Пух тополиный растает в траве,
проседью ранней в кудрях травяных.
Мухи цветные жужжат в голове,
мухи желаний, сомнений, вины...
Татьяна Аинова
Посмотрев вслед уходящему поезду, доставившему его на нужную станцию, Антон решительно шагнул из тёплого брюха вокзала на сумрачную дождливую улицу, которая больше напоминала территорию заброшенного или разбомблённого предприятия.
Сколько раз уже видел он эту открывшуюся взору неприглядную картину, но никак не мог привыкнуть к нелепому рукотворному хаосу.
Выглядела площадь и улица так, словно кто-то радикально активный, но бесталанный и не цельный по натуре мечтал как-то обустроить эту территорию, имея в голове несвязную, наивную, но весьма амбициозную цепочку красивых идей или карьерных планов, не вынес тягот активного творческого процесса.
Похоже, горе-архитектор заболел от избытка впечатлений, может запил или просто утомился мечтать, потому и передумал воплощать в жизнь намеченный бред, оставив свои идеи в стадии частичной реализации, чем и удовлетворил воспалённое самолюбие.
Подобные “шедевры” довольно реалистично воспроизводят декорации бомбёжки из фильмов про войну.
Местные жители до крайности утомлённые нелепым стечением обстоятельств, обрекших их на пожизненное заключение в рамках означенной территории, не сговариваясь, решили не обращать на данное обстоятельство никакого внимания.
Зачем, если нелепая серость и скудость провинциальной жизни без того прёт изо всех щелей, как бесстыжие шустрые тараканы на коммунальной кухне.
Население региона, за редким исключением, щеголяет в облезлых шапках-ушанках, в резиновых сапогах и потёртых обесцвеченных телогрейках: не потому, что модно, или принято так одеваться – от крайней нужды.
Антон пока выглядел несколько иначе – должность старшего зоотехника и одновременно заместителя директора в совхозе обязывала его одеваться более-менее прилично.
Пока он старался соответствовать образу сельского интеллигента, хотя жизнь зоотехника в реальности была ещё более скудная, нежели у его работников: ставка специалиста на селе в зоне рискованного земледелия благоденствием не балует: она просто имеется по штатному расписанию, хотя наесться вдоволь не позволяет.
Напротив вокзала – казённая автостанция. К ней и направился юноша, старательно огибая на щербатом клочке асфальта, гордо именуемом площадью, глубокие лужи.
Под тремя старинными тополями стоял сарай, освещённый болтающимся на корявом деревянном столбе тусклым фонарём, который и значился той самой автостанцией.
Перед сараем под открытым небом был сооружён дощатый настил и две скамейки, промоченные до черноты бесконечными северными дождями.
Настил был художественно заплёван шелухой семечек, разномастными окурками и окроплён помётом многочисленного семейства пернатых, прижившихся в густой кроне.
На этом пятачке сгрудились в ожидании утренних автобусов будущие пассажиры.
Антон как положено в этих краях поздоровался, занял очередь.
Пассажирам, купившим билеты первыми, достанутся сидячие места – это ощутимый бонус: остальные поедут стоя, что очень не просто на районных дорогах, если направления следования транспорта можно назвать дорогой в принципе.
Асфальт, да и то в чудовищном состоянии, клочками присутствовал только в самом посёлке, далее начиналась грунтовка, испещрённая вкраплениями ям глубиной в высоту автомобильного колеса: то ещё родео.
Автобуса ещё нужно дождаться, а пока можно в полной мере насладиться колоритным местным острословием, каким талантливо наделён на суровом севере каждый.
Антон закурил, предложил папироски и рядом стоящим мужичкам, которые не стали отказываться от возможности затянуться дармовым дымом.
Этим простым действием юноша освободил себя от необходимости начинать разговор первым.
Широколицый щербатый дядька с бесцветными глазами и недельной рыжей щетиной постучал деловито папироску о корявый с чёрной каймой огромный расплющенный ноготь, ловко пережал кончик гильзы в двух местах, смачно сплюнул себе под ноги и забросил готовую к употреблению цигарку в угол беззубого рта, жестом показывая необходимость прикурить.
Зажжённая спичка как прежде пачка папирос пошла по кругу, дав начало неспешной беседе обо всём и ни о чём.
Антон кивал, словно разговор и ему грел душу, а сам водил взглядом по сторонам, пропуская суть беседы мимо ушей.
Под деревом отдыхали, свернувшись клубком, три одномастных дворняжки, вздрагивая время от времени от тревожных впечатлений сонного мира.
Выжили бедолаги, натерпелись за суровую северную зиму.
Природа просыпается. Мыши зашевелились. Если и не покормит кто сердобольный, можно намышковать на обед за ночь. Дворовые псы не особо привередливы.
Небо помалу светлело. Ветер уже не подвывал, а повизгивал, заставляя всё же временами скрипеть и мотаться из стороны в сторону огромные ветви старых деревьев.
Через площадь перебежала светлая кошка, озираясь по сторонам: что-то отыскала съедобное, тут же начав завтракать. Откуда ни возьмись, прилетели три огромные вороны.
С гортанными криками агрессоры начали наступление на добытчицу с разных фронтов. Нападали по очереди, щипали сильными клювами.
Это их территория. Они как завзятые рэкетиры держат её под неусыпным контролем.
Бедолага сделала несколько воинственных бросков, заверещала в сердцах и сдалась, оставив злодеям скудную добычу.
