Александр Сергеевич Суворов
О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».
2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.
188. Итоги и оценки. Испытания. 02 декабря 1972 года.
Сводка погоды: ВМБ Балтийск суббота 02 декабря 1972 года, дневная температура: мин.: минус 0.4°C, средняя: 3.2°C тепла, макс.: 7.5°C тепла, без осадков.
С субботу 2 декабря 1972 года закончилась пора дождей и, несмотря на то, что ночью были заморозки, днём было относительно по-осеннему до 8°C тепла. В субботу на собраниях боевых частей и на вечерней поверке мы подвели некоторые итоги программы государственных испытаний и нам объявили о нашей оценке и о готовности БПК "Свирепый" к вхождению-приёму в строй боевых кораблей ВМФ СССР. Весь экипаж БПК "Свирепый" был настолько уставший, что это известие было принято как должное, как само собой разумеющееся, потому что мы все выложились на государственных ходовых испытаниях до предела (так нам казалось - автор). Мы уже и сами знали, что готовы к вхождению в строй боевых кораблей и все жаждали только спокойного отдыха, наград, поощрений, благодарностей и отпусков с выездом на родину...
Я уже съездил домой к родителям в город Суворов в октябре этого года (1972), поэтому даже не заикался по поводу того, что у меня приказом командира корабля от 29 июля 1972 года есть ещё один 10-дневный отпуск. Я просто хотел покоя и свободного времени, чтобы разобраться в тех письмах, которые прислала мне мама и в тех кризисных отношениях, которые сейчас переживали мой старший брат Юра, его жена Галя-Галчонок, их сын и мой племянник Олежка. Я чувствовал, что уже созрел, чтобы обдуманно, серьёзно и спокойно думать, анализировать и писать ответ родителям. Мне оставалось только оформить корабельную стенную газету по итогам государственных испытаний БПК "Свирепый" и подготовить все учебные и рабочие материалы к новому учебному году в системе боевой и политической подготовки в СА и на ВМФ СССР, который начинался с первого понедельника декабря, то есть с 4 декабря 1972 года.
Если первые дни подготовительных "больших приборок" воспринимались как праздник, как нормальная корабельная жизнь, то Большая приборка в эту субботу 2 декабря 1972 года уже была традиционно "годковской", то есть годки контролировали подгодков, которые в свою очередь руководили молодыми и салагами, которые вяло трудились в кубриках, в коридорах и во внутренних помещениях корабля, наводя последний лоск и чистоту перед праздником праздников - новым учебным годом в боевой и политической подготовке. Значение этого рубежа в том, что начинается подведение итогов и передвижение должностных лиц, присвоение званий и классности, раздача поощрений и вознаграждений.
Ленкаюта БПК "Свирепый", в которую я за эти дни нахождения в базе, окончательно перебрался работать, служить и жить, сияла девственной чистотой и порядком. Комиссия в составе заместителя командира корабля по политической части капитана 3 ранга Д.В. Бородавкина, дежурного по кораблю и дежурного по низам пришла ко мне в 11:30 принимать работу. Все проверяющие были очень довольны и приказали мне перейти в кубрик БЧ-1 и БЧ-4, чтобы помочь товарищам поскорее закончить приборку, на что я попросил разрешения зачистить оставшийся бронзовый барашек на единственном иллюминаторе ленкаюты. Дмитрий Васильевич Бородавкин ещё раз удовлетворённо окинул взглядом интерьер ленкаюты, стенды с ликами членов Политбюро ЦК КПСС, почти готовый стенд с корабельной стенной газетой, посвящённой итогам государственных испытаний, полюбовался сияющими барашками иллюминатора и разрешил мне "доделать начатое".
- Как закончите драить барашек, - сказал миролюбиво и добродушно капитан 3 ранга Д.В. Бородавкин, - можете идти в кубрик, продолжать приборку и еще что-то там...
- Есть закончить драить барашек и идти в кубрик! - отчеканил я и подождал, когда проверяющие сойдут по трапу тамбура во внутренний штормовой коридор корабля.
