Черешня

Валерий Столыпин
       Приехал я в поселок за подарком. Хочется, купить для своей девчонки нечто такое, чему  она непременно рада, будет. Долго ходил по магазинам, которых там всего несколько. Выбрать что-то определенное, когда не знаешь что именно, попросту невозможно: причин множество и все неразрешимые. 
    Основная и главная - мизерная наличность. А хочется, всего и много: например, бирюзовый шарфик в цвет ее глаз или вон те духи в изумительном флакончике, на которых этикетка с иностранными буквами. Совсем, не важно, как они пахнут, в этом я не разбираюсь, но цена... от нее сразу можно выпасть в осадок или провалиться в глубокий обморок. Я, пересчитываю наличность, роясь во всех карманах, хотя точно знаю, что деньги лежат только в одном: но вдруг... просто случайно что-то завалилось за подкладку. Ведь так бывает.
    Помнится, однажды я так нашел, очень нужный, недостающий рубль. Да-да, рубль. О, как он тогда меня выручил - словами не передать. Это был самый желанный, самый нужный на свете билетик желтого цвета, который подарил мне минуты, нет, часы, счастья: тогда, я купил маме большущую ходящую куклу, которая плачет, если ее переворачивают, о какой она мечтала всю свою жизнь. Кукла, была красавицей, огромная коробка чуть не метровой длины, перевязанная крест-накрест атласными лентами, голубого и красного, цветов.               
    Мама, рыдала от восторга или еще от чего, наверно, это не важно: главное, я об этом дне тоже мечтал. У моей мамы была нелегкая судьба: отца как такового у нее не было, время послевоенное и ее мама, моя бабушка, осталась одна с тремя девчонками. Время голодное - как прокормить, такую ораву? Да еще одеть... Нашелся, однако, охотник на бабушкины женские прелести - сурового вида атлетически сложенный молодец, работающий забойщиком в шахте. Он и предложил женщине соединить судьбы, да с условием: усыновляет только младшую, со старшими придется расстаться - нет у него лишних средств, да и не любит он детского назойливого присутствия. Долго ли, коротко думала бабушка - согласилась. Девчонок отдали родственникам, которые вошли в ее вдовье положение.               
    Так моя мама оказалась "в людях". Семья, ей попалась хорошая, люди добрые, но времена были суровые: голодать, не голодала, однако материнской ласки не испытала, в чем всю жизнь так и винила свою мать, которая, как ей виделось, бросила дочь, на произвол судьбы. Работать, маме приходилось много, но начальное образование ей дали. А бабушке, можно сказать, повезло – мужичок, попался работящий, зажиточный.
    Конечно, не без изъяна: прижимист был не в меру. Каждую копейку норовил на сберкнижку отложить, а дома, сплошная экономия. Правда, на столе было все и уж если отчим решал на что-либо потратиться - денег не жалел, говорил, что не настолько богат, чтобы покупать дешевые вещи. Каждую обновку, изучал как под микроскопом, все швы проверит, обнюхает, внутрь заглянет. Очень обстоятельный был дядька. Характером норовистый, торговаться большой мастер, но насчет своей женщины, однолюб. Упрямый и расчетливый. Это ведь словно про него сказано: когда хохол родился - еврей заплакал. Зато, никогда на сторону не глядел и обновки бабушке покупал регулярно. Дочек, не баловал - ни к чему.  В обносках, конечно, не ходили, но и кралями не выглядели. Конечно, практически вся его благосклонность распространялась на младшую сестру мамы, Валентину, но это и понятно - с ним девчонка жила.
    Короче, мама моя росла недолюбленной, мечтала о ласке и детских игрушках, которых была лишена в детстве. А мне, на ту самую куклу, рубля не хватало. Я, тогда, чуть не расплакался, как она мне была необходима. И тут этот рубль, когда-то нечаянно завалившийся за подкладку куртки. Но говорят, дважды, в одну воронку снаряд не ложится - не срослось. Да и не рубль мне теперь был нужен, гораздо больше.
     Долго ходил я по магазинам, больше ни на что глаз не лег. Придется, выбирать что-то одно...
    Пока примерялся, да решал, проголодался. Пошел на рынок к автостанции, где бабулька, из огромной алюминиевой кастрюли, накрытой ватником, продает жареные пирожки. Продукт так себе. Пережарены, да и масло с них капает черное, но когда есть хочется - не до выбора. Взял, два с рисом и два с мясом, отошел в сторонку, откусил от одного пирожка и взгляд мой застыл в онемении.
    За крытым прилавком, стоит живописный мужичок горской породы с огромным орлиным носом в новенькой дубленке, кепке "аэродром" и продает... черешню. Настоящую южную ягоду, блестящую на только что выглянувшем из-за тучки солнышке, переливающуюся черно-коричневыми боками, огромную и манящую, как девственница.