Не повезло. Однако и она пережила свою зиму, значит, наработала бесценный опыт добычи съестного: нелегко выживать, но она справится.
Разговор затих, перейдя в вялую стадию. Курево закончилось. С дерева на настил плюхнулась оторвавшаяся ветка, больно стегнув нескольких пассажиров.
С места вдруг сорвались дворняжки, поскакав к подходящей со стороны улицы грузной, ярко одетой и чрезмерно накрашенной даме. Они яростно приветствовали тётку хвостовыми моторчиками, сопровождая до дверей станции, обозначив тем самым её привилегированное положение.
Дама, недовольно сопя, грузно проследовала до дверей сарая, рассекая толпу огромного размера колышущимся в такт шагам сдобным телом. Оно, тело, одышливо пыхтя, прижало широкой грудью к стене бездонную сумку, порылось в её непроглядной глубине, ворча недовольно под нос, отыскало связку ключей и отворило дверь.
Втиснувшись бочком, тело развернулось к пассажирам лицом и смерило ожидающую открытия заведения публику хмурым взглядом. Затем последовала возня с усиленным сопением и на пороге появилась фигура в застиранном широченном халате с метлой-голиком.
Тётка размашисто заработала нехитрым инструментом прямо по ногам будущих пассажиров, сгребая мусор за пределы настила, не переставая недовольно порыкивать, глядя себе под ноги.
Народ молчал, отступая и сторонясь – видно посчитали, что та в своём праве.
Подметя настил, дама смачно хлопнула дверью, закрыла её изнутри на щеколду и скрылась.
Надолго.
Очередь зашепталась, но никто не решился обсуждать непонятное явление вслух.
Через некоторое время, превысившее означенное в табличке, висящей на стене, минут на пятнадцать, дверь отворилась. Тело, по утиному кренясь из стороны в сторону, проследовало в помещение билетной кассы, откуда дразняще запахло кофе и копчёной колбасой.
Вскоре Антон вышел из кассы, победно держа билет с сидячим местом. Невиданная удача – можно будет дремать до нужной остановки.
К автостанции уже подтягивались одинаковые как близнецы: обшарпанные, местами побитые, ржавые громыхающие ПАЗики, наполняя свежий утренний воздух удушливым выхлопом плохо отрегулированных двигателей.
Небывалое счастье, позволяющее изменить вертикальное положение тела на сидячее, причём сухое и тёплое.
За рулём автобуса был знакомый водитель. Договориться, чтобы разбудил на нужной остановке, не составило труда.
Антон уселся на боковое сиденье – спереди у двигателя: это место самое тёплое. Устроился и моментально заснул.
Юноша брёл бесцельно по цветущей разнотравьем солнечной поляне, воздух которой был пропитан манящими ароматами влажных утренних испарений цветов, деревьев, тепла, трав.
Ему захотелось танцевать, двигаться, хоть как-то выразить восторг состоянию эйфории, чем он и занялся немедленно.
Антона нисколько не смущало собственное глуповато придурочное поведение: вот оно, ощущение безмерного счастья, пусть и недолгого, но распирающего каждую клеточку воодушевлённого радостью тела изнутри.
В каждой клеточке мозга звучала негромкая ритмичная мелодия, передающая дальше желание двигаться и жить.
Вот он и жил, позволяя телу извиваться в нелепом, но радостном танце, дающем силу, подогретую естественным мужским желанием интимной близости, которой у него не случалось…
Да, никогда-никогда не случалось. Вот!
Жуткая, просто невыносимо сильная эрекция настигла Антона внезапно посреди бешеного танца.
Он упал в изнеможении в траву, ожидая мгновенного оргазма, но на краю поляны появилась хрупкая, вся в сиянии сказочного закатного света парящая над землёй фигура прекрасной девочки, одетой в лёгкое коротенькое платье, а под ней, словно в воде, отражалось небо.
Девушка грациозно ступала, танцуя, кружась, почти не касаясь ногами земли и удаляясь, а ещё манила его зовущим движением рук.
Лица было не разглядеть, но дива представлялась прекрасной и лёгкой, настолько, что юноша готов был лететь за ней хоть на край света.
Однако ноги не желали выполнять приказы безвольного тела.
Видение тем временем удалялось прочь от поляны. Вот оно уже почти скрылось в растворяющемся мареве.
Антон ещё видел расплывающийся контур ускользающего силуэта, но сдвинуться с места не мог: его удерживала неведомая грубая сила, которой не было возможности сопротивляться.
Затем тело и мозг одновременно взорвала внезапная острая боль… прямо в паху…
Антон мгновенно проснулся, не понимая, где находится, как сюда попал… где, где та девушка, чёрт возьми, и почему ему нечем дышать!
Автобус крепко тряхнуло на очередной дорожной ухабе. Стоящие пассажиры рухнули по направлению движения. На Антона свалилась красномордая клетчатая девчонка, угодив повторно острым локтем в то же место, которое уже было жестоко травмировано.
Юноша задохнулся от невыносимой боли, попытался вскочить, сделать хотя бы единственный вдох.
Далее последовал следующий толчок, и ещё одна попытка лишить его мужского естества, только теперь девица угодила в самую больную точку мосластым задом.
Антон готов был разорвать её на части, только не в состоянии этого сделать из-за невыносимой боли и невозможности сделать полноценный вдох.
Похоже, теперь ему точно понадобится срочная медицинская помощь.