Дело в том. что этот не до конца отполированный бронзовый барашек так и остался не отполированным до конца дней моей срочной службы в ноябре 1974 года, так как он был моей главной "отмазкой" для того, чтобы оставаться в ленкаюте во время проведения больших приборок, авральных приборок и обычных рядовых приборок на корабле. Я драил и полировал этот барашек честно, но не долго, а чуть-чуть, чтобы его хватило и на другой раз... У меня в этот день было более важное дело, мне нужно было разобраться в отношениях с родителями, братом Юрой и его семьёй, поэтому я заперся в ленкаюте и начал в "надцатый раз" читать все письма, которые я получил ещё с лета, с 10 июля 1972 года.
Оказалось, что ещё 3 июня 1972 года Галя, жена моего брата, писала маме в письме: "Юрик стал как-то странно относиться, очень часто грубит, даже при людях мог нагрубить, думала, устаёт, всё потом пройдёт, а получалось всё наоборот". По совету врача, лечившего от воспаления лёгких Олежку, Юра и Галя решили отправить сына ("зайчика") в Новороссийск, к маме Галины. Для этого начальство Галины на работе дало ей небольшой отпуск за свой счёт, а перед этим в семье моего брата начала "потихоньку накапливаться и накапливаться обстановка".
Приехала в Севастополь из Магадана наша с Юрой младшая двоюродная сестра Надя и Юра, естественно, свободное время уделял гостье, ездил и ходил с ней по достопримечательностям Севастополя и Крыма. "Они, бывало, сядут, обнимутся и никого и ничего не видят вокруг, разговаривают, а Юрик отвечает мне сквозь зубы" - писала Галя моей маме.
- И вообще, мамочка, получалось как-то обидно, ведь мы одна семья, почему они с Надей шепчутся, как будто я уже посторонняя была. И вот однажды утром он сильно ударил сына, ну я подошла и говорю: "Зачем ты так грубо с ним? Ведь тебя никогда не били в детстве!".
- Он как рванул меня за руку и говорит: "Ты испортила мне сына!". Я расплакалась и ушла в кухню. Потом вышел Юра и я сказала: "За что ты так грубо обращаешься? Что я тебе плохого сделала? Может, я тебе в чём-то мешаю? Может, ты хочешь, чтобы мы разошлись?".
Галя писала, что эти её слова были "не просто так", не без причины, что такое поведение Юры было всё "последнее время", что "шли слухи, что Юра "гуляет".
- Я этому не верила, - писала Галя. - Я ему доверяла как себе, я не допускала мысли и считала, что Юрик не может этого сделать, но тут как-то невольно всё это напрашивалось. Вот тут-то Юра и начал говорить, что я "плохая жена", что я "ничего не делаю", что "бог знает что" и сколько гадостей он наговорил. И сказал мне, что "я тебя не люблю" и что "жить мы вместе не будем". И они с Надей уехали на Сапун-гору, а я как помешанная просидела дома, а когда они вернулись вечером, я стала спрашивать: "Неужели, правда, то, что ты мне говорил?", а он опять с тал грубить.
- Ночь я не спала, а утром я уехала (в Новороссийск), и не потому, что поссорились, а потому, что мы с ним решили поддержать Олежика. Когда я уезжала, я спросила: "Что, Юрик, это всё?", потому что я видела, с каким видом он нас провожал, а он сказал: "Я поживу месяц, разберусь, пока ты побудешь у мамы, подлечишь "зайчика". И так мы расстались.
- Мамочка, - писала Галя моей маме. - Будь я опытней, я бы тогда не уехала. Когда приехала домой (в Новороссийск - автор), маме я ничего не сказала, я никогда не делюсь со своей мамой о таких наших лично интимных делах, не знаю почему, но я считала, что это сугубо личные дела, и нечего маме копаться в наших дрязгах или я настолько любила Юрика и знала, что мама верит в него, не хотела её расстраивать.
- Но вот прошёл почти месяц, я бы приехала (вернулась в Севастополь - автор) раньше, но Юрик сказал же сам: "Пока не будешь уверена, что Олежик будет уже немного закрепил своё здоровье, тогда возвращайся", и тут опять получилось наоборот.
- Ну вот, приехала (в Севастополь - автор), прихожу - его (Юры - автор) нет дома. Я на катер пошла (катер в Камышовой бухте, на котором мотористом в этот период работал мой брат - автор), он встретил меня как чужой, и когда пришли домой, начали разговаривать, он ни о чём не хотел слушать. Я его умоляла, просила не уходить, обещала, что если я делала какие-то ошибки, то будет все по-другому, я буду учиться, уёдёшь с той работы (на катере - автор) (я и раньше говорила ему об этом, зачем такая работа - дома не бывает, работает на износ, а денег всё равно нет).
