грядущем походе быстро распространится по Риму, достигнув ушей их лазутчиков, я думаю, уже сегодня утром.
- Вряд ли этого будет достаточно, чтобы их убедить.
- Я пошлю в Остию какую-нибудь второстепенную когорту, с шумом сопливых проводов, которых хватит на целый легион.
- Нет. Ты пошлешь туда когорту Фабиев.
- Но это ударная сила, «таран», нашего легиона! Как же мы сможем без него противостоять армии 12-ти этрусских городов, при том, что только Вейи раза в три больше население Рима?!
- Ты никогда не задумывался, как Ромул построил Рим? Как ему удалось убогую колонию превратить в Великий Город?! Весь сброд средиземноморья стекался в очерченные им границы, объявленные неприкосновенными: беглые рабы, отщепенцы, авантюристы – все, кто оказался «выплюнут» родной им средой обитания, как нечто «неудобоваримое», потенциально опасное, угрожающее стабильности и порядку. И именно эти люди положили начало великим патрицианским родам, создав порядок, право и силу, которым предстоит стать Великой Империей! Есть люди, отмеченные Магией Сумрака, особой энергией, силой, невидимой глазами, не ощущаемой пальцами, но очевидно проявляемой в жизни людских сообществ. Те сообщества, правители которых настолько глупы и бездарны, чтобы отрицать эту силу, пытаться заставить этих людей быть «как все» - обречены, ибо это сила богов. Человеку, тем более бездарному, не дано победить в этой схватке. Ромул, сам принадлежащий к таким людям, принадлежащий СИЛЕ, понимал это лучше, чем кто бы то ни было. Он создал порядок, в котором эта сила становится созидательной. Он дал им то, чего они хотели – быть избранными, быть патрициями. И вдруг оказалось, что это не привилегия, а тяжкая ноша. Ибо, если ты избранный, ты должен обеспечить благоденствие остальным, а иначе, твоя избранность – лишь бахвальство. Далеко не всем это оказалось под силу. Но те, кто выстоял – стали столпами этого Города. Сила, о которой я говорю, не дается как награда, ибо гораздо древнее самого человека, а потому, обладание ею человеку неподвластно. Она просто есть, как есть люди со светлыми, а есть с темными, волосами. Есть – с красным круглым лицом и чертами, будто вырубленными топором. А есть – с лицами бледными, продолговатыми, будто нарисованными каллиграфом. Но их ли это заслуга?! Ответ очевиден! Однако, лишив человека возможности выбрать – обладать этой силой, или нет, боги дали ему свободу выбора, как этой силой распорядиться. И вот тут начинается мудрая (если она мудрая) воля царя – сделать правильный выбор! Для этого (даже сами того не осознавая) они и назвали тебя царем, ибо сами они далеко не всегда могут этот выбор сделать!
- Как же узнать, какой выбор – правильный?!
- На этот вопрос ты должен ответить сам – на то ты и царь! Но ты должен понимать, что основу твоей власти составляют ДВЕ взаимоисключающие силы. Одна – сила избранности, сила Сумрака, сила патрицианства. Другая – сила плебса. Стремление патриция – быть избранным. Избранность – не просто его идеал, но его сущность, его способ выжить! Ради этого он готов терпеть любые лишения. Стремление плебея – быть «как все»! Его идеал, его способ выжить – всеобщее равенство. Он готов терпеть любые лишения, если их терпят ВСЕ! Сила патриция позволяет ПОБЕДИТЬ, вывести общность на новый уровень богатства, благоденствия. Сила плебса позволяет сохранить этот уровень, сделать его стабильным, то есть – воспользоваться плодами победы. Сейчас твоя задача – ПОБЕДИТЬ.
- Значит, мне нужна сила СУМРАКА! Но как узнать, кто ею отмечен, а кто – нет, если ее нельзя увидеть глазами, нельзя ощутить пальцами?! Ведь в одном роду, даже самом «патрицианском», есть и те, и другие!
- Правильно. Поэтому, ты не должен бояться отправить в Остию когорту Фабиев. Но ты должен изменить формирование боевого порядка своей армии. Боевое искусство этрусков, ты можешь победить только СИЛОЙ БОГОВ! Кто ею обладает? Самое простое проявление этой силы – удача! А наиболее ярко УДАЧА проявляется ВОЙНОЙ. Скажи, кто наиболее успешен на войне? Не в ПОЕДИНКЕ, а в противостоянии двух АРМИЙ?! Самый благородный, самый мужественный?! Ты улыбаешься – конечно нет! Может быть – самый искусный? Опять не то! Самый удачливый! Но такую удачу легко измерить добычей, богатством. Рим сейчас живет войной! Так будет не всегда, но сейчас – это так, а потому, самые богатые люди этого города, они же – искусные воины, отмеченные Силой Сумрака. Сформируй из них передовые отряды своего войска, и оно будет непобедимым!
