— Как ты, кукла Лена, только живешь со своим Кацеленбогеном-Шуйским — я не понимаю. Его же ничего, кроме того, что у тебя находится под халатом, не интересует. Ни одну тему, которой вся страна живет, затаив дыхание, он поддержать не может.
Вчера я с ним пыталась поговорить по-человечески — так он у меня спросил: «А что такое джигарханян, и чем оно отличается от виталины?». Представляешь? Просто страшный сон, ночной кошмар какой-то.
— Вот только не надо натягивают сову на глобус, как вы, старая коммунистка, это любите. Вы, вроде и наша соседка — а здесь не правы. Какой-то мысленный сумбур сегодня у Вас в голове. Хотя, в целом, я очень ценю Ваше мнение.
По своим политическим воззрениям он сторонник социализма полуанархистского типа с еврейским лицом. Так он, по крайней мере говорит. А там пойди разбери, как оно на самом деле.
И о Вас он хорошо думает. Говорит: «Старая коммунистка, в своей развевающейся горностаевой мантии, не о чем не умалчивая, всегда говорит о сложных вопросах и расширяет наши горизонты. И так — пока совсем не опьянеет». А еще: «Старая коммунистка — это женщина, способная прощупать всю нашу подноготную».
Но, главное, мой жидо-масончик нас содержит. Да и из-под Рузы он нас сюда, в центр Москвы, забрал, что не маловажно. Мама то у меня болеет, ну вы знаете. А он ее тут на хорошую работу устроил — менеджером-консультантом в секс-шоп. Зарплатка то не большая, но зато работа по призванию, да и рядом с домом — у нее даже настроение теперь другое. И Антону моему тоже в школу еще ходить и ходить.
Он мне иногда говорит, когда я иной раз его руки с себя убираю: «Кукла Лена, после встречи со мной твоя жизнь сложилась на «Ура», даже кричащие сексуальные наряды я тебе покупаю лично. А ты, сегодня, ведешь себя просто неприлично!». И по попе при этом хлопнет.
А возразить мне ему нечего. Хотя шутит, конечно, но что правда — то правда. Без него то я была толстоватая девушка легковатого поведения из-под Рузы, с сиськами на три метра против ветра при любой погоде. А с ним я стала солидная московская дама, с формами и в джипе.
И, во-вторых, почемуй-то с ним нельзя поговорить? Он как раз веселый, даже заводной —все время шутит со мной. И про Библию постоянно рассказывает, обычно очень познавательно и духоподъемно. Иногда даже средствами поэзии, причем с характерной для евреев тонкой нюансировкой проблем.
Правда тут его иногда заносит. Однажды среди ночи он меня разбудил и говорит следующее: «В свое время из азбуки исключили буквы ; (ять), ; (фита), І («и десятеричное») и ; (ижицы). Вместо них должны употребляться, соответственно, Е, Ф, с использованием буквы «ъ» в разделительной функции. Думаю, все это сделали напрасно…».
Но я его уже выучила как облупленного.
— Смотри, — говорю, — Дело, конечно, твое. Но, раз ты меня уже разбудил за полночь. Чувствую я, что с утра у меня начнутся месячные…
Ну, от этих слов, он сразу в норму то и пришел. Поставил меня, как сейчас помню, сначала возле подоконника, в положение ;, а потом, уже в кровати, и ;. А на ижицу у него сил не хватило — старый уже, да и диабет свое берет…
А, на самом деле, мне до месячных еще дня два было. Доверчивый он, хоть и мировая закулиса.
И потом, он не обижает меня, даже когда выпивший (см. картинку над текстом).
Только как раз выпившим я его не люблю. Пьяненький он тосковать начинает. Дети то у него в Израиле живут, ну Вы знаете. Да и пляж он любит. Вот его туда и тянет.
И потом, это он так хорохорится: «Мы, мелкие народы Севера, без собачьей упряжки нам никуда…». А, на самом деле, этот Крайний Север у него во-о-о где сидит!
Да что поделаешь, по другому-то ему не заработать — а ему и меня порадовать хочется. Гордый он, потому и ведет себя вызывающе. Не зря говорят: «Обладая невзрачной внешностью, евреи, тем не менее, всегда чересчур заметны». И мама моя подтверждает: «Спесивые пожиратели мацы — они все такие».
Да и плохо ему без меня будет. Одиноко.