- Мама, я опять сказала не из-за денег, а из-за его здоровья! А он опять понял, что я забочусь о деньгах. Ведь все говорили: и Марат, и Юля, что "зачем тебе (Юре - автор) эти две работы?". Дядя Марат работает бригадиром на радиозаводе, он предложил, когда Юра ушел из милиции, идти к нему в бригаду: "Так ты будешь, как человек, отдыхать 2 выходных дня" и заработки у них до 200 рублей, но он (Юра - автор) ответил: "Хочу плавать!".
- Я говорю Юре: "Ведь ты знаешь, я жить без тебя не могу, ведь не представляю себе, если ты уйдёшь, подумай о сыне". Я клялась, я стояла на коленях, хотя я не знаю, в чём моя вина, а он отделался молчанием. А потом говорит: "Ты оставишь меня, если я скажу, что люблю другую девушку?".
- Я ему тогда нагрубила и спросила: "Кто она?". Он сказал, что "она кончает институт" и "не вздумай ей что-нибудь сделать". Вообщем, было страшно и очень больно.
- Я спрашивала: "Юрик, за что же это такое?". Он отвечал, что он "не видел ни ласки, ни внимания", а ведь это, мама, неправда, да вы и сами знаете. Может, я и была виновата, ну, пусть бы он сказал, подсказал, что "Галчонок, мне это не нравится, здесь не так", а получилось - всё спокойно и если я что-то скажу, то Юра сразу обижается, а ведь у него опыт больше моего.
- Всегда было - что бы Юрик не сказал, для меня это - закон. Я ему сказала, что "хочу вызвать Вас" (моих родителей - автор), он сказал: "Сделаешь хуже себе" и ушёл. Было такое состояние, что я хотела руки на себя наложить, да ведь у меня сын, Олеженька, надо жить ради него.
- И вот 30 мая (1972 года) ночью он (Юра) ушел из дому, ни мольба, ни слёзы, ничего не помогли, а когда хотел взять портрет сына (Олежки), я сказал: "Зачем? Ведь у нас есть живой сын!". Он обозвал меня (очень грубым словом - автор), хлопнул дверью и ушёл. Вообщем, папа и мама, в письме всё не напишешь. Может, всё понимается вами наоборот, но я не о себе прошу, я уже, видимо, для Вас всех нечего не стою, но у меня душа болит о нём, о Юрике. Когда я буду знать, что ему хорошо, тогда я боль свою буду переносить спокойно. Сама.
- Он (Юра) ночует на катере. Я носила ему деньги. Он не хотел брать и покушать (что ему Галя принесла - автор), он отказывался, тогда я ему сказала: "Можешь считать, что это от твоей мамы". Я приехала - у него денег нет. Я привезла от мамы (из Новороссийска - автор) 70 рублей. Тогда Юрой Телеповым (Юра Телепов - друг Юры, друг семьи, мой друг - автор) передам, как будто это Юра (Телепов) ему деньги даёт. Так что, мама, побеспокойтесь, чтобы Юра не опустился.
- Когда приехала (в Севастополь - автор), я написала (обо всём) маме и не происла даже, чтобы она приехала, я знаю - она любила его (Юру - автор), как сына, и это был для неё удар. Но она, как только прочла (письмо - автор), сразу приехала, добиралась до Керчи попутками, такси, автобусами. Очень ей хотелось, чтобы приехали Вы (моя мама - автор), но, видно, так и не суждено Вам было встретиться. Ну, о встрече мамы (Гали - автор) с Юрой она напишет сама, кажется, она собиралась Вами писать.
- Завтра, 4-го июня она уезжает в 21:50 автобусом. Очень Вас ждала. Ну, что ещё писать, не знаю. Вы делали мне очень много добра, я Вам благодарна, благодарна, что был такой парень как Юра. Но, мама, все ваши письма обернулись злом.
- Знаешь, мама, капля за каплей и камень точит, так и у нас потихоньку, и остался Олежик без отца. Вы пишете и спрашиваете, что мне надо? А я не знаю, что надо было Юре. Я всё отдала ему до капли. Не было раздела, было - я и он, было одно целое. Прямо мир без него поблёк.
