Как хорошо, что я не стал врачом!

Сергей Воронин Аристарх Граф
 На снимке Катя Федяева с мамой

  В 1965-м году моя мама вместе со мной вернулась из Сибири и устроилась работать акушер-гинекологом в засвияжском родильном доме Ульяновска. И проработала там ровно 40 лет - до самой своей смерти от инфаркта. Роддом этот был построен как часть больницы ульяновского автомобильного завода. Официально больница называлась Медсанчасть АвтоУАЗ. Мы жили практически внутри больничного городка, так что всё свое детство я провел среди врачей. А когда стал студентом местного педагогического института, то пять лет проработал дворником, убирая территорию вокруг все того же роддома. Так что я знал там всех. А все знали меня и считали меня практически членом своего медицинского коллектива. По утрам я самым первым встречал на улице врачей и медсестер, шедших на смену. А когда я убирался поздно ночью, то видел, как за ярко освещенными окнами второго этажа, где находился родовый зал, быстро сновали акушерки, а через раскрытые летом окошки слышался протяжный животный вой рожавших женщин.

  После смерти мамы я перестал бывать на территории медсанчасти. Делать там мне было уже нечего. За прошедшие одиннадцать лет в больнице и роддоме сменились почти все врачи и медсестры, меня уже никто не помнил. Хуже того, однажды меня чуть не заарестовала полиция - за то, что я попытался пройти в подвальное помещение роддома. Дело в том, что там я когда-то переодевался, когда работал дворником, и спустя годы захотел увидеть это место еще раз. Но медсестра, сидевшая в приемном покое, узрела, что я, совершенно незнакомый ей человек, зачем-то пытаюсь проникнуть в подвал, и подняла истошный крик! Хотела обвинить меня чуть ли не в организации теракта! Сначала я попытался ее успокоить и сказал ей, что я здесь проработал много лет. Но она завопила еще громче, что я вру! Что я никогда здесь не работал! И я поторопился поскорее смыться, пока она действительно не позвонила в полицию - народ у нас стал пуганым и видит террористов буквально в каждом человеке.

  И плевать мне было теперь на эту медсанчасть с самой высокой башни! Тем более воспоминания, связанные с нею, оказались не самыми приятными в жизни. Но не тут-то было... Жизнь в очередной раз выкинула такие коленца! Загнула такие страшные выкрутасы, что отвязаться от тяжелых воспоминаний оказалось совершенно невозможным. Однако всё по порядку...

  Эта самая Засвияжская медсанчасть была создана в первые месяцы Великой отечественной войны, когда из Горького и Москвы привезли станки и рабочих тамошних автомобильных заводов. Горький к тому времени немцы уже вовсю бомбили, а Москва вообще находилась во вражеском полукольце и ее судьба висела буквально на волоске. Эвакуированное из центра оборудование в Ульяновске поставили прямо на землю в чистом поле, которое принадлежало колхозу с названием, кажется, "Путь Ильича" или что-то вроде этого, и мгновенно начали гнать продукцию - грузовые автомобили "ГАЗ", которые после войны превратились в военные зеленого цвета джипы "УАЗ". Рабочих завода и членов их семей нужно было постоянно лечить, женщинам где-то рожать - поэтому в километре от автозавода и построили длинный на половину врытый в землю барак, который и стал самым первым зданием будущей огромной медсанчасти. Невдалеке от него с двух противоположных сторон были созданы также два лагеря для военнопленных немцев. Вот они-то, пленные немцы, и начали строить капитальные двухэтажные дома для рабочих, а также несколько зданий для больницы. И эти дома стоят в Ульяновске до сих пор. В них всё еще и живут. И лечатся. Хотя они все уже давно сгнили изнутри и подлежат немедленному сносу.

  Разумеется, я в глаза не видел самого первого главврача заводской медсанчасти, потому что в те годы еще не родился. Но когда мне было уже пять лет, то уже знал, что главврачом является Вера Александровна Маслова. Это была невысокая толстенная женщина весом никак не меньше 150-ти килограммов на коротких и таких же толстенных ногах. Причем с годами она толстела все больше и больше, и я, видя ее, всегда понять не мог, как она еще может передвигаться. Она была больна диабетом.

