Румыны, немцы, венгры, итальянцы
Разрушили Воронеж до руин.
Вели себя как звери иностранцы,
Их истреблять нас посылал Берлин!
Сергей Прилуцкий
Фото блиндажа. Северная окраина города
- Слышь, Копчёный! Вчера Керя штык-нож венгерский нашёл в
пойме, может, и нам повезёт? - стайка ребят, вооружённых сапёрными лопатками, свернула с дороги в лес. Шли мимо водокачки вниз в балку – там с войны хорошо сохранились окопы и блиндажи частей второй венгерской армии. Послевоенное поколение ребят копало. Копали все – и млад, и стар. Опасные «игрушки» тащили домой, в сараи. У нас, как и у других, лежала «колючка» для огорода, каски, сапёрные лопаты, ржавые стволы, русские штыки, из которых делали отвёртки, долота, шило.
- Немецкий штык-нож лучше, прочнее - с видом знатока ответил Ахмед, - венгерский хоть длиннее, зато сталь хуже. Ржавеет, и рукоятка похилее. У нас в прошлом году Факир немецкий нашёл, так его батя щепу колет – ему с культяшкой-то, как удобно: сидит на пеньке и колет. Где так, а где и молотком помогает. Топором, сидя, много не намахаешься. А обух у немецкого толще, полсантиметра будет. Видел я и с пилой на обухе. Высокий класс! Гвоздь перерубает только так… но тут в пойме не найдёшь. Тут мадьяры да румыны. Скорее в городе или за насыпью – там немцы стояли, и тоже окопов да блиндажей пропасть. В Петровском сквере из третьего «б» пацаны шмайсер откопали!
- Зато эти бандиты, мадьяры, добра в землянки награбленного натащили пропасть, - отозвался я.
- Мне сторож школьный, дед Тихон, рассказывал – он в ополчении воевал, как тут они зверствовали. Весь пригород обобрали, сильничали, детей и стариков убивали. Хуже фашистов, сволочи… бОшки отрезали. Наши как увидели, что они творили, в плен их не брали, стреляли на месте, как собак шелудивых. Тихон сказывал, что сам Ватутин приказал их плен не брать . Всю их мадьярскую армию тут под Воронежем и закопали!
Перелесок кончился, пошли поляны, изрезанные окопами. За кустами у самой кромки леса мы наткнулись на большой добротный блиндаж. Посветили полевым Даймоном*: стол из досок, широкие лавки вдоль, и пианино в торце. Чёрное, без передней панели и крышки клавиатуры, с отломанной левой педалью - инвалид, одним словом. На земляном полу валялись выбитые клавиши и деревянные молоточки с наклеенным фетром. Концы оборванных струн завивались кверху красивыми спиралями.
Ребята принялись осматривать блиндаж, а я с Ахмедом прилип к пианино. У нас в школе организовали струнный оркестр, и мы с ним записались одни из первых – Ахмед на балалайке, а я на мандолине, но пианино в школе не было. Мы впервые видели его так близко. Ахмед ткнул пальцем в сохранившиеся клавиши, и высокий дребезжащий звук разлился в полутёмном блиндаже.
Аж сердце заколотилось! Я тоже нажал на несколько клавиш – из них зазвучали только две.
- Как птицы поют, – мечтательно произнёс Ахмед и зачмокал губами.
- Птицы, - презрительно оборвал Копчёный, - ворОны, наверное! Они и то красивее каркают. Пошли отсюда, ничего тут нет, пусто. До нас всё выгребли.
Прошло несколько дней, и я пришёл в этот блиндаж. Сладил светильник: свил из бинтика фитилёк, продел в дырку в разрезанной пополам картошке и уложил в ржавую консервную банку. Налил чуток ружейного масла – баночку ещё первый раз приметил. Понюхал тогда, но брать не стал. Измажешься только.
И полились волшебные звуки. Такими они мне показались, так я их ощущал. И совсем не замечал плавающее и дребезжащее пение сохранившихся клавиш. Кое как подобрал мелодии «Чижика», «Во саду ли, в огороде» и почти весь «Светит месяц» - не хватило клавиш. Я сопел и взмок, как грузчик дядя Гриша в нашем магазине. Всю ночь снилось, что играю на пианино, а учитель музыки, Николай Трифонович, дирижирует тонким кленовым прутиком.
В субботу с самого ранья прибежал в блиндаж. Однако … концерт не состоялся. Кто-то добил инструмент. Зачем?