Антон одну за другой предпринимал попытки дышать, покрываясь холодным потом. Глаза невыносимо щипало слезами. Похоже, отныне он инвалид, а о девушках – красивых, уродливых и прочих, можно будет вспоминать лишь во сне…
Нет, вроде пронесло: дыхание вернулось, боль медленно рассасывалась.
Насилу отдышавшись, Антон посмотрел на свою обидчицу. Перед ним, подпрыгивая на каждой кочке, стояла злая как чёрт раскрасневшаяся девица невысокого роста.
Лицо у матрёшки круглое, с небольшим аккуратным носиком. Клетчатое пальто, вязаная пушистая шапочка, сползшая на глаза. Вызывающе-наглый, чрезмерно агрессивный взгляд готового к наступлению ребёнка, решающего, обидеться немедленно или сначала устроить истерику.
Трясущиеся тоненькие ручонки с обгрызенными ногтями выдавали натуру крайне эмоциональную, способную к неожиданным, возможно даже агрессивным действиям.
– И нечего на меня глазеть… я тебе не какая- то там... ишь, расселся тут… ещё и недоволен!
Террористка повернулась вполоборота и встала в гордую позу Наполеона, надеясь вызвать волну участия и сочувствия у остальных пассажиров.
Все молчали. Никто не возмущался, не думал качать права: дорожные обстоятельства, вполне обыденные для этой местности.
Все пассажиры практически в равных условиях: подобная участь могла ожидать каждого.
– Мне кажется, нападать, если по справедливости, положено именно мне. Ведь вы, милая девушка, практически искалечили меня. Ещё неизвестно, чем ваш апперкот в итоге обернётся для меня как для мужчины. А если у меня теперь детей никогда не будет? Или будут, но какие-нибудь неправильные. Я ведь не требую сатисфакции, понимаю, что ваша вина лишь в том, что стояли рядом и слишком близко...
– Чего ты там квакаешь, чего с меня требовать собрался, болезный? Не, вы слышали, а! Я больше тебя пострадала. Вероятно, навсегда теперь заикой стану. Может меня теперь никто замуж не возьмёт.
– И во всём этом конечно виноват я! Ну вы, милая, даёте... стране угля... ещё скажите, что теперь на вас жениться обязан. Или удочерить. А может мне содержать вас пожизненно? А кто за моё увечье ответит? Давайте лучше так: вы успокоитесь и присядете мне на колени, чтобы окончательно не испортить и без того искалеченную вами мою молодую судьбу. И помолчим, пока не наговорили друг другу всякого разного. Если настаиваете, могу извиниться, хоть и не считаю себя виноватым.
– Хм, – сказала она и со всего маху плюхнулась Антону на колени, прищемив ещё раз то самое больное место.
Он сжался в тугую пружину, но отчего-то выдержал и эту пытку, обхватив девушку обеими руками.
Её длинные распущенные волосы нагло лезли в глаза, в рот и нос, щекоча и раздражая.
Антон терпел.
Вот ведь навязалась на его голову! Сколько людей вокруг, так нет – его выбрала, террористка-налётчица.
Острые ягодицы попутчицы на каждой кочке больно врезались в мышцы Антохиных бёдер. Несмотря на маленький рост и щуплый вид девушка оказалась довольно тяжёлой и плотной.
Юноша из последних сил тренировал выдержку, затрудняясь принять решение: что делать?
Немного погодя девица пригрелась, расслабилась. Антон тоже успокоился, перестал концентрировать внимание на произошедшем событии.
Нет, не так, просто переключился на иное восприятие того же самого объекта: уловил нежный аромат тёмных шелковистых волос и белоснежной кожи на шее, почувствовал напряжение мышц её упругой молодости, горячее духовитое тепло, обжигающее неизвестной энергией, стремительно перетекающей внутрь его истосковавшегося по тактильным ощущениям тела.
Антон вдруг осознал, что в его руках впервые в жизни настоящая девушка, что его ладони безнаказанно лежат на её животе, что губами свободно можно дотронуться до её ушей и до шеи.
От этой мысли стало то ли совсем жарко, то ли душно, во всяком случае, не по себе…
Когда девушка просто сидела, пока в голове не родилось озарение от этого странного факта, пассажирка была обузой, бременем, и вдруг неожиданно превратилась в ценнейший груз.
Антон осторожно приблизил губы к мочке её уха, уловил звук дыхания, биение сердца, почувствовал движение мышц, хотя, может быть это совсем и не её сердце так отчаянно колотилось, отдаваясь в каждой клеточке возбуждённого странными мыслями тела?
Антону вдруг стало хорошо, уютно.
Он прижимал попутчицу увереннее, плотнее, словно оберегая от прыжков по неровностям дороги, на самом деле оценивая содержимое физической сущности, чудом оказавшейся в его девственных объятиях.
Достаточно близко познакомившись с её упругим тылом и корпусом, Антон захотел и лицо разглядеть поближе.
Мимолётный взгляд, когда внимание было приковано к очагу боли, не в счёт: негативное восприятие искажает впечатление.
Он про себя обозвал девушку красномордой, хоть и не вслух, даже не разглядев на самом деле цвет кожи и черты лица.
Какая она? Наверняка привлекательная. Ведь приметил же Антон её молодость, а юные девы всегда опьяняюще соблазнительны, даже если не ослепительно красивы.
Закрыв глаза, Антон художественно дорисовывал в воображении облик попутчицы, соотнося эскиз с реальными ощущениями.
