Раздались удары гонгов, и наступающие толпы отхлынули от разрушенных, но непокорённых стен города. Поганые отступили, волоча за собой раненых. Усталые ратники сошли с вала и повалились прямо в снег.
Только сейчас до кузнеца дошло, что Сурияра нигде нет. Напрасно он оглядывал ряды убитых, спрашивал окружающих, не видел ли кто гусляра. Все сочувственно пожимали плечами.
Сотник подозвал к себе Радима:
-Поднимай моих орлов и гони по избам. Неча на снегу валяться, застудятся ещё с горяча-то. После полуночи они сменят вас. А я пойду к князю. Буду подмоги просить. Вишь, людей-то почти не осталось. Если не приведу новых людей, завтра поутру сомнут нас поганые. И часа не продержимся.
-Эй, малыши, - крикнул он мальчишкам. – Хотя, какие вы малыши? Вы теперь ратники. Ну, вот, ступайте по домам. Завтра не приходите. Всё равно стрел больше нет, подносить нечего. Вот вам за верную службу.
Он вынул из-за пазухи горсть лесных орехов и, разделив её на две равные части вручил юным героям.
-Чтобы завтра я вас здесь не видел. – строго сказал он. - Попадёте под шальную стрелу, или затопчут ненароком. Так и сгинете ни за что. А нет, так я вас плёткой отхожу. Бегите!
Мальчишки ушли.
-Чего сотник говорит, будто стрел нет? – проворчал Славка по дороге к дому. – Гляди, вон их сколько!
Действительно, заборы, крыши домов, мостовые были утыканы множеством вражеских стрел. Длинные, тростниковые узким гранёным жалом , с четырех лепестковым оперением.
-Давай, как поедим, пойдём собирать! – заговорщически подмигнул Юрка.
-Мамка не пустит, - вздохнул Славка. – Давай притворимся, будто спим, а как все уснут, тихонько выйдем и насобираем. Я свечки возьму. Это на стене с огнём нельзя показываться. А в городе можно. Поганые нас из-за вала не заметят.
Юрка знал, что обманывать нехорошо. Но отродясь такого не бывало, чтобы посадские трусливее городских были.
-Идёт! – с деланной небрежностью ответил он.
Между тем лучники на стенах собирали стрелы во множестве застрявшие в тыне с наружной стороны.
Один лучник, бондарь Ермолай, обвязавшись вожжами вокруг пояса, выбрался на замковое бревно, которым колья тына пристёгнуты к стене в верхней части. Второй лучник, его брат Ярослав, страховал его за другой конец вожжи, перекинутой через тын, чтобы ненароком не сорвался.
Ермолай осторожно расшатывал вонзившиеся в тын вражьи стрелы и передавал их через бойницы своему брату. Дело было опасным. Кто знает, не затаился ли рядом вражеский стрелец? Но отважный ратник надеялся на ночную темень, на усталость противника и на авось, без которого на Руси отродясь ничего не делалось.
Вдруг изо рва до его слуха донёсся стон:
-Братцы, помогите!
Во рву кто-то из наших! – подумал Ермолай.
-Кто там? – спросил он.
-Свой я, раненый только, - донеслось изо рва.
Доложив Радиму, Ермолай спустился на вожжах по откосу вала и далее, по откосу вражеского примёта на самое дно крепостного рва. Там было темно. Свет луны не достигал дна, а брать с собой факел Ермолай побоялся. Ведь свет может привлечь внимание вражеских стрельцов.
-Эй!- позвал Ермолай.
-Здесь я, - отозвался Сурияр.
Придавленный трупами и потерявший много крови, он еле удерживался, чтобы не провалиться в пропасть небытия.
Ермолаю пришлось немало потрудиться, прежде, чем удалось высвободить товарища из-под мёртвых тел. Он обвязал гусляра вожжой под мышками и свистом подал знак ратникам, чтобы тянули. Потом и сам выбрался тем же способом.
Сурияра дотащили до ближайшей избы и положили на стол. Там уже лежало по лавкам множество раненых. Прикорнувшая было, хозяйка избы побежала за Евдохой.
-Пальцы! Пальцы! – громко шептал Сурияр склонившейся над ним знахарке. - Не чую их! Зазнобил. Шут с ней, с ногой, ты мне первым делом пальцы ототри. Я ведь гусляр.
Знахарка принесла ведро снега со двора и оттёрла Сурияру пальцы.
-Болят? - спросила она.
-Ох, как болят, спасу нет!
-Это хорошо. Значит, отойдут. Вот они уже и порозовели.
-Спаси тебя Бог! – улыбнулся гусляр.
-Чем это тебя? – спросила Евдоха, осматривая большую синюю шишку на голове гусляра.
-Не помню. Может, упало что, может, стукнул кто-то.