  Сегодня нас приучили к тому, что каждый мало-мальский начальник обязательно живет в 3-х, а то и в 5-ти этажном шикарном особняке за городом, в экологически чистом месте и ездит на автомобиле величиной с небольшой танк! При советской власти во время войны и потом еще очень долго после нее всё было совсем не так. Даже директор автозавода Иван Маслов (однофамилец с главным врачом) жил в самом обычном доме рядом с самыми обычными своими рабочими. И даже на одном с ними этаже. Только у всех были коммуналки, а директору районный партийный комитет особым своим решением в качестве вознаграждения за ударный труд и особые заслуги разрешил иметь отдельную 3-х комнатную квартиру. И все равно его - директорская - жена всю жизнь до глубокой старости вместе со всеми ходила в соседний продуктовый магазин, вместе с другими женщинами стояла там в длиннющих очередях, выслушивала все их недовольства жизнью и зарплатой и даже своим мужем. Сама стирала белье (прислуги или прачки у них отродясь не было) и развешивала мужнины трусы, майки и рубашки во дворе рядом с бельем всех остальных своих соседей. Дети их учились вместе со всеми в одной школе и никогда учителями ни в чем не выделялись. Так что жили все ровно, бедно, одинаково - действительно по-коммунистически! Чтобы никому до времени не было обидно...

  Главврач Маслова в быту тоже ничем не выделялась от остальных людей и жила почти у проходной завода в самом обычном 5-ти этажном доме на улице Западный бульвар. У нее была единственная дочка. Та рано вышла замуж за смазливого армянина, который ей потом изменял, и внук у Масловой был абсолютно армянской внешности. В детстве он был очень даже миловидным - весь в отца. Но уже в 18 лет выглядел так, словно ему было все 30! Дочка Масловой в конце концов развелась, и, кажется, вообще уехала в другой город, оставив сына в Ульяновске. Так что воспитание внука целиком легло на плечи бабушки. А она была загружена административной работой с утра до ночи, и внук вырос, если не полноценным бандитом, то очень близко к этому. Характер у Масловой был тяжелый! Я никогда за все 30 лет своего знакомства с нею не видел, чтобы она хоть раз улыбнулась. Ходила вечно чем-то недовольная, пыхтя от одышки, еле неся огромные груди, едва переставляя слоновьей толщины ноги, кое-как поворачивая тяжеленной задницей. Пальцами, похожими на сардельки, она придерживала довольно миниатюрную сумочку. Платья при этом носила выше колен. И это выглядело смешно и глупо! Ее кабинет занимал совсем небольшую комнатку на первом этаже нынешнего хирургического корпуса, и в нем не было никакой роскоши - всё очень делово и даже по-монашески: стол, 3-4 стула для приема подчиненных, пришедших по вызову, книжный шкаф, стопки всевозможных бумаг, пара горшков с цветами на подоконнике.

  Попасться под горячую руку Масловой было крайне опасно. Однажды она вызвала к себе в кабинет мою маму, чтобы решить вопрос по поводу мнимого осложнения, якобы возникшего у одной женщины, лежавшей в отделении патологии беременных в роддоме. Эта мнительная и психически не вполне здоровая женщина от безделья во время вынашивания плода напридумывала себе кучу болезней, обвинила врачей в преступном невнимании к ее "важной" персоне и настрочила на них жалобу чуть ли не в Москву, в министерство здравоохранения. Оттуда срочно пришла бумага с приказом: "Разобраться немедленно! Виновных наказать!" А моя мама как раз заведовала данным отделением роддома. Жалоба была совершенно необоснованная, фактически клеветническая, и мама пыталась объяснить это Масловой. Но та уперлась рогом и упорно настаивала, что данная женщина не может быть неправой, что просто так советские люди жалобы в высокие инстанции никогда не пишут и что прокол допустили именно врачи. Маме было обидно выслушивать такое по отношению к себе и коллегам и она продолжала спорить. Дело в конце концов дошло до того, что беременная изъявила желание вообще выписаться из засвижского роддома и перейти в центральный городской роддом, который, как ей казалось, куда как лучше автозаводского: дескать и врачи там гораздо тактичнее и грамотнее, и вообще... Если в названии роддома содержатся слова "центральный городской", то там, по ее мнению, собран цвет местной медицины! Узнав об этом, Маслова опять обвинила маму в неэтичном поведении. А мама, услышав, что беременная переходит в другой роддом, радостно заявила:

  - Вот и прекрасно! Баба с воза - кобыле легче!

  Потом, спустя уже лет 20 после этого события, мама мне сама поведала о прошедшем:

  - Я сказала так от радости, что мы наконец-то избавимся от этой дуры и кляузницы. Думала, что Маслова со мной согласится и порадуется вместе со мной. Но ты что! Она как только услышала мои слова, так!.. И-и! Что тут  с ней  началось!!! Взвилась со стула, как лошадь! Я даже глазам своим не поверила! При ее-то весе в 150 килограмм! Чуть не под потолок подпрыгнула! И как заорет на меня:

  - Да как ты смеешь так отзываться о больных! Ты же коммунист! Да я тебя! Из роддома выгоню! Диплома лишу!