- Если бы здесь никто не был замешан, оно мог (бы) вовремя сам вести учёт деньгам, хотя я всегда говорила, что и сколько стоит, что я купила. Но всё это не то, не то...
- Не хочу и не могу верить тому, как он сказал: "Меня любят все бабы". Я никогда не верила сплетням. Не знаю, что делать? Пишите. Очень жду. Целую, Галина. 03.VI.72.
Вот такое письмо бомбой взорвалось у меня в голове, когда мама прислала его вместе с другим письмом Гали, которое она писала сразу после первого... Было страшно, горько и обидно, что всё произошло так, как случилось. Разум не хотел верить, ум пытался найти всему объяснение, а сердце сжималось так, что нечем было дышать. Возможно, поэтому я воспринял напряги и трудности военно-морского быта и службы во время ходовых и государственных испытаний как испытание моей силы воли и выдержки, как средство излечения от нахлынувшей беды и горя. Я не знал, что отвечать моей маме и моему папе, что и как писать Гале-Галчонку, чтобы чем-то и как-то помочь ей, я не знал, как смотреть в тревожные глаза Олежке на его фотографии. Мне было очень стыдно и обидно: за себя, за брата, за всех нас.
Прошло уже более 45 лет, а у меня по-прежнему, как тогда, летом 1972 года, сжимается сердце, жжёт в груди и комок в горле мешает не только глотать, но и дышать... Я очень долго думал над тем, нужно или не нужно обо всём этом вспоминать и писать, над тем, как это относится к службе на флоте, к БПК "Свирепый", к моим воспоминаниям. В итоге я сам для себя пришёл к таким выводам и решению: всё это было, всё это была реальная жизнь, всё это было тем, что формировало и создавало меня, девятнадцатилетнего парня, превращало в мужчину, ответственного за себя, за свои поступки, за правильные решения, за других. Я очень надеюсь, что дети моего брата Юры, его внуки и внучки, мои дети и внуки, читатели, сумеют понять, осознать и принять нашу жизнь и службу, сделать соответствующие вывода и найти для себя безошибочные решения, сделать правильный выбор. Всё познаётся в сравнении и нужно знать, с чем сравнивать...
Мой старший брат Юра был первенцем у моего папы и моей мамы, он родился в 1947 году и был воплощением Победы над войной, послевоенной разрухи и неурядиц, поэтому ему дали такое имя - Юрий - славянскую форму греческого имени Георгий (народн. Егор, разг. Егорий) - земледелец, землетруженик, земле-работчик - от слов те (земля) и эргон (работа). Тогда в 1947 году вся Советская страна, весь советский народ с огромным энтузиазмом, надеждой и верой работал на земле, строил новую жизнь, восстанавливал разрушенное войной хозяйство. Недаром же тётя Маруся и дядя Саша (сестра моей мамы - автор) в октябре 1949 года дали имя своей первой дочке - Вера.
Юра был самым любимым в нашей семье, его любили все вокруг, им любовались с самого детства и он реально, действительно и фактически соответствовал этой любви потому, что он изначально был красавцев, победителем, очень активным, весёлым, жизнерадостным, заводным, сильным и красивым. Любил и боготворил Юру и я, его младший брат. Юра рос, воспитывался и образовывался в атмосфере всеобщей любви и всегда очень страдал от её недостатка.
На корабле, в напряжённой горячке буден ходовых и государственных испытаний, мне не с кем было поговорить, посоветоваться о наших семейных делах, да и возможности такой не было, потому что вся наша жизнь была сплошной круглосуточной вахтой, подвахтой, нервным чутким сном, чередой тревог, выходов в море и работой, работой и работой... Я, стиснув зубы, стоял за штурвалом рулевой колонки "Альбатрос 22-11", драил медь и железо в румпельном отделении, остервенело лез сквозь фермы и рёбра крана-лебёдки ПОУКБ-1 БУГАС МГ-325 "Вега", правил навигационные карты и брал пеленги, рисовал рисунки в боевых листках и корабельной стенгазете, с кем-то о чём-то оживлённо говорил, смеялся шуткам и сам балагурил, а ум всё это время настойчиво искал ответ на вопрос: "Что же делать? Как помочь Гале и Юре? Как помочь маме и папе со всем этим справиться? Как быть с Олежкой? Как, вообще, быть теперь? Быть или не быть?".
В субботу 10 июня 1972 года Галя писала моей маме...