Евдоха проткнула шишку ножом и выпустила из неё кровяной сгусток, потом перевязала чистой тряпицей. Потом наступила очередь ноги. Сапог пришлось разрезать. Из разреза хлынула красная от крови вода. Видно снег, набившийся в сапог, растаял. Так же пришлось разрезать и затвердевшие от смёрзшейся крови штаны.
-Ого! Кто это тебе так ногу-то разодрал? Целый клок выдрали ироды!
-Известно, кто! – прохрипел гусляр, корчась от боли. – Нехристи.
-На вот, возьми в зубы, - сказала Евдоха, подавая обёрнутое тряпицей веретено. – Будет больно, но не долго.
Евдоха промыла рану и , запустив в неё пальцы принялась копаться. Гусляр чуть не взвыл.
-Вот, - показала она чёрный сгусток. – Кажись кусок портянки в рану попал.
Она второй раз промыла рану, залепила её жёваным хлебом, смешанным с паутиной, и наложила повязку.
Сурияра переложили на печь. Некоторое время он слушал, как боль в ноге и в примороженных пальцах медленно, неохотно отступает. Потом, измученный ужасами последних дней и согретый добрым жаром печи, провалился в чёрный бездонный сон.
Сотник обходил выстроившееся вдоль улицы пополнение. Лишь двадцать человек были ратниками, пришедшими с соседних участков стены, где не было проломов. Остальные – старики да дети. Мальчишки, ещё не служившие отроками.
«Нет. Не выдержат, - думал сотник. - Все завтра полягут. Но где взять других? Князь держит дружину в кулаке, чтобы вовремя поспеть на помощь туда, где поганые будут брать верх. Что толку удерживать врага в шести проломах, если в одном месте они ворвутся в град? Тогда всем конец. На дружину вся надежда».
Наконец, он рассудил, что надо сражаться с теми людьми, какие есть, а вслух сказал:
-Ну, что молодцы? Вы свежие, вполне крепкие. Мы и без вас два дня держались, а с вами подавно продержимся.
После этого он поделил своё воинство на десятки таким образом, чтобы в каждый десяток входило хотя бы по два-три ратника уже испытанных в деле. Эти двое должны были обучить новичков держать строй и смыкать щиты.
За ночь удалось разобрать на брёвна ещё две разрушенных ядрами избы. Брёвна затащили на вал и закрепили верёвками. Смену отрядов сотник провёл за час до рассвета, чтобы люди, стоявшие на страже вторую половину ночи, успели к началу приступа поесть и согреться.
Никодим со своими постояльцами сидели за столом, молча ели, вспоминая гусляра, павшего во вчерашнем бою. Вдруг в избу вошел соседский мальчишка.
-Хлеб, да соль вам, православные, - сказал он, степенно осеняя себя крестным знамением.
-И тебе здравия. Чего тебе, малой? - спросил скорняк.
-В нашей избе гусляр раненый лежит, он послал меня гусли принесть.
-Живой? - воскликнул кузнец Микула.
Вся компания живо вскочила из-за стола и, разобрав оружие, без которого теперь не делали и шагу, бросились за мальцом, принесшим такую добрую весть.
То-то было радости, когда друзья с шумом и грохотом ввалились в чужую избу и, побросав у порога щиты, принялись обнимать чудесно спасшегося товарища.
-Живой! Давай, рассказывай, как тебя угораздило?
-Погодите, братцы, - отвечал гусляр. – Вы мне прежде всего скажите, вот вы на страже после полуночи стояли?
-Конечно, стояли!
-А Чигирь-звезду видели?
-Да видели её проклятую, тебе-то на что.
-А флейту слышали?
-Какую ещё флейту?
-Ну, дудочка такая, вроде жалейки. Она каждую ночь тихонько играла в неприятельском стане. Каждый раз при восходе звезды играть начинала.
Друзья удивлённо переглянулись.
-Я вроде не слыхал, - недоумённо развёл руками кузнец. – А тебе-то на что?
-А вы не слыхали? – гусляр с затаённой надеждой смотрел то на Харитона, то на Никодима.
Никодим пожал плечами, а Харитон сказал:
-Верно ты говоришь. Я в прошлые две ночи я будто слышал дудку, но в эту ночь её не было.
-Точно ли?
-Точно, - кивнул Харитон. –Я верно приметил. Дудки в эту ночь не было.
Гусляр вдруг закрыл лицо руками и замотал головой , шепча:
-Почему я? Почему я?
-Ты чего? – удивился Никодим.
-Ничего, - ответил гусляр. – Голова болит. Зашибли меня.
-Э, друже, - вмешался кузнец, - у тебя наверное мозги свихнулись. Мне один знахарь сказывал, что можно их на место поставить. Допустим, ежели тебя в лоб стукнули, надо по затылку вдарить. Ежели слева саданули, надо справа двинуть. Вот мозги и вправятся.