И потом затаскала меня по всяким партсобраниям. Там разбирали мое персональное дело раза три на различных комиссиях. Влепили строгий выговор. Понизили врачебную категорию, уменьшили на год зарплату... И самое главное - ни за что! Из-за кляузницы. Я плакала. От обиды и бессилия... Приходила домой и руки у меня опускались... Ничего не могла с собой поделать... Слезы катились градом! И на работе тоже... А ведь надо было и прием больных вести. И операции делать. И чтобы никто твоего состояния не заметил...

- Неужели такое было?! - не поверил я маминым словам, потому что всегда видел ее на работе абсолютно сдержанной и даже суровой. Фактически непробиваемой. Железной!- Никогда не подумал бы, что тебя можно довести до слез.

- Было... доводили...- подтвердила она. - Просто ты был еще маленьким, не понимал ничего. И я от тебя свое состояние скрывала... Зачем тебе это было знать? Ты рос таким впечатлительным, что мои слезы могли тебя самого довести до нервного срыва! Ну, диплома Маслова меня, конечно, не лишила. Но нервы потрепала так, что я потом сама обращалась к психиатру и мне прописали курс лечения... Не в психиатрической больнице, не в стационаре, а на моей работе... Мне потом долгое время кололи транквилизаторы...  Ну и эту бабу-кляузницу Бог тоже наказал. Она перешла от нас в городской роддом и через три месяца родила там мертвяка. И накатала жалобу уже на них - дескать теперь уже тамошние акушер-гинекологи виноваты. Через год забеременела вновь. И опять на раннем сроке у нее угроза выкидыша. И как ни в чем не бывало опять пришла к нам же: "Помогите выносить. Умоляю! Вы всё можете. Вы - лучшие врачи в городе!" И всё ей хоть бы хны! И ни тени стыда на лице! Но тут уже сама Маслова сделала всё, чтобы ее от нас убрали. И по специальному распоряжению облздравотдела положили эту дуру уже в областной роддом. А там как ее плод ни сохраняли, у нее однажды началось такое маточное кровотечение, что пришлось удалять уже и матку. Вместе с недозрелым плодом. Так эта баба с того времени и осталась бесплодной. Бог шельму метит! И муж ее вскоре бросил. Кажется, она пыталась потом усыновить ребенка в детдоме... Но этих подробностей я уже не знаю... Даже не интересовалась... Ну ее! К чертям собачьим! Вспоминать тошно!

- Да...- только и смог я ответить на это.- Как хорошо, что я в свое время не пошел учиться на врача! Я бы этих унижений не стерпел! Уж я бы!..

- Уж ты бы!.. - только лишь укоризненно и печально покачала головой мама.- Дальше можешь не продолжать! Я тебя прекрасно знаю. Ты бы убил кого-нибудь! Или эту бабу. Или Маслову! А скорее всего их обоих! Что? Разве не так?

- Точно. Убил бы!- подтвердил я.

- Вот!  И отец твой такой же! У него диплом врача все-таки отобрали. Вовремя распознали в нем сумасшедшего!.. А ты дождешься, что у тебя отберут диплом учителя! Да ты и сам никогда не пойдешь работать в школу. Быстро сбежишь оттуда - чтобы кого-нибудь не изуродовать! И зачем ты поступил в педагогический? Твой удел - быть рабочим. Отвечать за железки. Больше ты ни на что не годен!..

 Боже! Как мама была права! Я и был потом всю жизнь рабочим. Причем на самых грязных и часто унизительных работах. И всё потому, что преследовал в конечном итоге только одну цель в жизни: лишь бы как можно меньше общаться с людьми! Наблюдать за ними исключительно со стороны. Не барахтаться вместе с ними в их дерьме. Не пачкаться их мерзостью и гноем! Я и умер бы рабочим... Если бы Бог в конце концов не сжалился надо мной, и я не стал бы вдруг писателем...