- Здравствуй, милая мамочка! Не обращаюсь к папе. Пишу только тебе. Мамочка, родная, милая, как мне плохо, просто жить не хочу, не хочу, слышите! Как я ждала твоего письма, как воздух. Пишу - не вижу строчек. Ой, как мне плохо. Только мой мальчик меня поддерживает. Маленький, который нужен только мне.
- Почему я так наказана? Господи! Как мне плохо. Я просто сдала уже. Нет прежнего Галчонка. Мамочка, я состарилась, нет веры в людей. Ведь для меня Юра был всем, всем. И без него рухнул просто мир.
- Я как полупомешанная хожу. Иду на работу - ищу его глазами по улицам. Иду с работы... Ну за что мне такое испытание? Даже писать нет сил.
- Понимаешь, мамочка, я знаю - тебе тоже очень тяжело, ты как никто другой поймёшь меня, ты Юрина мама. Мамочка, хочется проснуться, и всё это - сон.
- Может, не столько я давала ему свободы, как он хотел? Ну, я так мало его видела, и мне трёх лет мало было, мне просто постоянно не хватало его. Не знаю, может, я не то пишу, была бы ты рядом, прижалась бы я к твоим ногам и всё рассказала, а в письме так не напишешь. Просто не хватает бумаги, чтобы излить своё страшное горе.
- Я потеряла Юру и мир рухнул. Он так на меня смотрит, как на вещь. Нет, мамочка, это, наверно, конец, если Юра решил, то это будет, как он решил. Он не верит в мою любовь, я всю жизнь его буду любить, я не буду его докучать слезами, он просто видеть меня не может.
- Вот и вчера (в пятницу 9 июня 1972 года - автор) пришёл вечером. Взял 2 рубашки, носки, свой альбом и брачное свидетельство. Говорит "для документов", "проходит комиссию и в конце июня уйдут в Ильичёвск" - это 32 км от Севастополя. Спрашиваю: "Как думаешь жить?" - "Учиться и работать". Спрашиваю: "Всё?", говорит: "Да!" и ни слова о сыне. Мамулька, не нужен он ему! Я стала говорить о нём (о сыне - автор), а Юра мне: "Надо идти". Посмотрел, - я сделала короткую стрижку, - говорит: "Хорошеешь? Ну-ну, давай!" - и ушёл.
- Я упала на диван и не помню сколько я проплакала. Так что деньги я от него не буду брать на сына. Лучше попрошу у людей и у тебя, но не возьму у него. Нет и нет!
- Он просил срочно почистить его костюм, я пообещала, а когда он ушел, вспомнила, неужели он в нём пойдёт выпускной вечер?! (в Севастопольском судостроительном техникуме - автор). Господи, дай мне силы!
- Мамочка, не могу больше. Если бы я могла его ненавидеть, но не могу. Сколько же это будет продолжаться? Нет у меня сил. Вот в субботу (17 июня 1972 года - автор) буду делать ремонт. Хочу побелить (команту). Всё перестираю, а на той неделе у "зайчика" день рождения. Мамочка, Олежке 2 годика! В эту комнату я принесла ему сына! Его сына! И в этой комнате сама стала несчастная...
- Господи! Еслди бы раньше мне сказали об этом, я бы убежала от того человека. И сказала: "Этого не может быть!". Нет и нет.
- А после 19 июня привезут моего маленького. Это всё, что у меня осталось. Моя радость. Я ему всё отдам, ласку, заботу, любовь. Как же, мамочка, жить, подскажи мне...
- Прихожу домой и каждая вещь напоминает нашу жизнь. Не знаю, что Юру не устраивало. Ну, не хватало (денег) на одежду. Я согласна. Но ведь всё это постепенно налаживается, я всё для него делала, он никогда не глаженый из дому не вышел. Может, когда не успела ему пришить пуговицу? Но это же бывает у всех. Но нельзя же раз и навсегда оставить сына сиротой...
- Мамочка, и до отъезда и когда он приехал, я кроме ласки от него ничего не видела, а перед маем (майскими праздниками - автор) - началось... А может быть и раньше, я просто не замечала? Не знаю...
- Как тебе трудно, мамочка, родная. Помнишь, как я у вас каждый день писала (письма) и ждала его? И все три года так. У меня и мысли не было, что он чем-то недоволен.