-А это точно знахарь был? – усомнился Никодим.
-Точно! Только надо это сразу делать, пока мозги неправильно не приросли. Даже в святом писании сказано, ежели тебя по правой скуле двинули, надо по левой засадить!
-А может, лучше сначала с Евдохой посоветуемся? – робко возразил гусляр.
-Нет, - решительно сказал Никодим. – Когда по башке двинут, первым делом надо шею промять хорошенько, чтобы хребет поправить. Это уж самое верное средство.
-Ну, вот, - вздохнул гусляр, - кузнец советует молотом вдарить, кожемяка – промять, а ты Харитон огородник. Что присоветуешь? Поливать почаще?
-А что? – пожал плечами Харитон. – Мне от похмелья завсегда ведро воды на голову помогает. Я конечно не лекарь, но так мыслю. Капуста, она ведь неспроста на голову похожа. Стало быть, есть между этими предметами какая-то родственная связь. А капуста, всем известно, воду очень любит, да и голове вода никогда не вредила. Только капуста тёплую воду любит, а голова студёную. Всего-то и разницы.
Всё это Харитон сказал со своей обычной серьёзной угрюмостью. Чем вызвал громкий смех не только у товарищей, но и у раненых. Хоть смеяться некоторым из них было очень больно.
-Ой, дюжину щук тебе в портки! – простонал один из увечных. - У меня рёбра переломаны, а ты смешишь меня! Креста на тебе нет!
-Чего к увечному пристали? – вмешалась хозяйка. – Морок у него. Он про эту дудку всю ночь чего-то бормотал. Ушибли его, вот и бормочет. Бог даст, выходим. Дайте ему спокою. Евдоха строго наказывала, чтобы покой был.
-Гусляр я. О чём гусляру бредить, как не о музыке. Гусли-то принесли?
-А как же? Вот оне!
-Давайте их сюда! Мне от головы всегда рассол и гусли помогали.
Гусляр вынул из чехла гусли, любовно огладил их, пробежался по струнам, поправил колки. Распухшие пальцы гнулись хуже, чем раньше, но слушались.
-Дозвольте братья вас музыкой распотешить. С музыкой-то и раны быстрее заживают, и помирать легче.
Гусляр тронул струны и завёл старый гимн о сече на Трояновых валах. Как прадеды за Русь бились, за братьев своих даков, против ромского царя Трояна и его бесчисленных ратей.
Плавный напев разливался привольно, неспешно и могуче, словно Волга в половодье. Раненые затихли. Затих даже мужик, раненый в живот, который стонал всю ночь. А потом раненые начали подпевать. Сначала тихо, потом всё громче. Волны музыки накатывались, наполняя избу силой и волей к жизни, гордостью за славных предков, которые не склонились перед железными ратями Рима. Уходили боли и усталость. Приходили спокойствие и решимость.
Тут тревожный набатный звон прервал гусляра. Мужики разом встали с лавок, коротко попрощались и, разобрав сложенное оружие, вышли из горницы.
Пригнувшись и укрывшись щитами, ратники затаились на внутреннем откосе вала. Главная хитрость была в том, чтобы занять гребень вала на миг раньше врагов. Тогда вражьи стрельцы не рискнут стрелять, опасаясь поранить своих.
Вот уже стрельцы на стенах защёлкали луками. Это означало, что враг подошёл на расстояние верного выстрела.
Вот припавший к бойнице сотник поднял свою сверкающую булаву. Это значило, что надо приготовиться.
Вот он ударил булавой по своему звонкому стальному щиту. И ратники с криками «Ура» высыпали на вал.
-Руби! И собранные за ночь брёвна покатились под откос, сметая атакующую толпу. Досталось и толпе скопившейся на примёте. Они стояли так густо, что уклониться от падающих брёвен не было никакой возможности.
С четверть часа после этого враги не могли пойти на приступ, надо было связать между собой поломанные лестницы. Ратники в это время наглухо закрывшись щитами, принимали дождь стрел. Прикрывались скверно. Сквозь щели проникло несколько стрел, и трое мальчишек распростёрлось на валу. Свои из задних рядов оттащили их в тыл, предоставив заботам Евдохи и её учениц.
Но вот лестницы были исправлены, и снова началась сеча. Дрались стойко, как всегда, но потерь было больше. Трудно было старикам и мальчишкам выстоять против воинов. Сотник, наблюдая со стены, заметил страх и сомнение на лицах мальчишек и горькое отчаянье в чертах стариков.
-Радим, замени меня! – крикнул Сотник. С этими словами он сошёл со стены и протиснулся в первый ряд. Только одно средство могло теперь придать стойкости воинам – встать впереди. Но если он погибнет, русская рать дрогнет. Ничего. Ещё остаётся Радим. Парень решительный, заменит. Главное, чтобы сам раньше времени не сгинул.