По запаху и деталям тыла попутчицы создать полноценный портрет не получалось.
В голове всплывало ускользающее лицо первой любимой девушки, с которой Антон расстался почти год назад. Оно мешало сосредоточиться, невольно добавляя мысленному эскизу несуществующие штрихи.
Юноша припомнил недавний сон, улыбнулся про себя: не её ли видел там, на поляне?
Антон попытался воскресить в памяти ход событий того сна эпизод за эпизодом, причём удачно.
Он опять танцевал, раскачивая целиком всю поляну, и ждал, ждал, когда вновь появится дива, чтобы сравнить ту и эту.
Состояние эйфории усиливалось ожиданием момента счастья, которое во второй раз он точно не упустит.
На том же самом месте, за мгновение до её появления Антона снова накрыла неудержимая эрекция, такая же, как тогда, только гораздо сильнее. Только теперь он был не один. И не спал.
Заливаясь краской, юноша пытался унять биение сердца, учащенное дыхание и стремительно набухающее естество. Руки предательски дрожали, мышцы наливались свинцом.
Антон оглядывался по сторонам, представляя, что весь автобус смотрит на него, что все знают, что именно происходит. Его тело вибрировало с такой амплитудой, словно испорченная и основательно перегруженная стиральная машина, заставляя, чтобы унять дрожь, ещё сильнее прижимать к себе сидящую на коленях девчонку.
Возбуждение между тем нарастало.
Ему мерещилось, что пассажирка плавно приподнимается при каждом следующем всплеске спонтанных скачков взбудораженной плоти, но девушка спокойна, похоже, даже задремала.
Попытки сдержать приближение разрядки силой воли потерпели полное фиаско. Остановить запущенную цепочку физиологических реакций было невозможно.
Импульсы желания лишь усиливались.
Наконец напряжение вышло из-под контроля и пролилось горячим потоком, окончательно поставив на дыбы травмированный орган, что невозможно было не почувствовать даже через пальто, если только…
Если только девочка реально не заснула, что было бы сейчас просто спасением, просто чудом.
*****
В этом доме. Сопит белым паром чайник
И варенье лежит янтарём на блюдце,
Так бывает редко, всегда случайно,
Когда люди приходят и остаются
Орлова Влада
Антон изо всех сил пытался унять внутренний огонь.
Тщетно: его раскалённое дыхание исторгало жар, на котором можно было приготовить бифштекс.
Тело сотрясала и сотрясала активность невероятной силы.
Боже, как стыдно. Юноша даже не подозревал, что такое бывает. Он считал себя человеком выдержанным, стойким, тем более в общественном месте.
В этот момент раздался спасительный храп, её храп.
Попутчица вздрогнула, наверно испугавшись этого звука, и проснулась. Потянувшись, выгнула спину, несколько смущённо скосилась на Антона, улыбнулась.
– Неужели заснула? Согрелась, вот и разморило.
Антон благодарил судьбу за то, что случилось именно так, что она не почувствовала и не поняла пикантности тесного соприкосновения, когда на глазах у всего автобуса юноша фактически вступил с девушкой в интимную связь.
Слава Богу, тайно и она об этом никогда не узнает.
Антон сидел в мокрых липких брюках, чувствуя острый мускусный запах любовного секрета. Девушке подобный аромат мог быть неизвестен вовсе, но людей с опытом любовных связей обмануть было невозможно.
Вот до чего доводят нелепые фантазии. Хоть бы в деревню кто из новеньких девчонок приехал. Местных-то разбирают ещё в школьные годы. Даже познакомиться не с кем, не то что влюбиться и… и создать полноценную семью.
Антону двадцать лет, а он до сих пор, как в деревне говорят – юнец недёржаный, мальчишка сопливый. Разве что целованный.
Это не значит, что разрядка, оргазм, ему неведомы. Как всякий любопытный юноша, он тоже тщательно и скрупулезно исследовал своё тело, его интимные возможности. Но в непосредственном контакте с девушкой, точнее, при её невольном участии, это же... это совсем другое.
“Извините меня, милая барышня, не хотел причинить вам зла. Так вышло. Нелепо и гадко. Только я не виноват. Ваш заманчивый вид, возбуждающий запах… плюс немного собственной фривольной фантазии. Всё было так реалистично. Это молодость… молодость во всём виновата”
– Ну что, пригрелись голубки, – произнёс водитель, – приехали. Это и ваша остановка, девушка.
Озадаченно посмотрев друг на друга, ребята дружно рассмеялись.
Правда Антон больше от смущения: а ну как увидит девчонка на брюках следы его недавней, ещё неостывшей страсти. Это недопустимо! Такого… такого не должно случиться.
Антон тайком оглядел область ширинки на брюках, где, о счастье, ничего не проявилось, но на всякий случай портфелем закрыл аварийную часть корпуса.
Забрав нехитрые пожитки, ребята соскочили в придорожной деревеньке, где по сторонам дороги стояли четыре покосившихся дома из почерневших брёвен, поросших грибами и мхом.
Самое солидное строение – местный сельмаг. В нём даже телефон имелся. Интересно, к кому приехала девчонка, надолго ли, зачем?
Некоторое время стояли, молчали, неловко переминаясь с ноги на ногу. То девушка, то Антон предпринимали попытки завязать разговор, обозначая это желание красноречивыми жестами, глуповатыми улыбками и странного характера мимикой, но с уст так и не сорвалось ни единого слова.