- Не знаю, что пишу. Я просила тебя, никому не говори, ну, Людмиле Павловне. Большой ей привет. И спасибо, что она тоже о нас думает.
- Ну, мамулька, пиши чаще. Очень мне плохо. Вот привезут "заиньку", будет легче, хоть один человек будет родной рядом. И тяжело, что весь дом в недоумении (дом гостиничного типа по ул. Героев Подводников в Севастополе - автор). Все расспрашивают, выпытывают. Как ножом по сердцу. Все шепчутся, усмехаются. И в городе ведь сколько друзей, все спрашивают - как живём, а я говорю, что спасибо, хорошо. Приглашают в гости или сами обещаются прийти. Говорю: "Юрочка очень занят, дома не бывает, на военную службу устраивается".
- Отойду, а у самой в глазах темнеет. Но надо жить. Правда, мамочка?! Вот и всё. Очень ждала твой письмо, все его слезами залила. Только не думай, что я это всё пишу, чтобы загладить или чтобы все меня пожалели.
- Ну, всё. Папане большой привет, очень жду его. Будем встречать с заинькой его. Целую тебя крепко. Береги себя, ты нам с Олежкой очень нужна. Целую. Г.
В понедельник 19 июня 1972 года Галя написала и прислала моей маме второе письмо, в котором, сама того не подозревая, подсказала мне решение... В пятницу 16 июня 1972 года она обнаружила у себя дома записку от Юры и два открытых письма. Немедля взяла записку и прочитала, хотя почерк был плохой...
"Галя, если ты решишься писать моим родителям обо мне гадости, то хоть будь уверена. Не пытайся оправдываться, всё равно не оправдаешься. Вы с твоей мамой говорили, что не способны на подлость, теперь я в этом не уверен. Хорошо ты живёшь. Поздравляю с новыми покупками. И не пиши, что ты переживаешь и поседела. И не лги моим родителям, что ты их любишь. Моё не стирай. Скоро приду и необходимое заберу. Остальное заберёт отец. Хоть сейчас не лги. Поздравляю сына с днём рождения. Береги его, если сможешь, а лучше, - отдай мне. Я уже служу. Пожалуйста, не сделай мне пакости. Юра".
- Вот такая записка, - писала в письме моим родителям Галя. - Не знаю. Какое он имеет право так писать. Я Вас очень люблю, в тебе, мама, я нашла друга, который понимает меня и советует. А папа, я давно не чувствовала отцовской заботы, а папа всегда меня понимал. А он такое пишет...
- Я никому никогда не лгала. И всегда всё ему говорила, наверно, надо было поменьше.
- Знаешь, мама, Саша прислал такое письмо... Понимаете, как завесу с глаз снял. Просто не знаю, как выразиться. Понимаете, я так много поняла из его письма. Теперь я жить буду иначе. Будем с сынулей жить, понимаешь, мама, а не существовать.
- Я поняла: у меня плохой характер, буду над ним работать. И теперь я поняла, нельзя было так жить, что всё пришлось ему (Юре). Надо было не отдавать свою жизнь ему в руки, как вышла замуж - перестала самостоятельно думать. Окунулась в семью, хотела как лучше, а получилось наоборот. Нельзя так было жить, как мы.
- Делала, как скажет Юрочка, всё только, чтобы ему было хорошо, а надо было делать, как надо. Я не смогла создать здоровую семью, Ноя ещё так мало знаю. Теперь это хороший урок на всю жизнь.
- Буду воспитывать сына. Отдам ему всё, чтобы он был человеком и очень хочу, чтобы он был похож на Сашу. А вы мне в этом поможете? Да?
- Саша тоже сказал: "Приду с армии и будем растить племянника". Я однажды очень обидела Сашу, сказав, что "Олега воспитаю не так как тебя". Как мне стыдно и больно перед ним. Сколько он всегда говорил, а мы, хоть и старше его, а прав оказался он. Нельзя так жить. Надо видеть прекрасное и платить тем же. Ох, как он прав!
- Мы не поняли друг друга с Юрой, а это обидно. Не смогли найти ту счастливую серединку. Ну, что же, - время лучший советчик. Буду работать. Очень хочу поступить учиться. Я обязана поступить.
Будем жить с зайчиком. Вот на этой недели его привезут (из Новороссийска - автор).