- Формировать боевой порядок не по куриям, не по родам, а по имущественному цензу?! Но так не делает никто!
- Поэтому так сделаешь ты! Риму не нужна сильная армия! Риму нужна НЕПОБЕДИМАЯ армия! Только она может обеспечить прочный и долгий мир, который нужен тебе – Великому Царю Великого Рима! Ибо ты действительно велик, а истинное величие правителя проявляется не в войне, а в мире. После двух столетий непрерывных войн, плебсу нужен мир, а патрициям – отдых. Так ты воплотишь свое ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ!
- Я уже вижу «сильное удивление» Сената, когда я представлю им эту реформу! А чтобы убедить их ее принять, я не буду испытывать богов! Я отправлю в Остию не одну – две когорты! Пусть вейенты думают, что в Риме осталась только богатая добыча и «горячие» женщины. Боевой отряд богатых римлян я спрячу у Яникула – там это можно сделать незаметно для их соглядатаев. Мы нападем, когда они будут особенно уязвимы – в походном строю, на подходе к Риму, утомленные долгим переходом. И не 12 этрусских городов! От рассказов об этой бойне содрогнутся города Италийцев и Вольсков, Латинов и Герников, Самнитов и Умбров – всех, кто видел луну и солнце под этим небом! Мы утопим их в их же собственной моче и крови! Если это цена за мир – я приму на душу эту тяжесть!
- Ты великий воин и Великий Царь! Да будет так!
- Да будет так …
«Обратился я и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым победа, не мудрым хлеб и не у разумных богатство и не искусным благорасположение, но время испытаний для всех них» (Екклесиаст. 9:11).

* * *
- Странное название «крепость Святого Ангела», как будто Ангел может быть НЕ святым.  Кьяра, слегка прищурившись от слепящего, в зените, солнца, смотрела на, открывающуюся с террасы замка Сант-Анджело, что на высоком берегу Тибра, яркую, по-весеннему праздничную панораму Вечного Города, «центром тяжести». которой была Базилика Святого Петра.
- Ну почему? Он может быть падшим. Согласись, характеристики взаимоисключающие: странно бы звучало «Святой падший Ангел»! – Открытая терраса продувалась пронизывающим ветром с реки, от чего Вадим непроизвольно поежился.
- «Падший» - уже не Ангел. В данном сочетании, это эвфемизм понятия «бывший», указывающий на причину смены статуса. Кстати о «статусе» - тебе не кажется, что Храм Успения Ученика гораздо «фешенебельнее» аналогичных почестей Учителю? Знаешь, уже не первый год, подходя к Храму Гроба Господня, я вижу на крыше, у основания купола, забытую кем-то, видимо, во время каких-то мелких ремонтных работ, лестницу. Старую деревянную примитивную лестницу! Несколько лет! Плохо себе представляю, чтобы кто-то «забыл» нечто подобное на куполе Собора Святого Петра! В этом есть что-то глубоко ментальное: Рим и Иерусалим. Торжественный, непоколебимый Рим! Он создал не просто империю, он создал «цивилизационный вектор». Империя Македонского, практически, развалилась после его смерти. Рим оставался Римом, несмотря ни на что! Что бы ни происходило внутри – гражданские войны, погромы Мария, проскрипции Суллы (вот у кого учились Иван Грозный со Сталиным), Рим оставался столицей великой империи. ТЫСЯЧА ЛЕТ ПРОЦВЕТАНИЯ! Инерция этого величия оказалась столь сильной, что даже потомки разрушивших Рим варваров, ставшие лидерами уже Христианской Европы, продолжали именовать себя императорами Священной Римской Империи. И Иерусалим, достигший расцвета за триста лет до основания Рима, но расцвета недолгого – немногим более ста лет, за которыми последовали ТРИ ТЫСЯЧИ ЛЕТ УПАДКА!
- Знаешь, мне пришла в голову забавная мысль, несколько контрастирующая с пафосностью твоих ассоциаций – так долго падать могли только евреи.
- Да, мысль забавная, тем более, что грозный пантеон Юпитера победил скромный еврей, называвший себя Учителем. Две исторические тезы, прообраз и антипод. Великий, но языческий Рим. Страдающий, но несущий через века исповедание Веры в Бога Единого, Иерусалим.
- Как же могло случиться, что языческий Рим – символ величия, а монотеистический Иерусалим – символ страдания?!
- Ну величие Рима было неразрывно связано со страданием, ибо второй его сущностью был ПОРОК. Но он будто создал некую «оболочку величия», достойную наполнившего его Учения, вышедшего из Иерусалима. Величие в малом: заноза в заднице великой империи породила новую цивилизационную тезу.