Я думал, что мама затаит на Маслову обиду на всю жизнь. Но - нет. Несмотря на свой железный характер, мама все-таки была от рождения человеком очень отходчивым и добрым. И по природе своей не могла долго носить в себе обиду. Она продолжала поддерживать с начальницей нормальные деловые отношения. А когда Маслова вышла на пенсию, оставила должность главврача и стала обычным гинекологом, то сама же сделала так, чтобы работать в одном кабинете не с кем-нибудь, а именно с моей мамой - потому что знала, что все другие врачи будут ей мстить за некогда нанесенные им обиды! А моя мама всегда будет поступать так, словно ничего никогда между ними не было. Никаких споров и оскорблений. Так оно и вышло. Хотя, если говорить уж абсолютно честно, то некоторые трения между ними все ж таки иногда случались. Маслова была всего на 4 года старше мамы, так что теперь, будучи обе пенсионерками, они ощущали себя во всем ровесницами и никакого возрастного порога между ними не ощущалось. И в свободные минуты во время обеденного перерыва или просто когда заходил разговор о былых годах, мама иногда рассказывала Масловой о том, что та вытворяла, когда была начальницей. Разумеется, Маслова из таких откровений узнавала о себе очень много и иногда даже плакала и каялась! Говорила:

  - Валя, ну что же ты не пришла и не рассказала мне про всё это раньше. Я бы всё исправила. Я виновата! Прости!

  Мама в ответ только разводила руками и объясняла ей:

  - Ну приди я к вам раньше - рассказать всё, вы бы меня и слушать не стали! Да если бы и стали, то как бы меня после этого воспринимали в коллективе? Стукачкой?! Доносительницей? Прислуживающей начальству? Нет уж! Не надо мне было такого!

 И они мирились. Давно простили друг другу все прежние обиды, и еще лет 5-6 Маслова работала рядом с мамой и во многом даже покорно подчинялась маме, потому что Маслова за десятилетия административной работы растеряла все необходимые навыки акушер-гинеколога, и мама помогала ей буквально во всем, подсказывала, исправляла ее невольные промахи. И 60-летняя совершенно одинокая Маслова говорила маме:

  - Как жалко, что мы не подружились с тобой раньше. Еще в самом-самом начале... Валя, ты стала моей самой лучшей подругой! Как обидно, что только в старости...

  Муж у Масловой умер еще лет 30 назад, и с той поры она жила только с дочерью. Но дочь уехала куда-то вдаль к новому мужу и редко присылала о себе вести. Внук рос сам по себе и вскоре бабка перестала для него что-либо значить. А потом заболела и сама Маслова. У нее обнаружили рак то ли матки, то ли чего-то там еще - подробностей уже и не помню да и не вникал в них никогда. Сначала она постоянно кровила. Потом начались сильные боли. Необходимо было делать операцию. Но Маслова стеснялась проходить обследование у гинеколога. Ей, уже старухе, было неприятно и стыдно, что ей придется раздеваться перед своими бывшими подчиненными и они будут ее осматривать. Мама уговаривала ее:

  - Боже мой! Какие вы говорите глупости! Вы же сами каждый день просите женщин ничего не стесняться и показывать гинекологу всё, если дело касается их здоровья. А сами вон чего... Ну давайте, я договорюсь, что сюда приедет гинеколог из другой клиники. Которую вы совсем не знаете. И не молодая, а пожилая. Согласны?

  Но Вера Александровна уже смирилась с мыслью, что ей будет проще умереть, чем переносить все унизительные для нее тяготы предстоящей операции, и не согласилась... Вскоре она превратилась уже совсем в неходячую... Дома за ней ухаживать было некому, и мама договорилась с новым главврачом, что ее положат здесь же, в гинекологии, в отдельной комнате и обеспечат должный уход и питание. Так и сделали. И теперь Маслова лежала в палате, которая находилась буквально через две стенки от ее бывшего кабинета. И медленно умирала... Мама несколько раз в день приходила к ней, развлекала ее разговорами о работе. Больше к ней, совершенно одинокой, не приходил никто - ни родственники, ни бывшие подчиненные... Маслова в ответ на мамину заботу только благодарила ее, плакала и говорила:

- Валя, ты ничего не бойся. Я умру, но Егоров тебя не уволит. Я с ним договорилась, чтобы он тебя не трогал до той поры, пока ты сама не решишь уйти. Работай хоть до ста лет. И он мне твердо пообещал!

Егоровым был новый главврач.

Я был на похоронах Масловой. Это было летом примерно 1993-го года. Народу на кладбище приехало на удивление мало. Место для могилы предоставили на центральной аллее, которая была предназначена для захоронения только почетных лиц города. Дочь с внуком пообещали всем, что установят здесь красивый памятник. Но оба пропали из города совершенно. И уже через пять-семь лет могила Масловой провалилась... представляла собой заброшенную яму, возле которой стоял перекошенный сгнивший столик - и это было всё, что дочь и внук сделали для некогда всесильной Веры Александровны, которую все местные врачи боялись и немного уважали... Спустя годы я пытался найти ее могилу, но разве что либо отыщешь там, где место не отмечено ни памятником, ни табличкой с фамилией - вообще ничем...