Молодёжь отчаянно размахивала руками, пожимала плечами, вытанцовывались лишь фигуры крайней застенчивости и прямой нерешительности.
– Лиза... Елизавета я, – первой прервала молчание девушка, – так меня зовут. А тебя?
– А я Антон. Просто Антон. Вот.
Неловко переминаясь с ноги на ногу, они поглядывали украдкой друг на друга. Во всяком случае, юноша точно. Он всё набирался смелости рассмотреть, наконец, объект повышенного интереса, совсем недавно заставивший испытать последовательно, сначала, боль, а затем сладость.
Антон мысленно извинялся и извинялся за "красномордую клетчатую девчонку". Обозвал-то в сердцах.
Всё, что делал, лишь неловкая маскировка недавних чувственных переживаний, которые ещё не стихли. Практически не дотрагиваясь до своих и её интимных зон, юноша испытывал не просто иллюзию, а поистине полноценный процесс физического слияния.
Это инерция воображения. Мозг и происходящее в нём, нельзя как обычный механизм взять и выключить щелчком воображаемого тумблера.
Тогда он хотел одновременно, чтобы эти ощущения продолжались безмерно долго и чтобы закончились как можно быстрее. Такого с ним ещё никогда не происходило.
Что-то непоправимо сдвинулось в недрах сознания, решительно изменив ход самих размышлений и внутренних ощущений, явившихся следствием воображаемого свидания, подвинув обычные понятия и правила с линии запрета в сторону зелёной зоны, где можно всё.
Нелепые неоформленные фантазии о случайно оказавшейся на его коленях девушке нечаянно заняли место всего, что наполняло течение и правила жизни до неё, причём настолько радикально, что Антон не знал, что с этим приобретением делать, как к нему относиться.
Лиза так уверенно и прочно заслонила собой происходящее и волновавшее прежде, обнулив своим появлением все предыдущие события жизни, сделав их незначительными и лишними.
Похоже, именно этой встречи Антон и искал столько лет, а теперь внезапно понял, что не способен больше жить в одиночестве, довольствуясь производственными обязанностями, скудным общением с немногими друзьями, невнятными ожиданиями долгожданных жизненных изменений.
До сих пор ему нравились девушки стройные, высокие, с изумительной высокой грудью, тонюсенькой талией, ярко одетые, стильно причёсанные, весёлые, общительные.
И вот она, Лиза, можно сказать полная противоположность настроенному годами романтического воображения идеалу. Встретил её и забыл, какие девушки нравятся, а какие нет, кроме одной единственной, той, что вонзала в его мозг тысячи колючих заноз, от которых сладко ныло в каждой клеточке тела.
Перед Антоном стояло юное создание с бледным, слегка ассиметричным лицом в форме чайного блюдца, никогда не видавшим, как у большинства коренных северянок, яркого солнца. Под глазами девчушки полянки бледных веснушек, созерцание которых никогда прежде не вызывало в его сердце особенного восторга.
Большущие изумрудные глаза с прищуренным ироничным взглядом, смоляные изогнутые брови, бледноватые губы. Правда форма… форма губ изумительная, так и впился бы в них поцелуем.
Слишком простая, даже по деревенским меркам, одежонка. Облик невзрачной серой мышки.
И всё же, и всё же… отчего так бешено колотится сердце!
По плечам попутчицы струятся не очень послушные, густые и длинные блестящие волосы, растрёпанные приключениями в автобусе и ветром, намоченные моросящим сию минуту дождём,: непослушные, пушистые, вполне замечательные.
Лиза не выпячивает свою женственность, но скромная одежда не в состоянии её полностью скрыть. Ещё этот озорной взгляд цвета сочной травы и странные коричневые искорки в глубине глаз.
В голове Антона крутится впечатление от её одурманивающего запаха: аромат немного вспотевшего юного женского тела, сдобренный едва уловимой ноткой запаха лесной фиалки, гречишного мёда и ещё чего-то терпкого, не облечённое пока в словесную оболочку, только щекочущее обоняние.
Одежда Лизы сильно поношена, но опрятна и впору. Смотрит девчонка настороженно и одновременно доверчиво – как ребёнок, который не ведает, как правильно поступить.
Антон тоже не очень понимал, что требуют от него сиюминутные обстоятельства, есть лишь желание немедленно познакомиться, чтобы не упустить навсегда шанс, но у него не было опыта реализации этого желания. Придётся импровизировать.
Девочка определенно его зацепила. Только чем? С виду Лиза не просто обыкновенная – невзрачная. Разве что это именно тот случай, когда судьба посылает сигнал, напоминая, что с лица воду не пить, что любят не за что-то, а потому что. Или срок наступил, когда природа диктует иные, ей одной известные правила...
Время – оно за нас наперед всё знает: появился в кровеносном русле специфический интимный маркер, запускающий цепь пикантных чувственных реакций, способствующих созиданию в итоге новой прекрасной жизни – значит, предоставит этому важному процессу зелёную улицу на всех физиологических и духовных направлениях.
Природе без разницы, какие у нас планы на будущее, особенно, если твои представления о цели жизни запаздывают или напротив, торопятся. Она не признаёт хитроумные перспективные задумки на годы вперёд, эффектные последовательные стратегии созидания выдуманного счастья, игнорирует пустопорожние романтические фантазии. Стихийная гармония своего шанса продолжить человеческий род ни за что не упустит.
Как говорится “не мытьем, так катаньем”.