- А в субботу (17 июня 1972 года - автор) встала утром, всё-всё перестирала и выбелила комнату. Потихоньку отодвигала всё (мебель - автор) и белила (стены). Только шифоньер не смогла. Получилось хорошо. Сама не думала, белила 2 раза. Потом Тая - это моя хорошая знакомая помогла всё поставить, и убрались, и в 14:00 было чисто. Приятно так. Стол поставила к окну. Места стало больше.
- Вот сегодня (19 июня 1972 года - автор) моему мальчику исполнилось 2 годика. Купила ему по мелочи, а себе за 3 р 60 к красивую сумочку.
- В комнате очень душно, принесла с работу вентилятор. Готовлюсь. Вот так и живу. Обрезала волосы. Вот и всё, вот так и живу. Занимаюсь зарядкой, похудела на 4 кг, было 63, а сейчас -59. Уже три раза была на море. Вот жду папаню и Олеженьку. Ходила в ясли, заплатила за июнь. Ну, вот и всё.
- Мамочка, как ты себя чувствуешь? Бедная, сколько тебе боли приносили, ты прости, пожалуйста. Хорошо? Не волнуйся. Как папа? Когда он приедет? Передайте всем большой привет и Людмиле Павловне (врач, заведующая инфекционным отделением Суворовской центральной больницы №1 - автор).
- До свидания, целую, Галина. Если успешно сдам экзамены, то в первых числах августа приеду с Олеженькой к Вам на недельку. Целую крепко. 19.06.72.
Моя мама прислала мне хорошее доброе и большое письмо мамы Галины, в котором она описывала жизнь в Новороссийске, как живёт и развивается двухлетний Олежка, как переживает она, все родные и близкие разрыв между Галиной и Юрой, как устраивается жизнь после ухода Юры к другой девушке, которую он полюбил. Жизнь продолжалась, несмотря ни на что и мне, матросу боевого корабля Балтийского флота, было это понятно, потому что мы тоже, несмотря на мучительные страдания от частых выходов в море, продолжали напряжённо выполнять все необходимые упражнения ходовых испытаний БПК "Свирепый". В эти ноябрьские дни 1972 года я отчётливо ощутил и понял, что такое "суровая неотвратимость жизни и судьбы"...
Да, ещё тогда, в четверг 15 июня 1972 года, я писал родителям в письме...
- Мама, получил письмо от тебя, а перед этим, два письма из Севастополя от Галчонка. Положение серьёзное, и зря вы её успокаиваете. Я написал Галчонку уже два письма, но всё никак не могу отправить. Дело в том, что нет конвертов (мы были на корабле в заводе на швартовных испытаниях - автор), вернее, никак не могу их найти.
- Первое письмо от Галчонка было как зов о помощи. Я написал большое, в 13 страниц, письмо ей, в котором взял, да и описал причины их разрыва с Юрой. Я уже давно заметил неладное у них.
- Если она не уничтожит это большое письмо, то вы его ещё почитаете. Я там писал, что "она виновата и он здорово виноват". Не знаю, я не претендую на пророка или прорицателя, не хочу читать прописные истины, но если они поймут, то у них ещё может всё наладиться.
- Она (Галя) уверяет, что любит, если любит действительно глубоко и сильно, то найдёт силы исправиться. Исправить свой характер, взгляды на жизнь и т.д.
- Теперь о твоём письме, мама. То, что ты писала им, - это правильно. Ещё неизвестно, что получится, но встряхнула ты их основательно, пусть поймут, что так жить нельзя. Но о Юре надо сказать: он дошёл уже давно до того, что ему необходимо лечиться. И, по возможности, срочно.
- Мама и папа! Мы можем потерять Юру. Я играю "Тревогу!". Смотрите... Я не писал вам, но сейчас скажу. У него такие взгляды: когда в армии лежал полуслепой - "хотел застрелиться и уже писал записку", - так он рассказывает, как о геройстве. Это же трусость! А он выставляет себя в этом случае героем.
- Дальше. Как-то пьяным в отместку Галчонку он пытался покончить с собой, - выйти на улицу и под машину. Вот так он хотел отомстить вам за прошлые обиды, отомстить Галчонку и мне за то, что я "был с ним не учтив"...
- И главное. Он верит во всё это... Когда он расстался с Ольгой (первая жена Юры - автор), то у него не хватило сил осмотреться, укрепиться и потом он говорил, что "Галчонок его спасла", "подобрала и спасла"... Это я не знаю, как звучит для мужчины!