Как я уже сказал выше, на освободившееся после своего ухода место главврача  Маслова сумела назначить 54-летнего Валерия Александровича Егорова. Причем до этого Егоров работал главврачом далеко от нашего областного центра, в каком-то дальнем городке Ульяновской области, то ли в Барыше, то ли в Кузоватово, и "прославился" тем, что присваивал лекарства, купленные за счет средств госбюджета. Они были предназначены для восстановления больных, перенесших операцию, и позволяли им быстрее наращивать мышечную массу, не терять ее вовремя долгого постельного режима. Лекарства были для людей бесплатными. Егоров воспользовался этим и велел медсестрам в своей больнице регулярно колоть эти препараты себе самому. Хотя он был совершенно здоров. Но он занимался спортом и ради поддержания общего тонуса решил использовать их как своеобразный допинг. Когда обман вскрылся, то Егорова с позором освободили от должности, ославили через печать на всю область и дальнейшая его судьба была бы очень и очень печальной, если бы его вовремя не заприметила и не взяла под свое "материнское" крыло Маслова. Когда мама потом как-то спросила ее, почему она так поступила, то Маслова ответила:

 - Жалко мне его стало... Мужик он в общем-то хороший, очень активный, деловой. Сделал для своей больницы в Вешкайме много чего хорошего. Ну бывает... оступился человек один раз... И тут же всё хорошее, что он для людей сделал, забыли. А всю грязь вынесли наружу. И радостно вылили ему на голову: "На вот тебе! Получай, зараза!" У нас всегда так - лишь бы опозорить человека! Никакой ему благодарности за былые заслуги. Нельзя было поступать с ним так жестоко. Несправедливо это!

 И она сделала его сначала своим заместителем. То есть Егоров из тьмутаракани неожиданно для самого себя вдруг со значительным повышением переехал в областной центр и даже получил здесь служебную 3-х комнатную квартиру. А еще через несколько лет и вовсе стал главврачом огромной медсанчасти! Именно поэтому он был так благодарен Масловой и сделал всё, чтобы последние месяцы ее жизни облегчить ей максимально! Ее палату он превратил чуть ли не в оранжерею! Почти каждый божий день выдавал старшей медсестре гинекологического отделения свои личные деньги, та шла на рынок, покупала большой букет роз и ставила их в шикарную вазу в палате, где лежала Маслова! Санитарки вытирали пыль повсюду по несколько раз на дню, меняли постельное белье строго раз в неделю. И было оно не застиранное больничное, а новейшее, только что из магазина и тоже купленное на личные средства Егорова. Все вокруг угождали малейшим ее прихотям. Маслова даже признавалась маме, что ей уже стыдно чувствовать себя этакой расфуфыренной барыней, вокруг которой снуют слуги.

 - Ничего!- успокаивала ее мама. - Заслужили! Разве мало вы натерпелись во время войны? Да и потом тоже... Столько при вас построили - родильный дом, поликлинику! Вся медсанчасть завода на ваших плечах выросла - как-никак 30 лет главврачом оттрубили! А кто о вас самой позаботился хоть однажды? Никто!.. Ни дочь, ни внук... Все с вас только деньги тянули...

  - Да,да... - тяжело вздыхала та в ответ. - Ты права, Валя. Никто... Спасибо тебе, что хоть ты помнишь обо мне... не озлобилась на меня... А ведь могла бы...

  - Да чего уж о прошлом говорить... Кто старое помянет... Так что, Вера Александровна, радуйтесь, что хотя бы сейчас поживете по-человечески. И ни о чем таком не думайте.

   Маслова прожила без одного месяца 71 год. И умерла в своей же больнице. Гроб с ее телом привезли не в ее пустую квартиру, а на несколько часов установили на постаменте в фойе Дворца культуры автозавода. Вокруг разместили множество венков из живых роз, каждые полчаса сменялся почетный караул. В этом карауле стояли по очереди сам Егоров, все его заместители, врачи, старшие медсестры. Не переставая звучала траурная музыка. На 9-й и 40-й день Егоров устроил поминки прямо на кладбище: приказал закупить красной икры, коньяк, всяких деликатесов, всё это вместе со столами и стульями на грузовых уазиках привезли и расставили вокруг могилы Масловой. Ели и выпивали эту кулинарную роскошь многочисленные руководители города и области. Поминки через полгода выпадали на март месяц, но Егоров все равно устроил "пир" на кладбище даже в эти холода. На могилу привезли рабочих и санитарок больницы, они откидали от могилы глубокий снег, расчистили площадку для столов, и для городского начальства снова был устроен чисто показушный "пикник".