Коли настало время любить и восхищаться – не отвертишься.
Но что это я всё про любовь да про любовь?
А о чём же ещё! Потому и бурлит всё изнутри: в горле сохнет, под ложечкой сосёт да кипящей кровью наливается, что существуют, кроме изумительной внешности и яркой сексуальной привлекательности прочие ориентиры – невидимые глазу, которые не сигналят, а включают сразу то, чего необходимо запустить .
Лиза соблазнительна, молода, чувственна, довольно привлекательна и совсем не важно, чем именно. Всем!
Да-да, именно так. Каждая клеточка её тела живая, каждая в отдельности и все вместе требуют погружения в любовь и готова ей же делиться с остальными.
А Антон… о-о-о, он тоже готов делиться и размножаться. А ещё раздавать, дарить, поминая лишь о том, как прекрасен в молодости беззаветный альтруизм, когда ничего не требуется взамен, даже если отнимают нечто помимо воли: значит кому-то нужней, вот и пусть пользуются.
Придёт время, когда и ему чего-то перестанет хватать, а пока у его ног целый огромный мир, который невозможно ни объять, ни обнять, можно только прикоснуться к нему оголёнными нервами, чувствуя резонанс с вибрациями всего живого.
Ведь тем она и прекрасна, жизнь, что кажется бесконечной, пока ты молодой, чувствительный и чрезмерно чуткий.
Похоже, Антон реально влюбился. Иначе, почему ощущает себя пылинкой у ног это невзрачной девчонки, отчего мечтает взлететь невесомо и опуститься в свободном парении на пушистую девичью ресничку? Потом стечь по щеке вместе с прозрачной слезинкой, раствориться в её бескрайнем объёме, чтобы непременно слизнула, удивившись незнакомому вкусу, потому, что поглотила в своё чрево его любящую плоть, ставшую теперь и её частицей.
Какие бредовые мысли. И откуда они берутся! Ничего себе, сочинил.
Смотрит Антон на девочку, посылающую сигнал немедленного приземления, чувствует обетованную землю, которую искал вот уже которую жизнь подряд. Понял парень – это точно она, узнал. Не мог не узнать.
Ведь столько раз видел и чувствовал в своих грёзах: и эти бездонные глаза, излучающие доброту, и нежные руки, посылающие прикосновением приметы единения, и восторг, дарящий беспричинную радость, ускоряющий ритмы биения сердца, а попутно превращающий всякую мысль в яркий предрассветный туман.
Антон бродил в мареве перевёрнутых мыслей, забыв дорогу, по которой двигался прежде. Теперь ему предстояло научиться ориентироваться по звукам трепещущих сердец, посылающих едва слышные сигналы блаженства или бедствия, но явно зовущие, возбуждающие, на которые не откликнуться влюблённому невозможно, оттого, что они исходят из недр опьяневшей от счастья души, раскрытой на время и совсем беззащитной...
Весь мир сейчас скукожился, сжался до размера пятачка, на котором они так красноречиво умудряются молчать о главном. Огромная Вселенная вместилась в малюсенькое пространство, ограниченное скромным одеянием молодого желанного тела.
Только душистые волосы, аромат неведомой силы, запавший в душу, лишающий воли и нежная кожа миниатюрной руки с почти детскими пальцами, прожигающими воображение до самой сердцевины души.
Окружающее провалилось в бесплотный туман, напоминая о себе лишь фоновыми звуками, предупреждающими, что в этом мире они не одиноки.
Картинка событий замерла, замедлилась, мысли приходили и уходили толчками, лениво обрываясь в самом начале, не успев сосредоточить на чём-то ином, кроме порхающих рук и границы, отделяющей, обнажённое для души пространство мироздания, от сокрытого.
Ещё вчера Антон мог этого не замечать, только не теперь, когда разглядел грань, разделяющее внутреннее и внешнее, заставляющее любопытство и что-то ещё проникнуть в суть, исследовать недостающее, о чём только смутно догадывался, но пока не обременён знаниями на эти слишком интимные темы.
Неведомое и загадочное возбуждают сильнее, чем то, что на виду, а замечают и вовсе лишь дозволенное. Даже желание вдохнуть таинственный будоражащий воображение воздух, насыщенный сгустками неземной энергии запахов девичьей юности, будоражащий крепче алкоголя, вызывает головокружение, прилив крови к лицу и шее, разогревая выдыхаемый воздух до состояния расплавленной магмы.
Как же странно устроен мир вокруг. Мозг разрывает взаимоисключающими позывами растерявшегося сознания, одновременно приказывающего немедленно действовать и быть крайне осторожным, превращая желания в горячий воск, стекающий обжигающими каплями на оголенные нервы и ввергающий в болезненный ступор.
Близость – испытание, когда можно всё и ничего нельзя.
Откуда эти странные мысли! Разве можно влюбиться просто в глаза или в рыжие веснушки на шее? Да и что вообще Антону известно про любовь, если не знаком предметно с её ухватистой природой даже теоретически?
Прищур девушки тем временем трансформировался в глубокий ласковый взгляд, подталкивающий к задушевному разговору, но язык юноши присох изнутри и не желает вылезать из своего уютного убежища.
Только жесты красноречиво ведут выразительную немую беседу.
Классика чёрно-белой фотографии – форма и содержание, где ничто не отвлекает от основного смысла. Антону, во всяком случае, всё предельно ясно: он хочет быть с ней, с Лизой.