- Знаешь, меня однажды поразила мысль.
- Как, еще одна?! – С насмешливо преувеличенным изумлением воскликнула Кьяра.
- Неуместная ирония! – Почти обиделся Вадим. – Так вот, мысль: как причудливо проявляется в истории второй закон термодинамики! Движущей силой любого процесса является энергия. Движущей силой процессов истории является энергия пассионарности, воплощенная в социальной активности людей. Но второй закон термодинамики гласит – любые превращения и преобразования энергии увеличивают энтропию системы, то есть ведут к разрушению. Причем, начало этих исторических процессов характеризуется, как правило, очень сильной религиозностью, а конец – безверием. То есть вера – это некий сопутствующий фактор, а точнее – одно из проявлений пассионарной энергии, угасающее вместе с угасанием энергетического импульса. А это, в свою очередь, означает, что совершенно безразлично во что верить. Смысл имеет, так сказать, сам процесс, а остальное – «суета и томление духа» .
- Видишь ли, моя принадлежность СИЛЕ, или, как вы говорите, мои экстрасенсорные способности, позволяют мне считать, что я несколько ближе к «первоисточнику», а потому, мои «религиозные воззрения» несколько иные. Вера – это СПОСОБНОСТЬ, а точнее – проводник. Ну, продолжая твою «физическую» аналогию, как способность металлов проводить электричество, или, уж совсем примитивно, как способность трубы проводить к жилищу людей воду. И тут очень важно к какому источнику ты эту «трубу» подключишь: будет ли это источник чистой родниковой воды или клоака. Упадок древнего еврейского государства – разделение на два царства, ассимиляция в верхней Месопотамии десяти колен, разрушение Первого и Второго Храмов – произошло из-за ОТСТУПНИЧЕСТВА, из-за того, что евреям оказалось слишком трудно верить в Бога, которого не то что увидеть или изваять, а даже назвать нельзя. «Не произноси Имени Господа, Всесильного твоего, в суе...» (Исход 20:7). Не говоря уже о Десяти Заповедях! Падение Рима произошло по причине диаметрально противоположной – из-за фанатичного СЛЕДОВАНИЯ нравственному (а точнее – безнравственному) примеру своих богов. Мифологическая «историография», привезенных сюда Энеем, античных богов изобилует описанием самых изощренных пороков, которые просто воспроизводит Рим времени упадка.

* * *
«Обратился я и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым победа, не мудрым хлеб и не у разумных богатство и не искусным благорасположение, но время испытаний для всех них» (Екклесиаст. 9:11).
Как туманна мудрость, начертанных древними письменами, откровений. «Эт-ве-пега» - можно перевести и как «время беды», и как «время испытаний», и как «время достижения цели». А может быть все, как раз, предельно ясно – просто все это суть одно и то же, и достижение цели может стать тяжким испытанием?!
- Ты задумался, Великий Царь? – Ларс Герминий осторожно поднял на него глаза.
- Да … Так что там Вольски?
- Бряцают оружием, как всегда, но стараются не очень шуметь, чтоб нас не «потревожить». Обычная риторика – чтоб успокоить себя, но не раздражать нас.
Как изменился он за эти сорок лет! Из краснеющего мальчика он превратился в умудренного легата, беспощадного в бою и хладнокровно-злопамятного в Сенате. В сочетании с искренней преданностью царю это делает его просто незаменимым.
- Гораздо тревожнее настроения в Сенате. – Продолжил Ларс. – Они недовольны твоей аграрной реформой.
- Глупцы! Никак не могут понять, что плебс лучше успокоить деньгами, чем «утихомиривать» кровью! Пора вводить плебеев в Сенат! Скажи лучше, как там Герсилия?
- Хвала богам – нянчит внуков!
Отпустив Ларса, он пошел в покои Окризии. Сорок лет он управлял этим Городом. Он помнил слова Танаквиль: «…истинное величие правителя проявляется не в войне, а в мире». Он доказал, что достоин того величия, которым окружила его молва, ибо это были сорок лет мира и процветания. Он создал страну, богатую достатком многих, в ней живущих! Даже плебеев! Даже пролетариев! Он сумел воплотить в ЗАКОН простую идею: уважение сограждан, то есть, социальный статус, определяется не родством, не доблестью предков, а тем, ЧТО и, в немалой степени, КАК, сделал ты сам – для себя, для своей семьи, для Великого Рима. Не тем, сколько людей ты унизил, а тем, скольким дал ЗАРАБОТАТЬ!
- Здравствуй, мам!
- Здравствуй, сын! Хорошо, что зашел. Я старею, мне стало трудно даже ходить.
- Ты удивишься, но я тоже не становлюсь моложе.