  Егоров действительно оказался чрезвычайно деловым человеком и развернул в больничном городке грандиозное строительство новых зданий и ремонт старых. При этом, естественно, не забыл он и про себя любимого! Отныне кабинет главврача размещался не в малюсеньком кабинетике, как это было при Масловой, а в огромном пристрое к основному зданию больницы. И теперь в этом пристрое был просторный холл, в нем дорогая мебель и шикарная отделка стен. Вход в "покои" хозяина охраняли аж две бдительных секретарши. Каким был кабинет Егорова и насколько роскошно он был украшен, рассказать не могу - не был в нем ни разу.

 Шли проклятые ельцинские 90-е годы, и строительство чего-либо стало для всех начальников всего лишь банальной ширмой, прикрывающей реальную деятельность хозяина капиталов. А суть этой деятельности была единственной - украсть у страны и народа как можно больше и побыстрее, пока не поймали или власть в Кремле не сменилась! Вот точно так же и Егоров под видом заботы о благе народа сумел за 12 лет своего безраздельного "кормления" построить возле городского Парка Победы в сосновом лесу аж два особняка - для себя и, кажется, для дочери. Разумеется, весь стройматериал был им не куплен, а целиком украден из того объема, который изначально был предназначен на строительство новой больницы. Рабочих он тоже не нанимал на свои кровные, а заставил трудиться на себя тех, кто по официальным бумагам строил все ту же "егоровскую" больницу. Каждое утро на больничном уазике этих покорных мужиков привозил на егоровские особняки больничный шофер, а вечером увозил их обратно. Сантехник, электрик и все прочие были тоже сугубо из штата больницы. Дело доходило до того, что на егоровских частных объектах заставляли отрабатывать "барщину" даже больничных санитарок и иногда вовсе бесплатно - в форме  официально введенной еженедельной санитарной пятницы или субботников-воскресников. И жаловаться на Егорова было абсолютно бесполезно. Да и некому. Советская власть к тому времени давно уже умерла, партийные комитеты коммунистов, которые когда-то так нещадно боролись за чистоту своих рядов, погибли в неравной борьбе с ельцинистами-чубайсовцами тоже. Прокуратура на многое происходившее вокруг равнодушно закрывала глаза и подчинялась не букве закона, а личному приказу губернатора. А Егоров с губернатором сумел подружиться крепко. Потому и творил, что хотел! А тех, кто его порядками был недоволен, увольнял мгновенно! И с "волчьим билетом"! Таким образом народ оказался совершенно беззащитным перед всевластием капиталистических волкодавов... Зато сам Егоров вскоре за выдающиеся успехи в деле развития здравоохранения был удостоен звания Заслуженного врача России! Его имя было внесено в Книгу Почетных граждан Ульяновской области! Теперь везде и всюду ему была честь и слава! Его имя гремело на всю область!

 Умер Егоров, кажется, от рака печени. Мою маму, как и обещал когда-то Масловой, он не трогал, хотя безжалостно увольнял всех врачей-пенсионеров! Считал их обузой для больницы - дескать они не способны на трудовые подвиги и работают по старинке, вполсилы. Больнице, которая раньше называлась просто медсанчастью автозавода, теперь дали гордое название "Центральная клиническая медсанчасть имени Заслуженного врача России Егорова"! Черную траурную кладбищенскую мраморную памятную плиту с портретом Егорова повесили на то здание, где когда-то умерла Маслова.