- И все-таки, он сильный человек, умеет жить, но по-своему. Один он не может, он требует себе постоянной заботы, ласки, рабской, я не боюсь этого говорить, привязанности, а вместе (жить) у него не получается. Он не может жить с человеком, у которого взгляды чем-то отличаются от его взглядов.
- Вот так, мама и папа. И сейчас, вместо того, чтобы найти выход из этого положения, он упивается своим страданием, упивается своим несчастьем, и уверен, обижен на весь свет.
- Помяните моё слово. Опять всё сначала: водка, "добрые" друзья, женщины. В этом я тоже уверен, он не может без их общества. И это ещё тревожней. А ещё, если ему втемяшется в голову поездка в Магадан или уйти на военную службу на корабль...
- Давай те, папа, решительно, но тактично, давайте вмешиваться. Заберите его домой. Но, мама, ни слова морали, сделайте так, чтобы он сам всё понял. Это тяжело и долго, но что он не понял раньше, пусть понимает теперь. Без этого ему будет тяжелее идти по жизни.
- И вот ещё что, папа! К тебе всегда приходят и обращаются за советом и помощью. Ты у нас главный - это неоспоримо. У нашего Юры есть нечто, похожее на твой характер, но он резко отличается вот чем: панические решения принимает... Издёрганный, нервный, нет у него спокойной уверенности. Судорожно обо всём думает и часто ошибается. Очень часто.
- И вот ещё что... Он никак не может понять, что совет родителей - это та отправная точка, с которой нужно решать самому. Вот это и надо ему внушить.
- Ну вот, пока всё. Завтра постараюсь послать вам письмо. Целую крепко, Саша.
- Только что получил твоё письмо, папа, - писал я на следующий день. - Очень здорово, что ты написал его. Очень здорово.
- Ну, вот что. Я вижу, что вы уже со всем согласны и даже примирились со случившимся. А я ещё верю, что можно всё исправить. Не успокаивайтесь тем, что Юра идёт на флот на службу. Со своим характером он не уживётся. Я тут на своём горьком опыте убеждаюсь, как относятся к правдолюбцам. Их уважают и понимают только офицеры и старшины, зрелые умные ребята, но, увы, их мало.
- Допустить повторной "выходки" Юры с новой девушкой нельзя. Я уже не верю, когда он будет говорить, что "она его спасла, приютила". Однако, нажимать на него сильной рукой, я думаю, нельзя. Хуже будет. Папа, знаешь, что бы я сделал? Взял бы, да и высек его. Просто так. Ремнём. По-детски, то чтобы он понял по-мужски.
- Больше "ударяйте" по его совести, ответственности за Галчонка и Олега, но никак не соглашайтесь на развод. Разрушить ещё одну семью!? Это больно жирно будет.
- И вот ещё что. Направляйте его на то, что надо Галю перевоспитать. Так вот, если он хочет быть настоящим мужчиной, советским человеком, то он не трусливо сбежит, а будет бороться, ведь раньше у него это получалось.
- Обо мне не беспокойтесь. Надюшка! Милая сестрёнка! Все ребята говорят, что "симпатичная у тебя девушка" (мама прислала фото нашей с Юрой младшей сестры Наденьки - автор). Целую всех крепко, Саша.
Всё это было ещё летом 1972 года, до 12 августа 1972 года, то есть первого подъёма Военно-морского флага на БПК "Свирепый". Теперь, глубокой осенью 1972 года, после напряжённых и частых выходов в море на ходовые испытания, я вновь и вновь переживал всё случившееся с моим братом Юрой, его второй по счёту семьёй, с его женами и детьми: первой женой Ольгой и их дочкой Светланой, второй женой Галей и их сыном Олегом. Одновременно с итогами и оценками государственных испытаний БПК "Свирепый", я оценивал себя и ту жизнь, в которой "варился", как в сказочном котле..., то ли молока, то ли воды, то ли чего похуже.
Фотоиллюстрация. Июнь 1970 года. Город Суворов. Счастливое время семейного единства семьи Суворовых: наша мама, Нина Васильевна Суворова (Максимова), я, Александр Суворов, выпускник 10 "А" класса Суворовской Средней школы №1, Галя (Галчонок) и Юра Суворовы - мой брат и его жена. Наш папа, Сергей Иванович Суворов, сделал этот снимок.