Сотник бился расчётливо – ранил в руку, потом только пугал врага ложными выпадами. Раненый не мог наступать, но и отступить не мог. Это было невозможно, ведь вся лестница позади него была занята другими воинами. Движение останавливалось до тех пор, пока обескровленный враг не срывался вниз. Тогда всё повторялось сначала.
Главное – тянуть время.
Вот кто-то из старцев оступился и заскользил вниз по ледяной корке под ноги врагам. Его тут же изрубили в куски.
День тянулся невозможно медленно, а сотникова рать таяла на удивление быстро. «Нет, не выстоим сегодня», - подумал сотник. – Победить сегодня невозможно, но можно с честью умереть Главное, сделать это как можно позднее. Тянуть время, тянуть время.
Будучи самым выносливым, сотник всё же нуждался в отдыхе. И вот, уже когда солнце склонялось к закату, он отошёл в тыл. Освободив до боли уставшую шею от подщитного ремня, он упал на колени и умылся снегом. Жадно выпив ковш тёплой воды, которую вёдрами подносили бабы, он вдруг услышал, как шум на валу усилился. Обернувшись, он увидел, что остатки его рати почти кувырком посыпались с вала. А над валом поднимаются ордынские шеломы, увенчанные пучками чёрного конского волоса.
Оборона рухнула.
Схватив щит и меч, сотник бросился вперёд, навстречу бегущим.
-За мной! – крикнул он.
И налетев на первого ордынца, всей тяжестию тела сшиб его наземь и широким взмахом меча перерубил ему ногу. Несколько других ордынцев, бежавших следом за первым, остановились и, ощетинившись мечами и копьями, стали осторожно обходить сотника я боков.
Но небольшая передышка, которую сотник даровал своим ратникам, позволила им остановиться и снова обратить своё оружие против врага. Дружно навалившись, они сначала даже на несколько шагов потеснили ордынцев, Но на помощь ворвавшимся лезли новые и новые нукеры.
Щиты сшиблись со щитами, в узкой улице возникла страшная давка. Большая масса врагов медленно выдавливала ратников в сторону площади. На сторожевой башне надсадно звонил колокол, требуя подмоги. Лучники на стене обернулись и стреляли неприятелю в затылки. По густой толпе с близкого расстояния промахнуться было невозможно, но толчея была так велика, что мёртвые тела с торчащими стрелами долго не могли упасть, лишь медленно тонули в уносившей их толпе.
Сотник, сражавшийся впереди всех, мог только молотить рукоятью меча по шлемам. Сзади напирали свои, спереди – чужие. Правый бок обожгло, видно, кто-то из врагов пырнул его ножом. Чья-то сабля ударилась о шелом и соскользнула на плечо, разрубив кольчужную бармицу и толстый кожух. Левая рука предательски ослабла. Теперь уже не она держала щит, а щит, подвешенный на ремне, держал руку.
Вдруг сквозь рёв битвы раздался топот и бряцание стали где-то позади, потом громовое «Ура!» «Слава Богу, наши»! – пронеслось у него в голове. Вскоре второе ура раздалось у неприятеля в тылу. Это ещё две сотни обошли врагов вдоль стены и отрезали от пролома.
С обеих сторон в улицу вползала река блестящих кольчуг и алых еловцов на островерхих шеломах. Часть подоспевших дружинников встала на валу, отсекая подход новых врагов. Другие же обратили мечи против тех, кто ворвался в пролом. Враги, а их ворвалось в город около двух сотен, быстро ложились один на другого под ударами русских мечей.
Сотнику ещё раз обожгло правый бок. На глаза стала наползать мутная бледная пелена, голова кружилась. Он, ничего не видя, ещё нанёс несколько ударов рукоятью меча. Кажется, попал кому-то в зубы. Потом картина вдруг прояснилась, но битва происходила уже где-то далеко внизу. С удивлением сотник смотрел в удалявшееся тесное ущелье улицы, где продолжала кипеть битва, где люди кричали, хрипели, булькали кровью из рассечённых шей, скалились, как дикие звери, неистово размахивали саблями.
«Так вот она какая – смерть! – подумал сотник – Слава Богу, поганых мы сегодня отбили. Но Радим! Как он теперь будет управляться без меня»?
Сотник хотел посмотреть на свои руки, и не увидел их. Оглядевшись по сторонам, он обратил внимание, что вместе с ним, навстречу падающим снежинкам, поднимается к небу множество разноцветных огоньков, синих, голубых, изумрудно зелёных, малиновых, золотистых, ослепительно белых.
Продолжение http://www.proza.ru/2018/04/09/1882