 После Егорова за 18 прошедших лет сменилось несколько главврачей, которые лично мне не запомнились ничем интересным. Я уже и вовсе начал забывать об этой больнице, потому что она стала для меня совершенно чужой и отныне ничем не выделялась из числа других. Но вот 13-го марта нынешнего 2018-го года здесь произошло невиданное ЧП! На довольно банальную операцию по удалению кисты яичников в гинекологическое отделение поступила 28-летняя Катя Федяева. Операция проводилась методом лапороскопии. То есть больной делали всего лишь незначительный разрез, в который вводился зонд с миниатюрной видеокамерой и манипулятором. Хирург вырезал опухоль, прижигал ее лазером и зашивал малюсенькое отверстие на коже. Вся операция длилась полтора часа и была до этого отработана на десятках тысяч предыдущих больных. Ничто не предвещало беды. Но она пришла, откуда ее никак не ждали. Технология требовала по завершению операции промыть брюшную полость больной физраствором. Что хирургом и было проделано. Но по халатности операционной медсестры хирургу был подан флакон не с физраствором, а с формалином. При этом медсестра, которая проработала в этой должности всего три месяца, не выполнила инструкцию и не прочла вслух надпись на бутылке. Вторая операционная медсестра - с опытом работы 20 с лишним лет - не перепроверила действие начинающей глуповатой девчонки. А хирург в свою очередь так же проигнорировал правило и не потребовал от медсестры произнести название раствора вслух, принял всё на веру. В итоге когда была замечена ошибка, было уже слишком поздно - огромная доза страшнейшего яда оказалась внутри пациентки. Увидев, что больная начала как-то странно реагировать на происходящее, хирург стал искать причину этого. И лишь тогда и он, и медсестры заметили, что использовали не ту жидкость... Может быть, всё еще можно было исправить. Но хирург испугался ответственности и скрыл факт своего преступления. Он лишь обильно промыл брюшную полость пациентки физраствором и распорядился отвезти Екатерину в палату, как это и полагается делать после операции. Больше никому ничего он не рассказал, о ЧП не доложил начальству. Страх словно парализовал его волю и сознание. А может, просто опять понадеялся на русское "авось" - глядишь, всё и "рассосется" само собой. Не рассосалось...

 Перепутать флакон физраствора с формалином просто невозможно. На физраствор наклеена этикетка синего цвета, на формалин - красного. Эти флаконы должны всегда стоять в разных шкафах. Всё произошедшее в операционной есть результат невиданной халатности абсолютно всех! Вплоть до главврача.

Родители Кати и муж дожидались момента окончания операции, сидя в коридоре. Все они сразу же увидели, что с Катей творится что-то неладное. Мама, Галина Станиславовна, потом рассказала журналистам:
 
 - Во время операции я сидела на кушетке возле палаты, со мной рядом была незнакомая мне раньше женщина. Она говорит: "Вот, врачи вышли, и заведующая Родионова, значит, все хорошо." Минут через 15 из операционной вывезли и Катю. Ее всю трясло! Когда ее с каталки переложили на кровать, у нее ноги ходили в разные стороны, на шее вздулись жилы, были невыносимые судороги, тряслись руки, губы, все тело…  Муж Игорь держал ее за руки, за лицо, а я за ноги, и говорила ей: «Катенька, у тебя ноги холодные». Я и носки ей надела, сняла халат, женщина дала теплую вещь, мы ее укрыли, но ее «колбасило» так, что я не знаю даже, как это описать! Ни врачи, никто из начальства не подошел, ничего не сказал, хотя знали, что человек после наркоза... Потом Катя стала приходить в себя, успокоилась, открыла глаза и попросила воды. Пить после наркоза нельзя, и я лишь мочила ей губы влажной салфеткой. Катя жаловалась на сильные боли в желудке. Я побежала к дежурному врачу, но та не пришла и ничего не предприняла. Только потом появилась медсестра, которая сделал укол анальгина. Целый день врачи к нам не подходили. Катя хотела в туалет, ее тошнило, я не знала, что это формалин... Они-то знали уже, что промыли ей организм ядом, но ничего не предпринимали... Сейчас я уже понимаю, что со временем ее формалин просто изнутри разъедал! Люди, которые делали операцию, знали, что влили что-то не то, должны были принять экстренные меры, но ничего не сделали! После обеда пациентам стали мерить температуру. Катин градусник показал 37,3. Ее продолжали мучить тошнота и боли в желудке. Медсестра ей сделала два укола анальгина и один кеторола. Врачи вообще не приходили, хотя я их просила, умоляла. В итоге в палате врачи появились только около 6 вечера, пришла заведующая Родионова и дежурный врач. Я попросила их сделать что-нибудь с желудком дочери, а дежурный врач нам принесла пакетик «Смекты». Разве формалин надо выводить из организма «Смектой» и уколами анальгина?! Давление упало до 70 на 40... После этого ей поставили глюкозу, объяснив, что она сутки не ела, ей надо всего лишь «прокАпаться». Дальше дочь успокоились, судороги прошли. Врачи стали провожать меня домой. Я просила их помочь дочери, говорила, что она у меня единственная. Я думаю, что они просто ждали, чтобы я ушла… Чтобы все замять. Сами знаете, кого, как и чем обрабатывают… И ничего потом никому не докажешь... На следующий день рано утром я с Игорем пришли в больницу. Кати в палате уже не было. Врачи сказали, что ее глубокой ночью увезли в реанимацию. Получается, что после операции человек жил 14 часов с этим формалином, и они ничего не делали. Около 12 часов дня муж Кати спустился вниз, в ординаторскую, а там сидят человек 10 и решают вопрос, как им сказать нам о происшедшем, что сделать и как теперь быть. Мне в итоге Родионова сказала: «У нас произошла врачебная ошибка. Ваша дочь сейчас в коме, у нее отказало сердце, легкие, печень. Она подключена к аппарату искусственного дыхания, министр в курсе». В час дня Катюшу на реанимобиле перевезли в ульяновскую областную клиническую больницу. Там к нам вышел врач, я спросила его: "Как это физраствор мог такое натворить?" А он мне: «Какой физраствор! В нее ввели формалин!». И только тут я всё узнала...