    Я застыл, впав в ступор, машинально сунул в рот оставшуюся часть пирога, проглотив его не жуя, и зачарованный двинулся к волшебному прилавку. Дядька вскочил, гортанным голосом, с ударением на мягкую р, начал расхваливать свой товар, который и без его причитаний, в рекламе не нуждался. Вот, только охотников на него, отчего-то не было видно. Мужичок, деловито протянул мне одну ягодку, предложив попробовать, одновременно обмахивая прилавок белоснежной тряпкой, словно на них напала стая злых мух. Только, в это время года, не то, что мух, даже жучка завалящего, поблизости быть не могло - весна еще только в проекте. От предвкушения наслаждения, у меня свело скулу. Засунуть живую ягодку в рот я никак не мог решиться. Такую вкуснятину, просто уверен, что вкус у нее бесподобный, не пробовал уже несколько лет. Сейчас у меня в руке была не просто ягода, а именно то, что так безуспешно искал - тот подарок любимой, от которого любая девчонка ранней весной упадет в обморок. Черт с ними, с духами и шарфиками под цвет глаз, эти подарки, подождут. Еще, успею накупить всякой ерунды, когда денег заработаю. Живая черешня, когда в лесу еще лежит снег, а временами  сыплет с неба, когда в погребе уже картошка заканчивается, и не знаешь, как сегодня одеться... Покупаю!
    Но, пришлось остыть: кило этой прелести стоит, как флакон французских духов. А ведь как хочется, накормить этакой вкуснятиной Елизавету досыта. Если в моей семье, где нас, трое детей, есть вкусное, сколько хочешь - непозволительная роскошь, что говорить о многодетной. Как же хочется ее удивить и растрогать... Пересчитываю деньги еще раз, хотя точно знаю, сколько их, кумекаю, что к чему, вспоминаю как вел себя в подобной ситуации мой дед, мамкин отчим, Яков Варлантьевич. Нужно, торговаться, давая продавцу надежду на прибыль и тут же отнимая эту возможность. Начинаю, с наступления: говорю, что ягода кислая и заветренная. Горец, засовывает, ягодку, себе в рот, ехидно улыбается и протягивает мне еще одну,
— Вррешь! Сладкий как мёд. Даже, лучше. Прробуй. Будэт, кислый - кулек дарром отдам. Только, сладкий вэсь. Сам, виррастил. Сам, собррал. —Посмотрел на меня с укоризной и, уже не вполне доброжелательно, продолжил,— Ты, наглый обманщик. Навэрно, хочэш бесплатно получить. Но у тэбя ничего не вийдэт. Я, вэсь страна, что, дарром проэхал? Ничего тэбэ не прродам! Уходи!
— Да ладно тебе. Ничего я такого не думал. Девушка у меня. Красавица и ребенок совсем. Люблю я ее. Большой подарок хочу сделать. А денег... вот, все, что есть. Но мне или ничего, или два кило. Думай. Или я пошел.
— Так и знал, что обманэшь. Грабышь, тррудового кррэстьянына. Ну, ладно, давай сначала посчытаю... Эх! Твоя взяла! Забыррай два кыло. От серрдца отррываю.
— Только ты погоди чуток, дорогой. Я быстренько в магазин сбегаю, коробку попрошу, а то так не довезу. Мне ведь еще в автобусе вон сколько трястись. Я мигом...
    Всю дорогу держу коробку на весу, чтобы не раздавить ни одну ягодку. Руки чуть не отсохли, ехать больше часа по рытвинам и ухабам. Нет у нас на севере дорог - одни направления. Сойдя с автобуса, сразу иду в магазин к Лизе. Она одна за прилавком. Рая, напарница ее, уехала на базу за товаром, а покупателей никого. С масленым лицом, достаю из-за спины драгоценный подарок, протягиваю ей, ожидая восторга и благодарности.
— Это что, мне?
— Ну, понятно, тебе. Нас же только двое.
    Лиза развязывает коробку, открывает, засовывает туда свой любопытный носик, поднимает глаза, — это что?
— Черешня, Лизонька! Вкуснятина, необыкновенная. И все тебе. Можешь, до отвала объесться.
— Если бы брусники или клюквы принес, а это, непонятно что. Я, этого, не хочу. У нас, на севере этого, отродясь не водилось.
— Да ты попробуй сначала. Язык проглотишь. Это же че-реш-ня!
— Эка невидаль. Лучше бы мяса кусок купил. Деньги тебе девать некуда. На всякую ерунду тратишь. Или духи, какие...
— Попробуй, пожалуйста, — заныл я, чувствуя, что вот-вот хлынут слезы и начал часто-часто моргать, пытаясь их остановить. Впрочем, мне это почти удалось: сделал вид, что в глаз что-то попало. Только, Лиза не поверила.
— Да хватит тебе. Нашел из-за чего расстраиваться. Спасибо, конечно. Только мы, северяне, к вашим деликатесам не приучены. Нам бы чего проще. Например, поцелуй... Ладно, я пошутила. Мне вот тут книжку, офигенную, принесли, прочитаю - тебе дам. Тут, такая любовь... Мне бы так. Жизнь бы отдала. А ягоды, себе забирай. Наедайся, раз так их любишь. Будем считать, что это мой тебе подарок.
    Поговорили еще немного, и я поплыл на другую сторону реки, в контору. Гребу веслами и сморкаюсь, слезы смаргиваю. Причалил, лодку привязал и побрел, чувствуя себя последним идиотом. Коробку, теперь держу подмышкой, не боясь помять или растрясти ягоды. Дома, раскрыл злополучную тару, принялся глотать вожделенные плоды не чувствуя вкуса, обливаясь между тем горючими слезами. Какой же я, дурак. Нужно было духи покупать...