Бытие и Исход сына Давидова

Григорий Поляк
        Окончивший два класса начальной советской школы кандидат наук
Борис Давидович Потаповский проживал в трехкомнатной квартире
на первом этаже первого в городе кооперативного дома, раскинувшего
свои "апартаменты" прямым углом по Белинского и Токтогула.
Жильцами дома являлась вся деловая и культурная элита поселения,
имевшая доступ к свободным деньгам или всеобщему товарному дефициту
той славной эпохи величия нашей любимой родины, что гордо несла по всему
свету свет своих идей и пожелания того же и другим народам нашей планеты.
        Каждый день с утра Борис Давидович уходил на свою странную "работу",
возвращение с которой не предполагало никакого строгого регламента. Из-за той нестрогости у Бориса Давидовича были  непростые отношения с его женой Тамарой и две дочери - старшая Евгения(Геня) и младшая Полина.
К части жильцов кооператива основные за год финансовые прибыля стекались
в теплые сентябрьские деньки, когда граждане нашей южной республики могли,
 хотя бы к вечеру, выйти из своих домов, чтобы подышать свежим, спускавшимся с
предгорий Тянь-Шаня ветерком и сгонять в дворовой беседке партеичку-другую в
преферанс по копеечке за вист с поджидавшим их там и живущим неподалеку папой Бориса Давидовича.
Папа Бори объяснял свою любовь к этой благородной карточной игре любовью к сыну,
которому сам старый Давид не хотел быть в тягость из-за почему-то малой для него
пенсии, что родная советская власть ему назначила. И с этой странностью старого еврея остальные участники партеичек почему-то, и не смотря на антисемитские в основном свои воззрения на нашу нацию, безропотно соглашались.
         Возможной причиной их такого благородного отношения к своему участию в карточном волшебстве было то глубокое личное уважение, которое они испытывали как к личности самого Бориса Давидовича, так и к его невидимой несведущим людям роли в общественной жизни страны и государства - объективные, но злые языки из других домов нашего двора втихаря поговаривали, что Боря как-то связан с Галей Брежневой, которую он, по их мнению, спонсировал с опийного мака, обильно выращиваемого в окрестных горах местными колхозниками по зову партии.
Боря горячо любил и нашу небольшую южную республику, и всю нашу уже не столь теплую в основном и великую целиком страну, но одним сереньким ноябрьским днем генеральный секретарь нашей партии сам Леонид Ильич разрушил счастливую жизнь и быт поселян всего нашего огромного края. В первый же с осознания того горя денек Боря съехал от нас в белорусский город Бобруйск, куда дня за три перевез затем и всю свою семью,а уже через недельки две весь Борин народ переехал на ПМЖ в недосягаемую напрямую (по тем временам) Америку.
        Из Бобруйска Боря звонил немногочисленным представителям диаспоры в нашем дворе и предлагал организовать и их исход в удобном и комфортном формате. Мои остались ждать своей нагрянувшей через два года беды, а художник дядя Яша Херсонский с семьей и родственниками вскоре в Израиль-таки уехали.
       Для тех, кто не помнит тогдашних строгих манер нашего ценящего своих подданных (в сравнении с этим зверем - фараоном египетским) государства к другим любителям выбрать уже не его для дальнейшего подданства, напоминаю, что столь опрометчивые их желания обычно снабжались 10-летней в среднем возможностью обдумать в рамках нашей самой передовой и гуманной социалистической юрисдикции этот роковой с их стороны ход. В те давние времена,
из-за идейной недосягаемости уровня нашей великой страны, переезд на ПМЖ за ее пределы приравнивался родными, близкими и знакомыми отъезжавших к переезду в мир иной. Правда, времена уже, похоже, сильно что-то поменяли в хорошо смазанном механизме бронепоезда, что вел нашу охваченную социализмом державу к все новым вершинам, и годика через три этот шаг уже приобрел в завистливых глазах общества комфорт и причастность к высшей на территории власти добра и социализма удаче.
Боря благополучно в тот мир переселился, но... В самом начале 90-ых, уже в Москве стою я с приятелями на остановке "Улица Качалова" на Герцена (Большая ныне Никитская), подкатывает к остановке огромный лимузин, из которого выходит Боря и идет сквозь меня к ближайшему особнячку, меня не узнавая и не замечая. Я подумал, что глюки, но вскоре из южных краев поступил звонок с предложением сбегать на глухую окраину столицы, где на проходной секретнейшего завода сказать охране из ГБ, что я к Потаповскому, пройти, забрать у Бори три штуки зелени и срочно их переправить в малую общую для нас с Борей южную родину.