По словам Галины Станиславовны, в областной больнице сделали многое для ее дочери, помогали, боролись за ее жизнь. Заведующий Стародубов все объяснил, велись консультации со специалистами из Москвы и Самары. В областной больнице Кате ввели 52 медикамента, тогда как в медсанчасти имени Егорова ограничились тремя уколами обезболивающего и «Смектой».

 Вечером 19 марта по распоряжению теперь уже лично губернатора Ульяновской области спецбортом Екатерину доставили в Московский Федеральный медицинский биофизический центр имени Бурназяна. Об этом страшном преступлении теперь стало известно уже всей стране. Миллионы людей надеялись на спасение Кати. Ведущий популярного телевизионного ток-шоу Андрей Малахов публично пообещал пригласить Катю в студию, как только она выздоровеет. Но чуда не произошло. Через 20 дней после случившегося Катя умерла... Широкой общественности и родственникам Кати этого, конечно, не сообщали, но московские врачи сразу же сказали, что надежды на спасение не было с самого начала, и они просто чисто физически поддерживали Катю:  ввели ее в искусственную медикаментозную кому, использовали аппарат искусственного дыхания и искусственной почки, что позволяло организму меньше тратить энергии на гомеостаз. Но всё это не исправляло ситуацию, а лишь продляло неизбежное умирание. Произошедший паралич жизненно важных внутренних органов был уже неизлечим...

 Распоряжением губернатора Ульяновской области вся бригада врачей и медсестер, принимавших участие в операции Кати Федяевой, и главврач медсанчасти имени Егорова Владимир Демин были немедленно уволены! Против них прокуратурой было возбуждено уголовное дело. Но что это могло уже изменить?..

  Потом состоялся суд над этими врачами-убийцами. Никто так и не получил реального срока, все отделались дисциплинарным взысканием и крупными денежными выплатами в адрес вдовца и матери погибшей. Активной участницей этих страшных событий была заслуженный врач данной больницы Валентина Родионова. Именно она проводила операцию лапаратомии пациентке Федяевой. Именно она скрыла факт введения формалина. Именно она не записала это в историю болезни. И именно по ее приказу было решено не оповещать руководство больницы о совершенной халатности, не оповещать другой мед персонал (впоследствии реаниматологи не понимали, что происходит с Катей, несмотря на то, что врачи тщетно пытались ей оказывать реанимационные действия). Именно Родионова распорядилась ничего не сообщать родственникам, которые, видя страдания девочки, молили помочь ей. Почти сутки после операции все скрывалось. Было потерянно драгоценное время для спасения жизни Кати. и это было доказано слествием. В преддверии суда, желая хоть как-то смягчить для себя наказание, Родионова провернула финансовую операцию, которая смахивает на мошенническую схему. А именно: Родионова якобы проявила сердоболие по отношению к матери погибшей Федяевой и перевела на ее имя немалую для того времени сумму 200 тыс. рублей - в качестве возмещения морального ущерба. Но сделала это очень хитро и подло! Совершила денежный перевод, используя систему "Форсаж". Особенность этой системы в том, что деньги может получить только тот, кто знает назначенное отправителем кодовое слово. Вот именно этого-то самого пароля Родионова матери погибшей девушки и не сообщила. Но зато Родионова предъявила судье чек на отправленную ею сумму сумму 200 тыс. рублей. Судья приобщила чек к делу, и это стало одним из основных аргументов в пользу того, что Родионова отделалась не реальным сроком, а всего лишь дисциплинарным наказанием, которое впрочем не сыграло для нее никакой роли, поскольку сразу же после разгоревшегося скандала Родионова написала заявление об увольнении по собственному желанию и вскоре вовсе ушла на пенсию. А ровно через неделю после вынесения неожиданно мягкого для всех участников злополучной операции приговора Родионова поехала в Москву и, используя кодовое слово, сама же сняла всю эту сумму. Вот и вся недолга!


   Вот такая история одной провинциальной больницы...

   Нет, все-таки очень хорошо, что я не стал врачом!