- Отличие в том, что я состарилась задолго до своего рождения. И это не каламбур, не фигура речи. Это сущность моей СУДЬБЫ … Поэтому мне дано многое знать, что сокрыто от других. Даже такого великого царя, как ты. Ты сделал Рим не просто городом на семи холмах – ты сделал его ВЕЧНЫМ. Легендарный Ромул создал механизм, превращающий энергию СУМРАКА в народообразующий вектор – СЕНАТ. Ты нашел простой способ измерить эту энергию – деньги, превратив Сенат патрициев в Сенат деловых людей. Но ты сделал больше – две самые разрушительные человеческие страсти, ВЛАСТЬ и НАЖИВУ, ты превратил в созидательную силу, показав практическую ВЫГОДУ СОВЕСТИ. Есть вещи, которым нельзя научить. Даже услышав их от кого-то, например, от мамы, ты поймешь их лишь тогда, когда почувствуешь сам. Ты не узнал, но почувствовал, что именно совесть нейтрализует разрушающее буйство человеческих страстей, приводя их в гармонию с СУМРАКОМ, позволяя зарабатывать деньги созидая, а не бесчинствуя. Ибо что проку тебе от твоего богатства, если купить ты на него можешь лишь обугленные головни, да горсть чужих слез?!  Не то, чтобы они стали очень совестливыми, но отныне они будут знать, что можно ИНАЧЕ. Ты создал прецедент. Инерции этого посыла хватит на тысячу лет. Тысячу лет величия, которому суждено наполниться совсем иным СМЫСЛОМ. Но у всего есть цена. Чтобы понять преимущество СОВЕСТИ, они должны столкнуться с грубой, вопиющей, бессовестной силой, которую воплотят старший сын Тарквиния и твоя младшая дочь. Я бы могла сказать – «Бойся их!», но это не поможет. Твоя судьба будет трагичной, поэтому я не смогла побороть приступ страха, когда она начала воплощаться. Тогда, той далекой ночью триумфального пиршества, когда убили Тарквиния. Но даже твоя трагедия будет иметь смысл – она преобразит Рим. Ты прожил достойную жизнь, которая завершится не менее достойно. Но моя подходит к концу сейчас. Я хочу, чтобы мой погребальный костер зажгли на острове Крит, у входа в пещеру, которая находится в горах Дикти, что на плато Ласити. Твоего могущества хватит, чтобы воплотить эту волю. Говорят, Рея родила там Зевса. Там, в дальнем конце пещеры, позади озера – родовых вод Реи, ты заложишь эту капсулу.  – Окризия протянула ему, залитый воском, цилиндрический медный тубус, одного локтя в длину и с ладонь в диаметре. – Это для твоего отца. Я хочу, чтобы он знал правду – он может гордиться своим сыном! Он может гордиться нами …
- Почему ты думаешь, что он будет его там искать?
- Он будет искать не его. Он будет искать магический камень, который дает власть над временем. Камень, который сделал Зевса невидимым для его отца – БОГА ВРЕМЕНИ. Камень, который перебросил Энея и его спутников на многие сотни лет вперед и который переместил меня сюда. В поисках камня он найдет и наше послание!.. Но силы оставляют меня… Уже скоро… И да поможет тебе Бог!
- Ты хотела сказать – БОГИ!..
- Я хотела сказать то, что сказала. Время этих богов давно подошло к концу. Ибо Бог Един!..
Глаза ее затуманились. Дыхание стало тяжелым. В последний раз она сжала его руку, словно стремясь роковой сущностью этого прикосновения убедить в правоте своих слов. Рука безжизненно упала на покрывало ложа. Сервий почувствовал, как по лицу его катятся слезы, а из груди вырывается глухое, похожее на хрип раненного зверя, рыдание.
На следующий день Рим прощался с Окризией. К причалу на берегу Тибра, где их ждал готовый к отплытию корабль, ее провожал весь Сенат, старейшины магистратных комиций, патриции и плебеи. В какой-то момент Сервию почудилось, что на противоположном высоком берегу возникло видение странного замка, будто на квадратный постамент кто-то поставил высокий цилиндр, увенчанный статуей крылатого юноши, возвращающего меч в ножны…

Беседа. Фрагмент восемнадцатый.
«Я, Коhэлет, был царем над Йисраэйлем в Йерушалаиме. И обратил я сердце мое, чтобы мудростью изучить и исследовать все, что делается под небесами; это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы томились им.  Видел я все дела, что делаются под солнцем, и вот все суета и томление духа.» (Екклесиаст. 1:12-14).
«И еще увидел я под солнцем: место суда, а там – беззаконие, место справедливости, а там – неправда. И сказал я в сердце своем: праведного и нечестивого будет судить Бог; потому что время для всякой вещи и суд над всяким делом там.» (Екклесиаст. 3:16-17).