Мечтает ли о чём-то подобном сейчас она... кто б знал.
Антон пытаюсь отдышаться от нечаянной мысли и вдруг понял, что не посмеет её высказать. Во всяком случае, не теперь...
Её худое детское тельце с едва наметившейся под пальто грудью невыразимо диссонирует с осмысленным взрослым взглядом. Антон невольно сосредоточился на тёмно-зелёном цвете зовущих глаз: что-то именно в них притягивает, парализует, завораживает.
Они, эти колдовские глаза, одновременно ласковые и холодные, что абсолютно парадоксально – как, скажите, цветущий луг может согревать и замораживать одновременно?
Кажется, в глубине этих изумительно зелёных очей притаились замороженные льдинки, которые непременно хочется растопить. Ещё сильнее желание поцеловать, что непомерно смущает: они едва знакомы, а между тем уже существует некая магическая связь, неведомое притяжение, которое не думает отпускать, скорее всё больше притягивает.
Страшно утерять навсегда это таинственное ощущение, эту загадочную девчонку, похожую на брошенного котёнка.
Утро незаметно уступило земные владения дню, развесило на небе недоваренную геркулесовую кашу облаков, которая колышется по направлению ветра, словно кто-то неведомый помешивает её огромной ложкой. Неуверенные, мелкие и противные, почти невесомые капли дождя, скорее даже морось.
Голые деревья, неприглядные дома, серый тягучий воздух, а внутри звучит зажигательная «ламбада», кровь с уханьем стучит в висках, проскакивает толчками в воспалённое сердце, которое с силой выталкивает разгоряченный поток в набухшие вены...
Калейдоскоп невнятных ощущений нервно пульсирует, накапливаясь внизу живота.
Сыро, промозгло, а Антон словно перегрет.
Сейчас или немного позже, но обязательно очень скоро, настанет минута, когда придётся прощаться и что тогда? Наверно, он полный лопух, если не может вымолвить ни слова. Лиза ведь просто девчонка. Обычная деревенская девчонка.
Отчего такие страдания на пустом месте!
Если бы мы всегда понимали, что происходит изнутри. Очень часто не мы управляем сознанием, а оно нами. Удивляемся, а со стороны всё выглядит нормальным. Кстати, есть авторитетное мнение, что сознание реально находится не внутри нас, а где-то на периферии, снаружи.
Похоже, Антон разглядел в девочке нечто, не поддающееся пока осмыслению, что непостижимо для его скудного опыта. Или это стыд от случившегося в автобусе? Но ведь ничего плохого он в принципе не совершил.
А разве смущаются только от дурного? Что если человек почувствовал, наконец, себя мужчиной, а в посторонней девчонке разглядел женщину? Первую, возможно единственную женщину в своей жизни.
Хотя, нет, не первая она вовсе. Была ведь у него сумасшедшая любовь с Леночкой Тюриной. Была. Правда, дальше поцелуев и обнимашек дело не продвинулось, зато какие страсти раздирали их воспалённые целомудренной влюблённостью души в клочья. Казалось, жизнь была невозможна без той девочки.
Они упивались близостью, часами проводили время, приклеившись намертво друг к другу. Это она научила Антона целоваться.
Ленкина выдумка не знала границ: любимая непрерывно изобретала и выдумывала разные способы чувствительных поцелуев, он лишь послушно исполнял причудливые девичьи капризы, терпел выдумки и проказы.
Девочка была для него всем. Точнее, кроме Ленки долгое время никого вокруг, как бы, не существовало. Словно очутились они на неведомой планете, где места хватило только для двоих. Влюблённые жили и дышали собой и для себя. Никто на всем белом свете не был им интересен...
Всё закончилось внезапно и очень глупо. Проклятый юношеский максимализм.
Причина была и довольно серьёзная, но не фатальная: поцелуй с демобилизующимся солдатиком на фотографии для друзей – так, юношеская бравада для него и наивная глупость для неё.
Вряд ли могло произойти нечто серьёзное, но погубил этот поцелуй первую любовь легко и непринужденно. Раз, два... и они уже друг для друга никто – пустое место.
Словно один из них опоздал на скорый поезд, увозящий второго по неведомому маршруту, когда состав уже не может вернуться назад и сойти с него по какой-то причине тоже невозможно.
Остаётся только с грустью помахать вслед, всплакнуть от ощущения невосполнимой утраты и... и продолжить жить.
Воспоминаниями.
Ведь когда кто-то уходит, даже навсегда, это не означает, что его больше нет. Он так остаётся с нами, поскольку память сердца невозможно редактировать.
Этот кто-то ещё долго будет приходить к нам в минуты тревог и разочарований. Так уж устроен человек. Всё, что мы не успели сказать, пережить, почувствовать будет продолжено, порой многократно усиленное впечатлениями дня сегодняшнего и обновлёнными переживаниями.
Это не просто потеря – это развилка, момент невозвратного выбора одного из нас.
Каждую минуту жизнь заставляет нас делать шаг, уводящий на иной путь, неведомый, как и прежний, предоставляющий новые возможности и лишающий тех, которые не были реализованы вовремя.
Ирония этих событий в том, что никогда не узнаешь, что могло произойти дальше. Хотя и после выбора ничего нам неведомо – ведь впереди другие бесконечные выборы, предугадать последовательность и последствия которых мы тоже не в силах.
Только в мечтах, или же во сне, возможно, продолжить то внезапно прерванное общение, додумать, что же должно произойти после.
Это болезненно, горько, печально.
Всё равно приходится постоянно выбирать, передвигаясь по полотну жизни петлями и зигзагами, изредка перебегая или перепрыгивая на другую тропинку бытия, за которой опять может появиться резкий поворот, а то и разворот.
Так и рисуем узор своей незрячей судьбы: танцуем джигу, пока молоды и сильны, затем переходим на вальс, замедляя его движения год от года, после начинаем топтаться на месте и наконец, вовсе останавливаемся, удивляясь, зачем вообще нужны эти бесполезные,беспорядочные движения.
Сейчас Антон намерен именно танцевать. Душа его поёт, вытворяет с ним разные непонятные штучки, значение которых до него пока не доходит, но ох как хочется испытать всё это неведомое, исследовать каждый потайной уголочек непознанного.
– Меня сюда на практику направили. Продавцом. Наверно надолго. Хотя, точно не знаю. Как получится. И никого знакомых. А ты здесь живешь?
– Работаю. Зоотехником… во-о-он в том совхозе, – отвечает юноша и показывает на противоположный берег реки, скрытый опустившимся в пойму густым туманом, – тоже не знаю, надолго ли. Положено отработать три года. Пока чуть больше полгода освоил. Там и живу, в совхозной конторе. У меня комната. С печкой. Малюсенькая, правда, но тёплая и удобная. Книги есть, стереофонический проигрыватель. Совсем неплохо устроился для глухой деревни. Скучновато, конечно. Зато здесь охота, рыбалка, грибы, ягоды, природа нетронутая. На спорт времени хоть отбавляй. Приспособился. Только подружки нет. А вы не хотите... ну, это... дружить со мной?
Краска залила лицо: дотронься и обожжёт. Все-таки хватило смелости.
– А ты заходи ко мне чаще. Вдвоём веселее, – сказала Лиза и подала малюсенькую ладошку, свернув её лодочкой, – будем знакомы. Я здесь не очень далеко живу. Точнее не я – моя семья. От районной автостанции около часа на автобусе и минут двадцать пешком. Можно сказать совсем рядом, часов за пять можно добраться, хоть каждый выходной езди. А что… там, у мамки, молоко, картохи завались, мясо, грибы. капуста. Здесь, небось, только макароны да консервы. А я так поесть люблю. А кто не любит! А ещё музыку обожаю. И танцевать. Как начну кружиться, забываюсь и улетаю куда-то. Любишь летать во сне? Я каждую ночь летаю. Разбегаюсь и машу руками, пока от земли не оторвусь. Где только не летала. Кажется, всю планету сверху видела, а сама нигде, кроме Архангельска не бывала. Ни разу. И мечтаю. Глаза закрою, представляю, как замечательно всё будет... когда-нибудь потом. Только не знаю, когда. Но это обязательно будет. Я уверена. Теперь вот здесь поживу. С новыми людьми познакомлюсь.
– А я не умею танцевать. Только попрыгать могу, словно танцую, а на самом деле совсем не умею. Меня пытались научить. Напрасно. А у вас это... ну... есть кто-нибудь?
– Конечно, есть. Родители есть. Бабушка. Братья. Трое. И две сестры. А ещё у нас три коровы. И телята. Поросята, две козы, овцы. куры... ты что, думаешь я сирота, что ли? Не смотри, что так плохо одета. Заработаю – всё-всё себе куплю. Буду в белом шёлковом платье щеголять… в туфлях на высоченном каблуке. Лодочкой. У меня всё будет, ага… я так решила.
– Сколько же тебе лет, красавица?
– Восемнадцать.
– Ой, ли! На вид будто бы пятнадцать, не больше. Ладно-ладно, молчу.
Елизавета опустила глаза, пошарила в накладном кармане пальто и уверенно вытащила пачку сигарет «Космос». На её лице сияли усмешка и дерзкий вызов: на, мол, выкуси – уже взрослая! Вот и доказательство.
Антон рассмеялся, достал «Беломор-канал».
Прикурили, встали в позы крайней сосредоточенности: ни дать, ни взять – деловые люди.
Дымят, глаза в глаза, не мигая, смотрят. Долго-долго.
Лиза победила. Может и правда взрослая. Кто их роазберёт, этих преждевременно созревающих современных девчонок. Леночке шестнадцать было, а она Антона как многоопытная гейша целоваться учила, словно с самой колыбели ту науку постигала.
Да и какая на самом деле Антону разница – любовь, говорят, возраста не имеет. Она или есть, или нет её совсем.
Ого, опять ведь про любовь. Наверно не просто так.
Время за пустячным разговором пролетело быстро. Пришлось вспомнить, что командировка закончена – пора на работу на другой берег реки. Ещё неизвестно на какой стороне лодка и в каком сегодня состоянии лодочник. Любитель он за воротник залить. Зови тогда, не зови – не добраться до противоположного берега.
Можно попробовать потом, если не услышит, через паромную переправу, но туда и обратно пятнадцать километров по грязи шагать, или вдвое длинней крюк лесными тропинками, а там до сих пор снег лежит. Сегодня ведь только тринадцатое марта.
Весна и так поторопилась. Редко в марте случаются подобные оттепели. Нет, паром не выход.
Антон показал Лизе её новое место работы, познакомил с продавщицей, попрощался за руку, договорившись встретиться на следующий день вечером, после работы.
Лиза его ждала. С нетерпением.